Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

Они не задёрнули штор, но и не зажгли света, и в синем сумраке белые хризантемы на окне казались голубыми, а тело Жени… нет, он не знает, как это называется ни по-русски, ни по-английски. Нагнувшись, Эркин поцеловал её в ложбинку между грудями. Руки Жени на его плечах. Она гладила его, целовала, вздрагивала и потягивалась в его объятиях, но он чувствовал сонную тяжесть в её теле. Женя хотела спать, но ещё не понимала этого. Страшным усилием удержав себя на грани, за которой его настигала горячая чёрно-красная волна, Эркин не стал будить её тело. Они топтались на кровати, и, незаметно для Жени, Эркин ногами собрал и столкнул на пол ковёр, выгреб из-под подушки край одеяла, сдвинул его и, мягко потянув Женю вниз, уложил её и укрыл.

– Ка-ак это у тебя? – удивилась Женя.

Эркин тихо засмеялся, вытягиваясь рядом.

– Хорошо?

– Ага-а, – совсем как Алиса согласилась Женя, обнимая его за шею.

Эркин счастливо вздохнул, натягивая на себя край одеяла. Женя заботливо укутала ему спину, тоже вздохнула и заснула, уткнувшись лицом в его плечо. Эркин медленно распустил мышцы, вдохнул окутывающий его запах Жени и погрузился в тёплую мягкую темноту…

…Проснувшись, Женя не сразу поняла, который час. Темно как ночью, а шторы… приподнявшись на локте, она посмотрела на Эркина: вроде спит. Ну и пусть спит. Который же всё-таки час? И Алиски чего-то не слышно. Невольно встревожившись, она мягко, чтобы не разбудить его, отстранилась от Эркина и вылезла из-под одеяла. Господи, опять разгром! Её платье, нарядные брюки Эркина, рубашка, бельё… – всё на полу. Ну да, опять они – Женя, отыскивая в шкафу на ощупь халатик, хихикнула – порезвились.

Сквозь сон Эркин слышал, как Женя встала, походила по спальне и вышла. Чего это она? Совсем мало времени прошло, вечера ещё нет, к Алисе, что ли?.. Не открывая глаз, он поёрзал под одеялом, пока не коснулся щекой вмятины от головы Жени на подушке.

Алиса безмятежно спала. Женя задёрнула в её комнате шторы и пошла на кухню. Надо всё-таки убраться, а то они всё так и бросили. А спальню потом, а то ещё Эркина разбудит.

Она только-только собрала и сложила в раковину посуду, когда в кухню вошёл Эркин.

– Я разбудила тебя? – огорчилась Женя.

– Нет, я сам проснулся.

– Ты иди, поспи ещё, – предложила Женя, быстро обмывая тарелки.

Эркин молча покачал головой. Спать совсем не хотелось. Словно за этот час с небольшим выспался как… как за целую ночь. Женя с улыбкой оглянулась на него.

– А не хочешь спать, тогда одевайся, – сказала она с той же «воспитывающей» интонацией, как и Алисе.

Эркин убрал руки за спину – трусов он не надел, зная, что Алиса спит, и до этого момента прикрывался ладонями – и склонил голову.

– Слушаюсь, мэм.

Женя фыркнула, и Эркин удовлетворённо покинул кухню. Женя слышала, как он прошлёпал в спальню и закрыл за собой дверь.

В спальне Эркин задёрнул шторы, включил свет и стал убирать. Поднял и повесил платье Жени, собрал и разложил бельё, повесил свои «парадные», каких называет Женя, брюки, рубашка… нет, ещё раз её вполне можно надеть, а вот трусы всё-таки в грязное, достал и натянул чистые, надел старые джинсы и красно-зелёную – ещё с перегона – ковбойку и стал убирать постель. Расправил, уложил, застелил ковром. Здорово ему тогда в борьбе повезло, в последней схватке на волоске всё висело, если б, как его, да, Джордж тянулся всё лето, то по-другому всё бы повернулось. Но… повезло.

Он полюбовался на спальню. Ещё бы на пол ковёр… и Женя как-то о лампе говорила, ночнике. Если его на трюмо поставить, чтоб коридоры освещал… здоровско будет. Что ж… это тоже после праздников. И стол на кухню он заказывал… но это потом.

– Эркин, – в спальню вбежала Женя, – знаешь, что я придумала?

– Что? – с готовностью обернулся к ней Эркин.

– Сейчас узнаешь, – Женя метнулась к шкафу, порылась, достала трусики, натянула. – Ну вот, пошли.

Хотя Эркин и не думал сопротивляться, она за руку отвела его на кухню и усадила за стол, уже вытертый и накрытый поверх клеёнки скатертью. На столе лежала одна из подаренных Алисе на Рождество книг. Эркин узнал её по картинке на обложке: девочка и мальчик стоят рядом и держат книгу, а на её обложке опять мальчик и девочка с книгой… дальше было уже неразличимо.

– Вот! – торжественно сказала Женя, садясь рядом с Эркином.

– Ага, – кивнул Эркин и уточнил: – А что это?

– Эркин, – ахнула Женя. – Это же азбука! – и по его лицу поняла, что это слово ему ничего не говорит. Он что, не понимает? – Эркин, ты же хотел научиться читать.

– Да! – у Эркина даже щёки загорелись. – Да, Женя, ты… ты научишь меня?

– Ну да. А это – азбука, учебник.

Эркин кивнул.

– Теперь понял, – и робко погладил блестящую обложку. – Давай, Женя, я готов.

Женя открыла книгу.

– Вот. Это буква «а». Повтори.

– Буква а, – охотно повторил Эркин.

– Нет, просто а.

– А?

– Правильно. А это у.

– У.

– А теперь вместе.

– Это как? – не понял Эркин.

– Ну вот же. Две буквы рядом. Читай подряд.

– Читать? – удивился Эркин. – Женя, я же не умею.

Женя вздохнула.

– Ну, это что?

– А.

– Правильно. А это?

– У.

– Тоже правильно. А вместе? Ну, Эркин, я же пальцем показываю, ну?

– А-а, – Эркин внимательно следил за тонким пальцем Жени под чёрными странными значками. – У-у.

– Хорошо. А вместе?

– А́у?

– Ау́, – поправила его Женя.

– Ау́, – тут же повторил Эркин и задал вопрос, который поверг Женю в полную растерянность. – А что это такое?

– Ну-у, – протянула Женя. – Ну, вот если в лесу потеряются, то так кричат, зовут друг друга, аукают. Вот видишь картинку?

– Понял, – кивнул Эркин и, подумав, убеждённо сказал: – Свистеть удобнее. Дальше слышно. А это что?

– Читай.

– Уу-аа, – протянул Эркин и повторил: – Уа́, так?

– Так, молодец! – и Женя сразу объяснила: – Так младенцы кричат. Видишь, ребёнок в коляске.

– Ага, – кивнул Эркин, – понял. Давай дальше.

Женя перевернула страницу, и Эркин радостно улыбнулся.

– А это я знаю. Эм, да?

– Да. Называется «эм», а когда читают: м-м. Ну, читай.

– Мм-аа-мм-аа, – Эркин уже осмелел и сам вёл пальцем по строке. – Ммааммаа. Мама?

– Правильно! – обрадовалась Женя. – Видишь, как хорошо. Читай дальше.

– Ммуу, му, – прочитал Эркин и посмотрел на Женю. – А это что?

– Так коровы мычат.

Эркин вздохнул. Коров и бычков он много слышал, но «му» они не говорили, это точно. Но спорить не стал. А следующее слово неожиданно оказалось понятным.

– Ум?

– Правильно.

Женя заставила его прочитать напечатанные в конце страницы «столбики» слогов. Ма, му, ам, ум, ау, уа. Эркин так старался, что у него на лбу и скулах выступили капли пота.

Женя встала зажечь огонь под чайником, а Эркин, переводя дыхание, рассматривал картинки. Мама. Так Алиса называет Женю. Мама – это по-английски… mother, нет, наверное, mom, да, так. Где это слово? Он же… читал, да, читал его. Эркин, словно нащупывая буквы, повёл пальцем по странице. Это? И, ощутив, что Женя села рядом, спросил:

– Это… мама?

– Да, – Женя села поудобнее. – Давай дальше. Это буква «эр». Р-р. Понял?

Эркин кивнул.

– Тогда читай.

– Рраа, ра?

– Да, правильно. Ты не спрашивай меня, читай. Я скажу, когда ошибёшься. Давай.

– Ра… р…уу… ру… ар… ур… ра… ма… рама? – обрадовался Эркин знакомому слову. Ну да, и рядом нарисована оконная рама. А это… – Ма… ра… мара. А это что?

– Это имя. Видишь, девочка нарисована, её так зовут. Мара.

– На Марию похоже, – улыбнулся Эркин.

Засмеялась и Женя.

– Да, правда. Ну, давай дальше.

Эркин перевернул страницу.

– Это ша. Ш-ш-ш.

– Ш-ш, – повторил Эркин и прижал пальцем строку. – Шу, ша, уш, аш, ша-рр, шар? – и, не дожидаясь ответа Жени, кивнул. – Шар. Шум, Шура. Шура – имя? В лагере так мальчишку звали, помнишь? Сашка и Шурка.

– Помню, – улыбнулась Женя. – И здесь мальчик.

– Ага, вижу. Ма-ша, му-ра… Мура?

– Нет, Мура, это тоже имя.

Лицо Эркина влажно блестело от пота. Он дочитал страницу, уже не спрашивая о значении всех этих непонятных слов. Ша, шу, аш… И догадывался, что это неважно, и устал уже. Женя уже решила, что для первого раза достаточно пяти букв, но сказать об этом не успела.

– Да?! – в кухню явилась в ночной рубашке Алиса. – А в чего вы тут играете? Я тоже хочу.

– Мы не играем, – Женя встала, погладив Эркина по плечу и мимолётно про себя удивившись, что рубашка влажная. – Эркин учится. Давай, переодевайся, будем полдничать. Отдохни, милый.

Женя вывела Алису из кухни, а Эркин закрыл книгу и вытер рукавом лоб. А на обложке под рисунком… буквы. А… у… и ещё а. А остальные он не знает, и всё слово ему не прочитать. Но… но Женя называла книгу азбукой. Может, здесь это и написано? Как говорила Женя? Азбука?

Когда Женя вбежала в кухню и выключила огонь под дребезжащим чайником – и как это Эркин не заметил? – , он обернулся к ней.

– Женя, что здесь написано? Азбука?

– Да, – удивилась Женя. – А что?

– Это какие буквы?

– Это «зе», это «бэ», а это «ка». Аззз-ббу-кка.

– Ага, понял, – кивнул Эркин и решительно открыл книгу.

Он перелистывал страницы, разыскивая новые буквы, а Женя накрывала на стол. Вошла Алиса, залезла на свой стул. Женя мягко, но решительно отобрала у Эркина книгу.

– Тебе надо отдохнуть.

Эркин потряс головой.

– Да, хорошо.

Алиса пила чай, испытующе поглядывая на него поверх чашки.

– Мам, а меня ты научишь? Я тоже хочу читать.

– Научу, – улыбнулась Женя. – Вот поедим, уберём и будем ещё учиться.

Эркин молча пил чай. Он никак не мог понять, что такого произошло с ним. Но… но как же так? Он учится читать, узнал пять букв, может их прочитать. И что, ничего не изменилось? Он всё такой же, прежний? Но… но как же так? Он даже не замечал сначала удивлённых, а потом встревоженных взглядов Жени.

– Эркин, – позвала она его.

Он вздрогнул и поднял на неё глаза.

– Да, Женя. Что-то случилось?

– Нет. Просто… просто ты на себя не похож, – и, видя, что его лицо стало недоумевающим, даже несчастным, перевела разговор. – А это подходил к тебе на площади из твоей бригады? Я его по новоселью помню. Николай, кажется.

– Да, – Эркин улыбнулся, и Женя облегчённо перевела дыхание. – Колька-Моряк. Он… он хороший парень, Женя. Знаешь, – Эркин смущённо нахмурился, – знаешь, он… позвал меня завтра в Старый Город. В полдень, – Эркин замялся: Колька просил не звонить, но не врать же Жене.

Но на его счастье Женя не стала расспрашивать, а даже будто обрадовалась.

– Иди, конечно.

И Эркин облегчённо вздохнул: Женя не сердится, что он в праздник уходит из дома.

После полдника Эркин решительно встал, собирая посуду.

– Я помою.

– Хорошо, – кивнула Женя. – Спасибо, милый.

Он тщательно мыл и расставлял на проволочной сушке чашки и блюдца и слушал за спиной голоса Жени и Алисы. Алису учили читать. Эркин с удовольствием слушал тоненький голосок, старательно выговаривавший эти странные слова: «ау» и «уа». Когда дошли до буквы «эм», Эркин подсел к ним.

– Эрик, а ты это уже знаешь?

Эркин с улыбкой кивнул, а Женя строго сказала:

– Не отвлекайся. Читай здесь.

– Ммы-аа, ма, – Алиса тоже придерживала строку пальцем. – И ещё раз такое же. Два ма, так?

– Как-как? – удивился Эркин.

– Ну, Эрик, один раз ма, и ещё раз. А раз и раз будет два.

– Д-да, – озадаченно согласился Эркин. – А у меня по-другому получалось.

– А как?

Алиса подвинула книгу к нему, и Эркин, нагнувшись над столом и прижав свой палец рядом с Алискиным, прочитал по слогам.

– Ма-ма. Мама.

– Да-а?! – изумилась Алиса. – Мама, так здесь про тебя написано?

Женя отсмеялась и вытерла тыльной стороной ладони глаза.

– Алиса, это чтение, а не счёт. Читай подряд.

– Мам, так здесь про тебя?

– Читай.

– Ма-ма, – прочитала Алиса и удивилась: – Мам, а у меня, как у Эрика, получилось! Мам, а почему так?

– Потому что так написано.

Объяснять Алисе следующие буквы Женя не стала и, когда та старательно прочитала про ум, ам и му, сказала:

– Вы у меня молодцы. Алиса, пойдёшь в коридор?

– Ага, – сразу спрыгнула со стула Алиса. – А книгу к книгам, да?

– Правильно, – кивнула Женя.

Алиса вприпрыжку унесла из кухни азбуку. Женя подошла к Эркину, мягко погладила его по голове. Он, как всегда, ловко поймал и поцеловал её руку.

– Ты устал, Эркин, – Женя ласково улыбнулась. – Пойди отдохни. Поспи до ужина.

Эркин молча покачал головой, по-прежнему прижимая её руку к своему лицу.

– Мам, – позвала из прихожей Алиса, – ты мне ботики застегни.

Эркин тут же отпустил руку Жени и, когда она вышла, встал. Он действительно – непонятно только от чего – устал. И не сон ему сейчас нужен, а потянуться как следует. Он как-то пару раз уже тянулся в большой комнате, но там теперь ёлка, а в маленькой… ну да, шторы-то там есть.

Эркин поправил скатерть на столе и вышел в прихожую, когда Женя уже закрывала за Алисой дверь.

– Женя…

– Да? – быстро обернулась она к нему.

– Женя, – Эркин смущённо замялся. – Я в дальнюю комнату пойду, ну… – он перешёл на английский, – потянусь немного, а то суставы сводит.

– Ну, конечно, Эркин, – удивилась Женя его смущению.

Эркин потоптался, будто хотел что-то сказать, да не решался, и пошёл в дальнюю комнату.

Здесь шторы подбирала Женя в цвет обоев, и, когда он, включив свет, задёрнул их, ему даже понравилось. И совсем не похоже на камеру. Может, он зря упёрся, и в спальне тоже шторы могли быть под стены? Под эти мысли он разделся, сложив джинсы и ковбойку у стены, оставил там же шлёпанцы и встал посреди комнаты. Проверил, не заденет ли руками люстру, и начал комплекс. Не спеша, спокойно. Он так и не спросил у Жени, что такое гимнастика. И томагавк. Ну, с гимнастикой догадаться можно. Да и слышал он это слово раньше, просто не сразу сообразил. А томагавк… это что-то индейское. Женя может и не знать.

Он почувствовал на себе взгляд и сразу понял – Женя. Только она могла так смотреть, гладя взглядом. Эркин медленно повернулся лицом к ней, улыбнулся.

– Я помешала тебе? – улыбнулась Женя.

– Нет, Женя, что ты, – он стоял перед ней, босой, в трусах, туго обтягивающих его бёдра. – Женя, ты… тебе нравится, ну смотреть, как я это делаю?

– Да, – сразу сказала Женя. – У тебя это очень красиво получается.

– Тогда… тогда я сейчас стул принесу, и…

И тут в дверь позвонили. Женя побежала к входной двери, а Эркин кинулся одеваться.

Оказывается, Алиса привела гостей: Тошку и Тоньку с их мамкой. А то они ещё их ёлки не видели. И началась вечерняя праздничная суета, когда хлопают двери, приходят и уходят, не запирая дверей, даже не одеваясь по-уличному, а чего там, коридор же только перебежать, не замёрзнешь…

АлабамаАтлантаОсобняк Говардов

Рождество – семейный праздник. Что бы ни было, как бы ни было, но должно быть нечто неизменное в меняющемся мире. Традиции держат связь времён. Семейные узы…

Спенсер Рей Говард, Старый Говард, презрительно скривил губы. Необходимость соблюдать внешние приличия тяготила всё больше. Нет, раньше это позволяло глядеть на всех с высоты, беззвучно издеваться над идиотами, простодушными простаками, искренне верящими в истинность и правдивость сказанного. Но сейчас… это же самое оборачивалось жгучей насмешкой над ним самим. А этого допустить нельзя. Тебя могут ненавидеть, тебя должны бояться, но смеяться над тобой… этого позволять нельзя, насмешников надлежит карать, жестоко, показательно жестоко всем на страх. Над властью нельзя смеяться! А если ты позволяешь насмешки, значит, власти у тебя нет. Утрата власти страшнее утраты денег. Потому что потерянное в одной неудачной сделке можно компенсировать другой, уже удачной, но потерянную власть вернуть невозможно. А без власти… все сделки станут неудачными. Бывший властитель – покойник. Даже если тело ещё живо. И тишина за дверью уже не почтительная, а мёртвая. Нет, кое-что ещё есть, но это кое-что, крохи. Да, и с ними можно попытаться снова начать восхождение, но это если все забудут, кем ты был раньше. Начать заново на новом месте с новыми подручными и новыми врагами. Сложно, очень сложно, но возможно.

Говард ещё раз пробежал глазами почтительно требовательное письмо. Вернуть аванс и выплатить неустойку. Как же! Обязательно. Как только вы докажете, что именно вы делали заказ на биоматериал, его параметры и… хе-хе, другие тактико-технические характеристики. А ответить за нарушение Пакта Запрета не хотите? И доказать, что именно я имею к вашему заказу какое-то отношение, можете? Тут, слава Богу, успели. Все Центры со всем персоналом, оборудованием и материалом благополучно ликвидированы. А заодно все вспомогательные и дополнительные, все эти Паласы, питомники и лагеря. И с кого требовать? А с русских. Они – победители, они пускай за всё и отвечают.

Злорадно хихикнув, он убрал письмо в папку «без ответа». Сжечь? Зачем? Пусть лежат. Если что, их можно будет предъявить, как косвенные доказательства нарушения Пакта. И отправители тоже это понимают. Потому и пишут столь иносказательно, и не повторяют требований, и не апеллируют к законам и судам. Как говорится: «Прибыли нет, но и убытков нет».

Приведя себя в хорошее настроение, Говард встал из-за стола. Об убытках, реальных и прогнозируемых он подумает потом, подводя, как и привык, дневные итоги. А пока… ничего насущного и неотложного нет. Заведённый и выверенный механизм домашнего хозяйства функционирует и без его участия. Тоже традиционно, как было заведено ещё его собственным дедом. Мужчины Говардов обеспечивают дом, а ведут его женщины. Младшую удалось пристроить к делу, тихой мышкой шебаршится в комнатах, помогая экономке и мажордому. Не командует и командовать не будет, но исполнительна. А вот старшая. Нет, её тоже можно было бы использовать, если бы чертовка не пыталась вести собственную игру. Ни ума, ни внешних данных, ни средств для этого у неё нет, а понимать этого не желает. Всё тащится вслед за мамочкой. Изабелла хоть иногда понимала, где надо даже не остановиться, а слегка притормозить и немного подумать. Скажем – Говард усмехнулся – о странной монограмме на дверце своего разграбленного сейфа даже не заикнулась, хотя не увидеть и не понять не могла. Хватило ума. А вот в Хэллоуин сглупила. И поплатилась за это. Так туда и дорога. Как безвинная – хе-хе – жертва она гораздо полезнее.

В дверь кабинета поскреблись.

– Ну? – недовольно бросил Говард.

– Дедушка, к тебе пришли, – приоткрыла дверь Мирабелла.

И тут же отпрянула, вернее, её оттолкнул, входя, человек, при виде которого Говард приподнял бровь, выражая неодобрительное удивление.

– Да, это я, – кивнул гость. – Не ждал? А зря.

Говард кивнул, приказывая Мирабелле закрыть дверь. Такие намёки и знаки она уже научилась понимать и выполняла беспрекословно.

Гость оглядел кабинет и, усмехнувшись, показал на тёмный квадрат на стене.

– Настолько припекло, что сдал на аукцион? – и насмешливо одобрил: – Разумно.

– Зачем ты приехал? – разжал губы Говард.

– Называй меня Неуловимым Джо, – гость хохотнул, намекая на старинный анекдот. – Надеялся, что я у русских? Как видишь, нет. И почему бы мне не навестить старого приятеля и, – мерзко подмигнул, – подельника. Так, кажется, говорят твои новые… как ты их называешь?

– Зачем ты приехал? – повторил Говард.

– Я же сказал, – удивился гость. – Повидаться с тобой, кое-что вспомнить, освежить, так сказать, в памяти, обсудить, даже договориться, – он выразительно покосился на старинный кабинетный бар тёмного дерева. – Или, – его улыбка стала вкрадчивой, – ты не хочешь договариваться?

– За выпивкой не договариваются, – сухо ответил Говард, указывая на кресла у стола.

– Дело прежде всего, – согласился гость, усаживаясь. – Итак Спенсер, что ты можешь мне предложить?

– За что… Джо? – очень искренне удивился Говард, устраиваясь напротив.

– За молчание, разумеется. Всё остальное за отдельную плату.

– А почему я должен тебе платить?

– Не должен, Спенни, а хочешь. Ты просто жаждешь купить моё молчание. Ведь других причин молчать у меня нет.

Говард кивнул.

– Но ты уверен, что тебя захотят слушать?

– Ещё бы! Ты тоже в этом уверен.

– Нет, пока я не знаю, как ты выскочил.

– Надо быть исключённым из Клуба за неуплату членских взносов, – хохотнул Джо. – Привилегия бесплатного членства иногда мешает. Многие на этом погорели.

– Русские взяли архив Клуба, это точно?

– Действующие списки точно, – стал серьёзным гость, – а вот архив… Многое распылили по региональным отделениям, некоторые ещё в заваруху сгорели, так что… тут много неясностей.

– И твоя неуловимость под вопросом, – позволил себе улыбнуться Говард.

– Как у любого, – поддержал его Джо.

– Если молчание должно быть взаимным, – стал рассуждать Говард, – то почему платить должен только я?

– Потому что ты молчишь только о прошлом, а я молчу дважды. О прошлом и настоящем. С тебя больше.

– О моём настоящем ты не знаешь, и знать не можешь, – сухо сказал Говард.

Джо с удовольствием расхохотался.

– Ну, так я – известная свинья.

Говард нахмурился, мгновенно вспомнив старинное изречение: «Что знают двое, знает и свинья». Да, знают многие, но каждый о немногом, и если этот… Джо собрал хотя бы треть, то остальное легко домыслит сам. А это уже нежелательно и весьма. Придётся договариваться. Или… использовать? Нет, легко отожмёт, оставить партнёру труды, а себе забрать результаты – это всегда умел, виртуозно, надо признать, работал.

– У меня нет денег.

Джо присвистнул, изображая изумление.

– Вот как? И ты в этом так легко признаёшься? Но, Спенни, ты никогда не говорил правды. И значит, на самом деле… Но это не слишком важно. А вот зачем ты мне это сказал? – гость подмигнул. – Вот это надо обдумать. Не почему, Спенни, а зачем.

Говард пожал плечами.

– Думай. Твои размышления мне неинтересны. Мы оба молчим. Тебя это устраивает?

– Я уже сказал: нет. Прибавь к своему молчанию кое-что посущественнее. Можно и не деньгами. А, скажем, – ухмылка Джо стала угрожающей, а голос серьёзным, – из плодов ночного сбора урожая. Я отдал тогда Нэтти свой лучший десяток. И он положил их всех. И прошёлся по имениям моих людей. И это тоже к твоему долгу. Я не прошу лишнего, я требую своего.

– У тебя в этом деле не было доли.

– Не было, так будет.

– Нет, – отрезал Говард.

Обычно на этом всё заканчивалось. Затем произносилась фраза о неприемлемой ситуации, из-за портьер выходили двое или трое… Но сейчас за портьерами пусто. И некого вызвать звонком. И понимая это, гость даже не потрудился изобразить страх. Более того:

– Ну, Спенсер. Что дальше?

– Уходи.

– Уйду, – согласился Джо. – В отличие от тебя, мне есть куда идти. Не предавай, Спенсер, и не предаваем будешь.

Он легко оттолкнулся от подлокотников и встал, сверху вниз посмотрел на Говарда, усмехнулся.

– И в память былой дружбы дружеский совет. Твоя внучка слишком активно лезет в штаны ко всем подряд. Объясни ей, что всё надо делать разумно и, обязательно просчитывая последствия. Такая неразборчивость и назойливость отпугивает серьёзных клиентов.

И вышел, не прощаясь. За дверью неразборчиво пискнула Мирабелла, и прозвучал уверенный голос гостя.

– Благодарю, детка, но я знаю дорогу. Привет сестричке.

Оставшись один, Говард пересел на своё рабочее место и дал себе волю. Сжал кулаки и ударил ими по столу перед собой. Мерзавец, сволочь, как это русские его упустили?! Но ничего. Не в первый раз начинать с нуля. И если удастся операция с этим подонком Найфом, то… то будут и деньги, и страх. «Ансамбль»? Поползёт, и будет служить как… как служили все. А получиться должно. Да, сложно, в определённой степени, головоломно. Но тем труднее отследить и помешать. И медленно. Что правильно. Резкое движение вспугивает дичь, а медленное приближение позволяет застать её врасплох. И наглый мальчишка, посмевший взять себе псевдонимом, вернее – Говард усмехнулся с презрительной ненавистью – кликухой имя личного врага Говардов, будет уничтожен первым. Кто он там на самом деле – Смит или Джонс – неважно. Посмел назваться Бредли, ну, так и получи… как Бредли. А его деньги дадут возможность прибрать к рукам весь Ансамбль.

Говард разжал наконец побелевшие от напряжения кулаки, погладил, успокаиваясь, полированную столешницу. Да, эта последняя, задуманная и начатая ещё до Капитуляции комбинация станет его первой в новом мире. И хорошо, что так мало осталось из прежнего, никто не путается под ногами. А когда Ансамбль будет подчинён, Джо перестанет быть Неуловимым, во всех смыслах. Он ещё раз мысленно прошёлся по уже отработанным стадиям всей комбинации. Пока без сбоев. И каждый был уверен, что работает только на себя. Пускай. Нужна не слава, а результат.