Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

Он выжидал, давая противнику право первого удара. Чтоб раскрылся, показал себя. Но тот тоже медлил. Они стояли друг против друга в настороженно замолчавшем кругу и медлили. Каждый хотел, чтобы первым пошёл другой. Сеньчин расставил ноги и как бы слегка присел, пружиня полусогнутыми коленями, руки тоже полусогнуты и чуть разведены в стороны, не то краб в боевой стойке, не то… Крабов Эркин никогда не видел и стоял внешне спокойно, и только плечи приготовлены дать руке большую силу, и ноги тоже поставлены для удара. Тим, видавший в такой стойке спальников, еле заметно улыбнулся. И так же улыбнулся, предвкушая позор беляка, бронзовокожий парнишка в рабской куртке и с выбившейся из-под старой ушанки чёрной кудрявой прядью.

С коротким резким выдохом Сеньчин прыгнул наконец на Эркина и… и он бы врезался в обступивших круг, если бы Эркин не поймал его сзади за пояс, посадив на снег.

Смех грохнул с силой ружейного залпа. Растерянно моргавший Сеньчин, густо покраснев, вскочил на ноги и снова, уже без подготовки, кинулся на Эркина. На этот раз Эркин, уклонившись, ударил. Не в полную силу, не вырубить, а отбросить.

Когда Женя с Алисой и Эсфирь с Колобком подошли к пруду, там уже толпилось много женщин. Ахали, охали, переживали за своих, покрикивали на мальчишек, чтоб не лезли к взрослым: мужики-то вона как раззадорились, зашибут, не глядя. Женю встретили приветливо, тут же оказались знакомые по празднику у Медведева.

– Смотри-ка, против своего встал, – удивлялись, когда Эркин вышел против индейца.

А когда он выбил Кувалду, восхитились:

– Ну, смотри, как ловок.

– Да уж.

Алиса нетерпеливо дёргала Женю за руку, просясь вниз, Женя с трудом удерживала её.

Бой Эркина с Сеньчиным сначала здесь тоже вызвал смех, но после второго падения Сеньчина высокая худая старуха в чёрном платке покачала головой.

– Завёлся Митька.

– Да уж, хара́ктерный он, – поддержали её.

– Напролом пойдёт.

– А положит его индей, так мстить будет.

– А то! У них вся семья такая.

– Да уж, род известный.

Старуха зорко посмотрела на Женю.

– Не бойсь, молодка. Мишка за своего вступится.

И опять с ней согласились.

– Медведев бережливый, не потерпит урона.

И Эсфирь тихо сказала Жене.

– Не бойся. Если что всерьёз, остальные разведут.

Женя только вздохнула в ответ.

После второго падения Сеньчин разозлился всерьёз. Эркин еле успел увернуться от летящего ему в горло каблука армейского ботинка и ударил тоже ногами. По правилам нельзя, так не он первым нарушать начал. Как ударили, так и ответил. И, чтоб не вывихнуть ногу, тоже упал.

– Ничья! – сразу крикнули из круга.

– Ничья, расходитесь… Митька, не заводись… Осади, Мороз, ничья… Хватит, мужики, ничья… Стоп, машина… Разводим…

Встав, Эркин быстро оглядел круг, встретился глазами с Колькой, Рябычем… и вышел из круга. Что ж, всех здешних правил он не знает, да и Сеньчин – бригадир всё-таки, тоже… начальство, слишком его позорить не стоит. Помедлив, вышел из круга и Сеньчин. Ему сейчас спорить нельзя, приговорят по-другому, Мороз-то его дважды уже положил, так что…

– Ладно, – Сеньчин натужно улыбнулся. – Ещё не вечер.

– Ага, – кивнул, надевая полушубок, Эркин.

Колька хлопнул его по плечу.

– Здоровско бьёшься. Я таких приёмов не знаю. Там учился?

– Угу, – вспоминать прошлое Эркину сейчас никак не хотелось, и он перевёл разговор. – А он что, тоже моряк? Смотрю, полоски…

– Не, – понял его Колька. – Он в десанте служил, они тоже тельники носят. Смотри-ка, силён мужик.

В круге стоял Тим. Бился он расчётливо, явно не в полную силу и без злости. Его сдержанность была замечена, понята и одобрена.

– Держит себя мужик.

– Да уж.

– А видно, в раж войдёт, пришибёт на месте.

– Меру знать – великое дело.

Чётко выбив троих, Тим вышел из круга. И это тоже одобрили. Круг стал рассыпаться, пошли уже разговоры о другом, кулачный бой завершился. Снова завертелись под ногами мальчишки, спускались с берега женщины, говоря, что сегодня-то совсем хорошо, без крови обошлось, честно бились, и вровень, не пёрли дуром на слабого.

– Э-эри-и-ик! – Алиса наконец вывернулась из рук Жени и побежала к Эркину.

Эсфирь, по-прежнему державшая на руках закутанного Колобка, кивком поблагодарила помогавшую ей спуститься Женю и тихо спросила:

– Не зовёт папой?

Женя вздохнула и попыталась не то, что объяснить, она и сама не задумывалась над тем, как это получилось, но надо же что-то сказать.

– Мы там скрывали, что… семья. Она и привыкла.

– Ну, понятно, – кивнула Эсфирь.

Подходя к Эркину, уже державшему Алису на руках, Женя улыбнулась его вопрошающему взгляду, и Эркин сразу улыбнулся в ответ.

Общий шум, разговоры, смех, и звонкие мальчишеские вопли, и свист.

– Пацаны, айда в крепость!

Видимо, кто где и, кто с кем, было обговорено заранее, как и заготовлены снежки.

Мужчины в этом бою не участвовали, стоя на льду и подзадоривая подростков и парней, кто помоложе и неуёмнее. Эркин, разумеется, тоже остался на льду. Сидя на его плече, Алиса упоённо визжала, болея сразу за всех.

Глядя на них, Тим даже пожалел, что не взял Дима с собой. Да, его же все дома, ждут его. И распрощавшись со знакомыми, Тим ушёл.

Колька тоже взял Колобка на руки.

– Во, юнга, смотри. Подрастёшь, тоже на штурм ходить будешь. А то и на абордаж.

Лёгкую горечь последней фразы в его голосе, никто не заметил. Наверное, потому, что не поняли.

К тому же вмешалась Алиса.

– А я? – сразу повернулась она к нему.

– Не девчоночье это дело, – засмеялся Колька.

Алиса хотела было обидеться, но зрелище уж слишком интересное, не до обид тут.

Смеялась и даже как-то взвизгивала Женя, держась за руку Эркина.

Снежки летели так густо и часто, что попадало и по зрителям. Правда, веселья от этого только прибавлялось. И наконец под оглушающий визг и крик, крепость была взята штурмом.

Они шли к дому хохоча и дурачась. Женя и Эсфирь ахали и говорили, как они переживали за них. А Колька и, глядя на него, Эркин шутливо пыжились и храбрились.

А потом, уже дома у Кольки, ели блины со сметаной, с рыбой, с вареньем, с икрой. Увидев икру, Колька раскрыл было рот, но только восхищённо покачал головой.

После блинов посидели в горнице, и Эркин играл на гитаре и пел. И все пели. И Колька учил Эркина песне про море и чаек, что плачут над волнами. И Эсфирь слушала их, покачивая в такт головой, а в её глазах стояли слёзы…

Когда они уже в сумерках шли домой и Эркин опять нёс Алису, Женя сказала:

– Какие хорошие люди, правда, Эркин?

– Да, – кивнул он, очень довольный тем, что Колька и его семья понравились Жене. – Колька – хороший парень. И… и всё хорошо, правда, Женя?

– Правда. Конечно, всё хорошо.

Под ногами мягко поскрипывал снег, светились в домах окна, и загорались уличные фонари. Голоса, чьё-то далёкое пение, лай собак в Старом городе. И такое спокойствие во всём…

Возле самого дома Алиса проснулась, и Эркин спустил её с рук. Теперь они с Женей шли рядом, а Алиса вприпрыжку бежала впереди. «Беженский Корабль» сиял всеми огнями, звенел песнями и музыкой. Широкая масленица, гулять – так гулять, последнюю копейку ребром и чтоб память осталась. И Эркин с наслаждением вбирал в себя эти огни, и музыку, и пение. Он никогда не думал, что праздники могут быть такими.

И, когда они уже вошли в свою квартиру, он сказал Жене:

– Женя, я никогда не думал, что праздник – это так хорошо.

Женя рассмеялась и поцеловала его в щёку.

– А мне и будни нравятся.

– Конечно, – сразу радостно согласился Эркин.

Женя только вздохнула. Ну, ну что с ним делать, если всегда со всем согласен, что бы она ни сказала. Она потому и промолчала, что умирала со страху за него, когда он бился в кругу. Но скажи она это, ведь он сразу расстроится и лишит себя этого. А она видела, как он радовался каждой победе, что сильнее всех. Ну, её страхи – это всё пустяки. Главное… главное – что всё хорошо, всё так, как она и мечтала. А с понедельника уже весна, да, в понедельник – первое марта, с ума сойти, как время бежит. Вроде только вчера они приехали и стояли посреди пустой квартиры с ободранными стенами в лохмотьях обоев и с полусорванными дверями, а теперь… а когда ещё большую комнату сделают, то будет просто великолепно.

Вечер катился своим чередом: ужинали, играли, читали вслух…

– Пора спать, зайчик, – встала из-за стола Женя.

Алиса, сидя на коленях у Эркина, рассматривала вместе с ним картинки в книге сказок Андерсена.

– Алиса, слышишь? – чуть строже повторила Женя.

– Ага-а, – вздохнула Алиса.

Рассчитывать на заступничество Эрика не приходится: он с мамой всегда заодно. Алиса закрыла книгу, но с колен Эркина не слезала, сидела, прислонясь к его груди, будто спала. Женя засмеялась.

– Ах ты, притвора. Давай, Алиска, не тяни время.

Алиса нехотя слезла и отправилась в ванную. Эркин остался за столом, перелистывая страницы. Книга на английском, и текст он даже не разглядывал, смотрел только картинки. И сидел так, пока Женя не уложила Алису, и уже тогда пошёл к ней, чтобы выполнить вечерний ритуал.

– Э-эрик, – удовлетворённо вздохнула, засыпая, Алиса. – Спокойной ночи, Эрик.

– Спокойной ночи.

Эркин выпрямился и постоял над спящей Алисой, осторожно поправил зачем-то угол одеяла. Оглядел комнату. Весёлые, усыпанные цветами и бабочками шторы, стол с куклами, кукольной мебелью и посудой, стол для рисования и чтения, шкаф для одежды и шкаф для книжек… Нет, конечно, это правильно, что у Алисы всё это есть, так и должно быть, но… но у него ничего такого, даже похожего не было, Женя рассказывает Алисе о своём детстве, как была маленькой, и Андрей вспоминал, и… и Джонатан, даже Фредди, и в лагере он слышал, и здесь, а ему что вспоминать? Даже не то, помнить-то он помнит, да не расскажешь об этом никому, ни в шутку, ни всерьёз. Даже Жене, нет, Жене-то в первую очередь нельзя об этом слышать.

Эркин тряхнул головой и вышел из комнаты Алисы, выключив по дороге свет.

Женя ждала его на кухне, в чашки уже налит чай, варенье в блюдечках-розетках. И он улыбнулся ей, улыбкой предупреждая вопросы.

– Всё хорошо, Женя.

И Женя приняла это, хотя видела, что он чем-то… не то недоволен, не то встревожен. Но он ведь такой: если решил промолчать, то спрашивать уже бесполезно. И за чаем заговорила о другом, о хозяйстве. Эркин с жаром поддержал тему. И обсуждая, что ещё нужно из всяких кухонных мелочей, он совсем забыл то, о чём думал в комнате Алисы. Пока забыл. И спать пошёл, совсем успокоившись.

А воскресным утром поднялся ветер и понеслись облака мелкой снежной пыли. Но они всё-таки решили сходить посмотреть открытие Культурного Центра.

– Не каждый день и не каждый год такое бывает, – Женя завязала на шее Алисы длинные уши от шапочки, натянула поверх шапочки капюшон шубки и ещё повязала сверху шарфик. – Вот так.

Алиса мужественно терпела, опасаясь, что при малейшем намёке на сопротивление её попросту оставят дома. А раз это такая редкость…

Убедившись, что Эркин закрыл горло шарфом и уши у шапки опустил, Женя быстро оделась сама. Эркин поднял ей сзади воротник пальто, чтобы не задувало, и они наконец пошли.

Многие в их доме решили так же, и от «Беженского Корабля» к Новой площади двигалась густая толпа. И почти все с детьми.

Закутанную в платок, толстую от множества одёжек, Катю Тим нёс на руках.

– Обревелась вся, – с притворной строгостью пожаловалась Жене Зина. – Возьми да возьми её.

– А как же, – кивнула Женя.

Зине явно хотелось о чём-то с ней поговорить, но, видимо, из-за народа вокруг так и не решилась.

На Новой площади было уже не протолкнуться. Зина взяла Дима за руку, чтоб – упаси бог! – не потерялся, а то он шибко шустрый, когда не надо. Эркин поднял Алису и посадил себе на плечо.

– Тебе не задувает? – забеспокоилась Женя.

Внизу, в толпе, ветра почти не чувствовалось, но наверху резкий холодный, как называли, ножевой, он гулял свободно. Алиса стала так многословно объяснять, что ей тепло и даже жарко, что Женя махнула рукой.

– Ладно-ладно, только молчи.

Тим тоже посадил Катю себе на плечо, а на другое Дима. А то ещё, в самом деле, полезет вперёд посмотреть и потеряется.

Играл маленький духовой оркестр, городской голова, председатели городских комитетов ветеранов, беженцев и жертв Империи, ещё кто-то выступали с речами, а после них всех – директор Центра. Она говорила чуть дольше, и слушали её внимательнее. Что с понедельника будут записывать всех желающих и детей, и взрослых в кружки, секции и классы, что будут кино и лекции. А сегодня кино бесплатно. И первый сеанс для тех, кто с детьми, а остальные пока погуляют по Центру и посмотрят, а потом поменяются.

Толпа оживлённо и одобрительно гудела, тут же обсуждая услышанное.

Потом торжественно разрезали ленточку, перегораживающую вход, и все дружно повалили к дверям.

Входили медленно, тщательно обтирая обувь о жёсткие мохнатые коврики-щётки. Просторный светлый вестибюль, хлопотливые дежурные с красными повязками на рукавах. С детьми… направо… да, в зал… проходите, занимайте места… нет, зал большой… ничего страшного, посмотрите на следующем сеансе… налево, пожалуйста… да, там классы для занятий… запись? Запись завтра… нет, всю неделю в канцелярии… библиотека на первом этаже… нет, второй блок к лету обещали, там и спортзал будет… нет, это ещё не школа, а классы развития… для взрослых занятия тоже… нет, к сожалению, гардероб пока не работает… туалеты внизу… буфет вон там…

На входе в зал Эркин опять увидел того парнишку-джи. Сегодня рядом с ним держался не достававший ему до плеча мальчишка в синей куртке угнанного до колен и ушанке, а за руку цеплялась закутанная в платок девчонка. Увидев Эркина, парень улыбнулся и стал пробиваться к нему, волоча за собой своих… брата с сестрой, как догадался Эркин.

– Здоро́во, – улыбнулся парень.

– Здоро́во, – ответил так же с улыбкой Эркин. – Всех своих привёл?

– Не, деда дома.

– Прострел у него, – вставил мальчишка, уважительно глядя на Эркина. – А Ларька мал больно.

И пока они в общей толпе входили в зал, Эркин услышал на камерном шёпоте, что всё путём, документы выправили, и он уже и по бумагам с именем, Артём, ну, а по-простому Тёмка, и громко, что устроился во «Флору», это хозяйство такое, там цветы, овощи, фрукты круглый год растят, даже зимой.

– Здоровско, – одобрил Эркин.

– Ну да, – Артём подтолкнул своих вперёд. – Под крышей работа, чего уж лучше.

Но тут началась суета с местами. Детей поближе, а родителей куда? Назад? Так ведь мелюзга одна сидеть не будет. Перекликались, подзывая знакомых, рассаживались, размещая детей – кто поменьше – на коленях.

И оказались они все в одном ряду. Тим с Зиной, Димом и Катей, Женя и Эркин с Алисой, Артём со своими и Миняй с женой и двумя старшими. Женя торопливо развязала Алисе шарфик и сдвинула на плечи капюшон, но в зале было так тепло, что сняла с неё и шапочку и помогла расстегнуть шубку. Эркин, как все мужчины, снял ушанку и расстегнул полушубок. Женя расстегнула пальто и сбросила с головы на плечи платок.

Медленно стали гаснуть большие многоярусные лампы под потолком, золотистая, собранная складками, ткань, закрывавшая стену над сценой, так же медленно стала сдвигаться в стороны, открывая белую, туго натянутую ткань.

– Это экран, – шёпотом сказала Женя Эркину.

– Тём, это чего? – тихо спросили рядом.

– Экран, Лилька, – ответил Артём таким тоном, будто не сейчас услышал, а всегда знал.

Вместе с гаснущим светом затихали и разговоры в зале. И когда стало совсем темно, откуда-то сзади и сверху зазвучала музыка, а на экране засветились… большие буквы. Эркин, не удержавшись, начал их читать вслух. Но его голос тут же потерялся в общем хоре. «В-ре-ме-на го-да»… И следующая надпись: «Зи-ма». И потом каждую появившуюся картинку тут же комментировали и объясняли всем залом.

А на экране заснеженный лес, птицы, звери… Зал спорит: это синицы или снегири, называет белку, лису, зайца, а оленя узнал и назвал, правда, по-английски Тим, а Женя перевела. И волка им показали. А потом экран мигнул, и еле успели всем залом прочитать: «Ве-с-на», – как на экране уже тает снег, и льдины плывут по реке, и… и медведь спускается к реке и ловит лапой рыбу, и летят большие белые птицы, а зал снова спорит: гуси или лебеди, и на ветвях появляются листья…

Эркин впервые видел, нет, смотрел кино. Слышать он о нём слышал, ещё в Джексонвилле, да и… да и раньше, да, болтали что-то такое в Паласах, да, верно, говорили, что, дескать, беляки как-то вроде движущихся фоток делают, а потом лупятся, заводят себя, ну, и когда на Палас денег нет, но мало ли беляцких забав и причуд, его это не касалось, он и не думал об этом. А здоровская какая штука оказывается!

– Тём, это лиса, что ли, опять?

– Сань, а мы её летом видели, помнишь?

– Не, то просто собака была, Тём, да?

– Точно, лиса, – согласился и Миняй.

Лисёнок, пробующий поймать бабочку, вызвал такой дружный хохот, что как-то пропустили следующую надпись. А после неё листья на деревьях уже были жёлтыми, и снова летели птицы, шёл дождь, и по реке плыли жёлтые листья, и… и первые редкие снежинки ложатся на землю.

На экране появилось слово: «Конец», потом экран погас, и стали разгораться лампы под потолком. Люди моргали, многие протирали глаза, будто просыпаясь.

– Вот это да! – вздохнул Дим. – Ну и здоровская же штука!

– Ага, – согласилась Катя.

Вставали, собирая детские пальтишки и платки. А теперь куда? Да вон же выход. Пошли-пошли, другим тоже охота посмотреть.

Эркин вёл Алису за руку, а Женя шла за ними, неся его ушанку и Алискины шапочку и шарфик.

Вышли в совсем другую, рядом со сценой, узкую дверь, над которой горела зелёная надпись. «Выход», – успел прочитать Эркин. Прошли вместе со всеми по коридору, повернули, ещё коридор, ещё одна дверь и оказались снова в вестибюле.

– Ну, пойдём теперь всё посмотрим, – сказала Женя.

Алиса согласилась и потянула её к лоткам с пирожными и конфетами. Женя засмеялась:

– Ах ты, хитрюга.

У лотков толпились многие, и Женя, оставив Алису стоять с Эркином чуть в стороне, нырнула в эту круговерть и быстро вернулась с небольшим пакетом. Пакет отправился в сумку «к чаю», а Алисе вручили бледно-зелёный полупрозрачный леденец-листик на палочке. И пошли дальше смотреть и рассматривать.

– Пошли, классы посмотрим, – Артём не дал Саньке и Лильке остановиться у лотков.

Денег-то на такое у них нет, так и глазеть, душу себе травить, нечего. Ещё – не дай бог! – за шакала-попрошайку примут. Санька, подражая Артёму, прошёл, демонстративно глядя в сторону, а Лилька не удержалась. Оглянулась и вздохнула. И тут же убежала, догоняя Артёма. Впрочем, не они одни проигнорировали распродажу. У кого совсем нет, а кто просто не взял денег, обещали же всё бесплатное.

Классами назывались светлые комнаты со столами и стульями, но не как в столовой, а все столы рядами и стулья только с одной стороны, а на стене напротив…

– Это доска, – не очень понятно объяснила Женя.

Эркин кивнул, не вдаваясь в расспросы.

В двух классах столы и стулья были маленькими. Для детей – поняли все. В одном из детских классов столкнулись опять с Артёмом. Санька, размахивая руками, рассказывал, что целых полгода учился перед тем, как их угнали.

– И всё-то ты врёшь, – завистливо сказала Лилька. – Тём, а мы будем учиться?

– Будем, – твёрдо ответил Артём. – Мы отсюда уже никуда не уйдём, так что всё будет.

Говорил, глядя на Эркина, и тот кивнул.

– Дом иметь – великое дело.

– Дом, не дом, а вроде зацепились.

Санька и Лилька рассматривали висящие по стенам картинки, Женя тоже подвела к ним Алису, а Эркин и Артём стояли у окна.

– Обошлось в Комитете?

– Пока да, – Артём сразу и улыбнулся, и вздохнул. – С работой помогли и пособие дали. По пятьсот рублей на человека. И сказали, что проверять нас будут. Ну, нет ли чего на хвосте.

– Верно, – кивнул Эркин. – Визу обычно месяц ждут, и месяц потом в лагере врачей проходят, психологов, место себе выбирают.

– Про месяц и нам сказали. И про врачей, как это, а обязательная ди-спан-се-ри-за-ци-я, – с натугой выговорил он по слогам и поёжился, как от холода. – Боюсь я.

– Я же прошёл, – просто, как о самом пустячном деле, сказал Эркин и честно добавил: – Протрясся, конечно. Но… ты трусы носишь?

– Не, исподники.

– В них и останешься. Догола не раздевают, не сортировка.

Они говорили тихо, перемешивая русские и английские слова.

– Не трусь, малец, – Эркин улыбнулся. – Меня сколько русских врачей смотрело, ни один больно не сделал.

Артём тоскливо вздохнул.

– Видно, не обойтись. А за ради семьи…

– Об этом и думай, – кивнул Эркин. – Ничего дороже нет. И не будет. С жильём-то как?

– У бабки остались. Мужская работа на мне с дедом, а бабская – на ней. И сготовить, и постирать… Лилька-то не потянет, мала ещё. А там… а там видно будет.

В класс вошёл Тим со своими и тоже стал рассматривать картинки и плакаты на стенах. Артём сразу как-то подобрался и по-камерному сказал Эркину:

– Палач, похоже. Ты осторожнее с ним, хуже цепняков такие.

– Нормальный мужик, – так же тихо ответил Эркин.

Артём несогласно мотнул головой, но спорить не стал.

– Лилька, Санька, – громко позвал он своих. – Коли посмотрели, дальше пошли.

Когда они вышли, Эркин решил, что и ему стоит всё рассмотреть получше, да и Алиса оглядывалась на него.

– Своего встретил? – насмешливо спросил его по-английски Тим камерным шёпотом.

– Да, рабом был, – ответил Эркин так же по-английски и тихо, но в голос. И добавил: – Как и ты.

– Квит, – кивнул Тим.

Женя с Зиной что-то тихо обсуждали, а они, стоя рядом плечом к плечу, рассматривали плакат, где рядом с каждой буквой была нарисована вещь или зверушка…

– Азбука, – сказал Эркин, кивком показывая на плакат.

– Ага, – Алиса уцепилась за его руку. – Я все-все буквы знаю. И читать умею.

Диму на это возразить было нечего, и он молча с надеждой посмотрел на Тима. Тим тоже взял его за руку.

– Пойдём, другие классы посмотрим.

– Ага, – пискнула, ухватившись за полу его полушубка, Катя.

– Ну да, – заторопилась и Зина. – Так, Жень, я зайду.

– Прямо завтра и приходи, – кивнула Женя.

Тима с Эркином посвящать в суть не стали, но они и не настаивали.

Всё рассмотрев, перешли в соседний класс. Там среди картинок тоже была азбука, но буквы оказались Эркину незнакомыми, хотя были и похожие. Тим улыбнулся и стал показывать Кате и Диму буквы. Азбука оказалась английской. Дим, повторяя за Тимом, про эй, би, си и ди, гордо посмотрел на Алису. Женя понимающе улыбнулась.

И тут в класс вошла Джинни.

– Ой! – обрадовалась Женя. – Здравствуй, Джинни! Это твой класс?

– Оу, ну да, – так же радостно ответила сразу на двух языках Джинни.

И тут же было решено, что, конечно, Дим, Катя и Алиса пойдут в её класс. Жалко, сегодня нет записи, а то бы сразу всё и оформили.

Словом, пока обо всём договорились и всё посмотрели, то идти на сожжение масленицы было уже, разумеется, поздно. Джинни осталась в классе, куда как раз подошли ещё люди, а Женя с Эркином, Тим с Зиной и все дети пошли вниз.

Ветер, как говорили вокруг, вроде утих, но детей снова тщательно закутали. У входа в зал опять толпились люди, кое-кто явно по второму, а то и третьему разу, но Женя решила, что пора домой, и с ней все согласились. Два дня праздновать – это уже чересчур будет.

Тетрадь шестидесятая

Американская ФедерацияАлабамаГрафство ДурбанОкруг СпрингфилдСпрингфилдЦентральный военный госпиталь

Предсвадебные дни слились для Криса в один длинный суматошный день. И в этой суматохе появлялись и исчезали люди, он что-то делал, говорил, даже работал, но это всё было так… побоку, а главное… Главное то, что всего через четыре, три, два дня он будет рядом с Люсей и уже навсегда.

До свадьбы оставалось меньше суток. Тётя Паша торопила всех, потому что в понедельник начинается пост и венчаться уже нельзя, на масленицу тоже, конечно, грех, но меньший. С госпитальным священником – отцом Александром – Тётя Паша тоже сама договаривалась, и он согласился обвенчать, хоть они и не говели, Люся, правда, помнила, что когда-то в детстве её крестили, но исповедаться – это ж всё про себя рассказать придётся! – отказалась наотрез, а Криса срочно окрестили Кириллом, чтобы с выбранным уже именем в документах расхождений не было. Девочки помогали Люсе с платьем, а Крис, как велела Тётя Паша, купил в городе кольца, себе и Люсе. Парни тоже покупали подарки, и с ними со всеми Тётя Паша отдельно поговорила, так что с вопросами никто не лез.