Драконья кровь

Квилессе

Драконья кровь

1. ПОДНЯТИЕ ФЛАГА

Вот тут просто необходимо внести пояснение.

Итак, речь идет, несомненно, не о совсем наших временах. Даже совсем не о наших. И мы с моим другом Саней Черным просто решили посмотреть со стороны на это – между собой мы называли это Вальхаллой. Почему? Как же – вслушайтесь в названия! Солнце у них – Один, один из спутников планеты называется Торн (чуть ли не Тор), а где-то глубоко на юге, за цепью непроходимых гор и пустыней дикари справляли праздник в честь Локки. Или в честь другого божества – но имя было о-очень похоже.

Вот мы и решили посмотреть, а вдруг это и в самом деле Вальхалла?! Ну, пусть другая планета, подумаешь!

Но наше допотопное корыто, наше средство передвижения с гордым именем «Пегас» сломалось и предательски рухнуло посреди Пакефиды (тоже забавное название). Это был как знак свыше, судьба! До базы нас дотащили наши же исследователи-историки (причем в ходе нашего непродолжительного контакта мы раз сто услыхали «Вальхалла» и «временной переброс»). Заодним они поведали нам о печальной судьбе династии королей-Андлолоров Одинов. Конечно, нам стало интересно – что это за Одины? Почему династия пала? Захотелось посмотреть. Пощупать. Услышать. А потому нам пришлось действовать…

Перво-наперво нам выдали местный прикид – нет, чисто внешне он действительно ничем не отличался от местного, зеленые шерстяные штаны, куртка и меховая засаленная безрукавка с ремешками вместо пуговиц (а кто бы дал пуговицы неумытому крестьянину?!) и лохматый нечесаный парик. Но, несмотря на внешнее сходство, костюмчик выгодно отличался от местного тем, что в нем не было блох, и при всей его замусоленности он был чистый и не драный.

В таком виде уже было можно идти в люди, не вызывая ничьих подозрений. Язык местный? Ха! Паршиво, но мы его знали. В конце концов, могли притвориться таким дремучими крестьянами, которые пальца из носа не вынимают и говорят только на тему «пожрать» и «посрать».

Точнее, такая легенда устроила бы меня. Я, когда гид первый раз вывел нас на легкую экскурсию на базар, вернулся оттуда под таким впечатлением, что меня уже можно было выдавать за полоумного глухонемого крестьянина. Черный утверждает, что я что-то мычал счастливым голосом, пускал слюни, и глаза у меня были бешеные. Но амбиции Черного простирались дальше «срать».

– А почему простолюдинами? – недовольно бурчал он. Если мои глаза блестели бешено, то в его определенно вырисовывался вполне конкретный образ – красавец рыцарь на статном коне (причем конь был на порядок чище рыцаря и, конечно, не такой блохастый), в блистающих доспехах, сопровождающий паланкин со знатной дамой. Причем справочник по геральдике и прочей мудреной дряни гласил, что оный рыцарь при всем его великолепии, при породистом скакуне (а конь реально был великолепен!), вооружении и доспехах, покрытых чернеными узорами всего лишь мелкий помещик, так, прыщ. Знатная дама наняла его как стражника, как секьюрити, если хотите.

Высшая каста, знать по призванию, лучшие умы (здесь они назывались Наследниками Богов, потому что становились государями они очень редко, если Бог даст, а мы для себя переименовали их в принцев, так привычнее) – вот на что замахивался честолюбивый Черный. Принца мы видели всего один раз и то издали. И то почти не увидели – скорее, услышали. Он проезжал по городу по своим принцевым делам, и толпа как сумасшедшая кинулась смотреть на него. Нас, конечно, оттеснили – не место таким оболтусам, как мы, рядом с божеством! Поверх голов мы увидели прямого и строгого всадника, в красивом и простом походном костюме, таком изысканном и изящном, что у прыща-секьюрити не хватило бы ни извилин в голове, ни денег в кошельке, чтобы такой пошить. О лошади я промолчу – то был если не Пегас, то Единорог.

Вслед за Наследником Богов ехал знаменосец с его геральдическим знаменем и личная то ли гвардия, то ли охрана, то ли еще что, а впереди него неслись вассалы и дули в рога – играли положенный по этикету предупреждающий сигнал! Вообще-то он предназначался для того, чтобы предупредить простолюдинов о приближении принца с многочисленной свитой, дабы простолюдины разбежались и чтобы всадники не потоптали пеших, но на деле все было наоборот – толпа облепила с обеих сторон дорогу, люди свистели, улюлюкали, кидали вверх шляпы, и даже цветы под ноги лошадям. Принц сдержанно, но очень искренне прижал руку к сердцу, слегка поклонившись на обе стороны людям – и процессия исчезла за воротами, ведущими с базара.

Ну, это надо же – такая любовь и всеобщее поклонение! Конечно, я бы тоже хотел вот так скакать по площади, чтобы мне радовались люди, и девушки улыбались…

– Эва, куда махнул! – наш гид энергично почесался, вылавливая в складках одежды вялую блоху – откуда ей, бедной, знать, что ткань его рубашки пропитана отравой? Даже укусить, наверное, не успела. – В принцы! Да их наперечет знают. Всего пятнадцать Мирных Королевств, принцев – тех, кто еще молод и в состоянии заниматься делами государства, и под которых вы могли бы закосить, – около двадцати, может, чуть больше. Под кого косить будешь? А если встретишься с двойником? Он тебя по головке не погладит: за то, что ты его именем пользуешься, угандошит, и все!

– Убьет?! – поразился Черный. Гид задумчиво надул губы и кивнул:

– А то! Как вора – ты знаешь, что имя для них такое же достояние, как и деньги, там, замки? Имя наживают, зарабатывают, имя – это… у-у! А ты – принц… Не выйдет. Кроме того – это чернь любит принцев, потому что большинство из них из черни. А знать их терпеть не может. Вот этот же мелкий дворянчик трижды зубами бы заскрежетал прежде, чем поклониться. И в большинстве своем принцы – это только приличная одежда да чистое рыло. А в душе они все простые парни, и в носу не прочь поколупать…

Но все эти уничижительные речи были Черному до задницы. Пусть другие колупают в носу! Он этого делать не намерен! А в том, что он собирается стать принцем, сомнений не было – иначе зачем бы ему было тайком проносить меч?

Раза с пятого нас отпустили на планету одних. К тому моменту мы освоились, я перестал впадать в экстаз при виде экзотики, а Черный перестал кидаться за каждым проезжающим с пеной у рта. Словом, в один прекрасный день на базарную площадь ступили еще два ничем не примечательных человека – один с черными, как смоль волосами, другой с белыми, порядком выгоревшими на солнце патлами.

Мы были просто двумя великовозрастными оболтусами – по тем меркам пятнадцать лет – это очень много, – и встречные, окидывая нас неприязненными взглядами, кривили в усмешке губы, потому что одного взгляда на нас было достаточно, чтобы понять кто мы.

А что? Какие могут быть сомнения? Оба одеты кое-как, да еще и не по моде – сейчас вместо ремешков-застежек носили желуди, обтянутые тканью, очень удобно! Голенища наших сапог были слишком высоки, почти под колено – а сегодня даже самый серый крестьянин знал, что приемлемая длина голенища – до середины икры! Куртки наши… да тоже рвань приличная. Видно, долго валялась в сундуке, куда положила их давненько запасливая мамаша, которой жаль было выкидывать почти новую одежду, почти не порванную, и откуда вынула бы снова лишь затем, чтоб надеть на пугало вместо истлевшего наряда.

Ясное дело, тупые крестьянские сынки! А вот и причина, отчего пугало осталось без новой одежки, а над деревенскими дурнями потешался каждый встречный – мечи. Небось, не только одежку продали, но и все отцовское наследство спустили, чтобы купить такое! И пользоваться-то не умеют, и за какой конец держать не знают, а туда же… Мечтатели! Наверняка странствующие рыцари, или считают себя таковыми; наслушались в детстве сказок от своего неумытого деда о том, что какой-то батрак когда-то уехал из их деревни в город и там стал человеком – а то и принцем, мало ли как мог приврать, старый козел! Ишь, и ручки-то у обоих чистенькие, не привыкшие к труду, ничему не обученные: ни гвозди вколачивать, не землю пахать, ни шорничать, не плотничать, ни ковать, ничерта они не сумеют! Много ли ума и умения надобно, чтобы друг в друга железками тыкать? Сызмальства, видать, ничего путного они этими ручонками не делали, трутни…

Словом, мы были яркими представителями средневековой лимиты. Прижимая к груди свои заветные мечи (у меня меч шотландских горцев Тэсана, у Черного японская катана Айяса), разинув рты, вращая глазами во все стороны, мы стояли с разинутыми ртами посередине городской площади, и мир вокруг казался нам пестрым, ярким и прекрасным!

Невысокие домики, красиво окрашенные утренними лучами и увитые плюющем, словно сошли с полотен какого-нибудь жизнерадостного живописца, не поскупившегося на яркие и сочные цвета на своем полотне. Крикливые веселые прачки в беленьких чепцах казались нам прекрасными дамами, чинно вышагивающий по булыжной мостовой длинный тощий господинчик в удушающем тесном одеянии казался неописуемым красавцем!

– Слыш, Черный, – начал было я, но осекся, увидев подозрительный взгляд, брошенный на нас прохожим. – то есть Тристан!

Только амбициозный Черный мог придумать себе такое громкое имя.

– А чего делать-то будем? – зашипел я, озираясь по сторонам. – Куда пойдем? Нам идти-то некуда! Дома у нас нет; как вообще ты себе представляешь свое триумфальное восхождение на престол?

– Будем странствующими рыцарями, – легкомысленно предложил «Тристан». – Делов-то! Я все рассчитал. Мне всего-то и нужно, что засветиться на рыцарском турнире перед государем, и дело в шляпе.

– Ты дурак, что ли ?! Кто тебя пустит на рыцарский турнир?!

– Всех пускают. Как зрителей. А там уж я постараюсь добиться поединка с победителем.

– А до тех пор?!

– Будем странствовать. Да не дрейфь ты, Торн!

Только такой великодушный Черный мог подарить мне такое имя.

Никакое.

Признаться, наша бродячая базарная жизнь имела и свои плюсы.

Во-первых, всеми организационными моментами занимался исключительно Черный, а значит, у нас все всегда было, и все благодаря его внешности.

Надо сказать, в пятнадцать он ростом не вышел. Да еще и имел лицо потенциального потерпевшего.

Он был очень маленький, тощий, лопоухий, губастый, с такими простодушными огромными глазами (и рот у него вечно был полуоткрыт), что любой мало-мальски приличный жулик считал чуть ли не своим долгом его обобрать. А подходя ближе, замечал в тонких ручонках «лопушка» меч – вещь, несомненно, дорогую, с перламутровой темно-серой ручкой, украшенной прекрасно выполненным стилизованным то ли тигром, то ли барсом, с резной чашечкой гарды, с выточенной на конце рукояти оскаленной кошачьей головой – и тут же решал, что именно эту вещь и нужно отнять. Или отнять все его добро посредством этой вещи.

Делалось это так.

Обычно на базарах устраивались драки, борцы друг друга кидали об помост, крестьянские дюжие сыновья тузили друг друга крепкими кулаками, ну, и такие, как мы, бродячие тунеядцы, на потеху зрителям неумело высекали искру своими дешевыми ширпотребовскими мечами.

Негодяй, заметивший Черного (тот обычно ошивался у арены, раскрыв рот, наблюдая за каким-нибудь боем, все равно каким), быстренько подзывал сообщника, парня тощего, прыщавого, на вид немощного, но крепкого на самом деле (наверное, бывшего акробата или что-то в этом роде), и бывалого, и они вместе, но как бы порознь, подходили к Черному. Возможности украсть Айясу он не давал – крепко держал её обеими руками, хоть и глазел на представление, и они начинали его обрабатывать.

– Славно дерутся! – говорил мошенник. Обычно это был прилично одетый горожанин средних лет, с усиками, только что постриженными в цирюльне, внушающий доверие. Черный сразу же таких вычислял.

– А то! – с восторгом отвечал он, в свою очередь разглядывая мошенника и размышляя, чем можно у него поживиться. Сообщника он тоже вычислял моментально – если какой-то прыщавый, стриженный под горшок придурок хрюкает над плечом, значит, это он.

– Ты, видно, тоже собираешься? – незнакомец кивал на меч. Черный гордо кивал:

– Еще как! Я им тут всем покажу! Знаешь, какой я мастер? У!

Глаза Черного при этом сияли, радость так и перла наружу, и бравада эта ну никак не вязалась с его нелепым жалким видом – замызганная куртка, поношенные сапоги, – словом, вид у него всегда был такой дебильный, что мошенники почти не таясь переглядывались и заговорщически подмигивали друг другу: попался, селезень!

– Я принцем стать хочу, – доверительно продолжал Черный. – И стану, вот увидите!

Еще один ликующий взгляд мошенников.

– Что же, и такое может быть. Говорят, все они так же как и ты начинали. И давно путешествуешь?

Черный, лупая невинными глазами, честно отвечал:

– Месяц.

И мошенники шли ва-банк.

– Месяц?! Ого! Знать, и вправду славный мастер! За месяц толковый малый может научиться всему!

– Я же и говорю, – подтверждал Черный.

– А вот этого сможешь победить? – азартно спрашивал мошенник, кивая на победителя на помосте, какого-нибудь обалдевшего от удачи простака. Черный делал важное лицо:

– Да почесаться! – что на местном сленге означало «запросто» или «влет».

– А того?!

– Да почес…

Словом, в скором времени вокруг Черного и мошенников образовывалась толпа – мошенники делали вид, что они вызывают Черного на честный спор, при том всячески указывая на то, что он сам расхвастался – ну, а он и не скупился, хвастал. Тощий, к тому времени вовлеченный в процесс, бил себя кулаком в тощую грудь и орал – из-под его льняной длинной челки был виден только его огромный зубастый рот:

– Да я в прошлом году..!

Толпа смеялась и гудела, глядя на распетушившихся мальчишек. Интересно, кто кого? Делались ставки; теперь Черный не смог бы уйти, даже если б захотел. Какой-нибудь крестьянин покрепче был наскоро выбран судьей – багровых от воплей спорщиков уже оттаскивали друг от друга за шиворот, – и мошенник назначал предмет спора:

– Ну, давай, принц Тристан! Проиграешь – я заберу себе меч твой, чтоб не хвастался! Выиграешь – сто серебряных монет твои!

– Годится! – соглашался Черный. – Ставлю еще свою лошадь и телегу (а к тому времени были у нас и таковые), что отделаю этого красавца в три мига! А ты ставь свою лошадь!

Мошенник оглядывался на меня (я сидел на возу, на тюке какого-нибудь добра, соблазняя жадность), соглашался, радостно ударяя по рукам, и отпускал своего хитрого сообщника, который выходил, умело помахивая каким-нибудь клинком…

Признаться, я всегда волновался, когда Черный выходил под хохот и улюлюканье толпы на помост. На него почти никогда не ставили. Он, повторюсь, был очень маленького роста и так дергался перед боем, что, казалось, его длинные тонкие руки сейчас открутятся от тела, словом, выглядел он так, как выглядят те, кому сейчас накостыляют. Так все думали.

А зря.

Он же честно предупреждал, что он мастер. Он больше полжизни учился у таких учителей, что вся пакефидская кодла им в подметки не годилась, и учился успешно. И на помосте вся его придурковатость сползала с него вмиг; он собирался, подтягивался – думаю, когда он отвешивал церемониальный поклон, мошенники начинали понимать, что все не так гладко, как бы им хотелось. Черный нацеливал меч в сердце противника (рука его при этом не дрожала), на миг застывал – и противник бросался на него.

Первым выпадом язвительный Черный распускал жертве штаны (всегда), вторым выбивал оружие (как правило, это был первый удар соперника), и третьи ударом он … нет, он останавливал свой меч у самой шеи соперника, но толпа ахала и некоторые зажмуривались, ожидая, что голова запрыгает по струганным доскам.

Иногда противник обделывался.

Словом, Черный тоже был мошенником. Но очень честным.

Так он выиграл добрую откормленную лошадку, повозку, кое-что из одежды, деньги… На постоялых дворах нам было чем оплатить ночлег и доброе жаркое, и даже книгу для меня – толстую бумажную тетрадь для записей, вещь очень дорогую! – мы смогли купить.

Правда, скоро по всем Мирным Королевствам расползлась слава о непобедимом Тристане, и на базаре нас начали узнавать. Маленький Черный, важно заложив руки за выигранный богатый пояс, прогуливался мимо помоста с бойцами, и мошенники, глядя на его простодушное лицо, мгновенно убирались прочь. Главным образом оттого, что тайные почитатели таланта Черного насочиняли про него веселых сказок о том, как он обманывает мошенников, что было правдой лишь отчасти. Тоже мне, Ходжа Насреддин… Но мало ли? Самому Черному такая известность не то, чтобы нравилась… Все-таки, он стремился чуть выше. Но и такая слава ему льстила.

Я думал, после этого настанут для нас тяжкие времена, потому что никто не захочет связываться с непобедимым Тристаном, но я недооценил людей. Пару базаров мы уходили несолоно хлебавши, но на третий, где-то в кненте Господина Алкиноста Натх Ченского, на широком базаре (кстати, туда мы заехали что-то купить даже без особой надежды на поживу) к нам подошел человек.

Судя по всему, это был бывший боец; у него на темной, как ореховая скорлупа, физиономии было столько шрамов, и глубоких, и так, тонких, как нитка, что, казалось, его лицо просто собрано, сшито из лоскутков. И, наверное, это был удачливый когда-то боец, потому что все руки и ноги у него находились на месте, да еще и в наличие были все пальцы, глаза и зубы, что само по себе крайне необычно! Он был прилично одет, и к поясу привязан толстенький кошель. Думаю, так запросто повесить кошель на видное место мог только человек очень уверенный в себе. Впрочем, чего бы ему быть неуверенным, если у него рука была как капкан? Не хотел бы я быть уличным воришкой, которого этот господин ухватил бы за руку на месте преступления.

Глаза у него так и бегали; это был очень цепкий и внимательный взгляд. Наверное, с одного взгляда он понял, что Черный – это именно тот человек, которого он ищет. Оценивающе он оглядел нас, и нашу книгу, которую я таскал с собой на ременной привязи у пояса, чтобы не уперли, и наши новые одежки – на последний выигрыш мы приобрели новые рубахи, лучшие штаны из шерсти тонкорунных овец, и сапоги у нас были уже не драные меховые, а из буйволовой кожи, почти как у короля!

Но физиономию новую не купишь, и даже старую в мешок не спрячешь – нос картофелиной и вечно ухмыляющийся рот Черного были на слуху у каждого, кто любил зрелища. А потому, наш новый знакомый почтительно поклонился нам обоим и проговорил:

– Господин Тристан, если не ошибаюсь? Доброго дня вам!

Черный напыжился:

– Да, вы правы, я Тристан. Но мы не знакомы, и нас никто не представлял. Откуда…

Новый знакомый жестом перебил речь Черного:

– О, это очень просто! Ваши приметы знают все владельцы ярмарочных балаганов! Много ли по свету бродит молодых юношей хрупкого телосложения явно крестьянского происхождения, в обносках, но при этом в руках у них – дорогое оружие? Думаю, не очень; если наберется с десяток, то и тех к концу недели переловят и ограбят разбойники. А из тех, кто останется жив, много ли наберется таковых, чья старая одежда опрятна и стирана, да еще и не воняет?

Черный напрягся; до этого мало кто обращал внимание на нашу необычную опрятность. Стирали мы не в местных ручьях под глинистым бережком…

– Какой изысканный аромат, – принюхавшись, мечтательно произнес незнакомец. – Итак, загадочные крестьянские сыновья, которые к тому же еще и грамотные, – он кивнул на мою книгу, – я не мог ошибиться. Я искал вас.

– Зачем бы это? – прищурившись, произнес Черный. Его рука крепче сжала рукоять меча, и этот жест не ускользнул от внимательного взгляда незнакомца.

– О, о! – он выставил вперед ладони, словно ограждаясь от агрессии Черного. – Я не собираюсь на вас нападать, благородный Тристан! Тем более что о вас рассказывают такое, что я не уверен в своей победе. Я ищу вас для того, чтобы сделать вам предложение, а принять его или отказаться – это дело ваше.

– Что вы можете предложить мне? – спросил Черный. Незнакомец пожал плечами:

– Разумеется, бой. Только бой не с уличными остолопами, и не с неумытыми простолюдинами, каковых вы до сих пор встречали, а с настоящими бойцами. И не на спор – что за важность отнимать друг у друга штаны! Я предлагаю заранее оговоренную сумму денег. Ну?

Черный задумчиво поскреб в голове.

– Это правда, – проговорил он, – до сих пор я побеждал легко оттого, что соперники были, мягко скажем, слабоваты. А опытному бойцу я могу и проиграть…

– Шансы равны, – поддакнул незнакомец. – Подумайте, Тристан! Что за важность – побеждать слабых! Это не слава для благородного господина. Куда почетнее…

– Я не благородный господин, – возразил Черный, и незнакомец еще раз почтительно поклонился:

– Как скажешь, господин Тристан. Я сохраню твою тайну. Так что насчет боя?

– Я согласен! – глаза Черного заблестели азартом. – Когда и где?

Незнакомец вновь поклонился:

– Сейчас и здесь, конечно! Иначе где я вас найду потом?

Меня трясло; Черный с незнакомцем отошли в сторону обговаривать условия поединка, точнее – гонорар, потому что условия всегда и везде одинаковы.

Черт!

Судя по всему, мы нарвались на владельца гладиаторов, или на кого-то подобного, и Черного могли отделать! то есть убить; его могли убить и потом, если кому-то не понравился бы исход дела. Впервые я почувствовал беззащитность и близкую опасность; впервые вдруг чувство реальности накатило на меня, и я словно впервые увидел базарную площадь – грязь, по которой топтались тысячи ног в тяжелых растоптанных башмаках, грубые одежды и неумытые рожи, грязные руки, копающиеся в товаре, не менее грязные прилавки…

– Черный! – засипел я, вцепляясь в его рукав, когда он вернулся, довольный, как идиот. Конечно, нас легко вычислить, даже не принюхиваясь к ароматам от наших стираных одежек! Он выделялся из толпы, как суточный желтенький цыпленок среди своих старших собратьев, которые уже с недельку жили в курятнике, рылись в навозе и дрались за крошки хлеба под столом. – Так нельзя, тебя могут убить или покалечить, Черный! Это все взаправду, ты, болван!

Черный посмотрел на меня так, словно я был больным на всю голову. Или будто он впервые меня видел.

– Это всегда взаправду, Белый, – с недоумением произнес он. – Ты что, только сейчас это понял? Я же никогда наверняка не знаю, смогу ли я победить. Никогда. Это на первый взгляд кажется, что они, ну, те, с кем я дрался, такие беззащитные. Это далеко не так.

Мне показалось, что от ужаса я так похолодел, что волосы заиндевели.

– Я-то думал… – прошептал я. – Ах, я дурак!

Черный ухмыльнулся:

– Что думал? Что я ничем не рискую?

– Черный, бежим! Бежим, пока еще это возможно!

– Вот ты смешной! А как же корона принца? Ты думаешь, я для себя одного стараюсь? Нет, конечно.

– Что?! И меня тоже?! Но я не хочу – точнее, не хочу так сильно, как ты! И не такой же ценой – тебя могут убить!

– Именно такой, – твердо возразил мне он. – Эти люди тоже рискуют. Их тоже могут убить. Все честно. Только так, и никак иначе. А теперь повторяй за мной: с Черным ничего дурного не случится. Он просто выиграет, и все. Я в него верю.

Короче, когда я трясущимися губами все это произнес, он еще раз на меня глянул и отошел, а я так и остался сидеть, словно примерз задницей к своей телеге.

Дальше было шоу.

Человек, выцепивший Черного, бодро поднялся на помост – видно было, что дело у него поставлено на широкую ногу, помост крепкий, добротный, из тесаных досок, а не скрипучий и шаткий, на каких Черный блистал до сих пор, – и прекратил идущий уже поединок. Публика разочарованно заголосила, ставки её накрылись.

– Чем вы недовольны, неблагодарные? – зычно крикнул наш незнакомец, подбоченившись. – Что? Не слышу? Не закончен бой? Глупцы! Я здесь потому, что могу предложить вам такой бой, от которого вы позабудете все прочие забавы! Специально для такой изысканной публики, – он выдержал эффектную паузу, – я нашел благородного Тристана!

Публика взревела, рукоплеща. Конечно, такой поворот событий им был по вкусу.

– И потому, – продолжил он, обводя взглядом толпу, – я предлагаю вам выбрать достойного противника для Тристана, – Черный тоже появился на помосте, но он был таким маленьким в сравнении с незнакомцем, что если бы стоящие рядом с помостом не взвыли радостно, я бы и не заметил его появления. Наш незнакомец, он же заводила, довольно ухмылялся.

Толпа бушевала; Черный стоял на помосте прямо, неестественно высоко задрав подбородок, и оттопыренные уши его пылали.

– Ну? – подхлестывал толпу заводила. – Кто сразится против умелого Тристана? Могучий Бойд? Смелый Ахрейн? Кто?

– А вдруг, – прогундосил откуда-то из толпы гадкий нетрезвый разбитной голос,– это не настоящий Тристан? Я поставлю на этого мальчишку и проиграю!

Толпа вновь загудела, теперь гневно. Черный побледнел.