Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

– Ну, пошли?

– Пошли, – решительно кивнул Чолли.

Выходя из отсека, Настя оглянулась на Чолли и храбро улыбнулась ему. Чолли благодарно кивнул.

По узкому проходу они прошли в тамбур, где смешались с общей толпой. Чолли уже не меньше половины знал в лицо. Но… но завтра они уже уедут.

Во дворе их встретил тот же мокрый снег, но ветер утих, и большие хлопья мягко опускались на землю. Дети весело гомонили и ловили их, выставляя ладошки, но взрослые хмурились. Чавкающая под ногами масса пропитанного водой снега пугала их, напоминая о старой многократно чиненной обуви. С обувью хуже всего. С одеждой ещё исхитриться как-то можно, а с обувкой – полный швах… Многие несли детей на руках.

Чолли тоже взял Мишку и Светку на руки и удивлённо присвистнул. А в ответ на встревоженный взгляд Насти улыбнулся.

– Потяжелели как. Ты их за раз обоих не бери больше.

– Так растут же, – улыбнулась Настя. – На таком-то пайке. Грудь уже не берут больше, всё Паше идёт.

– И правильно, – кивнул Чолли. – Им здесь молока много наливают?

– Во кружка, – показала Настя.

У дверей столовой Чолли спустил детей на землю, Настя взяла их за руки и повела внутрь. А Чолли отошёл к одной из кучек родителей.

– Чолли, – окликнул его Иван, с которым ездили тогда за фруктами, – ты, что ли, завтра до Городни на автобусе?

Знакомые русские слова – завтра, Городня, автобус – позволили Чолли кивнуть.

– Да, – и тщательно выговаривая русские слова: – Ты тоже?

– Ну да. Да ещё и вон Васька. Василий, – Иван позвал высокого костлявого мужчину в синей куртке угнанного. – Ты ж едешь завтра?

– Оно и есть, – подошёл к ним Василий. – До Городни обещали подбросить. А что?

– Ну, вот и гляди, – кивнул Иван. – Считай, пол-автобуса наши. Да ещё одиночек могут добавить.

– Это твою, что ли? – хмыкнул Василий.

Чолли понимающе ухмыльнулся. Иван развёл руками.

– Подловили! Зарегистрировались вчера.

– Ну-у?! – хохотнул Василий. – Двойной магарыч с тебя, значит.

Чолли невольно поёжился. Напоминание о необходимости выставлять отвальную неприятно царапнуло. Но если по Василию судить… не у него одного эта проблема.

– А от Городни?

– Там на поезде.

– Все, что ли, в Ополье?

– Ополье велико. Ты куда?

– На Турово. Туровский конный завод, – старательно выговорил Чолли.

– Что, конюхом?

Чолли кивнул.

– Конюхом, объездчиком… да кем поставят. Сказали просто: работа.

– Что ж, тоже дело.

– А жильё?

– Обещают дом. И участок.

– Ну, совсем хорошо. А ты?

– Я под Марьино. Там хозяйства большие, зерновые. Люди нужны. Так что устроиться можно.

Чолли перевёл дыхание. Их много, все в одном автобусе и потом вместе. Наверное. Уже легче. И об отвальной никто не говорит. Да и кому ему отвальную ставить? По-настоящему, так только Морозу и Тиму. Но Мороз уже где-то в России, а Тим сейчас к пожарке не ходит. Так что к Тиму он прямо в отсек зайдёт попрощаться.

За разговором время прошло незаметно. Из столовой выбегали дети. Чолли встретил Настю и забрал у неё Мишку и Светку.

– С ними и пойдём? – с сомнением спросила Настя.

– Их одних же не оставишь, а сказали, чтоб мы вместе пришли, – ответил Чолли, перешагивая через лужу. – Ты краем обойди, не мочи сапоги зазря.

– Ага, ага, – Настя почти бежала за ним: так быстро он шёл.

У дверей административного корпуса они столкнулись с двумя индейцами из той пятёрки. Чолли шёл прямо на них, и они посторонились, уступая ему дорогу. Настя опасливо спряталась от их взглядов за спину мужа. Чолли прошёл, не глядя. Халявщики, ш-шакалы. Которую неделю сидят на дармовом пайке, ждут, какое племя их признает. Да на хрен они кому нужны, ещё думать о них…

Когда за Чолли с Настей закрылась дверь, Копчёный разжал губы.

– Ишь, нос дерёт. Не иначе, как визу получил.

– Плюнь, – Большой Джим обшаривал карманы в поисках сигареты. – Хреновый он индеец. Как и тот… красавчик.

Поиски завершились находкой окурка, что привело Большого Джима в благодушное настроение. Копчёный, увидев окурок, забыл о Чолли и том красавчике, что подцепил беляшку и укатил в Россию. То всё неважно, а вот находка… Закон требует всё делить поровну, а здесь как раз на две хорошие затяжки. Чёрт, ведь всего досыта, а курева – две пачки на неделю, и хоть ты сдохни, а пачка хорошему курильщику на два дня – самое большое.

Снег прекратился, и тонкий белый покров на глазах темнел, пропитываясь водой. И когда Чолли с Настей вышли из административного корпуса, двор опять был серым, мокрым и сумрачным. Чолли взял детей на руки и уже спокойно – ни дождя, ни ветра нет, укрывать их пока не от чего – они пошли к своему бараку. Мишка и Светка, сидя на его руках, вертели головами, насколько им позволяли окутывающие их платки, рассматривая всё вокруг.

– Я вперёд побегу, – сказала Настя. – А то там Ма… Паша один.

– Беги, – кивнул Чолли. – А мы пройдёмся.

И продолжил идти не спеша.

– Машина, – вдруг заявил по-русски Мишка, показывая на выезжавший из-за хозблока к воротам грузовик.

– Верно, сынок, – по-русски ответил Чолли. – Машина.

– Машина, – тут же сказала и Светка и, увидев идущего навстречу коменданта. – Дядя.

– Дядя, – согласился Чолли и чуть крепче прижал детей к себе.

Комендант улыбнулся им и остановился. Остановился и Чолли.

– Автобус после завтрака будет, – комендант говорил медленно, давая успеть понять русские слова. – Тогда и отсек сдашь.

Чолли понял.

– Да, после завтрака. Спасибо.

– Не за что.

Комендант улыбнулся серьёзно глядящим на него малышам и пошёл дальше. А Чолли зашагал к их бараку.

– Дядя ха’оший? – с сомнением в голосе спросил по-русски Мишка.

– Да, – убеждённо ответил Чолли. – Этот хороший.

Кто-то придержал ему дверь, пока он входил.

– Спасибо, – сказал по-русски Чолли.

И по-русски же, тщательно выговаривая ещё явно непривычное слово, ему ответили:

– По-жа-лу-йс-та.

В тамбуре Чолли опустил детей на пол: дым-то поверху, чего им его нюхать.

– Привет, – окликнул его Тим. – Уезжаешь, слышал?

– Привет, – кивнул Чолли. – Завтра, после завтрака.

Они говорили, перемешивая русские и английские слова. Как и большинство вокруг.

– До Рубежина?

– Нет, я же в Ополье. Туда через Городню. До самой границы на автобусе обещали.

– Удачно.

– Н-ну! Как твои?

– Завтра врач придёт, посмотрит, – Тим усмехнулся. – Прыгают, лежать не хотят.

– Значит, здоровы, – авторитетно сказал Чолли.

– Совсем у мужиков ума нет! – вдруг обрушилась на них какая-то женщина. Лицо её показалось Чолли знакомым, но имени он вспомнить не смог. – Что ж ты их на сквозняке, да ещё в дыму держишь?! Вот доверь мужику дитё, а ему лишь бы язык почесать!

Чолли и Тим, внешне не обращая на неё внимания, закончили разговор и разошлись по своим казармам.

РоссияРубежин – Иваньково

Поезд шёл, останавливался, снова шёл. Сквозь сон Эркин чувствовал эти остановки, слышал чьи-то шаги и голос проводника:

– Ну, куда я вас… и так под завязку… лезьте на третью и чтоб без звука… а литер твой где?.. Давай, давай по-тихому, проспись сначала… всё-всё, чтоб я тебя не видел и не слышал, летун… Не видишь, что ли… давай сюда, дочка, здесь поспокойнее…

Слышал, но не просыпался, смутно ощущая, что его это не касается, что ни Жене с Алисой, ни ему это никак не угрожает. А на одной из остановок его почти разбудил какой-то странный шорох, будто кто-то скребётся о стенку вагона. Он даже приоткрыл глаза и приподнял голову, но в вагоне было темно, а шумный храп и чьи-то голоса сразу заглушили этот шорох. Эркин уронил голову на подушку и опять заснул.

Первой проснулась и забарахталась, пытаясь добраться до окна, Алиса. И разбудила Женю.

– Тише, Алиса, – Женя села, протирая глаза. – Перебудишь всех.

– Ну, мам, уже утро, – возразила Алиса и ойкнула: – Ой, мама! Что это?!

Вагон заливал мягкий и очень… светлый свет, не солнечный, а какой-то… белый. Женя повернулась к окну. И увидела белую равнину до горизонта. И белое небо. Снег? Да, ну конечно, это же снег.

– Это снег, Алиса.

– Так много? – удивилась Алиса. – А почему он не тает?

– Потому что зима, – ответила Женя.

Она посмотрела на часы и ахнула. Господи, уже десятый час, уже день. Надо привести себя и Алиску в порядок. А Эркин? Женя встала и посмотрела на верхнюю полку. Эркин лежал на спине, закинув руки за голову, и спал. Женя сразу отвела глаза, зная, как легко будит его её взгляд. Спал и Владимир, лёжа на своей полке, и ещё кто-то на второй верхней.

Алиса сидела и смотрела в окно, а Женя, стараясь не шуметь, сложила одеяло, закатала его вместе с подушкой в тюфяк и поставила получившийся рулон в угол за спиной Алисы.

– Мам, я лучше сяду на него. А то плохо видно.

– Хорошо, – согласилась Женя. – Но сначала умоемся.

Она взяла полотенце, подождала, пока Алиса обуется, и повела её в уборную.

Вагон спал. Храп, вздохи, сонное бормотание, свисающие с верхних полок угол одеяла или пола шинели… а уже возле двери в тамбур с уборной им встретился проводник.

– Доброе утро, – улыбнулась Женя.

– И вам доброе, – ответно улыбнулся он, встопорщив серо-жёлтые от седины и табака усы. – Чай будете брать?

– Да, спасибо, – кивнула Женя.

– Придёте тогда ко мне. Но кружки свои берите, стаканов нет.

– Хорошо, – согласилась Женя.

В уборной было чисто и совсем не чувствовался запах спиртного. Женя умыла Алису, привела её в порядок и, велев ждать её снаружи и никуда не уходить, занялась собой.

Эркин потянулся во сне и, повернувшись набок, едва не упал. Он открыл глаза и сразу зажмурился: таким белым был заливавший всё свет. Что это? Кафель?! Опять… он даже застонал от этой мысли.

– Что? – насмешливо сказали по-русски. – Голова болит после вчерашнего?

Русская речь успокоила Эркина, и он снова открыл глаза.

Да, это вагон, вон спит Владимир, а кто ж ему сказал?

На верхней полке напротив него круглое и, несмотря на красноватый загар, белое лицо, щедро усыпанное веснушками, короткие светлые, как выцветшие, волосы, круглые светло-синие глаза… но это же женщина! В форме. И шинель вместо одеяла. Эркин поглядел вниз и, увидев, что нижняя полка уже пуста, постель убрана, а Жени с Алисой нет, сел на своей полке, едва не стукнувшись о верхнюю полку, откуда слышалось чьё-то многоголосое посапывание. Застегнуть джинсы и намотать портянки было минутным делом. Перегнувшись, Эркин достал из-под столика свои сапоги, обулся и спрыгнул вниз. Рубашку он ни застёгивать, ни заправлять не стал: всё равно сейчас в уборную пойдёт, обтираться будет. И постель сворачивать не стал, только расправил и уложил ровным слоем одеяло. Женщина по-прежнему наблюдала за ним, но этот взгляд не тревожил. Ему стыдиться нечего. Вошла Женя с Алисой и ахнула, увидев его.

– Ты уже встал? Мы разбудили тебя?

– Нет, я сам проснулся.

– Ага, ты тогда иди, умойся, там сейчас никого народу нет, и завтракать будем. Я чаю сейчас у проводника возьму, горячего, – быстро и радостно говорила Женя.

Эркин кивнул, вытащил из мешка своё полотенце и взял у Жени мыло.

То ли поезд шёл ровнее, то ли он вчера пьяный был, а за ночь проспался, но шатало его гораздо меньше. Он прошёл по заполненному белым светом и, несмотря на многоголосый храп, тихому вагону в уборную. Где с наслаждением скинул рубашку и обтёрся до пояса холодной водой, а потом долго полоскал рот. Нет, пьяным он себя не чувствовал, и не скажешь, что во рту неприятно, вот тогда в Бифпите, они как-то с Андреем выпили, вернее, напились, никак нельзя было отвертеться, нет, ещё раньше, на перегоне, да, когда спустились на основную дорогу и встретились с остальными цветными пастухами, вот тогда они напились, еле до своего костра добрели, и Фредди им ещё сказал, чтоб с головой не заворачивались, а то от собственного перегара задохнутся… И как всегда воспоминание о Фредди заставило его нахмуриться. Он ещё раз умылся, растёр лицо и торс полотенцем, встряхнул несколько раз рубашку и оделся. Застегнув все пуговицы, кроме самой верхней у горла, он заправил её в джинсы и оглядел себя в зеркало. Нормально. Рубашка тёмная, долго не занашивается. И ничего-то ей не делается, удачно он её тогда в имении прихватил. Кто-то тронул ручку двери, и Эркин понял, что пора уходить. Он открыл дверь и вышел. Да, вовремя он успел, уже трое в очереди и ещё подходят.

Когда он вернулся в свой отсек, на третьих полках ещё спали, во всяком случае, оттуда доносились сопения и похрапывания. Владимир уже проснулся, но ещё лежал под одеялом. На столе дребезжали кружки с дымящимся чаем, а Женя делала бутерброды, выскребая из банки остатки тушёнки.

– С добрым утром, Эрик, – оторвалась от окна Алиса.

– И тебе с добрым, – улыбнулся Эркин, забрасывая полотенце и мыло в сетку над своей полкой. – И всем доброе утро.

– Доброе, – кивнул Владимир. – Конечно, доброе, – и улыбнулся: – по России едем.

Он завозился под одеялом, потом откинул его и сел уже одетым. Только ворот гимнастёрки расстёгнут.

– Разбудила она вас, – виновато улыбнулась Женя.

– Эх, сестрёнка, – Владимир с ласковой укоризной покачал головой, – да от детского смеха проснуться – это, знаешь, какая радость. Ты сала ещё порежь, чего ему лежать, я мигом обернусь.

Он подобрал костыли, встал, неожиданно ловко и быстро застелил свою постель, взял из мешка полотенце, повесил его себе на шею и вышел.

– Эрик, – позвала Алиса, – смотри, сколько снега, и, знаешь, он, ну, совсем-совсем, не тает.

Эркин отобрал у Жени свой нож, с вечера так и лежавший под кирпичом хлеба, и стал резать сало.

– А для Владимира чай есть?

– Да, вон стоит. Алиса, не хватай, горячее.

– Мам, а это что? Ну, вон там.

– Это? – Женя посмотрела в окно. – Это церковь.

Поднял голову и Эркин. Поезд шёл медленно, и он успел увидеть.

– Это… её разрушили, – сказала Женя, почувствовав его удивление.

– Опять война?! – возмутилась Алиса.

– Она самая, – сказал, входя в отсек Владимир. – Была, да вся вышла.

Они расселись как вчера: Владимир к окну, Женя рядом с Алисой, а Эркин рядом с Владимиром. Но только взяли себе по бутерброду, как вошла с дымящейся кружкой в руках светловолосая и веснушчатая женщина в военной форме. Она остановилась, явно отыскивая место для своей кружки на заставленном едой столике. Эркин тут же встал, уступая ей место, а Владимир улыбнулся:

– Садись, сестрёнка, братишкой будешь.

К удивлению Эркина и Жени, это предложение явно обрадовало женщину. Видно, «братишка» означало что-то, чего ни он, ни Женя – Эркин это понял, быстро поглядев на Женю – не знали. В конце концов, всё утряслось. Эркин теперь сидел у окна, Алиса у него на коленях, Женя рядом, а «братишка» – оказалось, её зовут Олей – рядом с Владимиром. У Оли был с собой такой же, в принципе, набор, что и у Владимира, и стол теперь ломился от еды. От водки Оля отказалась, съязвив:

– Мне похмеляться незачем.

– Об чём речь, – хмыкнул Владимир. – Не об опохмелке разговор идёт.

– Если вам лишнее, мы поможем, – сказали вдруг сверху.

Все подняли головы и увидели свесившуюся совсем мальчишескую чумазую мордашку и вихрастые давно не стриженые волосы.

– Ты откуда такой прыткий? – удивился Владимир.

– Из Рогожкина, – весело ответил мальчишка. – А едем до Кулькова. И обратно. Жратву в пузе перевозим.

– А грузоперевозки по льготному тарифу, – засмеялась Оля.

– Приятно с понимающим человеком поговорить. Так как насчёт помощи? Мы вам в момент очистим.

– Сколько вас, трое? – Оля сложила три бутерброда стопкой и протянула наверх. – Хватит?

– С такого-то стола могло и побольше отломиться. Но мы не гордые, спасибо и на этом.

Сверху протянулась грязная, по-мальчишески тонкая в запястье рука и взяла бутерброды.

Эркин сидел, опустив глаза. Он не любил и презирал шакалов. Но не спорить же. И в России, может, другие порядки. Он-то не знает. Наверху аппетитно и смачно чавкали.

Подошёл проводник, кивнул им и посмотрел наверх.

– Так, в Олсуфьеве проверка, выметайтесь, пока перегон тихий.

– Ага-ага, спасибо, дяденька, – загомонили наверху. – За нами не пропадёт, не боись, мы на добро памятливые.

Трое мальчишек в грязных, зашитых вкось и вкривь, похожих на рабские куртках попрыгали вниз и выбежали. Последний – самый маленький – успел схватить со стола круг колбасы и крикнуть:

– На здоровье, тётеньки!

Владимир покачал головой, а Оля неожиданно грустно сказала:

– Что с них возьмёшь? Война всё.

– Да, – вздохнул Владимир, – всё война, – и ответом на взгляд Эркина: – Ни кола, ни двора, ни родного человека рядом. Всё война взяла. Думаешь, шпана поездная? Оно и так, и не так. Некуда им ни деться, ни приткнуться. И для работы малы, и для приюта велики.

– По устному… договору с двенадцати лет работают, – нехотя сказал Эркин, в последний момент заменив английский «контракт» русским «договором».

– Да кто их, мальцов, наймёт, – вздохнул Владимир. – Да ещё зимой.

Поезд шёл медленно, за окном тянулась белая равнина, но Эркин уже пригляделся и видел вмятины и рвы.

– Воронки? – спросил он Владимира, кивком показывая на окно.

Тот понял и кивнул.

– Воронки, окопы… погуляла здесь война… вволюшку.

Оля внимательно посмотрела на Эркина и спросила:

– Ты где жил, что войны не видел?

– В Алабаме, – ответил Эркин и пояснил: – Туда война не дошла.

Оля улыбнулась, и её лицо стало очень мягким и совсем не насмешливым.

– Странно даже, – и посмотрела на Владимира. – Правда?

Тот, внимательно глядя на Эркина, кивнул.

– Своего, небось, хлебнул?

– Мало не было, – сдержанно ответил Эркин.

– Ладно, – тряхнула головой Оля. – Было да прошло.

Женя, державшая под столом Эркина за руку, перевела дыхание.

Утолив первый голод, пили чай уже не спеша, для удовольствия. Алиса, сунув за щеку конфету, смотрела в окно. Вагон наполнялся шумом, взад и вперёд мимо их отсека проходили люди. Шёл неспешный, совсем уже спокойный разговор. И взгляды Оли не раздражали Эркина. В конце концов, это не опасно, теперь не опасно. Владимир заметил и её взгляды, и непоказное равнодушие Эркина, и его улыбка стала на мгновение сочувственно-грустной.

– Нет, – Оля вертела в руках кружку с остывающим чаем. – Нет, у меня родни навалом, найду, куда приткнуться.

– Приткнуться несложно, а вот жить чтобы, – Владимир вздохнул, – это с кондачка не решишь.

– Да, – кивнул Эркин, – это быстро решать нельзя.

– Не понравилось, так и уехать – не проблема.

– Одному, да, – согласился с Олей Эркин. – А с семьёй надо прочно на место садиться.

– Да уж, с ребёнком на руках не побегаешь, – вздохнула Оля.

– Я так в беженстве намучилась, – кивнула Женя. – Алиска ещё маленькая совсем… господи, вспомнить страшно.

– А ты, сестрёнка, не вспоминай, – посоветовал Владимир. – Помнить хорошее надо.

– Плохое само помнится, – усмехнулся Эркин.

Алиса, занятая окном, казалось, совсем не слушала их. Но Эркин уже заметил, что всякий раз, когда он что-то говорил, Алиса быстро и внимательно оглядывалась на него.

Вагон уже шумел по-вчерашнему. Но белый свет за окном делал этот шум мягче. Окно запотевало, и Алиса протёрла его ладошкой.

– Алиса, – укоризненно сказала Женя.

Алиса посмотрела на свою, ставшую чёрно-серой, руку и обречённо вздохнула.

– Да-а, я так ничего не вижу.

– А тут и смотреть не на то, – утешил её Владимир.

– Да?! – возразила Алиса. – Я столько снега никогда не видела. И он не тает. Вот!

Владимир засмеялся и закурил.

– Это ещё не самый снег. Так, пороша легла.

– Зазимок, – улыбнулась Оля. – Зима впереди.

– Долгая осень нынче, – Владимир отвернулся от окна. – Декабрь в начале, а снегу толкового ещё нет. Что-то не торопится зима.

– В январе наверстает, – отмахнулась Оля.

Поезд стал замедлять ход, и под окном медленно подплыла белая платформа.

– Олсуфьево? – спросила Оля.

– Больше нечему. Браток, – окликнул Владимир проходившего мимо их отсека проводника, – долго стоим?

– Сиди, – бросил тот на бегу. – Проверка.

Эркин сидел спокойно, во всяком случае, внешне. В самом деле, документы у них в порядке, ничего незаконного нет. Беспокоиться не о чем.

– Ваши документы… возьмите… ваши… ваш литер… предписание… возьмите… ваши…

Вагон притих. Ответов не слышно, только казённо-равнодушные голоса проверяющих. Владимир и Оля достали свои документы.

– Женя, пакет у меня в куртке, – ровным голосом сказал Эркин.

Женя кивнула и встала. Сняла с верхнего крючка его куртку и вынула из внутреннего кармана пакет. Когда у их отсека остановились трое военных с большими блестящими знаками патруля на груди, она протянула им весь пакет. Но, оказывается, были нужны только удостоверения и маршрутный лист. У Оли и Владимира так же документы проверили быстро. Вещи не смотрели, обыска не было, ну… ну, ничего страшного, а сердце где-то у горла дрожит. Когда патруль пошёл дальше, Женя улыбнулась Эркину и спросила Владимира:

– А кого они ищут?

Тот пожал плечами, пряча свои документы в нагрудный карман.

– А бог их знает, сестрёнка. В войну дезертиров искали, уклоняющихся, а сейчас…

– И сейчас то же самое, – усмехнулась Оля. – Долавливают, кого раньше упустили, – и насмешливо посмотрела на Эркина.

Эркина это не тронуло. Он ещё в лагере слышал, что пока ты репатриант или беженец, ты без гражданства и об армии речи нет. Он взял со стола бумагу от пайкового пакета, скомкал её и протёр окно, чтобы Алисе не было скучно. Да и самому интересно.

Поезд уже тронулся. Поплыл назад перрон с тёмным истоптанным снегом, домик с белой крышей… заборы из неровно обрезанных кольев и досок… серые низкие домики с белыми крышами, из труб поднимались дымки… деревья, тоже присыпанные снегом… совсем рядом ещё одна колея… мужчины в похожих на рабские куртках и меховых шапках что-то делают, что – не успел разглядеть. Поезд шёл всё быстрее. Вагон начинало потряхивать и раскачивать. Нарастал и шум в вагоне, снова слышались громкие разговоры, смех, обрывки песен.

– Проспались, – улыбнулся Владимир. – Теперь до Новозыбкова без остановок.

– А там? – спросила Женя.

– Там час простоим, – Владимир подмигнул Алисе. – Погуляем по снежку, на рынок сходим.

– И большой рынок? – заинтересовалась Женя.

– К поезду выносят, – ответила Оля. – Я тоже пойду. Надоело в форме ходить.

– А там и вещи есть?

Оля кивнула.

– Там вяжут все, так что варежки там, свитера, или ещё что.

– Новозыбковские вязальщицы славятся, – кивнул Владимир.

Женя задумчиво кивнула, явно что-то прикидывая в уме. Эркин посмотрел на неё и спросил:

– Они, эти вещи, очень дорогие?

– Ручные вещи всегда дороги, – ответил Владимир и улыбнулся. – Но не дороже денег.

Эркин кивнул, что-то решив. Владимир понимающе усмехнулся, но промолчал.

– Дорого, конечно, – вздохнула Оля. – А платок лучше ореньский. Город есть такой, Орень. Уж там вяжут… не из шерсти, из пуха. Лёгкие… как паутинка, а жаркие. А ещё в Печере Кукары, город такой есть, там кружева вяжут…

Женя заинтересованно слушала, расспрашивала, и как-то так получилось, что Оля пересела к Жене, и они затараторили о своём. Владимир подмигнул Эркину, и Эркин улыбнулся в ответ. Да, он знает: женщины любят говорить о нарядах. Женя довольна, так что и ему хорошо. Ореньский платок. Надо запомнить. Конечно, это очень дорого. Но он купит такой платок Жене. Когда-нибудь. Когда устроятся, он заработает денег, поедет в этот город Орень – конечно, поедет, он же свободный человек, может ехать, куда хочет – и купит. А сейчас… посмотрим, конечно, но пока деньги надо приберечь… хотя если что стоящее и нужное…

– О чём задумался, браток? – негромко спросил Владимир.

– Деньги считаю, – ответил захваченный врасплох, Эркин.

– Стоящее занятие, – хмыкнул Владимир и уже по-серьёзному заинтересованно спросил: – Хорошо зарабатывал?

– Как сказать, – Эркин даже брови свёл на мгновение, обдумывая, как ответить. – Так я на мужской подёнке крутился, там заработки плохие были, но летом я пастухом нанимался, на всё лето, пастьба с перегоном, там я хорошо заработал. По-настоящему хорошо. Больше двух тысяч привёз.

– Ого! – искренне восхитился Владимир. – Но и поломаться, небось, пришлось?

Эркин кивнул.

– Да, досталось, конечно. Но заработали. Я с братом ездил.

И помрачнел, вспомнив Андрея.

– У брата… остался кто? – спросил Владимир и, увидев непонимающий взгляд Эркина, пояснил: – Ну, девчонка у него была?

Эркин кивнул.

– Она уехала уже, – и, чтобы Владимир не подумал чего, добавил: – Ей виза раньше пришла.

– Не тяжёлая была? – тихо спросил Владимир.