Луна. Укройся волнами, начни сначала

Прикрываю одну дверь и уже собираюсь войти в свою комнату, как вдруг замечаю внизу свет от лампы – родители до сих пор не спят.

Без сомнения подкрадываюсь к краю лестницы и затаиваюсь между перилами, надеясь услышать еще хоть что-то, что может касаться моей дальнейшей судьбы.

По ночам наш дом тихий и темный, но сейчас дверь в кухню открыта, и я отчетливо различаю силуэты родителей. Мама сидит за столом, скрестив ноги и сильно ссутулившись, словно это не моя молодая мама, а неизвестная старушка.

Отец стоит у окна, расправив плечи, подняв подбородок и уперев руки в бока, эта суровая поза означает, что он недоволен.

– Прошу тебя, давай познакомим их сейчас, – мама говорит еле слышно, но в абсолютной тишине я понимаю каждое слово. – Лунаи так будет легче привыкнуть, настроиться.

– Да сколько можно об этом, – отец отвечает грубо. – Успеют познакомиться, вся жизнь впереди.

– Мне кажется, так будет… лучше, – мама запинается. – Мы можем устроить хотя бы семейную встречу в узком кругу.

– Встреча будет, только если они сами захотят, инициатива с нашей стороны – это стыд. Мы с Сосо все обсудили еще перед их переездом. Для такой ситуации Лунаи лучший вариант, они берут ее юной и воспитывают под себя, как в старые добрые времена. Чем раньше поженятся, тем лучше.

– Вы уже договорились о дате? – мамин голос вздрагивает.

Отец вздыхает, отходит от окна и садится напротив нее за стол.

– Не позднее, чем в конце октября. Пока не испортилась погода, и циклоны не пришли. У Горгадзе, как и у нас, много родни, они хотят широкий праздник.

Мама протяжно всхлипывает и закрывает лицо руками.

– Чуть больше месяца, – слезно говорит она. – Может быть, мы можем немного отодвинуть дату? Перенести хотя бы на начало следующего года или на весну?

– Можем, – строго отвечает отец. – Но зачем? Чтобы Лунаи успела себя накрутить? Чтобы Эдгар, сын Сосо, освоился здесь и приметил кого-то поинтересней? Или ты просто сомневаешься в моем решении? Хочешь дать Лунаи время, так же, как когда-то дали время тебе?

Последнюю фразу отец произносит особенно тихо и зло.

– Нет, – мама качает головой. – Я не сомневаюсь в твоем решении.

– Значит, больше не задавай глупых вопросов и не упрашивай меня. Я поступаю в интересах нашей семьи. Только в интересах семьи.

Глава 15. Вечерний улов

Темнота блуждает внутри меня.

Кружит, запутывая сознание, бьет пустотой по мыслям, как только я пытаюсь дотянуться хоть до какого-то воспоминания и ухватиться за него.

Темнота допускает меня только к самым краям памяти, дает лишь слегка прикоснуться к прошлому.

Возможно, она просто меня бережет.

Где-то рядом снова слышны детские голоса, шелест страниц, топот ботинок и отголоски разговоров. Но сейчас я слышу что-то новое, вернее, старое и очень знакомое, почти забытое и родное – я слышу голос мамы.

Сразу и без сомнений я понимаю, что этот женский глубокий голос принадлежит моей маме. Не могу уловить смысл, но испытываю уверенность, что она говорит со мной о чем-то очень важном, пытается то ли успокоить, то ли приободрить меня.

Мама говорит торопливо и тяжело, я знаю, что ее обычная речь не такая, что мама мягкий и добрый человек, нежная женщина. Но теперь ее слова летят как неровная стая птиц, срываются то на высокие ноты, то, наоборот, переходят почти на шепот.

В этом воспоминании мне волнительно и даже страшно. Единственное, чего я хочу – обнять маму, прижаться к ней и разрыдаться. Но почему-то, не делаю этого.

Я чувствую усталость, словно я бежала издалека, ощущаю ветер в волосах и густой запах моря, перемешанный с запахом зеленеющей листвы.

Воспоминание отступает так же быстро, как и появляется.

Открываю глаза.

Снаружи меня тоже окружает темнота, а в мыслях снова играет мелодия саксофона.

Поднимаю руку и нащупываю сначала одеяло, затем подушку, затем край москитной сетки. Значит, я все еще в том же доме, на той же постели.

Перед внутренним взором проносится злое лицо Эдгара, и я сжимаюсь от мысли о нем и от резкого осознания – я хочу в туалет.

Проглотив ком страха, ощупываю простынь около себя – сухо. Это хорошо, я проснулась вовремя.

«Туалет справа от кухни», – сказал он в нашу прошлую встречу. Значит, нужно идти.

Упершись локтем в постель, хочу встать. Но слабая рука подгибается, и я падаю лицом на подушку. Голова тут же отзывается болью, но уже не такой острой, как раньше.

Пролежав несколько секунд, собираюсь с силами и повторяю попытку.

На этот раз удается сесть на край кровати и коснуться ногами грубого деревянного пола.

В темноте я вижу только очертания предметов, поэтому сначала долго высматриваю опору, и лишь потом поднимаюсь на ноги.

Я умею ходить, без сомнения. Но все движения даются с трудом и как будто в первый раз.

Сперва стою, шатаясь, как новорожденный жеребенок, ухватившись за край комода. Затем делаю несколько шагов к двери и цепляюсь за ее ручку. Потом, стараясь двигаться тихо и не разбудить хозяина дома, приоткрываю дверь и неуверенно шагаю в новое место, которого еще не видела или, по крайней мере, не помню.

Я хочу лишь найти туалет и вернуться в постель, но как только оказываюсь в коридоре, попадаю в сияющий и мощный луч света. Зажмурившись, отшатываюсь от двери и вжимаюсь в стену.

Свет окутывает меня и кажется таким теплым, знакомым, почти родным.

Но откуда может исходить это мощное свечение? Ведь в доме тишина, а в комнате, где я спала, царила кромешная темнота.

С усилием открываю глаза и понимаю: этот чудесный свет – лунный. Прямо напротив меня окно, а в центре окна, как огромная желтая лампа, сияет и светит яркая, абсолютно круглая луна.

На миг я забываю, где нахожусь, и всем сознанием падаю в нисходящий на меня свет. Отчего-то на душе становится спокойно и ясно, я не думаю ни о страхе, ни о боли, а лишь смотрю на огромную круглую лампу посреди черного неба в центре маленького окна.

Шорох раздается справа от меня.

Снова вздрагиваю и, оторвав взгляд от луны, смотрю в направлении звука. Темный человеческий силуэт моментально оказывается посреди комнаты.

Ох, нет. Я разбудила Эдгара.

– Встала? – как всегда резко говорит он. – Выздоровела, значит?

– Я, я… иду в туалет, – отвечаю еле слышно.

– Ну хоть так, – отрезает Эдгар и исчезает в темноте.

Огромный бело-желтый шар продолжает укутывать меня в свой свет.

Добравшись до цели, нащупываю рукой выключатель и вхожу в уборную, очень тесную, но чистую. Придерживаясь за стену, уже собираюсь справиться со своей задачей, но останавливаюсь, увидев небольшое круглое зеркало.

Дрожь пробегает по телу.

Зеркало висит в неприметном месте за душевой кабиной, оно совсем маленькое, серое и потрескавшееся от времени. Кажется, этим предметом здесь совсем не пользуются.

Делаю шаг к нему, но, испугавшись, замираю.

Я не помню себя. Совсем не помню своего лица.

Горячие слезы обжигают глаза. Ловлю мокрые капли пальцами и обнимаю ладонями лицо. Острые скулы, густые брови, родинка на виске и огромные ссадины под волосами – вот все, что я узнала, изучая себя.

Но отступать некуда.

Если я хочу вспомнить, кто я и почему оказалась здесь, нужно быть смелой.

Тянусь к зеркалу, но снова останавливаюсь.

А хочу ли?

Какой была моя жизнь, если ее финалом я выбрала шаг со скалы? Как я жила, если захотела умереть осознанно и не оставила самой себе выбора? Если собственная память уже несколько дней не пускает меня на свои просторы и отсылает только к детству?

Нет, я не хочу! Не хочу!

Зажмурившись, вытираю щеки.

Но я должна!

Где-то там живет прошлое, которое я бросила по ошибке или глупости. И в этом нужно разобраться – во что бы то ни стало, как бы ни было больно и страшно.

Быстро, чтобы не передумать, подхожу к маленькому зеркалу и, сняв его со стены, подношу ближе.

Голубые глаза, длинные ресницы, серая кожа.

Это – я.

Это – мое лицо.

Я очень смутно помню его и, кажется, почти совсем не знаю.

Первое, за что цепляется взгляд – незаживший шрам, что идет от виска ко лбу и теряется в светлых прядях.

Я думала, что вся моя рана скрыта под волосами, но нет. Ее уродливое начало зияет при первом же взгляде на меня.

«Гребаные суицидники…» – голос Эдгара проносится в мыслях. Руки начинают дрожать.

Теперь, глядя в зеркало, я всегда буду пытаться вспомнить и представлять свой шаг со скалы. Шаг, на котором оборвалась одна жизнь и началась другая.

Изучаю отражение дальше, и дрожь становится все сильнее: голубые глаза с темными вкраплениями похожи на пустующие планеты, в них столько боли и отчаяния, словно передо мной глаза настоящего горя.

Большие глаза большого горя.

Мои скулы острые, нос вздернут; в целом меня можно было бы назвать симпатичной, если бы не бесцветные губы, уродливый шрам и кожа бледно-серого цвета, плотно-плотно натянутая на кости.

Я дотрагиваюсь пальцем до разорванной кожи шрама. Несколько засохших бордовых комочков – бывших кровяных капель – отрываются и обнажают алую плоть рубца.

Мне больно от этого касания, но я не убираю руку.

Кровь просачивается через едва заживший слой кожи, настигает мой палец.

Зачем я хотела себя убить?

Нажимаю на рану сильнее и, стиснув зубы, терплю.

Зачем? Зачем же?!

Красные линии крови сбегают в ладонь, устремляются вниз, опускаются к локтю и падают на пол.

Раздирая рану, я смотрю в свои глаза в маленьком зеркале и не могу ни заплакать, ни вскрикнуть. В этот миг все мои чувства атрофируются для того, чтобы я могла оживить и услышать память.

Кровь идет все сильнее, стекает по виску, щеке, шее.

Почему же ответов все нет? Ведь желая убить себя о скалы, я должна была представить свое лицо именно таким, окровавленным, уродливым, истерзанным!

Или я не думала об этом? Могла ли не думать?

Палец заходит под кожу, расковыривая плоть.

Кровь течет ручьем, и я не знаю, смогу ли теперь ее остановить.

И захочу ли.

В этом моменте я по-настоящему хочу только одного: наказать себя, сделать больно той себе, которая заставила меня настоящую быть здесь, не имея памяти, не зная и не понимая ничего.

Кровь попадает в глаза. Я зажмуриваюсь и ныряю в глубину, но там снова пусто. Пусто, как всегда.

– Кто ты такая?! – кажется, я спрашиваю это вслух. Распахиваю глаза и вижу только очертания в алом тумане.

– Кто! Ты! Такая!

Боль наконец становится нестерпимой, и я, вздрогнув, отдергиваю пальцы от раны.

Маленькое зеркало выскальзывает из рук. Теряется из виду и через секунду звонко ударяется об пол – я слышу звенящий хруст разлетающихся осколков.

– Эй, ты что там творишь? – резкий удар в дверь туалета с другой стороны. – Выходи, быстро!

Еле держась на ногах, я дотягиваюсь до щеколды и сдвигаю ее в сторону.

Дверь распахивается.

Я не вижу Эдгара, но чувствую его ярость всем своим существом.

– Ты, ты… – он ищет слова. Он почти рычит. – Какая же ты дрянь!

Что он сделает со мной за лужу крови на полу? За разбитое зеркало? За вторжение в его жизнь?

– Ты что, идиотка, натворила! Кто это будет убирать?! Что ты сделала с моим домом?

Зажав рубец ладонью, я опираюсь о стену и жду наказания.

Он будет бить меня? Надеюсь, что да.

Я хочу, чтобы он ударил что есть силы, чтобы мне было больно, очень больно, больно невыносимо.

Больно за все, что я натворила с собой!

Но вместо боли я слышу быстрые удаляющиеся шаги. Щелчок выключателя. Шорох, шум, а затем снова голос Эдгара.

– Если ты не хочешь, чтобы я ее придушил, приходи прямо сейчас!

На миг повисает пауза, видимо, он кому-то звонит, но на том конце телефонной линии пытаются возразить.

– Да мне плевать, что сейчас ночь! Приходи немедленно, пока я не швырнул ее обратно в море!

Глава 16. Дапарули

Если бы мы хорошенько узнали людей маленького южного городка, то поняли бы, что каждое новое лицо для них подобно открытию галактики. И сегодня такая галактика ворвалась в привычный размеренный ритм и закрутила его по своей траектории.

Новые жители заехали в каменный дом на окраине и уже заставили всех местных судачить о себе. Еще бы! Три грузовика с вещами подняли пыль столбом на объездной дороге, нескольких мужчин привлекли для работы грузчиками, плотниками, электриками, несколько женщин были наняты, чтобы привести много лет стоящий в запустении дом в порядок и приготовить ужин для приезжающих.

Ну а пока новоселы обустраиваются, наше внимание направляется в уже знакомую школу, день в которой начинается с интереснейшего события – новый ученик приступает к занятиям в выпускном одиннадцатом классе.

Новенький, тем более парень – это повод для разговоров между девчонками всех возрастов. Малышки из начальной школы изучают прибывшего с интересом и шпионят за ним по коридорам, средняя школа вспыхивает нахлынувшими нежными чувствами, а старшеклассницы, самые близкие по возрасту, ведут себя сдержанно, ловко стреляют глазами и только успевают подкрашивать губы.

Каждой девушке хочется первой познакомиться с парнем и захватить его внимание, ведь он такой высокий, темноволосый, молчаливый и к тому же очень загадочный. Не то что эти приевшиеся одноклассники. Возможно, он умный и веселый, возможно, с ним приятно говорить о чем-то новом и интересном, о чем-то таком, чего девушки сами еще не знают, но очень хотят узнать, почувствовать, всколыхнуться и сказать: «Вот это да!»

И пока большая часть старшеклассниц обдумывает способы подружиться с новеньким, лишь несколько учениц думают совсем о другом.

Глава 17. Вечерний улов

В двадцать лет ты думаешь, что бессмертен и ты сам, и все, кто для тебя важен.

К тридцати начинаешь признавать смерть – да, она есть, иногда она проскальзывает совсем рядом, так близко и неожиданно, что сердце холодеет.

И только на закате молодости понимаешь, что смерть – это часть всего, ее не нужно бояться, она достойна принятия. А если что-то и обрывает жизнь, то точно не смерть. По крайней мере, не своя собственная.

– Страх опустошает, понимаешь? – врач-Влад говорит тихо. – Страх не дает сконцентрироваться. Когда ты боишься, ничего невозможно вспомнить – в голове только пустота, нейронные связи распадаются. – Он аккуратно накладывает швы на лоб, пока я сижу на стуле посреди маленькой кухни. – Перестань бояться, и воспоминания начнут приходить.

По его осторожной интонации я понимаю, что Влад хочет успокоить меня. Но это ни к чему. Я спокойна и снова очень слаба.

А вот кому действительно требуется спокойствие, так это хозяину дома.

Стоя у окна спиной к нам, Эдгар нервно постукивает кулаком по подоконнику. Его плечи поднимаются и опускаются быстрее, чем нужно, и я всем телом ощущаю его негодование.

– Тебе больно? – спрашивает врач-Влад, делая очередное движение.

– Надеюсь, что да, – на выдохе произносит Эдгар и бьет по подоконнику так, что оконные стекла вздрагивают с жалобным писком.

Странно, но мне совсем не больно, хотя я слышу, как тонкая медицинская игла с мерзким скрипом протыкает клочки моей кожи на лбу.

– Не хами, – со вздохом говорит врач. – Лучше выпей, я бутылку в холодильник сунул.

– Не стоило.

– Еще как стоило, вон, дерганый весь.

Кажется, его совсем не волнует наполнившая кухню злость. Либо он хорошо знает Эдгара и уверен, что тот не причинит мне вреда, либо ему тоже наплевать, выживу я или нет.

Странно, но оба варианта не вызывают во мне никаких эмоций. Внутри только тишина.

Слушая скрип медицинской иглы, я опускаю глаза на дощатый пол перед собой.

Сколько еще дней и ночей мне предстоит провести в этом доме? Сколько еще я буду стараться вспомнить хоть что-то и понять, куда мне двигаться дальше, когда я немного окрепну и поправлюсь?

Если поправлюсь.

– Воспоминаний совсем нет, ни одного? – спрашивает врач и кухонным ножом делает несколько движений совсем близко от моего лица.

Я едва заметно качаю головой.

Окровавленный кусочек нитки падает на пол.

– И даже вещи не помогли? – уточняет врач. – Я надеялся, хоть что-то прояснится, все-таки одежда, телефон…

– Какие вещи? – я поднимаю непонимающий взгляд. Собственный голос кажется чужим.

Влад в недоумении смотрит на меня сверху вниз.

– Вещи, которые я нашел на скале Печали. Рюкзак, телефон, кофта какая-то – они твои? – Влад сводит брови и резко оборачивается к Эдгару. – Ты что, не отдал ей рюкзак?! У тебя совсем, что ли, совести нет? – Влад впервые повышает голос, и я понимаю – все это время он просто сдерживался.

– Не смей орать на меня в моем доме, – отвечает Эдгар, наливая прозрачную жидкость в две рюмки.

Моя внутренняя тишина нарушается шепотом надежды.

– Какого хрена! Ты же сам хочешь, чтобы она поскорее очухалась…

Эдгар резко выпивает алкоголь и отвечает тихим, утробным голосом.

– Потому что стоит мне дать ей телефон, она тут же наберет матери или еще кому-то, сюда народа понабежит, устроят проходной двор…

– А если не понабежит? Неужели ты правда хотел, чтобы она… – голос Влада затихает, но окончание фразы повисает в воздухе. «Умерла» – я понимаю это без слов.

Конечно, он хотел, чтобы я умерла.

– Так бросил бы ее в море! На черта вытащил на берег!

– Я же не мог, ты знаешь! – Эдгар оборачивается и прожигает взглядом врача.

– Ах да, точно! Ты же всех спасаешь, все ищешь ее! Ждешь, что она выплывет к тебе с морского дна! – от эмоций вены на лбу и шее Влада надуваются изогнутыми синими линиями. – Ждешь, что она воскреснет только потому, что ты этого так сильно хочешь! Ну и идиот же ты. Даже Эрик столько раз просил тебя забыть, а если уж ее брат смог смириться, решил жениться, позволил себе будущее – то и тебе пора!

– Заткнись, – тихо цедит Эдгар и решительно подходит в Владу, – пока я тебе не врезал.

– Это глупо! – у Влада вырывается нервный смешок. – Ты спас столько жизней, думая при этом об одной-единственной смерти.

– Не смей это произносить, – еще тише говорит Эдгар.

– Что не произносить? Что она умерла?

– Заткнись! Закрой свой рот.

– Она мертва, ее нет, она никогда не придет! Пойми! Смирись!

– Тело не нашли, значит…

– Значит, тело лежит на дне, где-то очень далеко отсюда, – врач-Влад стоит очень близко от разъяренного хозяина дома, но, кажется, совсем не боится. Легким движением он берет предназначенную ему рюмку и быстро выпивает.

– Нет, я сказал! – Эдгар выкрикивает это с какой-то звериной болью. Его готовая к удару рука взмывает, но замирает в воздухе.

Через миг разжавшийся кулак ладонью падает на плечо Влада.

Врач, не дрогнув, глядит Эдгару прямо в глаза.

Похоже, эти мужчины друзья. Близкие друзья. Я не знаю, были ли друзья в моей жизни, но откуда-то знаю, как выглядит настоящая дружба, и сейчас всем нутром ощущаю крепость чувств между этими двумя.

Несколько секунд мужчины молча стоят друг напротив друга. Затем Влад виновато опускает голову.

– Я не хотел. Извини.

Эдгар, кивнув, хлопает его по плечу и снова подходит к окну. Из-за шторы он достает небольшого размера женский рюкзак из красивой светлой ткани.

Я замираю и прикипаю глазами к находке. Даже не видя и не помня, что внутри, я молниеносно осознаю – это мое.

Тряхнув рюкзаком, Эдгар с силой бросает его в мою сторону. Я хочу поймать, но тело еще слишком слабо, чтобы быстро реагировать. Рюкзак падает у моих ног вверх тормашками.

На половицы вываливается небольшая связка ключей, наручные часы, тушь, черная водолазка и телефон в нежно-бежевом чехле.

– Подними и отдай ей в руки, – жестко говорит Влад.

– Сама соберет, – брезгливо отвечает Эдгар, не двигаясь с места.

Но теперь мне совсем нет дела до их перепалки. Я медленно опускаюсь со стула на пол, игнорируя боль в голове, встаю на колени и, едва дыша от волнения, осматриваю предметы.

Это мои вещи! Они здесь, они помогут мне все вспомнить, разобраться с прошлым и хоть что-то понять о будущем.

Телефон – темный экран с блестящей неровной трещиной по диагонали. Я помню этот экран, помню трещину на ощупь, помню, как легко пальцы снимают чехол – люблю менять их под настроение, – помню пароль разблокировки экрана: квадрат слева направо.

Я уже что-то помню. Значит, смогу вспомнить остальное!

– Даю тебе время до завтра, – говорит Эдгар. – Договаривайся с женой и забирай ее к себе, иначе вышвырну на улицу.

– Ты же знаешь, она у меня импульсивная, девушку в доме не потерпит, – отвечает Влад.

– Мне плевать. Сегодня эта суицидница позвонит своим. Завтра здесь будут новые гости с вопросами и претензиями. А потом я пойду показания давать – как нашел, когда нашел, почему у нашего берега вечно плавает всякое дерьмо.

– Может, и нет. Может, все обойдется, и ее просто заберут без выяснения, – в голосе врача слышна растерянность.

– Ты ее вещи видел? – рявкает Эдгар. – Часы – золото, рюкзак – кожа, она не простая девка. Забирай к себе, не доводи до греха.

– Жена не пустит, у виска покрутит.

– Я предупредил, – бескомпромиссно говорит Эдгар. – Или в твой дом, или в госпиталь пусть катится.

– Там мест нет, сегодня узнавал.

– Плевать.

Я отрываю взгляд от вещей и поднимаю глаза на хозяина дома – он зол и непроницаем. Как всегда.

– Хорошо, понял, – кивает Влад и, повернувшись к двери, собирается оставить нас.

– Куда собрался? – одергивает его Эдгар. – Тряпку в руки и иди кровь отмывай в ванной.

– Я? – переспрашивает Влад.

– Ты, кто еще? По твоей воле она здесь торчит!

Проглатываю ком в горле. Мне неловко и даже стыдно. Но сама я еле двигаюсь и точно не смогу устранить кровавые последствия своего срыва.

– А ты… – не глядя на меня, Эдгар снова наполняет рюмки, – Собирай шмотье и ползи к себе. Там рассматривай. Чтоб до утра я тебя не видел.

Глава 18. Дапарули

Если бы мы могли оказаться в сердце школы, то увидели бы, что урок вот-вот начнется, но волнения в классе не утихают.

Мы могли бы разглядывать любопытные лица, слышать неудобные вопросы, а заглянув в глаза девчонок – обнаружить там страстные намеки на неизбежные юношеские глупости.

– Ульяна, ты его видела, когда относила журнал в учительскую? – Зарина старается говорить тихо, но получается плохо. Вагаршак Арсенович бросает на нее строгий взгляд, затем подходит к парте Ульяны и ловким движением забирает с ее колен записку, уже готовую отправиться в путешествие по рядам.

– Пожалуйста, не читайте… – староста подпрыгивает на стуле, пытаясь перехватить послание. Но Вагаршак Арсенович ловко отступает, разворачивает скрученную бумажку и, недовольно поджав губы, проходится взглядом по строчкам.

– Так-так, значит, вы настроены сорвать мне урок! – строго заключает он и, смяв записку, бросает ее точно в маленькую урну у доски. – Я вам такого удовольствия не доставлю.

– Извините, пожалуйста, – поежившись, Ульяна открывает учебник и поправляет очки.

Зарина, цокнув языком, закатывает глаза. Остальные девочки, переглядываясь, разочарованно оседают на своих местах. Каждая хотела немедленно узнать хоть что-то о новом ученике, но крохи информации из первых уст отправились в урну.

– Если вам, юные леди, так интересно знать подробности о прибывшем мальчике, то я расскажу, что известно мне. – Вагаршак Арсенович садится за учительский стол и соединяет ладони пальцами вверх. – Хотите?

– Конечно!

– Да!

– Пожалуйста!

Класс вспыхивает девчачьими возгласами, а мальчишки, надувшись, напускают на себя недовольный вид.

– Что ж, слушайте. Но это пятиминутное отступление только ради спасения урока.

Все соглашаются с заманчивым предложением, и Вагаршак Арсенович начинает свой рассказ.

Оказывается, новенький приехал всего на один год – ему предстоит закончить в этой школе одиннадцатый класс. Дело в том, что родители мальчика – владельцы земли на краю города – намерены продать участок вместе с домом, а после снова вернуться в столицу.

– Москвич… – вздыхает кто-то из девчонок.

– Прыщ пафосный, – фыркает кто-то из пацанов.

Помимо отличной успеваемости, мальчик, по словам учителя, обладает выдающимися талантами. Он имеет прекрасный слух и играет на музыкальных инструментах.

От слов о музыке у девчонок снова вспыхивают глаза.

– Скрипач какой-нибудь или флейтист, – усмехается Игорь.

– Тсс, умолкни! – шипит на него Зарина.

Из столичной школы никто не хотел отпускать талант в южное захолустье, но родители настояли на неотложности продажи дома и все-таки решились на серьезную перемену в заключительный выпускной год.