Будущую войну выигрывает учитель. Книга первая. Карьера

Не прост наш командир, ох не прост. Ещё час назад местный барин смотрел на него как на мусор, а гляди ко ты, тот уже в его апартаментах, с его же девками в ванне купается. А сам помещик, думаю, в поповском доме ночует, со всей семьёй. Вот унизил, так унизил.

Лежу на сене, обдумываю ситуацию. И тут заговорил Иван, который раненый.

– Господин старший, не выдавайте меня их благородию, я больше не буду! Помилуй, барин, ради Христа прошу!

– Вот видишь, Иван, в какую мощную организацию ты не хочешь вступать. Наш командир имеет самый первый офицерский чин, а вон как, одним щелбаном, твоего бывшего всесильного помещика из собственной усадьбы выгнал. Захочет и вообще в кандалы закуёт (надо же было страху напустить).

– Я хочу-хочу, барин. Я уже понял, что глупый я.

– И мы очень хотим.

Поддакнули остальные рекруты.

– Скажешь, их благородию, что синяки на твоей заднице и на морде лица тебе твой бывший помещик поставил, а вы подтвердите, а я промолчу. Всем отбой. Если услышу ещё хоть звук, будете отжиматься до утра.

И я уснул.

Утром плотно позавтракав, я заявил своим подчинённым.

– Продукты мои личные, да ещё я их пер на себе до вашей дыры, так, что, каждый приём пищи будет стоить вам по пол копейки ( ну ни разу я не альтруист, а очень даже домовитый и хозяйственный) отдадите с первого жалования. А сейчас, ты, седлай офицерского коня, и проследи как за ним ухаживали, если плохо, дай конюху в глаз. Привыкай, ты теперь боец, а не крестьянин.

И Савелий убежал. Вышли во двор, их благородие стоял на крыльце с чашечкой кофе. Рядом крутилась какая-то девка, довольно миловидная, и улыбалась во весь рот. Командир наш не промах, уважаю.

За воротами стоял хозяин имения, под уздцы держал ладного жеребца, и усиленно мне жестикулировал свободной рукой. Я вышел.

– В чём дело?

Спросил я, смотря сквозь него. За ним стояла ещё лошадь, запряжённая в телегу. Телега была чем-то нагружена. Не сильно три – четыре мешка.

– Мне бы с хозяином вашим поговорить.

– Он не хозяин – он командир! Ты хочешь аудиенции?

– Да.

– Сейчас доложу.

И развернувшись, я побежал к крыльцу. За пять шагов перешёл на строевой шаг. Встал по стойке смирно, и громко отчеканил.

– Ваше благородие! разрешите доложить!

Он кивнул головой, сдержано улыбаясь, понял мою игру.

– Местный помещик просит вашей аудиенции!

– Пусть заходит.

Улыбался он уже не скрываясь. Я развернулся, сделал пять шагов строевым шагом и припустил бегом. Подбежав к помещику. Заговорил скороговоркой, делая испуганное лицо (пугать, так до икоты).

– Их благородие вас примут, кофею они испили, настроение у них доброжелательное.

Я протянул руку, играть дак до конца. Не только начальник крут! Но и подчинённые у него не промах. Сообразительный, сразу же сунул мне серебряную монету. Развернувшись, побежал к сараю, построил рекрутов, дал команду к бою, разъяснил, что она означает. И заставил отжиматься. А нефиг рекрутам знать, о чём договариваются высокие стороны. Высокие стороны договорились быстро. Матвей Григорьевич вскочил на жеребца и дал команду выдвигаться.

– Раненый на телегу, быстро! Савелий, тащи мои мешки. Ты.

Я ткнул пальцем в мужика имени которого так и не спросил, – Правишь.

Сам схватил «Росинанта» под уздцы и быстро привязал его за задний борт.

– Бегом, марш.

И мы мелкой рысью погнали. Савелия и безымянного мужика я периодически менял местами. Сам же всё время бежал. Командир поглядывал на меня с одобрением.

Верст через десять сели полдничать, лошадь ведь не человек, ей отдохнуть, попастись, воды попить надо.

У Ивана глаза совсем заплыли, вот я его в телегу и определил. Спадёт опухоль, будет вместе с нами бежать. Подпрапорщик ни чего у меня не спрашивал, но обо всём догадывался. Умница, раз назначил старшим, то и нефиг меня контролировать. После обеда передвигались уже пешком. Ночевали в какой-то деревне. А всю следующую неделю практиковали волчий шаг вестфолдингов, пять километров бегом, и столько же быстрым шагом. Конечно же с перерывом на обед. Вот во время такого перерыва я и подошёл к командиру и полуофициально обратился.

– Ваше благородие, а не могли бы вы рассказать, как ваш батюшка, генерал-аншев! вдруг оказался знаком с Прохором Ивановичем?

Отчего ж не рассказать? Мне батюшка перед самым отъездом эту историю поведал. Было это во время турецкой компании, наши войска тогда Азов осаждали. Турки сделали вылазку большими силами и прорвались к штабу, где и командовал батюшка. В общем бились страшно, отца ранили. А тут полурота Прохора подоспела, командир у них был то ли убит, то ли ранен, вот Прохор и стал командовать, он тогда унтером был. Врубились они в янычар и оказался Прохор рядом с батюшкой, бились плечо к плечу. Батюшка упал, а Прохор, уже будучи сам изранен взвалил его к себе на плечи и побежал в тыл. А его полурота продолжала биться в штыковую. А тут и казаки подоспели. Отца и Прохора на коней и в госпиталь. Янычар тогда много побили, Азов почти сразу после этого сдался, защищать его уже было почти некому. Ну а потом моя матушка уже хлопотала, она у меня фрейлиной при императрице состояла.

А ещё мне велено было, это уже матушкой, посмотреть, как Прохор Иванович хозяйствует, не зря ли она хлопотала, всё-таки он не потомственный дворянин, да и не грамотный … был. И, скажу тебе, Я был приятно удивлён. И сам он не бедствует, и крестьяне у него очень зажиточные. Вон с Отрадным сравни. Крестьяне чуть ли не с голым срамом по селу ходят, досыта никогда не ели. И это считается нормальным. А у вас в селе сахар! ты понимаешь, САХАР !!! есть.

– Ну сами то его мы почти не едим, только производим и в город продаём, мы всё больше на мёд налегаем.

– Вот я и говорю, где-то ржаной кусок – за счастье, а у вас мёд в порядке вещей.

– Ну дак это всё просто, крестьяне у нас в России живут вроде общиной, а какая же это община если вся земля на мелкие наделы поделена. Одни межи. От пятой части до половины, межи занимают. И у одного крестьянина до десяти наделов в разных местах. Он пока с одного до другого надела доберётся – пол дня пройдёт. А работать когда? То же и с покосами. А у нас барин уговорил распахать все межи. Добрую землю засеваем рожью, а плохую льном. А лён на ней растёт хорошо. Опять же в каждом доме механизма-самопряха есть, а то и по две – три, по числу девок. Это мой крёстный их изобрёл, а на самопряхе любая баба али девка вдесятеро больше сделает, чем веретеном. А ещё красильня. Вот и продаём мы не куделю, а готовую крашеную ткань. Отсюда и доход.

– А ты то сам почему в солдаты захотел? мне Прохор Иванович говорил, ты с малолетства тренируешься.

Я пожал плечами.

– Не помню, что было в малолетстве, а сколько себя помню- хотел быть как Прохор Иванович. Герой. И девки его любят.

– Заболтались мы, что-то. Пора в дорогу.

Глава 6. Учебная рота.

Наконец то мы прибыли в полк. Где он находился? Я сказать не могу. Сам не знаю. Вообще, где я прожил всю эту жизнь, в смысле географии, не знаю. Наше село называлось – Глуховское. Городок до нас ближайший – Ново-Никольск. Полк квотируется в Старо- Бельске. Единственный ориентир Санкт-Петербург. Больше знакомых названий поблизости не было. У солдат спрашивать направление и расстояние бесполезно, они сами ничего не знают, как, впрочем, и я тоже. Уклад такой. Как говориться, дальше своего плетня ничего не видел. А у офицеров – чревато, заподозрят, что я сбежать хочу, и для этого направление выпытываю.

Короче география такая, пол лаптя на карте. От Урала до Смоленска, от Новгорода до Рязани. Говорили только, что Петербург близко, всего полторы седмицы пути. А какого пути? Прямого или Российского (сем загибов на версту). Пешего или конного? Хотя если конного на Росинанте (это был вообще-то не Росинант, это вообще была кобыла, но мне показалось, что кличка Росинант ей подходит как нельзя лучше), то пешего получится меньше.

В дороге барин меня спрашивал, чего это я его кобылу Росинантом зову. Вот как ему объяснить про Дон Кихота? Написал её (книгу) Сервантес, или ещё нет. А если написал, издавалась она в России, или нет? В общем попал.

– Да барыня рассказывала историю, про рыцаря в тяжёлых латах, и на старом худом коне. Он, там какие-то подвиги смешные совершал.

Кажися отмазался. В общем, где нахожусь – не знаю, год на дворе 1748, весна, а на троне Елизавета Петровна.

Подъехали к воротам, (кто-то и подошёл) командир сдал нас дежурному, а сам направился в штаб доложиться. Дежурный показал нам направление.

– Там ваши сидят, вы их сразу узнаете. Доложите унтеру о прибытии.

– Савелий в телегу, остальные в колонну по одному, становись! (дежурный хмыкнул) за мной шагом – марш.

И мы потопали, за время перехода я своим подчинённым разъяснил, где правая, где левая нога, они их у же почти не путали, так что шли мы почти как, студенты на сборах военной кафедры, сносно. А вот и наша группа, на вытоптанной полянке сидит, половина в солдатском, половина в «гражданском», точно они. Высмотрел сержанта, скомандовал,

– Группа! На месте …. Стой! Раз два! На право! Смирно!

Подбежал Савелий с телеги. Тоже встал в строй. И я строевым шагом подошёл к сержанту. Руку к козырьку не поднимаю, ибо козырька у меня не было, вообще шапки, как и волос, у меня не было.

– Господин унтер-офицер! Группа рекрутов в количестве четырёх, прибыла для прохождения воинской службы, докладывал рекрут Иван сын Макара.

Надо отдать должное унтеру, во время доклада он стоял по стойке смирно, приложив руку к виску, точно по уставу. А по окончанию скомандовал, вольно. Я продублировал. А что? Я собрался делать военную карьеру, вот и надо сразу себя показывать.

– Ты из семьи военных? Где так докладывать научился?

– Никак нет! Меня барин всему военному научил. (не забываем принять вид лихой и придурковатый, знай наших, этому я тоже обучен) Унтер ухмыльнулся.

– Вот тебе первое задание. Берёшь своих молодцов и бежишь воон туда, там интендантский склад. Получите обмундирование. Лошадь оставьте пока здесь, а кстати кто ей хозяин?

– Хозяин, ей, наш сопровождающий, и Росинант его же. Мы прибыли сюда с подпрапорщиком Беловым, он сразу же в штаб поехал. Разрешите выполнять?

Он кивнул, я отдал команду.

На право, бегом марш.

Затылком почувствовал, как унтер улыбается. Прибежали на склад, там сидел другой унтер, читал какую-то бумагу. Я доложил о том, кто мы и, что мы.

– Вот только, что на вас бумагу принесли, надо же как оперативно. обычно новые рекруты дня по два бумагу ждут. А я сижу и голову ломаю кого же за счёт неё одевать. С вашей роты рекрутов двадцать бумагу со штаба ждут, а тут надо же, вас ещё нет, а документ на вас уже принесли!

Ну и молодец оказался Матвей Григорьевич. Не пустил дело на самотёк, всех построил и посчитал.

Кладовщик закричал.

– Федька, тащи четыре комплекта,

И уже мне, таким сладким голосом.

– Я гляжу у тебя сапоги ещё новые.

– Ну дык всего две недели как купил, специально для армии, не в лаптях же служить.

– А вот в сапогах то тебе служить и не придётся, в сапогах только кавалерия.

– Ну тогда я их своему командиру подарю, вот глядишь мне и будет поблажка.

А ведь это хорошая мысль. Интендант понял – меня просто так не надуешь.

– А давай ты лучше их мне продашь, я тебе сразу гривенник дам, а остальные потом.

Ага отдам, потом, половину, может быть, наверное. Вспомнил я советский фильм. А вот мысль подмазаться к унтеру уже прочно засела в моей голове. Сапоги в наше время стоили не просто дорого, а очень дорого. Иные помещики их друг другу дарили, скажем, на день рождения. И не стеснялись и дарить, и принимать. Даже если они унтеру и не подойдут, он всё равно найдёт как ими воспользоваться. Взятку кому-нибудь даст, тому же кладовщику.

– Нет.

Сказал я

– Я точно решил подарить их своему командиру. А вот у него то вы и сможете их купить, если они вам так понравились!

Интендант скривился. Я подошёл к стене, тут висели плакаты, как должен выглядеть солдат. Вгляделся, а плакаты то напечатанные! Продвинутая часть, видно и правда не далеко от Столицы. Подозвал остальных и разъяснил, что они должны получить. Строго приказал проверить. Потому как если чего не хватит, с жалованья придётся покупать. Ну тут хозяин склада не стал жульничать, выдал всё как положено. И напоследок ещё велел передать моему командиру, чтоб привёл, тех, что второго дня прибыли.

Я поблагодарил интенданта, поклонился в пояс. Он просто делал свою работу, ну и при этом имел свой маленький гешефт.

Вышли со склада, я переобулся, протёр сапоги, портянкой, и мы побежали в расположение полуроты, строем. По прибытии я опять доложил о выполнении приказа. Унтер удивился.

– Ух ты! А ваш то сопровождающий кота за хвост не тянул, и штабных напряг! Повезло вам.

– Ага, очень. И ещё интендант велел передать, что пришла бумага на тех, кто два дня назад прибыли. И вот ещё примите от меня подарок (я протянул сапоги) мне их всё равно лет двадцать нельзя носить,

Унтер крякнул, поглядел в мои «искренне честные глаза» и взял. А что, если бы я отдал их тайно, это была бы взятка, а раз открыто, при всех – это подарок, от всей души.

– Кто ещё не переодетый встать, на склад бегом марш.

А вы переодевайтесь, одёжу свою вон в ту кучу выбросьте. А ты (он ткнул в меня пальцем) свою аккуратно сверни, снесёшь потом Савеличу. Понял кто это?

Я хмыкнул. Догадался, значит, что кладовщик хотел сапоги отжать, ну вот пусть хоть с моего костюма чего нить поимеет. Хотя костюм то был по здешним меркам очень даже приличный, портки глаженные, крашеные в чёрный цвет, рубаха почти белая, сюртук с карманами, на пуговицах, тоже чёрный. Почти как у помещиков.

Думаю, что унтер щас голову ломает, какого я сословия. Вроде должен быть крестьянином, представился то я ведь без фамилии, а одет как барин. И вон сапогами раздариваюсь, а мог бы продать. За те же десять копеек. Не цена, конечно, но податное население и этому радо.

Форма висела мешковато, но ничего иголка нитка есть, подошью. Сложил аккуратно «гражданку», достал из вещмешка сменную одежду, тоже сложил. Оставшиеся продукты роздал товарищам, мешок опустел. Остались только мыльно рыльные принадлежности, (самодельная зубная щётка и самолично же молотый мел, мыло тут я ещё нигде не видел), да пошивочный материал. Отпросился у командира и побежал на склад. На складе была суета, рекруты получали обмундирование. Кладовщик меня заметил и пальцем поманил к себе.

– Ну, что передумал?

– Нет, дядя Савелич, мне командир велел гражданку к вам снести, ибо она не по уставу, и хранить мне её нельзя.

Савелич хмыкнул, пересмотрел одежду, сунул её под стол. Посмотрел на меня, улыбаясь, а я на него преданными глазами. Уверен, что и кладовщик, и унтер найдут куда сбагрить нечаянную халяву. Ну и дай то Бог, всем надо жить, а на казённых харчах – не пошикуешь. На обратном пути я думал, что надо бы напомнить моим рекрутам о нашем договоре про бесплатные обеды, вернее про обеды в долг. То, что им их помещик выделил крупы и сухарей, не отменяет тот факт, что сдабривали мы их моим личным салом, мясом и рыбой. Заартачатся, дам в глаз, всем. Альтруизм хорош при социализме, а сейчас «простота хуже воровства». Не заартачились, признали, что с каждого по семнадцать копеек. Итого у меня пять рублей десять копеек наличными и пятьдесят одна копейка в виде «ценных бумаг» – почти годовое жалованье рядового.

И началась наша учёба, я выступал в роли манекена. Унтер отдавал команду, я выполнял, остальные рекруты повторяли за мной. А сержант ходил между солдатами и раздавал подзатыльники. И это было на много эффективней, как если бы сам сержант и показывал, и проверял, кто и как выполняет. Понятия зеркального отражения тут ещё не знали. Если бы сам сержант стоял к рекрутам лицом и поднимал левую ногу. То весь строй поднимал бы правую, и был бы абсолютно уверен, что поднимает левую. А так поставил меня, перед строем, дал команду и ходи, проверяй, да раздавай тумаки непонятливым.

Учёба шла хорошо, до всех доходило быстро. Занимались только строевой, никаких физзарядок и пробежек. Оружие тоже пока не давали. Надо вначале вбить в солдат ген подчинения, а уже потом вооружать. Через три дня прибежал посыльный из штаба, что-то доложил унтер-офицеру, тот подозвал меня и велел следовать за посыльным. Пришли к штабу, посыльный велел подождать на крыльце, а сам юркнул внутрь. Вышел наш сопровождающий, я доложился. Он велел мне садиться и заговорил.

Я завтра поутру уезжаю в свою часть, про тебя я тут слово замолвил, обещали обратить на тебя внимание.

Не благодари. Лошадь и «росинанта» оставляю на нужды полка, жеребца, конечно, себе забираю. А вот, что я, у тебя хотел узнать! Уж очень мне понравилось, как твой барин хозяйство ведёт. Как вы доход то делите? Если земля у вас вся общая!

– Тут, конечно, посложнее объяснить будет. ААА ЭЭЭ УУУ. Для начала считаем паи, это кто чего в общее дело внёс, больше всего у барина, у него и земельный клин большой, и барщина опять же, которую мужики обязаны отрабатывать, и плуги (у нас землю не сохами, а плугами пашут). А вторая статья заработка, это трудодни. Кто сколько трудодней отработал, тот столько долей и получает, половина урожая идёт на паи, половина на трудодни.

Здоровый крепкий мужик во время пахоты за день труда, зарабатывает полтора трудодня, хлипкий али баба трудодень, а мальцы что помогают половину.

Офицер почесал затылок.

– Хитро, и умно. И помещик не в накладе и крестьяне заинтересованы работать, опять же работают все вместе, лениться и отлынивать не получится. Очень умно.

– А ещё мы землю удобряем. Удобрение делаем сами. Этому нас барин долго учил, к торфу, десять долей, добавляем одну долю выщелоченной золы, и всё дерьмо какое есть в селе. Всё это доставляется на барскую мануфактуру, там выщелачиваем золу и всё это перемешиваем. А потом вывозим на пары, и перепахиваем. Урожаю, наверное, уже, вдвое больше собираем против прежнего. И на семена оставляем самые крупные зёрна и семечки, а остальное на еду.

А щёлок на дворе мануфактуры стоит в огромных бочках, каждая баба может взять сколько надо, одежду постирать или в бане помыться. Раньше мы прямо золой в бане натирались, а сейчас всё культурно, цивилизованно – щёлоком.

Матвей Григорьевич поднял бровь.

Я вначале подумал, что мне показуху устраивают, все такие чистые да опрятные, словно и не работает никто, а у вас эвон как, мануфактурное производство щёлока, и благотворительная его раздача. Весьма удивительно и полезно. Буду проездом дома, обязательно своему батюшке всё обскажу, может чего-то из этого удастся и у нас в имениях внедрить, глядишь и мы разбогатеем, а то крепостных много, земель пахотных не меряно, а толку ноль. А уж матушка то точно мне в этом союзником будет. Батюшка то в хозяйство не сильно вникает. Назначил управляющими мужиков с огромными кулаками да со звериными рожами. А они ни писать, ни считать не умеют. Только пугать мастера. Ну прощай Иван, может ещё увидимся.

– До свидания, Матвей Григорьевич, обязательно скоро увидимся. Вот начнётся очередная бесконечная война, там и увидимся.

– Какая война, с кем?

– Да мало ли с кем, у России врагов столько, что нам воевать не перевоевать.

Я отдал честь и спросил разрешения идти, он махнул рукой и разрешил.

Через два месяца нашу учебную роту построили на плацу. Мы уже были подтянуты, собраны, слаженны.

Вышел капитан-лейтенант с двумя лейтенантами. Поднял руку к козырьку и громко сказал.

– Здорово молодцы!

Мы громко ответили.

– Здравия желаю ваше высоко благородие!

– Я ваш командир! Это мои заместители лейтенант Голицын и лейтенант Ржевский. (Во как, я прямо офигел) Командиры полурот. С сегодняшнего дня начинается ваше обучение военному делу. Господа офицеры! получайте оружие, и начинайте изучать экзерсисы. Чтоб на присяге они не осрамились.

Мне посчастливилось попасть в полуроту Ржевского (буду называть его дальше поручиком). И начали меня учить тому, что я умел уже лет восемь. Ржевский сразу же заметил, что я выполняю все команды правильно и с какой-то бравурностью. И я опять работал манекеном, а офицер ходил по рядам и раздавал подзатыльники. Учили экзерсисы потребные на принятии присяги. Остальные будем учить потом. Современный человек, особенно гражданский, скажет, что муштра нафиг никому не нужна, что это пустая трата времени! Это просто начальство так извращённо издевалось над «бедными» солдатами. Это совсем не так. Экзерсисы с ружьём нужны для того, чтобы, крестьянин, не державший в руках ни чего сложнее лопаты, научился без травм, быстро, ловко и с наименьшими потерями, обращаться со сложным механизмом, которым и является мушкет. Ведь на мушкете столько разных крючков (курки, полка, замок, шомпол) за которые, легко можно зацепиться и ободрать кожу. А строевая нужна, ну в общем она нужна, служившие меня поймут, а не служившим объяснять бесполезно. Несколько простых движений отрабатывали до самого вечера, а после занятий поручик меня спросил.

– Откуда, братец, ты так хорошо приёмы с фузеей знаешь? Уж не из дворян ли ты?

– Никак нет! Я из крестьян, а приёмам этим меня барин обучал…. С малолетства.

– И чему ещё он тебя обучал?

– Уставу, рукопашному и штыковому бою, строевой подготовке, стрельбе, а ещё грамоте и арифметике. Но это больше барыня.

– Дак ты грамотный, и читать и писать умеешь?

– Так точно.

А вид у меня такой придурковатый, я сам бы себе не поверил, что я грамотный. Похоже он тоже не поверил. Мало ли, научился закорючку ставить вместо крестика, и уже возомнил себя грамотным.

– А присягу ты знаешь?

– Так точно!

– Проговори.

– Я (Иван сын Макара), обещаюсь Всемогущим Богом верно служить Её Величеству Елизавете Петровне, Царице и Самодержице Всероссийской, и протчая, и протчая, и наследникам со всею ревностию, по крайней силе своей, не щадя живота и имения. И долженствую исполнять все указы и уставы сочиненныя, и иже впредь сочиняемые от Её Величества и её Государства. И должен везде, во всяких случаях интерес Её Величества и Государства предостерегать и охранять, и извещать, что противное услышу и все вредное отвращать. А неприятелем Её Величества и её Государства везде всякий удобьвозможный вред приключать, о злодеех объявлять и их сыскивать. И все протчее, что к пользе Её Величества и её Государства, чинить по доброй христианской совести, без обману и лукавства, как доброму, честному человеку надлежит, как должен ответ держать в день Судный. В чем да поможет мне Господь

Ржевский хмыкнул.

– Похоже, не врёшь, вот после ужина и будешь солдат присяге учить. Полуроту Голицына не учи, запрещаю, а почему не твоего ума дело.

Квартировались мы в разный палатках, обособленно, и вот каждый вечер из нашей палатки доносился бубнёж. А днём бесконечные экзерсисы и строевая. Муштра наше всё!

На присяге мы себя показали. Промаршировали, ух загляденье, присягу произносили в унисон с командиром. Затем по одному, строевым шагом подходили к священнику и целовали крест, затем знамя полка.

Полурота Голицына от нас ох как невыгодно отличалась, и маршировали они не так слаженно, и даже кто-то не туда повернулся, чем внёс сумятицу. И присягу они произносили вообще стрёмно. Скажет поручик фразу, солдаты повторят в разнобой. Голицын произносит следующую, солдаты опять повторяют. И это после нас то. Поручику аж самому стрёмно было, он злился и от того краснел. Уел наш поручик Ржевский ихнего поручика Голицына, по всем статьям уел. Соц. соревнование в натуре.

В прошлой жизни, в мою бытность срочной службы. Был у нас в части старший лейтенант Голицын. Звали его, за глаза, хим-дым, он был начальник химической подготовки. Ох и вредный он был и не порядочный. Его даже офицерским судом чести судили, за непорядочность. Но выводов он не сделал, так и остался врединой. Дык вот, я его предкам, тут отомщу, за потомка.

После присяги первое жалование. Выдавал полуротный. Я подошёл сразу же за унтером. А, что, имею право. Лейтенант отсчитал мне семьдесят копеек и сказал.

– Клей себе капральские нашивки, будешь командовать вторым десятком.

– Есть, ваше высоко благородие, клеит нашивки.

Надо же немного подлизаться. Вот так и попёрла у меня карьера. И опять начались учения, муштра и ещё раз муштра. Солдат без работы – это вооружённый преступник, потому что, если он ничем не занят, у него в голове появляются мысли, и мысли обязательно антиобщественные. Помимо муштры в расписании у нас добавилась зарядка, штыковой бой, и приёмы заряжания фузей. Вместо пороха использовали опилки, и безопасно и ствол не портят. Так же учили уставы, на память, писать и читать никто не умел. Я свой десяток гонял как проклятых. Я уже хотел стать унтер-офицером, мне надо спешить.