Драконий берег

Она даже жевать прекратила, довольная тем, что смогла произнести слово, столь непростое.

– И всегда были, сколько себя помню. Старший-то Эшби, не нынешний, а тот, который его папенька, тот по городу гулять любил. Костюмчик нацепит, рубашечку белую, тросточку возьмет. Машина у него была знатная. Из-за океана везли, да… верно, в гараже где-то стоит, не слышала, чтоб ее продавали. А встретит кого, раскланивается. О делах спрашивает… до баб, правда, охоч был. Но не так завалить, а ухаживал, цветы слал… наши-то и довольные. Не мужики, бабы, конечно… мамка моя сказывала, что и его папаша… жену, правда, не отсюда взял. Привез. Красивую, да… правда, тут ей не больно-то понравилось. Небось думала, что станет во Фриско жить или еще где, но не в нашей глуши. Тут и койоты от тоски дохнут, что уж про красивую женщину говорить? Вот она сына выродила, и все, только ее и видели…

– Это ведь давно было?

– Давно. Только ты не спеши. Такие, как Эшби, они прошлым живут. И он свою маменьку не простил. Сказывали, что она после объявилась, как деньжата закончились. То ли любовник ее бросил, то ли что-то там другое не заладилось, да скандал был… только он ее не простил. Мол, я тебе был не нужен, стало быть, и ты мне не нужна.

Этого Томас не знал. Он вообще не представлял старого Эшби молодым.

Вернулся мальчишка с пакетом еды и парой бутылок дешевого виски.

– Будешь? – миссис Гольстром вытащила из-под стола замызганные стаканы.

– Лучше чаю. Если можно.

– А коль нельзя, будешь сидеть и глазами лыпать? Хватит уже играть в этого… ристократа. Эй, сделай ему чайку, да покрепче! И сдача где? Ишь, дьяволово семя…

А вот гамбургер был горячим и сочным, щедро заправленным горчицей и соусом. Он исходил жиром, и Томасу пришлось наклониться, чтоб жир этот не испачкал костюм.

– Вот. А Эшби, он бы салфеточку постелил.

– А здесь есть салфеточки?

– Еще чего не хватало! Я с полотенцами умаялась. Если б ты знал, как их ухайдакивают студенты… что они с ними делают? Задницу подтирают, что ли?

Это предположение было произнесено тем задумчивым тоном, который заставил Томаса насторожиться. И заодно сделать мысленную заметку – полотенца не трогать.

Ну их. А то, может, и вправду…

– Так вот, смех смехом, а с ним та же история приключилась. Почти та же… жену он взял не здесь, хотя многие не отказались бы. Сам понимаешь, Эшби – это Эшби…

Столп местного общества и гарант того, что земля останется землею, небо небом, а драконы драконами. При воспоминании о них Томаса слегка передернуло.

Он и не думал, что они настолько… подавляющи?

Огромные когтистые твари.

Ужасные. И завораживающие какой-то нечеловеческой красотой.

– Уехал учиться. Они завсегда уезжают, и не в Тампеску. Эшби требуют самого лучшего, да…

И надо будет выяснить, где учился Вихо. Впрочем, он вряд ли уехал дальше Тампески. Дружба дружбой, а деньги деньгами. Сомнительно, чтобы старик Эшби стал бы тратиться на этого раздолбая.

– …А вернулся уже с невестой. Такая, знаешь…

– Аристократка?

Каплю соуса Томас поймал пальцем и, плюнув на все правила хорошего тона, палец облизал, к немалой радости миссис Гольстром.

Да, он точно не аристократ.

– Во-во… твоя правда… тоже… одевалась так, что наши кумушки на дерьмо изошлись. Навроде все простенькое, только сидит, что твои кружева. В Тампеску ездила, да. Кстати, школу она открыла. Раньше-то как? Кто умел читать, тот своих и учил. Была родня в Тампеске? Туда и отправляли. Еще патер О’Нил, если помнишь его?

– Помню.

Строгий суровый пастор, который на всех взирал так, будто насквозь видел. В присутствии невысокого этого человека даже отец терялся, становился будто бы меньше и незначительней. Оттого и не любил в церковь заглядывать, разве совсем уж по большим праздникам, когда не идти становилось невозможно.

– Вот… он еще учил, но в годах был, да и терпения ему Господь недодал, что правда, то правда. А вот миссис Эшби школу затеяла. Домик купила. Ремонт сделала. Не сама, конечно, пригласила… наши-то не больно-то обрадовались, решили, что затея дурная. Кое-кто и вовсе отказался детей отпускать. Но тут Эшби и шериф… отец нынешнего, да… приятельствовали они крепко. Так вот, созвал всех. Думали, пугать станет, наши-то иного языка не понимают, а он и давай объяснять, что, мол, без школы ныне человеку никак. Что коль они добра детям желают, то и думать должны, как эти дети дальше жить будут. Станут ли они песок ковырять или, может, в люди выйдут. Поступят в колледж или, чего уж тут, в университет… наши не больно поверили, конечно. Где Долькрик, а где университет? А тут уж Эшби встал. Сказал, что лучшим ученикам стипендию положит. Мол, его предки город строили, ему и отвечать. А перед этим еще и институт объявился. Да… – она кивнула, соглашаясь с собственными воспоминаниями. – Приехали. Наши и поглядели на умников. Ходят в костюмчиках, все из себя. Дома им поставили. Техники туда нагнали такой, которую наши в глаза не видели. Они и рабочих своих привезли, потому как наши только и способны, что дерьмом драконьим торговать. Но и дерьма прикупили. Для этих… как их…

– Анализов?

– Точно. Но в головешках завертелось. Кому неохота, чтоб твой дитенок в люди вышел? Чтоб вот так, в костюмчике, другими командовал. Так что школа пришла… и мисс Уильямс выписали.

– А она разве…

– Не, не местная. – Миссис Гольстром приложилась к бутылке и фыркнула: – Гадость… не, не мисс Уильямс. Баба годная, хоть и с гонором… не захотела в любовницах ходить, решила, что старой девой лучше. Может, оно и так, да…

– В каких…

Миссис Гольстром отмахнулась и вытащила второй бургер, от которого откусила солидных размеров кусок. Его она проглотила, почти не пережевав. И запила из бутылки.

– Когда… с Эшби несчастье приключилось… так вот, все думали, что он во вдовцах ненадолго…

– Погодите. Какое несчастье?

– А… точно… ты ж сам… ты с Ником одного году будешь? Или около того? Так вот, она Ника родила, это да… Эшби всему городу выпивку выставил. А потом года не прошло, как головой повредилась.

– В каком смысле?

Странно, что Томас не помнит этой истории. Вернее, он, конечно, был младенцем, когда она приключилась, но в маленьких городках прошлое рядом.

Матушка любила обсуждать соседей. И почему ни разу не затронула Эшби? Или… они для местных табу?

– В обыкновенном… не буду врать, точно не знаю, чего с нею не так, но в дурку спровадил. Думали, разведется, а он нет, мол, неможно, не по совести и предки не одобрят. Эх, несчастливые они. Богатые, а несчастливые…

И это само по себе кажется подозрительным.

– Тут много всякого болтали, – миссис Гольстром оторвалась от воспоминаний. Грязные пальцы она вытерла о кружевной воротник платья, икнула и приложилась к бутылке. – Народ горазд выдумывать, да только правды никто не скажет. Даже если клясться станут, что наичистейшая, не верь. Чего там было на самом деле, может, только старик и знал. А что до учительки, так она аккурат в его вкусе была. Тощенькая. Аккуратненькая. Леди. И сыну мать опять же. Он в школу заглядывать стал. Она пошла в медсестры. Пункт помощи открыли, при школе, да… вот наши и ждали, когда о помолвке объявят. Да не случилось. Встречаться встречались… то ли он побоялся, что и с нею чего приключится, если фамилию примет. То ли за сына? Она-то мальчика привечала, да всем известно, пока у бабы своих детей нет, то и чужие родными мнятся. А появись у нее кто? Нужен стал бы ей наследничек? Эшби ж свою кровь берегли… как бы там ни было, он до самой смерти к ней заглядывал. И Ник теперь вот тоже. Небось роднее матери…

Что ж, мисс Уильямс Томас и сам навестить планировал. Выходит, правильно. Будет о чем поговорить.

– А с Ником что?

– А что с Ником? Уехал учиться, после вернулся… Эшби-то уже немолод был. Женился он поздно, как и его отец. Будто… и вправду драконы прокляли.

– Что?

Миссис Гольстром поскребла щеку. Кожа у нее была неровной, в рытвинах и оспинах, а ногти обрели характерную желтизну.

– Так… старик-то… давно еще, когда тут ничего, кроме драконов, не было… магом был, сильным магом, да… поговаривают. Он спеленал драконицу и похоронил живьем… жертва, стало быть…

В магии Томас смыслил ровно столько, сколько вместилось в обязательный курс основ магии, естественно, теоретический.

Бюро со всяким сталкивается, да.

– А дракон его проклял. Мол, пока драконьи кости под домом в прах не обратятся, будет род жить, только счастья не видеть… красиво, черт побери.

Она вздохнула тяжко, должно быть сетуя, что собственная ее жизнь слишком ничтожна, чтобы в ней нашлось место проклятию, тем паче родовому.

Какое родовое, когда и рода-то нет? Одна она.

– Потому и выходит, что жениться они женятся, а все несчастливо. И до последнего держатся. Ник-то поспешил… влюбился. В Зои. Помнишь Зои? Фильчер? Та, которая Луи Фильчера дочь?

– Помню, – соврал Томас.

– Ага… как же… она ж тебя моложе будет годков на пять. Ты как уехал, она совсем соплюхой бегала, а потом ничего, заневестилась. Такая раскрасавица, что прям страх берет… тоже уехала. Учиться. Не знаю уже, на кого там училась, да только вернулась, почитай, сразу после Ника. Сперва сидела, из дому носу не казала. Наши-то разошлись, насочиняли всякого, им бы только языки потрепать. Но мамашка ейная скоро всем укорот дала. Папашка-то у Зои тихий, а вот мамаша еще та стервь. Стала дочку то в церковь водить, то по городу. Потом и с Ником свела. Теперь локти кусает. Небось знать бы наперед, чем оно обернется… так ведь и знала, чай, местная. Только не поверила в проклятие-то.

Ее речь, плавная и спокойная, убаюкивала.

А Томас пытался понять, имеет ли отношение к делу проклятие Эшби? И существует ли оно вовсе? Или является плодом воображения, благо воображение у местных все ж есть, было бы чему зацепиться.

Совпадения? И не такие случаются. Но…

Старик Эшби был врачом. А Ник? Ему, как и Томасу, около тридцати пяти, может, чуть больше. И стало быть, мог? Вполне.

Он доктор, единственный в округе. И пациентов у него по всем городкам хватает. Веская причина не сидеть на месте. А если где и задержится, то никто не обратит внимания.

Томас мотнул головой.

Нет. Этак на любого доказательства найти можно.

Хирург. И операции совершать приходится, потому как до той же Тампески попробуй доберись. Он и кости пилить умеет, и раны зашивать…

Как и половина местных, кто охотой пробавляется.

Не то чтобы Ник был так уж симпатичен, скорее напротив, но Томас прекрасно понимал, чем чревата предвзятость.

– Так что у них приключилось?

– Долгехонько они кругами ходили. Ник-то после батюшкиной смерти испереживался весь. Сам не свой был… вот и утешили. Много ли мужику надо? А свадьба красивая была. Наряд из Нью-Йорка выписали… тысячу отдали. Деньги им девать некуда. Да будь у меня тысяча…

Она ушла бы на виски и гамбургеры.

– Оркестр привезли. Город украсили почитай весь. Церковь в цветах. На вертолете притащили… совсем голову потерял, да… Зои, конечно, раскрасавица. И держалась так гордо. Как же, теперь она Эшби… подружки небось совсем на зависть изошли. Жили… не знаю, как они жили. Мне небось не докладывались. Он ей машину прикупил, розовый кадиллак. Разъезжала по городу… с ним и с дружком его…

– Которым?

– А то у Эшби приятелей много. Вихо, засранец. Появился аккурат перед свадьбой. Тоже хвост распушил. Наши вон поговаривать стали, что, глядишь, свадьбы и не случится, а эти двое расплюются до конца дней. Да только девка-то с головой, скоренько прикинула, что у одного капиталы Эшби, а у другого – дыра в кармане, а в ней вошь на аркане. Да… нет, так оно чин чином… Вихо свидетелем стал. И поздравлял… и после, конечно, слушок пополз, что с Зои они-таки договориться сумели ладком, но врать не стану, слухи у нас частенько ходят, а сколько в них правды – кто знает?

С Ником однозначно придется говорить. И вряд ли он будет рад этой встрече.

…Полный неповоротливый мальчишка в очках, которые вечно съезжали. Он поправлял эти очки, а без них близоруко щурился. Вздыхал.

Потел в своих наглаженных рубашечках.

И сжимался, стоило кому подойти близко. Он молча и терпеливо сносил затрещины, лишь улыбался этак виновато, чем доводил до бешенства.

В тот раз его подловили по дороге. Частенько за Ником приезжала экономка или старик Эшби, но случались дни, когда тот и сам добирался. Тут же всего ничего, с полмили вверх, к холмам. Вот за городом и подловили.

– Эй, жирдяй, куда спешишь?

Рубашонка запылилась, как и пиджак. По лицу Ника катился пот, и сам он выглядел до того несчастным, что просто смех.

Томас и рассмеялся. Ткнул пальцем:

– Ты поглянь на него! От него воняет, как от свиньи…

И Джер, старый приятель, подхватил:

– Свинья и есть!

Кто-то из мальчишек помладше, живо признавших за Томасом право верховодить, захихикал. Стая окружила Ника. Они и сами не понимали, что происходит.

Они хотели пошутить. Немного.

Ткнуть толстяка пальцем в бок, поглядеть, как тот согнется. Может, подножку поставить. Или пихнуть так, чтоб на задницу плюхнулся. Кому в голову пришло схватить сухую коровью лепешку, Томас не помнил. Но дерьмо полетело в Ника.

А тот не стал отмахиваться.

Он сидел на земле, и плечи его мелко вздрагивали, а из носа ползла красная нить крови. И вид ее привел стаю в неистовство. Все вдруг словно с ума сошли.

И он сошел.

– Что вы творите?! – этот голос заставил мальчишек броситься прочь, рассыпаться, притворяясь, что они не вместе, они просто так… – А ну пошли вон!

Томас потом узнал, что заметил их старик Дерринжер. Он и помог Нику подняться, отвел к дому. А потом… потом в школу пришел Эшби. И имел беседу с мисс Уильямс.

И не только с ней.

Задница заболела. И спина тоже. Отец лупил не глядя… и тогда в какой-то момент Томасу показалось, что его убьют. Вот просто так, в запале. Он потерял сознание от страха, а очнувшись, понял, что не способен шевелиться.

Он слышал, как отец что-то говорит матери, но различил лишь:

– Скажи своему ублюдку… Эшби.

И понял, что во всем виноват Ник. Тогда Томаса затопила обида. Все это было… несправедливо! Нечестно. Неправильно! Ник… подумаешь, слегка измазали одежонку, так нехрен выделяться. Приходит… вечно… урод полный! Правильно Берт говорит, таких учить надо, чтоб неповадно было.

Если бы Томас мог, он бы… он сам не знал, что бы сделал.

На его счастье, он в постели пару недель провалялся, а потом и ходил-то медленно. Все тело болело, даже зубы…

Глава 10

– Забрюхатела-то она скоренько, года не прошло небось, поспешила. Так-то оно понятно, вдруг да Ник передумает? Сейчас-то развестись, что жопу почесать, а с дитем, оно всяк надежней, – миссис Гольстром и почесала массивный свой зад. – Ник и прежде-то от нее не отходил, а тут и вовсе блажить стал. Отправил в Тампеску на месяц, вроде как там клиника, наблюдать будут. А чего наблюдать? Когда баба крепкая, сама справится, а если чего не так, то хоть изнаблюдайся, ничего не сделаешь.

Бутылка с виски почти опустела.

– Ездил туда. Поговаривали, вовсе останется, но не тут-то было. Девице чегой-то там не глянулось, вот она и потребовала домой вернуть. Мол, чего ей в Тампеске делать? Каталоги вот привезла, чтоб приданое младенчику заказать. Наши-то ее упреждали, неможно до родов-то, но разве ж послушает? Нынешние бабы себя самыми умными мнят. Ага… вот и она… выписывала, а Ник и рад был, деньги у Эшби имеются…

– Откуда?

К слову, интересный вопрос, над которым никто в городе не задумывался. А ведь и вправду: откуда? Эшби владели землей. И старым особняком, безусловно роскошным по сравнению с иными домами, но сам по себе особняк дохода не приносил.

А капиталы имелись.

На школу вот шли. На благотворительность. Да и образ жизни Эшби вели не то чтобы разгульный, скорее чувствовалась их привычка к хорошим вещам.

– Кто ж это знает. Ты это у Ника спроси.

Спросит.

И запрос подаст, потому как… непонятно все. И странно, что это непонимание вылезло лишь теперь. Почему Эшби вообще позволил сыну и наследнику ходить в деревенскую школу? Почему учителя не нанял? Денег не хватило? Не нашел? Не смешно. Та же мисс Уильямс вполне могла давать частные уроки.

Тогда зачем?

И ведь даже после той истории не забрал, хотя Ник наверняка не отказался бы…

– Так вот, об чем это я? А… приехала… а в Тампеску раз в месяц ее отвозил. Сам-то он тоже по бабьим делам умел, тут же, кроме него, только пара повитух, да и те…

Работают без лицензии.

– Его наши любят. Ласковый он. Внимательный. За ручку держит, утешает… я-то сама пустая, а бабы говорят, что с ним и родится легче. Не лез бы ты к нему, мальчик. Не поймут наши.

Это точно, не поймут.

Эшби для города даже не символ, нечто гораздо-гораздо большее.

– И Зои с ним спокойна была. Мамку к себе забрала, а вот прислугу всю распустила. И правильно. Сама-то раскоровела перед родами, ни к чему, чтоб перед мужем сикухи задами крутили. Родила тоже легко… Эшби загодя какого-то доктора привез, медсестер пару, чтоб уж точно. Уговаривал в Тампеску поехать, но тут Зои рогом уперлась. Ну да родить родила…

Мисс Гольстром замолчала.

Она покачивалась на табурете, глядя перед собой, и лишь кривые пальцы ее шевелились, будто дергала она за невидимые нити.

– Рады все были… Ник и тот… назвал сына Александром… и все бы ладно, да нехороший этот год выдался. Нехороший… точно прокляли… как есть прокляли.

Она закивала, мелко и часто, спеша согласиться с этой очевидной, по ее мнению, мыслью.

– А потом Зои упала… мамка ее аккурат поехала в Тампеску. Племянница ейная замуж выходила, а перед свадьбой всегда руки лишние пригодятся. Ник-то нянек привез, только, стоило мамке за дверь, Зои их и выгнала, всех до одной. Мол, сама с дитем будет. Ник бы, может, когда б тут был… одно с другим… Вихо в пустыне заблудился.

Томас подобрался.

– Дурень… всегда дурнем был… вечно девок возил закаты смотреть… оно-то и ладно, дело молодое, хотя пора было бы остепениться. Ну да… в тот день небо ясным было, тут многие скажут, но драконы не летали. А это верная примета. Если драконы не летают, быть буре.

Томас кивнул.

Помнил он и такое. И отца, который ворчал, что день испоганен. Он на охоту собрался, а тут небо ясное и драконы не летают.

Колодец закрывать надо.

Скотину загонять.

И у матери дел множество, потому как белье развесила, а уже собирать. А Берт опять смылся и до вечера не объявится точно. Значит, Томасу в одиночку воду таскать придется.

– Поехать поехал… и вроде не один. Уна говорила, что накануне точно с девкой был, да… стало быть, в пустыню поперся романтику искать. А буря рано налетела.

И молчание.

Она прикрыла глаза, и казалось, еще немного – и старуха заснет, прямо так, на стуле, сгорбившись, согнувшись в неудобной позе.

– Ник как услышал, первым полетел искать. Он все ж места знал…

Как знал и привычки старого приятеля. И мог бы подобраться на расстояние удара. Или не удара? Чем парня отключили? Он ведь высокий, выше обычного человека. И куда сильнее. Чистокровные айоха бизона на плечах унести способны.

Проклятие.

– И две недели по пустыне мотался как проклятый, а женушка его, стало быть, с дитем… нет, там не совсем чтоб одна. Кухарка при доме было. И Клайв опять же.

– Клайв?

– Ты его помнить должен, матушка его экономкой в доме служила, потом и его к делу приставила. Даром что дурачок, зато аккуратный. Старик Клайва, как матушка его преставилась, на службу взял. Ник тоже оставил. Дом-то огроменный, поди, пригляд нужен. Руки у Клайва откудова надо растут, да… только руки – одно, а голова не всем дадена… дом-то он охранял, но и только. А что там случилось, поди-ка пойми.

Она вновь испустила тяжкий вздох.

– Может, примерещилось чего ей. Может, не знаю, водички захотелось… Ник ее нашел. Аккурат домой вернулся… он машину дружка своего отыскал. Не только машину… там рядом и человека… его, правда, поели крепко. Стервятники, они же ждать неприученные.

Эксгумацию проведут, тут и гадать нечего, поскольку если был труп, то нужно понять чей. И как этот труп оказался рядом с машиной Вихо.

И почему одежда…

Хотя тут понятно. От одежды там немного осталось. Что стервятники подрали, до мяса добираясь, что лисы пустынные, что прочая мелочь. А носят тут одно и то же, поди-ка пойми, что за ошметки кровью пропитались.

– Обувь в машине нашли, вроде как Вихо. Документы там же. Наши и решили. Ник-то верить не хотел. Он и домой вернулся, чтоб отдохнуть слегка, а там дальше пойти. Но… не вышло. Зои нашел. И не только ее… – миссис Гольстром сползла с табурета, закряхтела, уперлась ладонями в спину. – Ох, грехи мои тяжкие… она вниз с дитём поперлась. После уж сказали, что она вовсе его с рук не спускала… не ела, не спала… вот и вышло… голова закружилась, и все… сама разбилась.

– А ребенок?

– Он же ж мелкий, придавила насмерть.

Ника стало жаль.

Того неловкого паренька, который смотрел так, будто заранее признавал себя виновным во всем, что происходит вокруг.

– Ее мамаша кричала, что это все Ник виноватый, что он недоглядел, что дружок ему важнее жены был, да только… наши все знают, что это с горя. Небось он-то все сделал. Няньки были, и сиделка, и служанки. Зои их выставила. Сама. И вниз сама поперлась посреди ночи. И дитё прихватила. На кой, спрашивается?

И вправду. На кой?

Что это? Послеродовое безумие, которое приключается со всеми, или часть чьего-то плана?

– И… как оно?

Осторожный вопрос. Но его ждут, и Томас соответствует чужим ожиданиям.

– Так… младенчик-то все. Много ль ему надо? Похоронили его тут же. А Зои в Тампеску отправили, Ник вертолет вызвал. И там, почитай, мало что больницу не прикупил, да только и деньги не все могут.

– Она ничего не сказала?

– Так… чтоб могла говорить, так сказала б. А то ж бревно бревном. Другой кто давно бы уже родителям отправил. А Ник, он ведь Эшби, – это миссис Гольстром произнесла с немалой гордостью, будто бы имелась некая тайная заслуга в том, чтоб быть Эшби. – Как выписали, так сиделок нанял. Привез из Тампески, они теперь при доме живут неотлучно, по сменам работают. Сколько им платит? Немало, видать… матушка Зои за ними приглядывает. Теперь. Сперва-то дочку себе забрать все хотела, да поняла, что не вытянет. Ее ж там и кормить с ложечки, и ворочать, и эти… как его… массажи, вот. А еще Ник ее то и дело возит – то в Тампеску, то еще куда… вроде как санатории.

Интересно.

И странно? Или нет? Томас отвернулся к стене, по которой медленно полз таракан. Крупный, черный, с длинными усами, он замер ненадолго, чтобы исчезнуть в ближайшей щели. Надо думать, был он не единственным постояльцем мотеля.

– Так что… вот оно как…

А с Ником встретиться определенно надо. Если он нашел машину, то… может, что-то видел?

Или нашел, поскольку точно знал, что искать?

В окнах дома горел свет.

Я выбралась из машины. А нож сам собой скользнул в руку, впрочем, тотчас исчез в рукаве: не заметить розовый «купер» матушки было невозможно.

Интересно, какого черта…

Пахло свежим хлебом.

– Дорогая, – матушка поправила цветастое покрывало, – ты слишком много работаешь.

– Привет.

– Добрый вечер, – она разглаживала несуществующие складочки и выглядела до отвращения заботливой. – Иди мой руки, давно пора ужинать. Я взяла на себя труд заехать…

Руки я мыла, пытаясь понять, что же ей на самом деле надо.

А ведь надо, иначе не пришла бы.

И эта уборка… я бы и сама справилась. Когда-нибудь. Паутина в углах, если подумать, мне вовсе не мешала.

– …Я слышала, тебя повысили?

– Да.

– Садись, – она подала миску с горячей кашей и хлеб.

А я… я взяла.

И почему-то подумалось, что так она встречала отца, когда тот еще работал. А после подавала еду Вихо. Мое же место было на кухне.

Матушка устроилась напротив, подперев щеку ладонью. И узкие глаза ее стали еще уже, а на губах застыла улыбка.

– Что тебе нужно? – я едва не подавилась этой треклятой кашей.

– Дорогая?

– Не стоит, мама. Ты… сколько лет ты сюда не заглядывала? И не заглядывала бы еще столько же, если бы не нужда. Вот мне и интересно, что тебе на самом деле понадобилось? Настолько, что ты… – я сунула ложку каши в рот и заставила себя проглотить ее. – Мы никогда не были особо близки.

– Потому что ты этого не желала.

Она встала и вышла, чтобы вернуться с высоким стаканом и молочником. Чистым, мать его, молочником.

– Ты всегда отличалась неженским упрямством. И нежеланием понимать, какая роль отведена нам Господом…

– И это тоже не стоит. – Молоко я любила.

Вот такое, чтобы холодное, просто ледяное. И в высоком стакане, и с хлебом, а тот солью посыпать густо-густо.