Плохая

–Рух (араб.-пошел вон), -выдает мужчина корчащемуся Ильясу.

Мы снова остаемся одни. Я глубоко дышу, чтобы не расклеиться и не зарыдать при нем. А так хочется… как давно не хотелось…

Снова встает и подходит ко мне. Снова трогает меня за лицо. Проводит костяшками по щеке и скуле.

–Я сделал ему больно, потому что он сделал больно тебе. Вот справедливость, Алёна. Радуйся, пока она действует в отношении тебя. Но все может измениться. Как только ты потеряешь свою ценность как заложница, дорогая Али Макдиси, никакой справедливости для тебя не будет. Ясно?

–Ясно.– тихо отвечаю я.

– Что Али Макдиси делает в Ливане?-тут же накидывается он на меня с вопросами,– Зачем он приезжал? У него есть какие-то дела с кем-то из наших политиков?

Вот здесь мне реально захотелось засмеяться. Серьезно? Али Макдиси- и политика?! О чем он? Он же пустой болван! Что он мог делать в Ливане? Тусоваться, конечно…

–У меня есть хорошая привычка, свойственная всем красивым женщинам, я не лезу в дела больших мужчин…-отвечаю я тихо на французском. Почему-то его слова про диалект меня задели и больше не хотелось говорить на арабском.

Снова эта жесткая улыбка, отливающая ртутным блеском в глазах. От которой паника и дрожь. Он ловит это мое состояние и буквально наслаждается им. В этом немом разговоре проходит не меньше нескольких минут.

–Вам всё это нравится?– словно не я сейчас говорю слабым, хриплым голосом. Глупая Алёна. Умная Алёна бы, конечно, промолчала, просто наматывая на ус все происходящее.

–Поясни вопрос,– приподнимает бровь.

–В Вас два метра роста, столько силы… А Вы… девушек продаете… Достойное занятие мужчины… Нравится?

Он снова садится напротив меня. Не смеется. Наверное, я задела его. И хорошо, хоть какое-то удовлетворение, пусть я потом об этом и пожалею…

–А тебе нравится продавать любовь?

–Я не продаю любовь…

–Да ладно?-усмехается.

Я поднимаю на него глаза. Преодолевая всю себя, самую свою суть, буквально ломая свой страх, смотрю открыто и с вызовом. Потому что если сейчас сдамся и прогнусь, то точно потеряю себя. А этого произойти не должно. Я выживу. Я выберусь. И покажу им всем средний палец с их погаными межарабскими разборками…

–Нельзя продать то, чего нет… Я не испытываю чувства любви. Никогда. Это мое правило.

–Не перевирай. Тебя имеют мужчины… Ты продажная.

Я усмехаюсь- сейчас сердце бьется так сильно, что я, как кажется, уже даже меньше его боюсь.

–Я могу продать свое время, свое внимание, свое тело, удовольствие… Если хотите, я продаю чувство счастья. Но никто и никогда не сможет купить мои мысли. Здесь,-трогаю свою голову,– нет места ни одному из тех, кто пытался когда-либо меня купить. И не будет… Так что нет. Главное во мне все же цены не имеет…

Он смеется в голос на мою эскападу. Подходит ко мне снова, проводит по волосам и немного их прихватывает у основания, оттягивая. Не очень сильно. Мне не больно.

–Плохая, говоришь?-говорит, улыбаясь плотоядно. -Он бы тебя не пожалел. Если бы я сказал ему подойти к тебе и поломать твои тонкие пальчики, он бы спокойно это сделал… Запомни, Алёна… Ты в безопасности, пока интересна как путь к Али… К его кошельку и к его делам. У тебя день, чтобы напрячь свою красивую головку и вспомнить, с кем он общался эти дни в Ливане. Лучше тебе быть полезной… Или принести прибыль в виде выкупа Удаву, чтобы он быстрее тебя отпустил. Потому что я не буду долго заинтересован в том, чтобы держать тебя под своей защитой. Дам «карт-бланш» (франц.-свобода действий) Удаву- а он уже решит, пустить тебя по кругу среди своих людей или продать на органы…

Снова отошел к окну, отвернувшись. Как показалось, полностью потеряв ко мне интерес.

Словно бы по мановению волшебной палочки в комнату снова зашли. На этот раз это был второй охранник.

–Если еще раз без приказа кто-то из вас начнет ее задирать или хоть пальцем прикоснется, я застрелю этого человека. Ясно?

Охранник кивнул. Мы вышли. Под прицелом я снова поплелась в зал с заложницами. Сердце в груди продолжало дико колотиться…

Глава 7

Глава 7

Меня вернули к заложникам, когда за окном уже занимался рассвет. Большинство девушек еще спали. Отдельные-сидели, прислонившись спиной к стене и смотрели в светлеющую пустоту. Кто-то лежал, свернувшись калачиком и тихо плакал. Когда тебе плохо и наступает ночь- тяжелее всего. Ты остаешься один на один со своими мыслями. Каждый сейчас доживал свой собственный ад. Скоро ночь закончится- и мы опять посмотрим в глаза друг другу. Найдем хлипкие мостики солидарности и будем строить нелепые иллюзии по поводу своего освобождения. А пока оставалось только считать минуты, когда солнечные лучи прыснут светом по грязным окнам этой покинутой учениками и Богом школы. Я тоже легла на пол лицом к стене, понимая, что мои иллюзии относительно освобождения, возможно, самые несбыточные из иллюзий всех собравшихся… Что я могла предложить взамен этим головорезам? Уж явно не то, что они от меня ждали… Али не придет за мной. Он не даст за меня ни гроша. Потому что для его текущего положения моя пропажа- лучший вариант. Пропавшая шлюха, слишком долго задержавшаяся при именитом отпрыске, бросив тень на всю благородную семейку. В таком свете меня видели там. Я была сама за себя. Только себе предоставлена.

–Эй,– услышала я рядом шепот Светы,– всё нормально?

–Нормально,– тихо ответила я, не поворачивая головы. Мне нечем сейчас было делиться с ней. Что я могла ей сказать?

–Они ничего с тобой не сделали? Это был Удав, да?-продолжала она, не теряя решительности раскрутить меня на разговор. А может быть, она попросту так бежала от своего ночного ада…

–Это был Даниэль.

–Даниэль?-удивилась она,– странно… Он не занимается пленниками. Он вообще бывает здесь нечасто, просто приезжает время от времени, чтобы Удав не считал себя пупом земли, напоминает, кто он такой. Его вообще не интересуют те, кто здесь содержится, будь то заложники или девочки на продажу. С чего ему встречаться с тобой? Что он хотел?

Я пожала плечами, так и не повернувшись к ней.

–Задавал наводящие вопросы про мою тургруппу,– наврала я тут же.

Светка вздохнула, явно разочаровавшись, не получив от меня никакой информации.

Я продолжала лежать и бессмысленно смотреть перед собой в стену. На душе была пустота и обреченность.

Наверное, прошло минут десять, может, пятнадцать. В комнату снова вломились без стука и утащили за собой двух девиц, явно выбрав их произвольно. После этого больше никто уже не спал. Девушки стали вставать. В конце зала был небольшой санузел. К нему тут же выстроилась очередь. Кто-то вытаскивал из карманов расчески и приводил себя в порядок, как может. Кто-то совершенно не думал о своем внешнем виде, продолжая пребывать в состоянии полнейшей прострации.

–Почему увели тех девушек?-спросила я, когда мы с девочками стояли в очереди в санузел.

–Еду готовить,– ответила Ирка. С утра ее лицо было опухшим и заплаканным. Ночь здесь, видимо, далась непросто не только мне,– так каждый день. Девочки чередуются. После завтрака двух еще заберут на уборку и обстирку. Они считают, что нечего нас кормить и содержать за просто так. Так что приходится отрабатывать.

На последних словах она стыдливо отвела глаза. Я сразу поняла, почему. Из нашего первого разговора с ними было понятно, «отрабатывать» приходилось не только стиркой и готовкой…

Когда тебе очень плохо и вокруг беспросветная тьма, наличие массы вокруг- спасение. А еще спасение- это рутина. Максимальное сосредоточение на чем-то физическом, желательно, тяжелом… Чтобы мозги переставали перетягивать на себя все внимание. Природа побеждает. Организм перестраивается, направляя всю энергию в другое русло… Поэтому когда меня после завтрака в числе нескольких других девочек позвали на уборку, я даже испытала некоторое облегчение. Устану сильно- вырублюсь. Нехорошие мысли отступят.

Нас распределили по участкам. Мне дали швабру и ведро с серой, пахнувшей плесенью тряпкой. Отвели в большую комнату, более похожую на неопрятный офис с переоборудованными в столы партами, на которых безалаберно валялись какие-то бумажки, счета и карты. Я опустила тряпку в холодную воду, скользнув взглядом по рукам с красным маникюром, который, видимо, доживал свои последние деньки, возможно, как и я. Прополоснула тряпку и отжала. Когда мои руки умело сжали ручку швабры, усмехнулась. Я не занималась такой уборкой лет десять, а то и больше. И все равно, навык не растрачен. Помню, как мама заставляла меня мыть полы, а потом всегда перемывала следом за мной сама. Я тогда не понимала и обижалась.

«-Зачем делать двойную работу? Либо я, либо ты…-спрашивала я.

–Ты плохо моешь, но учиться надо. Если после меня будешь мыть- не поймешь и не узнаешь, сколько бывает грязи. А вот мне после тебя- самое то. Взрослые на то и нужны, чтобы исправлять ошибки детей».

Прошли годы- и я поняла, что мамина истина была ложной. Подчас дети совершали такие ошибки, что родители их исправить были не в состоянии. Зато в одном мама была права- молодец, что упорно заставляла меня надраивать пол в квартире. Это, оказывается, как водить машину- умение длинною в жизнь…

Когда дверь в комнату, где я до этого была одна, хлопнула, невольно нервно дернулась. Спешно обернулась и увидела на пороге Удава, неприятное, склизкое ощущение страха снова сковало все нутро.

Я опять опустила глаза и начала старательно надраивать пол. Сердце колотилось где-то в районе груди. Он подошел не спеша. Обогнул меня и наступил на тряпку. На этот раз у него на ногах были какие-то уродливые, грязные, песочного цвета берцы.

-Как дела, шакраа (араб.– блондинка), освоилась?

Я молчала, потупив взгляд. Что говорить? Освоилась? Вжилась в роль жертвы или трупа?

–Зачем Даниэль вызывал тебя к себе?-перешел он сразу к сути, затем, видимо, и пожаловал.

Нажим на тряпку ослаб- и я смогла ее вытащить. Тут же с особой тщательностью снова начала надраивать пол. Психологическая защита. Усиленно занимать руки, чтобы вытеснить чувство страха. Так военные делают на поле боя.

Но у нас было не поле боя. Скорее, скотобойня… Возвращаемся к самому началу. Потому что Удав с силой схватил меня за волосы и прижал к стене. Его рука смягчила удар моего затылка о бетонную поверхность. Очевидно, навредить так, чтобы это было видно, он не хотел. Слова Тигра донесены были и до него. Да и вообще, я пока оставалась ценным заложником.

–Отвечай, шармута,– прошипел сквозь зубы, еще сильнее сжав волосы. На моих глазах выступили слезы. Нет-нет, не подумайте ничего. Это просто физиологическая реакция. Когда натягивают скальп, слезные железы начинают работать активнее.

–Понравилась, наверное…-отвечаю, пытаясь улыбнуться. Он не просто так здесь. Между ним и Даниэлем пропасть гораздо большая, чем может показаться. Возможно, там, на дне этой пропасти, и есть мое спасение…

–Таким, как Ламун, не нравятся шлюхи, шакраа… Не пытайся меня обмануть…

–Такие, как Ламун- тщеславны. А что может быть более льстящим тщеславию, как не интерес к женщине Али Макдиси? Вы ведь все так внимательно вглядываетесь в мои глаза, чтобы понять- что он во мне нашел…

Я шла ва-банк. Глупо шла, наверное, самонадеянно. Но у меня не было совершенно никаких козырей на руках. Только те, что дали они мне сами, подсказали. Единственный козырь- Али и все, что с ним связано. Вот только по факту не было никакого козыря. Я блефовала. Хоть за это спасибо Али. Он так отчаянно любил покер и так плохо в него играл, что я смогла хоть чему-то научиться, глядя на его проигрыши.

Эли усмехнулся. Немного ослабил хватку.

–Наглая сука…-выплюнул мне в лицо. Знай, что если твой хваленый Али не вывалит за тебя пятьдесят миллионов долларов, ты пожалеешь, что родилась на свет… Думаешь, Ламун тебя защитит? Тигру плевать на тебя, идиотка. Ему просто нужны эти бабки, а еще нужно получить компромат на Макдиси. Хорошая тема для СМИ – «брат наследника Дубая разбазаривает бюджет на выкуп своей шлюхи из плена»… то, что нужно, чтобы маятник лояльности кланов в Эмиратах качнулся еще дальше от семейки твоего любовника. Так что не питай иллюзий, кахба (араб.– проститутка). Три шкуры с тебя сниму… Сначала сам, потом отдам своим мужикам, а потом-усмехнулся плотоядно… Вот тебе и узнаем, за что он тебя держал столько лет при себе… Всё просто.

В горле пересохло от страха Я верила его словам. Этот мерзавец не врал.

Он ушел так же, как пришел. Быстро и бесшумно. Дверь за ним захлопнулась, а я скатилась по стене вниз, глотая воздух ртом, как рыба. Отчаяние и паника впервые за все это время захватили все мое сознание, все мое нутро, всю мою суть. Я обречена. Меня никто не спасет. Я никому не нужна. Бедная моя мамочка. Прости меня, за то, что родила такую плохую, непутевую дочь, которая вместо того, чтобы сейчас жарить оладьи и кормить детей, оттирала грязь с пола в захваченной отморозками, торгующими людьми, школе. Отмывала грязь с пола, а с души своей отмыть не могла…

Глава 8

Глава 8

Несмотря на то, что Даниэль при той нашей странной ночной встрече в комнате сказал, что будет ожидать от меня ответа спустя сутки, больше я его за все эти дни не видела. По косвенным признакам поняла, что в школе его не было. Девочки ведь не зря говорили, что он сюда приезжает нечасто.

Между тем, время шло. Я пребывала в полной безвестности о своей судьбе. Не знала, как они вышли на связь с Али и вышли ли вообще. В тот день, сразу после того, как Удав покинул комнату, следом за ним появились двое охранников, которых я раньше не видела. Без лишних объяснений они приказали мне встать к стене, дали в руки свежий номер ливанской газеты, чтобы было видно сегодняшнее число, сделали несколько фотографий. Могу представить, как паршиво выглядело на снимках мое лицо. А может и хорошо, что паршиво- фотографии, очевидно, делались для того, чтобы предъявить их как свидетельство того, что я у них и все еще жива. Вдруг у Али проснется жалость. Хотя какая жалость. Господи, пятьдесят миллионов долларов. Невозможная цифра. Астрономическая даже для нефтедолларовых небожителей с Арабского Залива. Особенно за эскортницу.

Прошло уже шесть дней с того момента, как я оказалась здесь. Страшно было признать, но иногда мне казалось, что другой, нормальной жизни вовсе и не было. Что все мое существование- это облупленные стены актового зала с затхлым, спертым воздухом от переизбытка находящегося там скопления женщин. Что сработанные, обветренные руки от уборки или готовки в больших объемах- а мы делали еду не только на себя, но и на охранников- это моя реальность. И в то же время, труд стал моим спасением. Оказалось, что помогать по хозяйству можно вызываться самостоятельно. Заниматься всеми этими делами особенно не любили палестинки, предпочитавшие оставаться скопом в зале, причитать, плакать и молиться Аллаху. И я пользовалась этой возможностью и едва ли не каждый день за эту неделю занимала себя какими-то делами вместо кого-то из них, вызываясь добровольцем. Иногда со мной вместе просился на работу кто-то из европейских заложников. Нет, в них никогда нельзя было найти сердечных собеседников. Они все так же сторонились общения, замыкаясь в себе, но это было мне даже на руку. Я сама не жаждала сейчас общения, поэтому тоже искала все возможные способы спрятаться от моих товарок-славянок с их бесконечной болтовней и расспросами.

Шел седьмой день моего пребывания здесь. Несмотря на то, что накануне я в буквальном смысле «ушатала» себя работой, поспать так и не получилось. Сегодня истекал срок ультиматума по мне. Ультиматума, изначально обреченного на провал. Сегодня все решится… Сегодня я официально потеряю свой мнимый иммунитет в глазах Удава и его отморозков, потому что Али, конечно же, не заплатит за меня ни копейки… Страшно? Да… Но страх какой-то странный, притупленный. Зудящий хронической болью где-то в печенках. Была ли во мне надежда? Обидно, но да. Я как дура на что-то надеялась… На удачу, везение… На себя… Последнее, конечно, было самым верным.

Сегодня я готовила завтрак. Когда на кухню поспешно зашел один из охранников и без объяснения причин быстро выпроводил меня наружу, под ложечкой засосало. Что это означало? Господи, может и правда за мной пришли, чтобы освободить? Может Али реально…

По мере того, как мы приближались к актовому залу, весь мой оптимизм таял на глазах. Ничего не будет. Меня пустят в расход. Как на скотобойне…

Зашла внутрь и встретила взбудораженных девчонок-подружек. По нездоровому огоньку в их глазах с примесью страха и надежды я поняла, что-то зреет. Что-то происходит.

– Каждую неделю Удав устраивает вечеринку. Если помнишь, когда ты только приехала, они увели на нее часть палестинок. Сегодня наша очередь. Он захотел, чтобы это была «славянская вечеринка». Тебе тоже приказано там быть.

Мое сердце ушло в пятки. Не потому, что я боялась неизвестности. Потому, что я как раз знала, что за этой неизвестностью стоит… Это мое знание пустило по венам волну тухлой, ядовитой субстанции. Я слишком хорошо была знакома с пороком арабских мужчин. Это трясина. Из нее не выбраться, если ты трепыхаешься и сопротивляешься. Это только сильнее их распаляет, заставляя тебя захлебываться в беспомощности.

–Нас будут там продавать?-сорвалось с моих губ тихо.

–Это едва ли,– хмыкнула Ирка горько,– продают в основном девственниц. А то, что мы из кабаре, знают все… Нет, пойдем развлекать этих ублюдков бесплатно. Танцевать заставят. Всегда заставляют. Наши красиво танцуют, они знают об этом.

К горлу подступила тошнота, но я начала глубоко дышать и пытаться найти точку опоры. Я смогу. Я выдержу. Судьба захотела похоронить меня в этом логове, дав прочувствовать сполна собственное бесчестие, но я ее переиграю. Я выплыву на своем бесчестии. Или я буду не той, кого все эти тридцать лет видела в зеркале- неважно, в короне из бисера, которую сплела сама, или из бриллиантов, которые мне дарили мои всесильные любовники, терявшие от меня голову.

***

–Кто там будет,– сказала я, с трудом скрывая свое волнение и поправляя платье в блестках, на которое девчонки теперь смотрели с нескрываемой завистью, озадаченностью и удивлением. Мне дали мой чемодан. Сказали, могу выбрать оттуда одежду для вечера- либо они принесут свою и заставят ее одеть. То, что они приносили, я уже видела на палестинских беженках. Спасибо, не надо. Если в таком платье предстать на Божьем суде, тебя гарантированно попрут ото всюду. В раю скажут, что ты дешевая проститутка. В аду- что катастрофически безвкусна… И вот даже не знаю, какой из грехов страшнее. Открыла чемодан и в душе всё аж перевернулось. Я трогала свои вещи- и не верила, что это всё мое, что это все было со мной. Тонкое кружево нижнего белья из Агента Провокатора, пеньюары из нежного шелка, брендовые вещи, на некоторых из которых еще были этикетки- результат моего наезда на один из шоппинг-центров.

На самом верху чемодана небрежно брошенный мною белый халат- платье, в котором я была в день отъезда. Прислоняю его к лицу. Вдыхаю запах своих духов и парфюма отеля, впитавшегося с ткань- я его хорошо знаю- так пахнут многие отели в арабском мире… Смесь мускуса, уда и пачули. Дежа вю… Такое сильное, что глаза щиплет. Как отчетливо я сейчас почувствовала эту разницу- между той мною и той, что сидела сейчас здесь, на полу… Моя прошлая жизнь… Пустая, зато облаченная в золото гламура…

А вот и коронное платье для клуба- миниюбка, пикантный вырез на груди почти до пупка, всё в блестках. Мечта любого араба и любой кабарешницы. Удивительное совпадение вкусов и эстетики этих двух противоположных полюсов. Даже забавно- хоть в чем-то они смотрят на мир под одним углом.

–Удав зовет своих дружков. Из равных. Себе подобных.

–Ламуна не будет?– зачем-то спросила я… Наивная. Что даст мне его присутствие? Почему я решила, что он не позволит псам Эли меня унизить и поиметь?

Светка язвительно хмыкнула.

–Конечно, нет. Ламун специализируется на моделях и певичках. Зачем ему девки на продажу, когда любая ливанка с ним и так пойдет. Он же здесь как звезда. Был бы интернет, показала бы тебе фотки… А это,– презрительно махнула она головой,– Это не для элиты тусовка. Грязная, пошлая оргия, Алёна… даже представить себе не можешь, в каких свиней они превращаются, когда напиваются в хлам. Хотя… Судя по твоим припрятанным в чемодане нарядам, может и можешь представить…

–Я взяла это платье в багаж, чтобы пойти в клуб, что такого?-сказала я невозмутимо, поправляя бретельки и отбривая полуагрессивный заход.

–Ну да, ну да…-снова в спину язвительно-скептический комментарий.

Всем трем девушкам пришлось воспользоваться «щедростью» хозяев и взять выделенные им из запасов платья… Ужасные, конечно. Два из них я узнала по прошлой неделе. Правда на наших девочках смотрелись они многим лучше, чем на палестинках. Фигуры у славянских баб, конечно, отменные в любом возрасте. Мозгов бы только было побольше. Нынешняя ее реакция-наглядный тому пример…

Женская ревность и зависть… Самые деструктивные чувства… Девочки выходили на поле своего боя. И мне незримо казалось, что они не рады моему присутствию… Конкуренция? Хотелось сначала поперхнуться, а потом истерично смеяться от того, как примитивно работал их мозг… Мозг шлюхи… Вот оно и отличие, о котором так любила говорить Людмила. «Не принимайте оскорбления в том, что вы шлюхи на свой счет. До определенного времени не принимайте…

Когда в вашей голове появится понимание, что продать и купить можно все, тогда вы и станете шлюхами. А до этого- вы просто свободные женщины, делающие свой выбор по жизни…»

Глава 9

За нами пришли в районе одиннадцати вечера. Повели по знакомому коридору, только на этот раз в другую сторону. Впереди, судя по всему, был такой же актовый зал, в каком находились и мы. Только если из нашего можно было услышать женский плач и причитания, здесь, с отдаления, слышалась музыка и тянуло запахом алкоголя и еды.

Мои «подружки» зашли первыми. Когда я ступила на порог, путь рукой мне преградил Удав. Наши взгляды пересеклись. Его безжизненные глаза смотрели на меня теперь с триумфом, в котором отчетливо читалась похоть и даже садизм.

–Ну что, шакраа, брошена и покинута? Никто за тобой не пришел…– издевательство в его тональности было в буквальном смысле приторным, перезрелым настолько, что хотелось плюнуть в ответ.

Но я терпела и молчала, с той лишь разницей, что теперь заставила себя в открытую смотреть ему в глаза, не бояться и не ретироваться перед его пустым, холодящим кровь в жилах взглядом. Это было непросто, даже жутко, но я пересиливала себя. Наверное, это тоже что-то из нашей психологии. Страх во многом- это наша естественная защита. А что делать, когда защищаться нечем? Мне сейчас некуда было отступать, нечем прикрываться. У меня не было защиты- ни реальной, ни мифической. Нет защиты- нет страха.

Он, казалось, почувствовал перемену во мне. Приблизился совсем близко, плотоядно осмотрел меня с ног до головы.

– Я же обещал тебе, что пущу по кругу…-усмехнулся,– вот и пришло время исполнять обещание…

Я презрительно скривила губы- и ему это явно не понравилось. Этот мужчина не принимал вызов от женщины в какой-либо форме.

Схватил за волосы у корней, больно, дернул на себя, заставив опять поднять на него глаза.

–Не волнуйся, я буду первым…

Его гадкий смех у меня за спиной все еще звенел в ушах, когда мы вошли внутрь. Большое помещение с приглушенным светом, на заднем плане музыка. Столы с изысканными закусками, дым от сигар, дорогой алкоголь… Словно бы я перешагнула не порог комнаты, а какой-то временной и пространственный портал. Почувствовала на себе сразу несколько пар похотливых глаз. В комнате было не более четырех-пяти мужчин. Они вальяжно лежали на диванах- кушетках, что называется, «культурно отдыхая». Ира и Света уже разносили подносы с напитками и едой. Катя уже сидела на руках у какого-то урода, гладившего ее по оголенной спине. Она из нас была самая молоденькая и миловидная. Бедная. Значит, достанется ей немало. Впрочем, это ее проблемы. Здесь и сейчас каждая из нас сама за себя. Не верь. Не бойся. Не проси…

–Познакомьтесь, господа, у нас сегодня крупный улов. Эта красавица- шлюха Али Макдиси, родного брата правителя Дубая,– торжественно произнес Удав, желая, видимо, максимально меня унизить.

В комнате раздался гогот. Оглушающий, заставляющий в голове лопаться микрососуды от презрения и отвращения. Светка, понимавшая немного по-арабски, бросила на меня острый, злобный взгляд, в котором одновременно читался укор, озарение и, опять же, черная зависть. Оставалось только добавить «так вот ты кто»…

–Что она умеет?-послышался хрипловатый голос одного из мужиков.

Удав усмехнулся.

– Думаю, многое… Сегодня проверим.

Он схватил меня за талию, в буквальном смысле швырнул на одну из кушеток, а сам уселся рядом, закинув на мое бедро свою руку. Гадко, противно…