Тропы судьбы. Камень Демиурга. Книга вторая

«Динозавр» Витек отполз на полусогнутых от своего шефа, и уставился на меня, словно я ему загораживала выход. Потом протянул свою лапу и, взяв меня за плечо, прогудел:

– Слышь, тетка, тебе шеф пройти предложил. Чего ты тут столбом стоишь?

Я, словно не заметив, что его лапища лежит на моем плече, с милой улыбкой посмотрела на него, и промурлыкала:

– Слышь, племянничек, твоя тетка сейчас в яру лошадь доедает.

Парня словно кипятком ошпарило. Хотя, не думаю, что смысл моих слов сразу дошел до его мозга, увы, довольно давно отвыкшего думать. Но, все же, руку с моего плеча он поспешно убрал, и пробурчал, обращаясь уже к своему шефу:

– Виктор Анатольевич, так я пойду?

Шеф с удивлением уставился на свою «шестерку», словно не ожидал его уже здесь увидеть. Глаза за очками блеснули легкой сталью, и он приказным холодным голосом протянул:

– Распорядись чтобы нам принесли… – Он обратил вопросительный взгляд на меня.

Я не заставила себя долго уговаривать и поспешно проговорила:

– Кофе черный, без сахара… – Чуть не брякнув «с долькой лимона по-Сицилийски». Тетке из леса не положено знать такие вещи. Эх, теряю навыки… Нужно быть осторожней. То, что этот Пауков, в отличие от своего сына, умен, хитер и опасен, как акула, было ясно с первого взгляда. Дурак не смог бы заработать такие деньжищи, которыми тут пахло изо всех углов. Да и выжить в конкурентной борьбе девяностых, вряд ли ему бы удалось, не обладай он соответствующей хваткой и изворотливостью. Так что, «уши надо держать на макуши». Шеф кивнул Витьку и тот пулей выскочил вон. Но дверь закрыл тихонько, с повышенной осторожностью, что тоже говорило о многом. Своего шефа он боялся пуще огня. И это никак не шло в разрез с моими первыми впечатлениями о Паукове-старшем.

Я прошла и уселась на диван, обтянутый кожей светло-песочного цвета, стоявший в углу. Торшер на изящной ножке под абажуром с приглушенным светом, стеклянный столик напротив и большое кресло, такого же цвета, как и диван. Все подобрано с большим вкусом, гармонично и безумно дорого. Я даже не бралась выговорить цифру, сколько все это счастье могло стоить. Попрыгала, как маленькая, на мягких подушках со счастливой улыбкой на лице (тут главное не переборщить), и затихла с благоговейным трепетом, оглядывая комнату восторженным взглядом. Наверное, он ждал, что я начну задавать ему вопросы, но вот тут, извините за грубость, хрен вам! Я подожду. Вспомнилась любимая фраза из романа Сомерсет Моэма «Театр». «Чем больше артист – тем больше пауза». А себя я считала, уж если не непревзойденной, то неплохой актрисой, это уж точно. Поэтому я сидела на диване, и продолжала с легким восторгом смотреть по сторонам. Хозяин кабинета неторопливо прошел к креслу, и уселся в него, продолжая меня разглядывать.

Мы так развлекались минут пять. По выражению его глаз начинало чувствоваться, что терпение его подходит к концу, а я все продолжала молчать, сидя на удобном диване, и мерцая глазами, как сова. Наконец, дверь кабинета бесшумно растворилась, и коротышка, который сидел в приемной, вкатил небольшой столик на колесиках, на котором стоял металлический кофейник, две небольших чашечки с блюдцами, очень изящных, надо сказать, сахарница и вазочка с какими-то конфетами. Судя по оберткам, импортными, и, конечно, невыносимо дорогими. Поставив столик рядом с креслом шефа, коротышка удалился, так же бесшумно, как и появился.

Виктор Анатольевич, на правах хозяина, разлил кофе по чашечкам, и молча, сделал приглашающий жест рукой. Я, в благодарность кивнув головой, взяла свою чашку, вдохнула аромат, исходящий от кофе и, в притворном восторге, закатила глаза. Вообще, все происходящее напоминало мне сцену из спектакля мимов. Только жесты, эмоции и никаких тебе звуков. Пауков, не торопясь, положил ложечку сахара в свою чашку и принялся ее размешивать, интеллигентно, не стуча ложкой о края чашки. Я про себя ухмыльнулась. Если он решил играть в игру под названием «у кого крепче нервы», то он не с тем связался. Точнее, не с той. Правила этой игры я знала в совершенстве, а терпения у меня было, хоть свиней откармливай. Поэтому, я продолжила прихлебывать кофе маленькими глоточками, и поглядывать на хозяина кабинета с ласковой улыбкой «а ля дурочка».

Первым сдался Пауков. Поставив свою чашку обратно на столик, он картинно захлопал в ладоши.

– Браво, Екатерина Юрьевна, браво!! Восхищен вашей выдержкой. Мне рассказывали о вас, что вы редкая женщина, но, знаете ли, в наше время никому нельзя доверять. Все лучше самому увидеть, убедиться, так сказать. – И расплылся в улыбке, делавшем его еще больше похожим на акулу, которая увидела косяк глупой рыбешки, плывущей прямо ей в пасть.

А я про себя безо всякого удовольствия подумала: «Кто же это у нас такой шустрый, да болтливый? Знала бы, язык отрезала». Хотя, при здравом размышлении, пришла к выводу, что что-либо скрыть в тайге очень трудно, хуже, чем в деревне. А еще женщин принято обвинять в болтливости! И соответственно, мой план по изображению дурочки, летел ко всем чертям. Жалко. А я уже настроилась. Ну что ж, план придется менять, но особую проницательность, и, уж тем более, свои некоторые способности, демонстрировать не будем. Дадим слово противнику, пусть выскажется, а там уж и видно будет, какую линию поведения выбрать. Не дождавшись от меня ни единого слова, только насмешливую улыбку, Пауков слегка нахмурился. Думаю, в психологии он поднаторел неплохо, и прекрасно понял мой ход, но сделать пока ничего не мог. И поэтому продолжил:

– Вы, наверное, ломаете голову, зачем это все нужно было: следить за вами, потом, среди ночи везти вас сюда, в мой офис? – Он с ожиданием посмотрел на меня. Я, почти равнодушно, пожала плечами. Мол, думайте, как вам будет угодно. А язык так и чесался, насмешливо спросить: «А что, похоже?» Это его слегка разозлило. И дальше он продолжил говорить короткими рубящими фразами. Наверное, именно так он говорил со своими подчиненными. – Вы уже догадались, что Пауков Анатолий, с которым вы познакомились в тайге, мой сын. – Я, опять молча, едва наклонила голову в кивке. – Так вот, меня интересует, что там произошло на самом деле! Почему мой сын из здорового, полного сил молодого мужчины, превратился чуть ли не в овощ?! Я почти уверен, что вы в курсе произошедших событий. И жду, что вы мне о них поведаете здесь и сейчас.

Ну вот это уже лучше. Когда Пауков перестал изображать из себя доброго дядюшку, стало легче понимать ситуацию. Я решила не доводить человека до крайности, к которой он уже был готов перейти, если бы я и дальше продолжала из себя изображать партизана в застенках гестапо. Вложив в голос сожаление на какое только была способна в данный момент, я промяукала:

– Мне искренне жаль, что вашего сына постигла такая участь. Но, увы, я не была свидетелем того, что с ним случилось. И знакомство-то наше таковым можно назвать с большим трудом. Виделись всего пару раз, и то, он больше молчал. А я общалась в основном с руководителем экспедиции, Панкратовым. Слышала, что он умер от разрыва сердца. Жаль, умный был мужчина. А вот о случившемся знаю только предысторию, которую могу вам поведать. Но, хочу вас предупредить, не ждите от меня слишком многого. Все что я знаю, я знаю от других людей. В основном, от милиционеров, которые занимались… – Я замялась, чуть не брякнув «беготней по тайге за вашим сыном». Но тут же нашлась, как выкрутиться. – От тех, кто занимался этой историей. – И я скорбно поджала губы, изобразив печаль из-за участи Паукова-младшего в частности и всей экспедиции в целом.

Вид я при этом имела весьма искренний, а глаза честными. Виктор Анатольевич глянул на меня из-под очков, справедливо почувствовав легкую издевку с моей стороны. Но я сидела скромной мышкой, сложив ладошки на коленях и, не глядя в глаза хозяина кабинета, скорбно вздыхала. Хотела, было, выдавить слезу, но решила, что это будет уже перебор. И просто, еще раз тяжело вздохнула. Все еще, подозрительно глядя на меня, Пауков-старший, пробурчал:

– Рассказывайте, все, что знаете… Мне нужна сейчас любая информация.

Осторожно подбирая слова, я приступила. Рассказ выглядел вполне правдиво. По сути, он таковым и был, если бы говорил любой человек, скажем, из моей бригады. И звучал он, примерно, как реплика героя Семен Семеныча, из классического кинофильма «Бриллиантовая рука». «Шел, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс». Мой рассказ особой заинтересованности у слушателя не вызвал, и я решила слегка разнообразить его, впрочем, не прибавив ничего нового к выданной информации, кроме одного – «стремления быть полезной безутешному отцу».

– Знаете, – робко начала я, – мне кажется, вся проблема в руководителе экспедиции, который принял на работу беглых зэков. Люди это опасные, могли что-нибудь сотворить. Их ведь так и не обнаружили, ни следов, ни тел, ничего.

Он едва кивнул на мою реплику, а потом, резко задал вопрос, которого я давно уже ждала.

– А что вы знаете о месте под названием «Медвежий Яр»? – И мой собеседник впился в меня взглядом.

Уж не знаю, чего он от меня ожидал, но, надеюсь, ожидаемого не получил. К вопросу я была готова, и даже успела мысленно составить на него ответ, так сказать, заготовочку. Я, сделав чуть удивленное лицо, пожала неопределенно плечами, и, изображая задумчивость, проговорила:

– А что там с Медвежьим Яром? Поляна посреди тайги, каких в наших краях миллионы. Столбы каменные стоят. Старики в деревне считают это место проклятым. Говорят, там люди пропадают. Но, знаете, мне местными сказками заниматься недосуг. У меня работы непочатый край, и людей с полсотни. Хозяйство большое, за всем глаз, да глаз нужен. Ну, не мне вам объяснять. – И я картинно обвела взглядом его шикарный кабинет, при этом всей своей интонацией давая понять, что я ни в коей мере не хочу сравнивать масштабность нашей с ним работы.

Но Паукова мой ответ, по понятным причинам, не устроил, и он продолжил свой допрос.

– А что вы можете сказать о знахаре, который там неподалеку живет?

Я опять пожала плечами, заставив себя говорить о близком мне человеке, отстраненно, словно о незнакомце.

– Живет там дедок, травами лечит. Я к нему тоже обращалась за помощью. У меня рабочий ногу топором саданул. А с медициной в тех местах проблемно, сами, наверное, знаете. Вот и пришлось к знахарю идти. Старик, как старик, вполне безобидный. Деревенские его давно знают, и за помощью к нему не раз обращались. – Я подняла на него совершенно чистый и честный взгляд, и спросила в свою очередь. – А что, вы думаете старик как-то причастен ко всему произошедшему с экспедицией? – И тут же сама ответила. – Да, нет… Глупости все это. Он совсем уже старый и немощный. Что он может? Только еще травки и собирать… – Для подтверждения своих слов, я небрежно махнула рукой, мол, не смешите мои ботинки.

Пауков-старший сосредоточено молчал, наблюдая за мной. Я внутренне напряглась. Это тебе не кастинг на главную роль в каком-нибудь задрипанном сериале. Тут игра должна быть искренняя, от всей, так сказать, души. Чтобы сам Станиславский прокричал «Верю!!», и от восторга захлопал в ладоши. Поэтому я говорила искренне, от души, вкладывая в свою реплику весь возможный талант, который у меня, я надеюсь, был. И, в то же время, исподволь, наблюдала за реакцией своей придирчивой «публики» в лице Паукова-старшего. Судя по лицу моего собеседника, об истории с поврежденной ногой моего сучкоруба, он тоже знал. Вот интересно до боли, кто же это ему информацию поставляет? Найду – точно язык оттяпаю по самые… ну, в общем, на всю длину, до которой только смогу дотянуться!

Мы еще немного поиграли в ответы-вопросы, и мой собеседник начал уставать. Я вкладывала в свой голос максимум убежденности, смешанной с легким налетом простоты, всем своим видом демонстрируя свое искреннее желание, можно сказать, рвение, быть полезной. В конце концов, он решил, что вытянул из меня все, что мог. Тяжело поднялся с кресла, и подойдя к своему столу, нажал кнопку вызова секретаря. А я, воспользовавшись паузой, спросила, обращаясь к его спине.

– А скажите Виктор Анатольевич, для чего ваши люди болтались за мной целую неделю? Я что, по-вашему, шпион, или вражеский агент? Вы вполне меня могли пригласить на подобную беседу, белым днем, так сказать, а не устраивать весь этот цирк со слежками и погонями. Как дети, ей Богу!

Он замер ко мне спиной, а потом медленно проговорил.

– Ну вы же понимаете, уважаемая Екатерина Юрьевна, прежде чем начать говорить с человеком, я должен знать о нем, как можно больше. Дама вы весьма…хм… подвижная, уследить за вами непросто. А еще… – Обернувшись, попытался пронзить меня проницательным взглядом. А я с усмешкой подумала: «И-и-и, мила-ай! Куды тебе!!» И тут же себя отдернула. Противника недооценивать было нельзя. А хозяин кабинета продолжил с легким прищуром. – Еще, я должен был убедиться в вашей искренности и честности. Но, насколько я понимаю, особых неудобств это вам не причинило. – Он даже не пытался скрыть ядовитого тона.

«Поруганной невинности» мне изобразить не удалось, так как в это время в кабинете появился «динозаврик», и застыл с немым вопросом в глазах у самой двери. А Пауков коротко бросил:

– Семен, распорядись, чтобы Екатерину Юрьевну доставили к ее машине. И вызови мне бригаду Левы, всю, в полном составе! – Он даже не пытался скрыть своего недовольства перед подчиненным.

Аудиенция была окончена. Я сграбастала свой бушлат, пискнула на прощание «до свиданья», и тут же мысленно сплюнула «тьфу, тьфу, тьфу… не дай Бог!». «Динозаврик» Семен ждал меня в дверях, и я покорно потрусила за ним, не дожидаясь прощальных слов от хозяина кабинета, про себя ухмыляясь. Насколько я помнила, Лева был тем типом, который везде за мной таскался на «мерседесе», и на которого я с таким успехом навела морок. Да, Леве я сейчас не завидовала.

Глава 3

Перед самым рассветом началась метель. Вот, черт бы побрал этого Паукова с его вопросами!! Столько времени отнял непонятно на что!! Фары выхватывали белую колышущуюся пелену, сплошной, почти непроницаемой стеной стоявшую перед лобовым стеклом. Видимость была почти нулевая. Я сбавила газ, до рези в глазах всматриваясь вперед. Тут было две опасности. Первая, можно было вылететь на встречную полосу движения, и не заметить этого, пока в лоб, как говорится, не прилетит. А можно было вообще с трассы уйти в кювет, что было только самую малость получше первого варианта, по тому-что, кювет кювету рознь. Встречаются такие, что и костей потом не соберешь. Несмотря на сложную ситуацию на дороге и тяжелые погодные условия, мысли мои были заняты прошедшим разговором. Мне не давал покоя один вопрос. Как говаривали у нас в народе: «на хрена козе баян, если она не баянист?». Другими словами, для чего было весь этот огород городить? Слежка эта дурацкая, явная настолько, что, даже будучи совсем наивной дурочкой, ее было трудно не заметить. Потом этот ночной «перехват» на посту ГАИ? Зачем все это? Чтобы на тетку произвести впечатление? Так я знаю способ куда проще, если бы кто удосужился меня спросить. Непонятно все это. И вот это самое «непонятно», и не давало мне покоя.

Снежная пелена из темно-синего, почти черного цвета, постепенно перекрасилась в серый. Значит наступил рассвет, ночь подошла к концу. Но, на дороге ситуация лучше не стала. Видимость по-прежнему была на нуле. Такие бураны водители называют «слепыми». Точнее и не скажешь. Чувствуешь себя слепцом, который батажком щупает впереди себя дорогу, только двигается при этом со скоростью километров восемьдесят в час. Хорошо, что эту дорогу я знала даже лучше, чем собственную квартиру. Сколько годков уже по ней катаюсь. Ничего, часа через полтора будет поворот направо, там заканчивается трасса и начинается грунтовка вдоль леса. Ветер уже не будет так яростно швыряться клочьями снега, норовя скинуть машину с дороги. А потом путь, который назвать дорогой у меня язык не поворачивался, повернет в лесную чащу, и там будет уже полегче. Исполинские деревья укроют, защитят от буйства метели. Там я буду почти дома.

Продираясь сквозь завесу метели, я вновь пыталась анализировать создавшуюся ситуацию, а память услужливо мне подбрасывала картины недавнего прошлого. Как я встретила Прона, старого знахаря, живущего отшельником в тайге, а потом его ученика Одина-Олега, и его друга медведя по кличке Асхат. С этого знакомства все и началось. Именно тогда моя жизнь круто изменилась, но не внешне, а, скорее, внутренне. Меня научили совсем другими глазами смотреть на этот мир. И наши судьбы переплелись так тесно, что уже невозможно было их разделить. Я вспомнила, как впервые попала на поляну загадочного Медвежьего Яра, где, будто руками исполинов, были поставлены два каменных столба, оказавшимися вратами в другой мир. И появившуюся невесть откуда экспедицию, называющих себя «этнографами», а на самом деле, охотящихся за Камнем Демиурга, который хранит в себе, таинственные и неведомые простым людям, знания Великой Северной Цивилизации. И бой на поляне Медвежьего Яра, и последующие события, когда мы с Олегом и Асхатом, став единым целым, сдерживали энергию врат, не позволяя свершится катастрофе. (Подробнее об этих событиях в книге «Медведи тоже умеют любить»). Именно тогда Пауков-младший, участвующий в экспедиции так называемых «этнографов» попал под волну взбудораженной энергии врат и сошел с ума. Но, он еще легко отделался, потому что их руководителю повезло гораздо меньше. Панкратов скончался от разрыва сердца, а третий член экспедиции Елезаров Сергей, поседел в одночастье и утратил дар речи, да и с головой у него, похоже, было не все в порядке. И это не было «местью» врат за непрошенное вторжение. Энергия межмирья безлика. И единственное зло, которое может свести человека с ума, приносится во врата в собственных душах и сердцах.

Я так глубоко задумалась, что чуть не пропустила нужный мне поворот. Но, руки и ноги, словно подключенные к системе автопилота сами совершили все необходимые действия для маневра. УАЗик тряхнуло на подмерзшей колее, и он завихлялся, словно опытная кокетка, увидевшая впереди себя интересного мужчину, едва не улетев в сугроб. Я нажала аккуратно на педаль газа, с трудом выравнивая машину на скользкой дороге. Пожалуй, я слегка увлеклась своими размышлениями. Надо бы и о безопасности подумать.

Вскоре, дорога, будто стараясь запутать чужаков, закружила поворотами, и я въехала под полог леса. Ветер здесь, конечно, тоже никуда не делся, но стена леса не давала ему разгуляться в полной мере, как на открытой трассе, и он, завывая от злобы, только швырял комки снега в лобовое стекло, стряхивая их с вершин деревьев. Дорогу кое-где перемело плотными сугробами, но старичок-УАЗик, надсадно воя двигателем на малой скорости, их буквально прорывал, идя на таран очередного перемета. После одного из таких прорывов, температура вдруг резко полезла вверх. Пришлось остановиться, чтобы не запороть двигатель. Сервисных служб в тайге не было, да и ожидать попутный транспорт здесь можно было неделями. Я вылезла из машины, подняла капот. Ну, так и есть, набившимся снегом и льдом срезало шкив на генераторе. Срезано было, будто острым ножом. Вот тебе и силы природы. А мы еще с гордым видом утверждаем, что мы ее «царь»! Да только стоит ей пальчиком пошевелить, и все наши так называемые «технические достижения», можно смело выкинуть на помойку. А ветер с хохотом крутил над головой верхушки деревьев, будто, спрашивал с насмешкой: «А что ты можешь сам, человек? Без своей, так называемой цивилизации?» Тяжело повздыхав еще пару минут, начала доказывать, что я «можешь сам». Для начала, принялась вычищать снег из-под капота. Из куска старой жести вырезала некое подобие шкива, откопала в своих запасах целый ремень. В общем, провозилась часа два со всеми этими делами. Не забыв при этом нахваливать собственную предусмотрительность. В багажнике машины всегда возила с собой чуть ли не половину УАЗика в разобранном виде. Мало ли что может пригодиться!

Только глубокой ночью я добралась до базы. Мужики заботливо расчистили дорогу, ведущую от деревни к нам. Чувствовалось, что ждали. На сердце потеплело от такой заботы. Когда машина затормозила возле крыльца столовой, Василич уже стоял там с фонарем «летучая мышь» в руке, вглядываясь в темноту. Полушубок был надет только на одну руку, второй рукав волокся за ним по полу, похожий на диковинный шлейф сказочного короля. Видно, старик задремал, поджидая меня, а при звуках двигателя заполошно выскочил на улицу. Ветер к ночи утих, устав резвиться на просторах над застывшими, оледенелыми заливными лугами, и сейчас было слышно только, как поскрипывают деревья, едва шевеля кронами, словно в перекличке после бесноватой пурги.

– Что-то ты долгонько нынче… Или случилось чего? – Ворчливый голос моего завхоза прозвучал для меня песней.

Я и не думала, что так успею соскучиться по старому ворчуну, да и по своей базе, ставшей мне вторым домом. Не ко времени я вспомнила чье-то мудрое высказывание. На вопрос, что такое счастье, человек ответил: «Счастье – это когда ты утром с удовольствием идешь на работу, а вечером с таким же удовольствием возвращаешься домой». Мне сейчас это было близко, как никогда. Прихватив сумку с гостинцами «для души», как я это называла, поднялась на крыльцо, и вошла вслед за Василичем в столовую. Печное тепло уютно окутало меня, словно приветствуя родного человека, наконец, вернувшегося после долгих странствий домой. Поставила сумку на лавку, а сама, не раздеваясь присела на краешек. Устало потерла ладонями лицо и проговорила:

– Ну, как тут у вас, все нормально?

Василич закивал головой.

– А чего у нас… У нас, как всегда. Мужики работают, все живы-здоровы, накормлены, напоены. – А потом, с обидой в голосе пробурчал. – А ты чего так долго? Мы к обеду тебя ждали. Я уж думал, не случилось ли чего по дороге. Саньку велел трактор на стреме держать. Вот он и бегал весь вечер, то заведет его, то опять заглушит. Дорогу-то Петро почистил от деревни. А то у нас тут вчерась ночью такой буранище был, страсть. Деревья аж к самой земле клонило. Андрюха думал, что сегодня на работу никого не выпустит. Но, ничего. Бог миловал. К утру успокоился. День дал мужикам поработать, а к вечеру опять расходился, падлюка! – И потом, без перехода, тем же тоном, выпалил. – Тут тебя мужик какой-то чудной спрашивал, мол, когда мать ждете. Ты же знаешь, мы с чужаками сильно-то языком не мелем. А тут… Сам не знаю, что на меня нашло. Знаешь, посмотрел он так на меня, словно теплом окутал. Я и подумал, такой человек плохого не сделает. Ну, я и сказал, мол, к обеду ждем. Он глаза так прикрыл, головой покивал, говорит, раньше ночи можете не ждать, и ушел. Я потом у Андрюхи тишком спросил, кто такой? А он говорит, мол, свои, не бойся, у старика знахаря на заимке живет, друг мол, материн.

К концу речи он совсем перешел на шепот, хотя нужды в этом, в общем-то я не видела. Никого кроме нас двоих в столовой не было. А вид при этом имел виноватый, словно он врагам по недомыслию за пол литра Родину продал. Я улыбнулась. На сердце потеплело, как от прикосновения родной любящей ладони. А Василич, увидев, что гневаться я не собираюсь, чуть ободрившись, проговорил:

– Ты поди, голодная, так я сейчас мигом. У меня вон и щи на печи горячие, и чайник уже закипел. А может с дороги в баньку. Колька сегодня натопил, так жаром и пышет. – А потом добавил ворчливо. – Никакой экономии с ними нет! Говорю, куда столько топишь-то, ирод?! Вон, уже крышу от жара скоро снесет! А он отвечает, мол, не ворчи, мать приедет, попарится! Ну и что ты с ним делать будешь?! – И тут же сменив тон, заговорил голосом доброй нянюшки. – Я тебе там веничек подуховитей запарил, с душицей и травками всякими. Так ты как? Сначала в баньку, а потом поешь, или щец сразу налить?

Я прикинула свои возможности. Выходило, что потяну что-то одно: или «щец», или банька. Решила, что банька предпочтительнее. Так я Василичу об этом прямо и сказала. Он опять принялся ворчать, что, мол, не гоже на голодный желудок в баню. И его бурчание могло продолжаться бы и дольше, но в этот момент, на крыльце послышались топающие шаги, человек старался стряхнуть снег с обуви. Через мгновение в столовую вошел Андрей, мой бессменный мастер, можно сказать, надежда и опора во всех производственных делах, а еще, командир в мое отсутствие. Увидев меня, широко улыбнулся, и сразу стал похож на озорного мальчишку. Никто бы не сказал, глядя на этого паренька, с оттопыренными ушами и ласковыми карими глазами, что у него за спиной четыре года отсидки за разбойное нападение.

– С приездом, мать!! – Почти по-военному гаркнул он. Василич аж подпрыгнул от его голоса, и тут же принялся ворчать.

– Еще бы сказал, здравия желаю, ваше высокородие! Чего орешь-то?! Или тут одни глухие собрались? Или в лесу не накомандовался? Вот там и ори, а здесь нече…

Андрей скорчил забавную рожицу, и примирительно заговорил:

– Ну чего ты разворчался, Василич? Я рад, что мать вернулась живая и здоровая. – И тут же, присев на краешек лавки обратился ко мне. – Вижу, умоталась ты. Дорога тяжелая, поди? – Дружеское участие и человеческое тепло, только это звучало в голосе моего мастера.