Курятник в пентхаусе

– Отлично, – обрадовался Коробок, – вас беспокоит интернет-газета «Дошколята», мы собираемся написать о вас статью. Хвалебную. Бесплатно.

– Прекрасная новость, – обрадовалась его собеседница.

– Хочется поговорить с Серафимой Никитичной, – промурлыкал Димон, – она много лет на посту заведующей. Когда госпожа Казакова бывает на работе?

– Я каждый день на месте, – ответила собеседница.

– Наш корреспондент с удовольствием поговорит и с вами, – пообещал Дима, – но сначала вопросы хочется задать начальнице.

Собеседница звонко рассмеялась:

– Это я!

– Вы исполняете обязанности директора? – осведомился Коробок. – Как к вам обращаться?

– А вас как величать? – вопросом на вопрос ответила бойкая девица.

– Просто Дима Коробков, – представился наш компьютерный ас.

– А я просто Серафима Никитична, – сообщила трубка.

На секунду стало тихо, затем Димон воскликнул:

– У вас такой молодой голос!

– Так я не старуха, – засмеялась Казакова, – присылайте репортера. Только скажите имя, фамилию и номер машины, если он будет за рулем. У нас строгая пропускная система.

– Тятьяна Сергеева, остальную информацию сейчас на ватсап сброшу, – ответил Димон. – До которого часа вы работаете?

– Круглосуточно, – заявила директриса, – я живу в здании интерната, всегда доступна.

– Если верить навигатору, Сергеевой до вас ехать сорок минут, – уточнил Коробок.

– Нет проблем, – заверила Серафима, – я никуда не денусь.

Димон отсоединился и забубнил:

– У нее голос, как у восемнадцатилетней. В голову не придет, что с бабушкой беседуешь.

Я встала.

– Найди что-нибудь про Серафиму и позвони.

– Йес, босс, – взял под козырек главнокомандующий нашего компьютерного войска.

Я повернулась к Аде:

– А вы с Риччи езжайте туда, где стоял барак.

– В деревню Совино, – подсказал Никита. – Пусть Дима посмотрит, кто там остался из коренных жителей, лучше женщин.

– Мужики тоже болтливы, – возразила Риччи.

– Вот и пообщайтесь с кем-нибудь, – велела я.

– Рамкин Константин продает избу, – сообщил Димон, – она находится в Совине. Избавиться от дома и участка мужчина пытается второй год. Двадцать соток, огород, яблони, груши, слива, теплицы, общая площадь домика сорок метров. Две комнаты, кухня, терраса, биотуалет. И страстный призыв в объявлении «Можно приехать в любое время».

Риччи вскочила.

– Кто будет за рулем?

– Естественно, я, – ответила Дюдюня.

– Я умею водить, – обиделась девушка.

– Можешь рулить на своей тачке, – милостиво разрешила Ада, – я езжу пассажиркой только с Таней. Сама крайне аккуратно вожу, никогда не нарушаю правил, не превышаю скорость. Негативно отношусь к тем, кто использует дорогу, как гоночную трассу.

Я постаралась не рассмеяться.

– Риччи, глупо ехать караваном. Пусть Ада Марковна управляет машиной. Заодно поймешь, что такое профессионал на дороге.

– Ну, ладно, – определенно не испытывая ни малейшей радости от моего предложения, согласилась новая сотрудница.

– Приятно, что с тобой легко договориться, – улыбнулась я и направилась к лифту.

Ну, ну, посмотрим, что Риччи скажет, когда они с Дюдюней вернутся.

Глава одиннадцатая

Приют стоял в окружении вековых деревьев. Я вылезла из джипа, огляделась и медленно пошла по дорожке к дому, который виднелся вдали. Удивительно, но в пятнадцати минутах езды от столицы России я увидела деревенский пейзаж. Не хватает только кур, коровы и коз.

– Му-му, – раздалось слева.

Я повернула голосу и остановилась. За забором бродили две буренки, в отдалении виднелся коровник, из которого высовывалась голова с рогами. Удивившись увиденному, я пошла вперед и заметила кур, те расхаживали по своей территории.

– Вы Танюша? – закричала худенькая девушка в длинном платье с широким поясом.

Я ускорила шаг:

– Да, бегу!

– Я никуда не тороплюсь, – засмеялась незнакомка, – уже говорила об этом вашему Дмитрию.

Коровы и куры удивили меня, но тонкая талия пенсионерки, которой перевалило на девятый десяток, ввергла меня в изумление.

Я приблизилась к Серафиме Никитичне и увидела, что лицо у нее отнюдь не юной девушки. Но и на глубоко пожилую даму директриса никак не походила. Лицо у нее шестидесятилетней, фигура восемнадцатилетней. Хотя некоторые выпускницы школ похожи на слонов. Например, Таня Сергеева, я в день получения аттестата была толще Казаковой раза в три.

– Входите, – улыбнулась хозяйка интерната, – осень в этом году теплая, но это осень. К вечеру делается прохладно и сыро.

– У вас целый зоопарк, – восхитилась я. – Коровы с курами не простудятся?

– Последние денечки гуляют на воздухе, – объяснила Серафима, – вскоре переведем всех на зимние квартиры. Еще козы имеются, мы почти на самообеспечении, наши дети получают лучшие продукты.

– Я думала, что все Подмосковье плотно застроено коттеджными поселками, – сказала я, – а здесь сельская идиллия.

– Вы попали в историческое место, – защебетала директор, – семья Казаковых владеет им с начала девятнадцатого века. Слышали о профессоре Николае Петровиче? Великом русском ученом?

– К своему стыду, нет, – призналась я.

Серафима закрыла глаза и сделала вдох.

– Воздух детства. В моей жизни многое изменилось, но воздух остался таким, как прежде. Я появилась на свет в самом конце тридцатых годов, вскоре началась война, отец и мама ушли на фронт, меня оставили с бабушкой. Та в сорок втором году внезапно умерла. Меня могли отправить в приют. И что там с ребенком было бы? Война, голод… Я бы точно не выжила. Меня спас родственник Михаил Олегович Казаков. Забрал сироту к себе в интернат «Луч света».

Серафима открыла дверь в дом.

– Входите, мой кабинет – первая дверь по коридору. Вешайте курточку в гардеробе, не волнуйтесь, здесь никогда ничего не пропадает. Сейчас расскажу все о нас!

Из уст моложавой старушки полился рассказ:

– В начале девятнадцатого века Николай Петрович Казаков, владелец гимназии, добился от своих воспитанников успехов по всем предметам, которые там изучали. Математика, философия, естественные науки, латинский, греческий языки, рисование, музыка, танцы, гимнастика, закон Божий – все нравилось гимназистам, мальчики учились с восторгом. Заведение работало как пансион, дети жили в нем, и чаще всего туда отдавали не очень нужных наследников. О противозачаточных таблетках женщины в те времена даже не мечтали, они постоянно беременели. Богатые семьи радовались очередному младенцу, а вот обедневшие дворяне не испытывали прилива счастья, когда на свет появлялся шестой сын. Отпрысков надо кормить, поить, дать им нужное воспитание. Гимназии тогда были только платные, за обучение приходилось отдавать в год немалую сумму. Многодетность – тяжелое испытание для необеспеченной семьи. Очень часто те, кто жил в стесненных обстоятельствах, хорошее образование старались дать старшему сыну, остальным нанимали домашних учителей, чаще всего студентов. Такие педагоги брали недорого, но и знания давали поверхностные. Помните строки из поэмы «Евгений Онегин?»: «Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал, легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно. Чего ж вам больше? Свет решил, что он умен и очень мил»[3]. В гимназии Казакова дети изучали разные науки, и для поступления туда следовало сдать экзамен. Принимали не так много ребят, все они учились бесплатно, а потом поражали преподавателей Московского университета глубиной своих знаний.

В конце девятнадцатого века Казаков написал книгу, в которой изложил свои основные принципы. Не заставлять учиться, не наказывать телесно. В первый год понять, к чему склонен ребенок, и развивать его в этом направлении. «Не всем дано стать математиками, но поэт тоже нужен людям», – писал Казаков. Сейчас идеи педагога не кажутся революционными, но в девятнадцатом веке, когда применение розг к неуспевающим считалось необходимым, слова о том, что надо выяснить склонности гимназиста к той или иной науке, произвели эффект ядерного взрыва.

После смерти Николая учебным заведением стал заниматься его сын, потом внук, правнук… Гимназия до сих пор находится в бывшей усадьбе Казакова. Дом отреставрирован, в нем современная «начинка», принимают как мальчиков, так и девочек, работают детский сад и ясли, туда можно записать младенца с шести месяцев.

– Чем раньше ребенок начинает жить по правилам Николая Казакова, тем больших успехов он достигнет, – объяснила Серафима. – Давайте покажу вам наши владения.

Меня провели по комфортабельным спальням на одного человека, при каждой был свой санузел. Библиотека впечатлила огромным собранием книг, в столовой вкусно пахло свежей выпечкой. Бассейн, спортивный зал, просторные классы на пять человек. Кабинеты химии, биологии, информатики, литературы, иностранных языков. Везде современные компьютеры. Дети, которые попадались в коридорах, весело улыбались нам. Совсем маленькие бежали обнимать Серафиму. Чувствовалось, что директрису воспитанники любят и уважают. Вокруг царила хирургическая чистота, на подоконниках буйно цвели герани. Потом нам встретилась парочка девочек с булочками в руках, они лакомились «витушками» и о чем-то болтали. В школе, где училась я, тех, кто лопал на перемене в коридоре бутерброд, жестоко карали. «Свиньи жрут на ходу, – злилась наша классная руководительница, – а люди едят в определенное время и только в столовой. Давайте дневники, получите двойки по поведению и замечание». Ученица Сергеева боялась на перемене даже леденец за щеку положить. Понимаете, почему я подумала, что Серафима сделает воспитанницам суровое внушение. Но директриса заулыбалась:

– Вкусно?

– Угу, – с набитым ртом ответила одна.

– Мне больше нравятся те, что с корицей, – сообщила вторая. – Невоспитанно лопать на ходу, да?

– Если очень хочется, то можно, – ласково сказала Казакова.

– Больше так делать не будем, – пообещала девочка.

– И останетесь голодными, – засмеялась Серафима, – это неверное решение. У вас растущие организмы, их кормить надо.

Школьницы убежали.

– Видите, как работает метод Казакова? – обратилась ко мне директор. – Я не ругала учениц, не стыдила их, не возмущалась, что они на пол накрошили. Дети сами решили изменить свое поведение. Ох, Василий Николаевич! Опять в беду попал.

Глава двенадцатая

Серафима бросилась к батарее, из-под которой торчал хвост, вытащила кота и повернулась ко мне.

– Знакомьтесь! Василий Николаевич Собакин. Исследователь всего, чего не надо.

– У вас здесь живут кошки? – удивилась я.

– Три кота и четыре собаки, – уточнила Казакова, – дети должны расти с животными. Знаете, с каким удовольствием ребята на фермах работают! У нас свои молоко, яйца, творог. Банки на зиму закрутили, мы семья, как без запасов?

Я поняла, что настал подходящий момент для главного вопроса:

– После того как дети завершают учебу, какова их судьба?

– Все идут получать профессию, – ответила Серафима, – я со своими выпускниками нахожусь в контакте. Радуюсь их успехам, печалюсь, когда у них неприятности. Если пройти по территории вглубь, увидите гостиницу. Взрослые наши детки приезжают сюда, как домой, останавливаются в отеле.

– Все доучиваются до конца? – подбиралась я к нужной теме. – До выпускных экзаменов?

– В основном да, – кивнула Серафима, – но по-разному бывает. Иногда родители уезжают на ПМЖ за границу, ребенок у нас остается. А бывает, что ученика забирают. Все индивидуально.

– Я узнала о вашей необычной школе от Тамары Владимировны Ефимовой, – соврала я.

– Кто это? – искренне удивилась Казакова и открыла дверь. – Давайте посидим в нашей столовой, угостимся чаем с пирожками.

– С удовольствием, – согласилась я и сказала: – Инесса Листова. Помните такую?

– Нет, – слегка растерялась Казакова, усаживаясь за стол, накрытый скатертью. – Кто это?

Задав вопрос, директриса взяла чистую чашку, налила в нее заварку из чайника, добавила кипятку из самовара, поставила передо мной и радушно предложила:

– Угощайтесь. На круглом блюде пироги с мясом, на квадратном с капустой, в корзинке яблочные.

– У вас прямо как дома, – восхитилась я, – длинный стол, за который все могут сесть, еда стоит свободно. Можно зайти в любое время?

– Конечно, – подтвердила собеседница, – только в одиннадцать вечера съестное убирается в холодильники. Но их легко открыть, если на кого-то ночной жор нападет.

– Тамара Владимировна Ефимова очень вашу школу хвалила, – упорно жала я на ту же педаль, – сокрушалась, что была вынуждена дочку Инессу Листову забрать.

Серафима Никитична заморгала.

– Инессу Листову? У нас такая никогда не училась.

– Вы уверены? – спросила я. – Инна сейчас уже взрослая, в гимназию ходила давно.

– Имя редкое, скажи вы сейчас – Маша, я попросила бы сообщить фамилию, – продолжала Серафима, – но Инесса никогда не посещала мою гимназию. Секундочку.

Серафима вынула из кармана мобильный.

– Лера, можешь говорить?

– Здрассти, – донеслось из трубки, – конечно.

Стало понятно, что Казакова включила громкую связь.

– Солнышко, у нас училась Инесса Листова? – спросила директор.

– В девяностых годах, – подсказала я. – Мать ее зовут Тамарой Владимировной Ефимовой.

– Сейчас в компьютере гляну, – пообещала Лера. – Вы ее помните?

– Нет, – вздохнула Казакова.

– Значит, не было такой, – отрезала женщина, – у вас память, как у слона. Недавно я видела документальный фильм, там объясняли, что слон того, кто его обидел, и через тридцать лет узнает!

– Ужас какой, – поежилась Казакова, – всю жизнь думать о врагах. Мне такое никогда не понравится.

– Инессы Листовой не было, – заявила Лера, – в девяностых у нас училась Инна Деревянкина.

– Дорогая, это немного не та девочка, – засмеялась Серафима.

– Я подумала, вдруг гостья ваша перепутала, – сказала Лера, – Инесса – Инна. Похоже!

– Согласна, – остановила ее Серафима, – но фамилии-то! Листова и Деревянкина. Вообще ничего общего.

– А вот и нет! – обрадовалась Лера. – Листова от слова лист. Где он растет? На дереве. Дерево – Деревянкина!

– Интересная логическая цепочка, – восхитилась владелица гимназии, – значит, ко мне можно обращаться Ефима Никитична.

– Почему? – изумилась Лера.

– Я Серафима, – начала объяснять начальница, – сокращенно Фима. Ефим имеет то же уменьшительно-ласкательное имя. Серафима – Фима – Ефим. Но я женщина, поэтому Ефима. Это логично. И кого-то с фамилией Шкафина давай именовать Столовой, Стуловой, Табуреткиной, Дивановой, Креслиной – это же все тоже мебель! Кузнецова – Щипцова!

– Вот тут ничего общего, – пропищала Лера.

– Кузнец в работе использует щипцы, – отрезала Серафима, – и он еще Молотов, Наковальников, Металлов, Подковин и Мехов!

– А подкова с мехом тут с какого бока? – не потеряла желания спорить секретарь.

– А кузнец подковы лошадям делает, мехами огонь в кузне раздувает, – растолковала Серафима, расхохоталась и положила трубку на стол.

– Простите, Татьяна, Валерия всегда стоит на своем. Понимает, что сказанула глупость, но никогда не признает это и спорит до изнеможения. Инессы Листовой у нас не было!

– Наверное, я перепутала имя девочки, – соврала я, – ее от вас вроде маленькой забрали. Родители уехали жить в другой город, привели малышку там к педиатру. А врач не поверила, что крошке три года. Она хорошо говорила, быстро бегала.

– Для меня в этом ничего необычного нет, – сказала директор, – те, кто воспитывается и обучается по системе Казакова, по всем параметрам обгоняют ровесников. Но Листовой здесь не было.

Мы поговорили какое-то время о правилах приема в учебное заведение. Потом Серафима проводила меня в гардероб. Я надела свою курточку и уехала.

На обратной дороге мне позвонила Рина:

– Танюша! У Альберта Кузьмича плохой анализ!

– Что не так? – испугалась я.

– Все цифры красные, – вздохнула Ирина Леонидовна, – повсюду восклицательные знаки. Людмила пока не отвечает. Но другой врач в клинике посмотрел на результат и велел колоть коту антибиотики! Названия точно не помню. Сейчас сброшу его тебе на ватсап. Купи, пожалуйста, и шприцы тоже.

– Прямо сейчас поеду в аптеку, – пообещала я.

– Инъекции делать намного легче, чем таблетки давать, – вздохнула свекровь, – нам повезло.

Рина всегда найдет повод для радости, в любой неприятности отыщет удачу. И Дюдюня ей под стать, недаром они близкие подруги. Обе раньше работали в первой особой бригаде, которую создал Никифор, отец моего мужа. О юности Ирины Леонидовны я почти ничего не знаю. Свекровь редко вспоминает дела давно минувших дней. Но иногда кое-какая информация неожиданно вываливается из Штольцбаумкухенрайз. Суммируя сведения, которые получила от Ады Марковны, я поняла, что подружки прошли огонь, воду и медные трубы, тонули, горели, убегали из подвала, куда их посадили вечером, чтобы утром расстрелять, никогда не падали духом, не унывали, не сдавались. Обе – неубиваемые оптимистки. Приди кому-нибудь в голову устроить конкурс: «Найди в плохом хорошее», Рина и Ада вместе попадут на высшую ступень пьедестала. Приятно ли делать коту укол? Лично я никогда ничем подобным не занималась, но думаю, что втыкать иглу в попу Альберта Кузьмича не самое приятное занятие. А Ирина Леонидовна не ноет, не говорит: «Ой, я не справлюсь». У нее другое мнение: сделать инъекцию легче, чем уговорить британца слопать пилюлю. Это ли не радость?

– Купи ампулы, и мы начнем котика лечить! – заявила Рина. – Заедешь на минутку домой, отдашь мне лекарство. Доктор велела побыстрей начать.

– Конечно, – ответила я.

– Поторопись, – велела Рина, – все уже тут.

Глава тринадцатая

Открыв дверь в квартиру, я увидела ботинки Никиты, кроссовки Коробкова и громко спросила:

– Дима, Кит, вы здесь?

В коридор вышла Рина.

– Димон в столовой суп наворачивает. Никита опять в туалет пошел.

– Опять? – повторила я.

– Ага, – захихикала Ирина Леонидовна, – парни приехали полчаса назад, а Кит уже в третий раз в сортир бегает. Может, у него цистит?

– Он у мужчин бывает? – удивилась я. – Думала, только у женщин.

– Если есть мочевой пузырь, значит, возможно и его воспаление, – пояснила Рина. – Ой, ты курточку запачкала. И где побелку нашла?

– Там, где я сегодня побывала, не делали ремонта, – удивилась я, рассматривая карман, на котором появились белые пятна.

Рина отняла у меня верхнюю одежду и повесила на крючок.

– Оставь, постираю. Наденешь красненькую тужурочку, она чистая. Пошли, Альберт Кузьмич спит в своем домике. Уколю его живенько, кот даже не охнет.

– Привет, – обрадовался Димон, увидев меня, – суп просто восторг!

– Хочешь добавки? – обрадовалась Рина, которая обожает готовить, а потом потчевать всех.

– Второе есть? – предусмотрительно осведомился Коробок.

– Рисовая лапша с креветками, овощами и тайским соусом, – отрапортовала хозяйка.

– Лучше ее слопаю, – решил Коробков. – Куда Никита подевался?

– В туалете сидит, – объяснила мать Ивана, вскрывая ампулу. – Отлично, нам надо два миллилитра.

– И что он там постоянно делает? – не умолкал Коробков.

– Когда Никита выйдет, задай ему этот вопрос, – посоветовала я.

– Готовы к проведению процедуры? – спросила Рина.

– А мы зачем? – не понял мой лучший друг. – Ты сама прекрасно справишься, засунешь руки в домик, и тык! Альберт Кузьмич даже не пискнет.

– И то верно, – согласилась Рина.

Потом она на цыпочках подошла к избушке кота и зашептала:

– Лекарство вводится внутримышечно, без разницы, в какое место иглу ткнуть. Раз!

Раздался утробный вой, домик заходил ходуном.

– Удрать решил, – закричала Ирина Леонидовна. – Димон, Танюша, помогите! Держите его!

– Кот в своей норе, твои руки блокировали выход, – сказал Коробок, – коли скорей, потом выдергивай свои лапы.

– Ура! – пришла в восторг Ирина Леонидовна и выдернула ладони из кошачьей берлоги. – Уф! Удалось попасть иглой в мягкое и теплое, похоже, я в ляжку ему угодила.

– Мяуууу, – завопил Альберт Кузьмич, выскочил в комнату, пробежал по столу, добрался до тарелки с супом, сел рядом с ней, пару раз чихнул, вскочил, брезгливо потряс лапой и прыгнул на подоконник.

– Он оплевал мою еду, – спокойно констатировал Димон.

– Сейчас дам другую порцию, – засуетилась Рина.

– Не надо, я эту доем, – отмахнулся Коробков и опять взялся за ложку, – главное, инъекция сделана.

– Да, – кивнула свекровь, – говорила же, что это намного легче, чем таблетку в пасть кидать. А вот и Никита. Ты как себя чувствуешь?

– Хорошо, – пробормотал парень.

– Я поставила коту укол, – похвасталась Ирина Леонидовна, – одна справилась!

– А где шприц? – удивилась я.

– Ой! Наверное, в домике его забыла, – всплеснула руками Ирина Леонидовна.

Я подошла к любимой юрте Альберта Кузьмича, засунула руку внутрь и вытащила матрасик из искусственного меха. В нем задорно торчал медицинский шприц.

– Рина, ты вылечила подстилку, – развеселился Димон.

– Нет, нет, – попятилась мать моего мужа, – я отлично помню, как ощупала котика, нашла место потолще и помягче, и шерсть под руками ощущалась.

Я потрогала матрас.

– Он мягкий, толстый, сделан из искусственного меха.

Никита выдернул шприц.

– Ирина Леонидовна, вы забыли нажать на поршень, лекарство до сих пор внутри!

Свекровь расхохоталась:

– Только такая коза, как я, могла перепутать британца с подстилкой, да еще не довести дело до конца.

– Не надо так говорить, – нахмурился Никита, – вы совсем на козу не смахиваете.

– Коза я, коза, – повторила Ирина Леонидовна.

– На мой взгляд, ты очаровательный котенок, – заявила я, – бенгальской породы. Недавно таких в Интернете видела. Красавцы.

– Коза, коза, – твердила свекровь, вскрывая новую ампулу.

– Нет, вы настоящая овца, – заявил Никита.

Димон перестал есть, а я повернулась к детективу.

– Овца? – повторила Рина, набирая из ампулы лекарство. – Почему она?

– У вас глаза, нос, уши, рот и шея овцовые, – пустился в объяснения Никита.

Я ущипнула его за спину, парень замолчал.

– Что овца, что коза, обе они не особенно умны, – хихикнула Рина и пошла к подоконнику, говоря: – Альберт Кузьмич, спокойствие, только спокойствие, это не больно!

– Когда мне в детстве перед походом к дантисту сладким голосом говорили: «Дима, больно не будет, поверь», я сразу понимал: просто ужас как плохо мне врач сделает!

– Котик мне верит, – возразила Ирина Леонидовна, – я уже рядом. Сейчас… раз…

Альберт Кузьмич вздыбил шерсть, поднял лапу, стукнул Рину по руке и удрал. Теперь он устроился на серванте.

– Перевожу на человеческий язык, – расхохотался Коробок: – «Любимая хозяйка, не подходи близко ко мне с иголкой!»

Из кухни высунулась Надежда Михайловна:

– Надо Альберта Кузьмича подманить на вкусное!

– Шпроты ему запретили, – напомнила я.

Бровкина показала пакетик:

– Есть кое-что получше! Палочки из мяса! Он их обожает.

Британец повернул голову к Наде и начал мяукать.

– Ага! Узнал упаковку, – обрадовалась домработница. – Сейчас выстелю дорожку!

– Какую? – удивилась Рина.

Надежда вытащила из бумажного пакета нечто, похожее на коричневый тонкий карандаш, наломала его на мелкие кусочки и стала выкладывать их на пол, объясняя:

– Альберт Кузьмич начнет лакомиться и придет, куда надо.

– А куда ему надо? – встрепенулась я.

– В вашу с Иваном Никифоровичем спальню, – уточнила Надежда Михайловна, – там его и уколем.

– Вчера масло из банки разлили, – вздохнула я, – до сих пор в комнате рыбой пахнет! Одеяло, которое котик описал, после стирки не высохло.

– У вас большая кровать, – объяснила Надя, – на ней удобно действовать. Кис-кис-кис, смотри, вкусняшка!

Продолжая зазывать кота, Бровкина переместилась в коридор.

– Сделайте вид, что заняты беседой, – зашептала Рина, – не глазейте на Альберта, иначе он заподозрит неладное и не спустится.

Глава четырнадцатая

Димон откашлялся.

– Мы ведем разговор! О чем?

– О погоде, – подсказала Ирина Леонидовна.

– Сегодня прекрасный майский день, – внесла я свою лепту.

– А ничего, что на календаре октябрь? – спросил Никита.

Альберт Кузьмич спрыгнул на пол.

– Говорите, говорите, – зашипела Рина, – он успокоился.

Я скосила глаза.

– Продолжаю беседу. Кот ест кусочки и продвигается к двери.

– Здорово я придумала, – похвалила себя Надежда Михайловна, успевшая вернуться в столовую, – он сейчас по цепочке до спальни дойдет. Последний шматочек на подушке у Танюши лежит.

Я вздохнула. Ну вот, теперь к аромату шпрот прибавится запашок «экологически чистой телятины, лучшего лакомства для домашних любимцев».