Никогда еще мир науки не был так взбудоражен, как во время трагических событий, связанных с таинственными письмами, которые получали многие знаменитые ученые. Эту историю и сейчас вспоминают с содроганием. Со временем она обросла массой мифов и ложных подробностей, потому я, будучи свидетелем подлинных событий, а главное, человеком, которому знаменитый эксперт-криминалист Терентий Русаков первому поведал разгадку, считаю нужным рассказать обо всем, что я сам видел без прикрас и домыслов.

Для начала, дабы читатель оценил весь масштаб происшествия, я предлагаю несколько выписок из тогдашних газет.

Вот что писалось в одном из самых читаемых и авторитетных новостных изданий:

«Печальная новость для научного сообщества. На 46-м году жизни скончался известный микробиолог профессор Николай Муравьев. Причиной смерти предположительно явился апоплексический удар. По словам коллег профессора, его смерть может быть связана с неким письмом без обратного адреса, вскрыв которое и ознакомившись с содержанием, профессор мгновенно скончался. Источники утверждают, что похожий инцидент произошел днем ранее с профессором Львом Вершинским, сотрудником и учителем Муравьева. Известный ученый также получил анонимное послание и вскоре почувствовал себя плохо. Его срочно госпитализировали. К счастью, сейчас его жизнь вне опасности. Обстоятельства смерти Муравьева будут выясняться. Проводится расследование…»

Другое издание, склонное к сенсационным заявлениям, повествовало об этих драматических событиях в статье «Адресаты смерти», написанной в более смелой манере:

«Письма-убийцы снова гуляют по почтовым ящикам почтенных граждан! Благодаря эксклюзивным подробностям, полученным нашими корреспондентами, мы можем с уверенностью сказать, что причиной смерти профессора Муравьева было именно письмо, ибо на на листке, который он извлек из конверта за несколько минут до того, как покинул этот мир, была нарисована мертвая голова! То же самое было изображено на послании, полученном профессором Вершинским, что привело к не менее трагическому, хоть и не летальному исходу: ученый с мировым именем при смерти. Не исключено, что на письма был нанесен яд, действующий через кожу. Мы следим за развитием событий…»

Не мудрено, что этим происшествием заинтересовались и сторонники мистических объяснений, и вскоре в еженедельнике «Потусторонний вестник» вышла такая статья:

«Таинственная и смертоносная Мертвая Голова преследует крупных научных деятелей! Двое из них уже получили письма с её изображением, после чего один из них оказался на пороге смерти, а другой его переступил. Известно, что вот уже несколько лет оба ученых совместно работали над одним вопросом и были близки к открытию, тянувшему на Нобелевскую премию. Но в дело вмешались неведомые силы. Лучшие умы пытаются разгадать эту загадку, но пока безрезультатно. Не новое ли это предупреждение нашим научным столпам? Не пора ли вспомнить, что человеческий разум бродит впотьмах, не принимая в расчёт невидимые мистические силы?..»

Необходимо заметить, что все три издания по-разному, но вполне подробно восстановили картину происшествия, так как все они опирались на свидетельства одних и тех же лиц, которыми впоследствии воспользовалось и следствие.

Однако в точку, как ни странно, попала именно мистическая статья. Все дело в том, что оба почтенных ученых действительно работали над одной проблемой, суть которой толком не знали даже их коллеги.

Вершинский был пожилым и уважаемым ученым, которого иначе как гением никто назвать бы не посмел. Ещё в молодости он совершил ряд открытий, перевернувших многие пользующиеся популярностью, порой незыблемые теории. Этим он снискал себе великую славу и почести. Муравьёв был самым талантливым из учеников Вершинского, получившим звание профессора в том возрасте, когда большинство ещё только становятся аспирантами. Его имя гремело на всю страну, и ему вместе с Вершинским пророчили все самые почётные российские и международные премии.

Но оба они, фанатично преданные науке, не имели времени, чтобы почивать на лаврах. Они усердно работали над новым витком своих достижений, и результат этой совместной работы обещал вновь перевернуть представления о микробиологии с ног на голову. Разумеется, ради развития человечества и его светлого будущего.

Но работали они до того скрытно, что их сотрудничество породило массу тёмных слухов. Кто-то полагал, что оба профессора сошли с ума и теперь создают бактерию-монстра или новую неизлечимую болезнь. А кто-то считал, что они, хуже того, поступили на службу иностранных разведок и готовят для них сверхсекретное оружие. Потому сторонники этих версий, как бы дико это ни звучало, даже обрадовались трагическим сообщениям газет.

Но что самое страшное – все ученое сообщество было до смерти перепугано. Сотрудники пострадавших своими глазами видели смертоносные письма в руках их адресатов за минуты до трагедий. Видели все и изображения мертвой головы. Потому никто не сомневался в том, что над ними навис некий злой рок.

Один профессор упал в обморок, получив конверт без подписи. Но, как оказалось, в нем была поздравительная открытка от внучки, посланная по случаю его именин.

Дошло до того, что учёные не только нашего города, но и доброй половины страны стали бояться совершать открытия, что грозило международным позором. Миру науки был нужен опытный детектив с холодным, трезвым рассудком и нестандартными методами. И он не заставил себя долго искать.

Однажды, спустя некоторое время после первого инцидента, Терентий Русаков пригласил меня в своё любимое кафе на набережной, куда я сразу же поспешил прибыть. Я застал его сидящим за столиком и сосредоточенно засовывающим лист бумаги в конверт. После того, как листок успешно оказывался внутри конверта, эксперт извлекал его и вновь повторял всё действие, смахивающее на какой-то одному ему известный ритуал.

На столике не было ничего, кроме коробки шоколадных конфет. При мне он несколько раз запускал туда руку и отправлял конфету в рот, после чего продолжал возиться с конвертом. Однако, когда я сел за стол напротив него, Русаков прекратил свои упражнения, тщательно вытер руку салфеткой и убрал бумаги во внутренний карман пиджака.

Поздоровавшись, он произнёс:

– Думаю, тебе будет полезно поучаствовать в расследовании этого дела. Оно запутывается с каждым днём. Не исключаю, что оно войдёт в историю криминалистики, так что ты со своими литературными способностями будешь отнюдь не лишним. Сегодня я узнал, что один из коллег пострадавших ученых тоже получил анонимное письмо с изображением «мертвой головы». Благо, руководство Академии Наук уже связалось со мной и я получил возможность контролировать ситуацию. В результате этого ученый не пострадал, и, что немаловажно, эта информация не просочилась в газеты. Все силы нашей милиции брошены на розыск отправителя. Так что будем ждать сообщение об их успехах.

– Как? И все? – удивился я.

Русаков улыбнулся и заговорщически мне подмигнул.

– Увидим.

– Но что же такое было в этих письмах, что от них умирают люди?

– Хороший вопрос. Как показала моя экспертиза, в них могло быть всё, кроме яда. В моём распоряжении оказалось только два письма: первое, полученное Вершинским, было потеряно в суматохе, когда спасали пострадавшего. Да и в то время еще никто не догадался, что все дело в письме. Так вот, когда я изучил оба письма, то оказалось, что это самые обыкновенные письма. Самая обыкновенная бумага, самые обыкновенные конверты, которые продаются в самых обыкновенных газетных киосках. И даже пресловутая «мертвая голова» – самая обыкновенная. Взгляни сам.

Русаков вытащил из кармана фотоснимок и протянул его мне. Посмотрев на него, я воскликнул:

– Но это же какие-то пятна!

– В самую точку! Настоящий журналист всегда подберёт меткое слово. То, что твои падкие до сенсаций коллеги красиво и поэтично обозвали «мертвой головой» в действительности лишь кучка клякс. Но нельзя забывать, что когда бедный Муравьев увидел эти кляксы, его хватил удар. И этого я пока объяснить не могу, но надеюсь скоро это исправить. Если хочешь, можешь взглянуть на третью «голову».

Он протянул мне другую фотокарточку.

– Она выполнена уже более аккуратно, – сказал я. – Очевидно, художник набил руку.

– Да. Я тоже обратил на это внимание. Ну да ладно, «головы» нам больше ничего рассказать не смогут. Выжав из них всё, что можно, я стал досконально изучать образ жизни обоих пострадавших. Меня интересовали их привычки, порядки и обычаи. И кое-что я о них разузнал.

Итак, Лев Вершинский. Он не женат, что неудивительно при его полном погружении в науку. Живёт один в большой квартире в центре, любит работать дома. Он держит прислугу, а именно уборщицу, приходящую несколько раз в неделю, и кухарку. Также у него есть ассистент – молодой человек, студент. В некотором роде он исполнял почётную обязанность личного секретаря великого ученого. По крайней мере, вся корреспонденция проходила через его руки.

В тот день на квартире Вершинского было нечто вроде банкета по случаю какого-то успеха их института. Пришли коллеги, именитые ученые. После ужина все они собрались в кабинете и вели беседу, и тут ассистент, который тоже там присутствовал, принёс почту. Злосчастный конверт сразу же привлек внимание профессора. Он вскрыл его, увидел «голову» и… дальше ты сам понимаешь, что произошло. Ассистент уверяет, что и предположить не может, откуда могло взяться это письмо.

Далее, Муравьёв. Он был вдовцом, жил один. Хозяйство ему помогала вести соседка – пожилая добросердечная женщина. Никаких ассистентов-секретарей у него и в помине не было. Я полагаю, что письмо он получил по почте. Корреспонденции у него было немного, не сказать мало, но если учесть, что эпоха писем уходит в прошлое, то достаточно. Но ящик от писем, в отличие от Вершинского, не ломился. Увидишь, это может быть важно.

Я поговорил с соседкой Муравьёва и многое о нём выяснил. Он был скромным, тихим, но энергичным человеком, но самое главное, он не любил сладкое…

– А этот тут при чём?

– А! Взгляните вот сюда. Что ты видишь?

Он вытащил из конверта, с которым возился, листок и протянул его мне. На нём была изображена «мёртвая голова», но Русаков, очевидно, имел в виду нечто другое.

– Здесь какие-то пятнышки.

Я указал на несколько крохотных точек в середине верхней части листа. Приглядевшись получше, я воскликнул:

– Это же отпечатки пальцев отправителя!

– Нет. Это мои отпечатки, и «голову» нарисовал тоже я. Но на листке, полученном Муравьёвым, есть точно такие же. Это шоколад. Отпечатки смазанные и нечёткие, совершенно не пригодные для идентификации. По сути это открытие мне ничего не дало. Но всё же… Послушай, что предстоит нам сегодня. Профессор Вершинский почувствовал себя лучше. Они с Муравьёвым работали над одним и тем же проектом, причём в строгой секретности. Не следует ли искать причину именно здесь? Так что нам необходимо поговорить с ним.

Не успел Русаков закончить фразу, как в кармане заворчал телефонный сигнал.

– Русаков слушает… В самом деле?.. Чтож, поздравляю! Ждите, мы сейчас будем. – Убрав трубку обратно, он пояснил: – Они его поймали. Схватили за руку в самый момент, когда он клал письмо в почтовый ящик ещё одного учёного. К Вершинскому и Муравьёву он никакого отношения не имеет, но засады устроили у всех известных профессоров. Поехали, посмотрим, что за субъект попал к нам в сети.

Через четверть часа мы с Русаковым были уже в управлении уголовного розыска. К тому моменту следователь уже приступал к допросу задержанного. Им оказался очень угрюмый, небритый мужчина с болезненно красным лицом, сальной нечёсаной шевелюрой и изгрызанными до крови ногтями. Он сидел, сцепив крючковатые пальцы в замок. Когда мы вошли в кабинет, он поднял на нас взгляд, искажённый злорадной гримасой. Весь его обезьяноподобный облик напоминал агрессивного неандертальца из музея антропологии.

– Познакомьтесь, это Сидор Афиногенов, – представил его следователь. – Как оказалось, гражданин Афиногенов работал санитаром в институте бактериологии, откуда был уволен за пьянство и неадекватное поведение.

– Я так и думал, – произнёс Русаков.

– Также он состоит на учёте в психоневрологическом диспансере.

Задержанный обнажил клыки в знак подтверждения озвученных сведений.

– Неучи считают меня сумасшедшим, как и любого, кто знает слишком много о том, как устроен миропорядок, – грозно процедил он. – Вы, я вижу, тут главный. Я буду разговаривать только с вами.

– Хорошо. – Русаков поставил стул напротив него и сел. – Как же вы, ведающий столькими тайнами, опустились до мелкого хулиганства?

Афиногенов оценил, что Русаков воспринимает его всерьёз и даже обращается с ним почтительно.

– Это не хулиганство, гражданин начальник.

– Тогда зачем вы это делали?

– Видите ли, я не имею право раскрывать вам государственную тайну. Я дал клятву.

– Вы же сядете в тюрьму, – вмешался следователь.

– С вами я не намерен ничего обсуждать! – огрызнулся задержанный. – Вы слишком мелкая сошка.

– Мне вы можете сказать. Я – полковник Русаков, имею особые полномочия и специальный доступ к секретным материалам. Я должен убедиться: действительно ли вы владеете особой информацией.

Его глаза лихорадочно заблестели.

– Правда? Но я всё равно не могу назвать вам все подробности, полковник. Всё-таки я выполнял приказ самого президента!

– Вот как?

– Да. Я – секретный агент. Я получаю распоряжения непосредственно от руководства страны, минуя посредников, чтобы избежать утечки и предательства.

– Кто передаёт вам приказы?

– Они приходят ко мне секретной почтой.

– Вы можете доказать это? У вас остались письма?

– Нет. Я должен уничтожать письма, чтобы они не попали в руки вражеских агентов, которые повсюду. Так что сейчас они растворены в моём желудке.

– Ладно, я вам верю – всех секретных агентов инструктируют поступать именно так. Но вы уверены, что их отправлял именно президент? Быть может, вас ввели в заблуждение.

Афиногенов задумался.

– Нет. Это исключено. На письмах стояла подпись верховного главнокомандующего.

– Письма были написаны от руки?

– Нет. Через трафарет.

– Это плохо, агент. Я располагаю сведениями, что вражеские шпионы научились подделывать подпись президента и отправлять от его имени ложные задания. Если это так, то вас могли подставить. Вы сядете в тюрьму не за хулиганство, а за государственную измену.

«Секретный агент» побледнел и открыл рот, как вытащенная из воды рыба.

– Вы должны верить мне, полковник! Я самый преданный властям человек! Интересы государства для меня превыше всего. Как мне доказать, что меня дезинформировали?

– Давайте разберёмся в этом деле. Что конкретно от вас требовалось?

– Я должен был рисовать мёртвые головы и рассылать их умникам-изменникам!

– Так-так… Вам объяснили, зачем?

– Это должно было напугать их. Эти мерзавцы решили, что если у них мозги из ушей лезут, то их личные интересы важнее государственных. Они считают, что их открытия принадлежат всему миру, а не Отечеству, которое вскормило и вырастило их. Совсем зазнались. Ведут себя непочтительно с верными слугами правительства. Ан нет! Я должен был напомнить им, что головы их пустые и мёртвые без великого служения Родине!

– Вы не хотели их смерти?

– Нет, говорю же! Только наставить на путь истинный.

– Итак, вы, как истинный патриот, поспешили исполнять приказ. Сколько «мёртвых голов» вы нарисовали и отправили адресатам?

– Четыре.

– Вы уверены?

– Так точно, полковник. Я никогда не вру!

– Вы должны быть со мной откровенным, Афиногенов. Желая приукрасить свои подвиги, вы рискуете навлечь на себя подозрения в измене.

– Четыре! Я в точности исполнил приказ президента!

– Допустим. Вы знали лично Вершинского и Муравьёва?

– Да, когда работал в институте бактериологии.

– Вы знали, над каким тайным проектом они работали?

– Этого никто не знал, кроме них. Но я уверен, что их завербовали, и они выполняли задание вражеской резидентуры.

– Это говорилось в полученном вами приказании?

– Да. Но без подробностей. Я понимаю: некоторые вещи не положено знать даже мне.

– У вас возникали конфликты с Муравьёвым или Вершинским?

– Иногда, как и со всеми тамошними умниками. Они не ценили меня. Их гораздо больше заботило то, что я выпивал, а не то, что я патриот. Для них для всех я был жалким насекомым. Разве что профессор Муравьёв относился ко мне более-менее по-человечески.

– Несмотря на это, вы отправили ему «мёртвую голову»?

– Приказ есть приказ. Да и мне всё равно. Если он и жалел меня, то жалеть надо не меня, а его.

– Благодарю вас, агент. Вопросов больше нет. Вы попали в сложную ситуацию. Но я постараюсь замолвить за вас словечко.

– Значит, не нужно было этого делать?

– Очевидно, что вражеские шпионы перехватили приказ президента и подменили его. За этот провал вас навсегда отстранят от секретных поручений. Если вы избежите наказания, то считайте это почётной отставкой.

Русаков поднялся и даже протянул ему руку, но Афиногенов, которого, казалось бы, должны были ободрить эти слова, вдруг запустил руки в свои длинные лохмы и крепко сжал ими голову. Внезапно его тело стало судорожно трястись – он горько зарыдал. Следователь поспешил налить ему воды из графина. Вцепившись в стакан, Афиногенов принялся бормотать:

– Ох… Профессор Муравьёв был хорошим человеком…

– Запишите все его показания, – сказал Русаков следователю. – А потом, думаю, придётся его отпустить. Он невменяем. Нам тут делать больше нечего. Удачи!

– Ну что, дело закрыто? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

Русаков пожал плечами.

– Не думаю.

– Вы считаете, что таинственные «письма от президента» существовали в реальности? Наверняка он всё выдумал. Он затаил обиду на Вершинского и Муравьёва за то, что его уволили из института, и это наложилось на навязчивую идею о «врагах отечества».

– Весьма вероятно. Тогда почему он отправлял «мёртвые головы» другим учёным, не имеющим отношения к институту бактериологии?

– Чтобы запутать следы.

– Но если он и смог выяснить адреса Вершинского и Муравьёва, то адреса остальных своих жертв были ему неведомы. Нет, Антон, в этом деле ещё слишком много таинственного. А вы меня знаете: не смогу я спокойно спать, пока не отвечу на все вопросы и не проверю все гипотезы.

– Значит, продолжаем расследование?

– Да. Навестим Вершинского. Сегодня ему стало лучше и врачи разрешили ему покинуть больницу. Пока он всё ещё лежит в постели, но дома, как говорится, стены лечат.

Вскоре мы уже поднимались по широкому вестибюлю дома профессора – монументальной постройки в стиле сталинский ампир, где ещё с прошлого века селились учёные и преподаватели городских академий.

Дверь нам открыл долговязый парень лет двадцати пяти со смуглым скуластым лицом и чёрными, как уголь, лохматым волосами. Одет он был в поношенные джинсы с затёртыми до дыр коленями и помятую, давно не стиранную футболку. Из-за его уха торчала сигарета.

– Вы Терентий Русаков? – осведомился он густым басом.

– Он самый.

– Проходите. – Он нехотя распахнул дверь и отошёл в сторону, чтобы пропустить нас. – Я – Тарас Косяковский, ассистент профессора.

Он провёл нас длинным коридором в просторный зал с высокими, почти как в цирке, потолками, служивший библиотекой и гостиной одновременно. Здесь с лёгкостью могли разместиться человек двадцать. Любой звук разносился по залу гулким эхом. Стены скрывали стеллажами с книгами, к которым даже приставили стремянку для доступа к верхним полкам – просто так до них не дотянулся бы даже человек столь высокого роста, как Русаков или немногим уступавший ему Косяковский. В углу расположился белый рояль, а центр зала занимал круглый стол. С него так и не убрали опустевшие бутылки из-под шампанского, коробки конфет и блюда для фруктов. Эта картина, напоминавшая о трагически прерванном празднике, показалась мне особенно зловещей.

Косяковский кивнул на закрытые двустворчатые двери.

– Профессора сейчас осматривает врач. Вам придётся подождать.

– Разумеется, и мы с пользой проведём это время. Мне нужно задать вам пару вопросов.

– Как хотите.

– Как давно вы работаете с Вершинским?

– Второй год.

– В чём заключаются ваши обязанности?

– Перекладываю бумажки. Профессор называет это «систематизация». Печатаю рукописный текст – он так и не освоил технику. Ну и всякие мелкие поручения.

– Почта тоже в вашем ведении?

– Я только вынимаю письма из ящика.

– Вашему руководителю случалось получать нечто подобное раньше? Письма без обратного адреса, конверты без подписи, анонимные послания?

– Я не в курсе.

– Разве вы не должны сортировать корреспонденцию?

– Нет. Я на них даже не смотрю. Просто вынимаю и кладу ему на стол.

– Так было и в этот раз?

– Да. Я не видел, что это письмо какое-то необычное, если вы об этом. Оно было в стопке со всеми остальными.

– Может быть, оно всё-таки привлекло ваше внимание? Иногда так бывает: в суете мельком посмотришь, отметишь про себя и забудешь.

– Нет. Ничего такого я не заметил. Неужто вы думаете, я на всё так пристально смотрю?

– Хорошо. Вы ответственно относитесь к своей работе?

– Стараюсь.

– У Вершинского возникали претензии к вам?

Ассистент замялся. Ему явно не хотелось говорить правду, но он сообразил, что Русаков может задать тот же вопрос самому профессору.

– Всякое бывало. Но, как видите, он меня пока не уволил. А разве это имеет отношение к делу?

– Конечно. Мне важно понять, как письмо оказалось у Вершинского.

– Но тут же всё очевидно…

– Не скажите. Значит, вы уверены, что письмо прошло через ваши руки?

На лице парня, как на экране, отразилась мысль, что это могло плохо на него повлиять.

– Ну, да…

– Но всё-таки вы его там не видели. Если бы вы серьёзней относились к своей работе, то наверняка бы обратили внимание на конверт без какой-либо подписи.

Косяковский скрестил руки. Он вообще держался весьма развязно, а теперь к этому примешался откровенный вызов.

– Вы прямо как мой учитель труда.

– А вы как довольно бесполезный свидетель, который не может помочь нам найти преступника.

– Я бы рад. Но если быть таким примерным и аккуратным, как вы хотите, то свихнуться можно. А я работаю, потому что нужно платить за образование. Я вырос в бедной семье, и всего должен добиваться сам.

– Ладно, Тарас, я не намерен вас осуждать. К тому же кое-что вы всё-таки можете для нас прояснить. Мы можем быть уверены, что вы вытащили письмо именно из почтового ящика? Его не передали вам или Вершинскому лично в руки?

– Нет. Ничего такого мне никто не передавал. А если бы его принесли Вершинскому, он вряд ли положил бы его в общую стопку.

– Вы присутствовали на фуршете?

– Я ушёл в самый его разгар. Меня, сами понимаете, никто не приглашал: для меня это была бы слишком большая честь. Я вынул почту из ящика, отнёс к нему в кабинет и ушёл.

– Тогда откуда вам известно, что Вершинский взял письмо именно оттуда?

– Об этом все вокруг говорят. Профессор был здесь, потом отлучился в кабинет. Когда двери открыты, отсюда хорошо виден его стол. Все видели, как он стал разбирать письма, а потом упал.

– В самом деле. Вы хорошо знали профессора Муравьёва?

– Не особо. Но человек он был хороший. Никогда не придирался ко мне, как все остальные. Обычно всем во мне всё не нравится: то не так сделал, это не так сказал. После меня, видите ли, воняет сигаретами. А всё потому, что я человек не их круга. К своим все снисходительны, а парень из глухомани, чужак.

– Не думаю, что всё так драматично. Могу дать вам простой совет: не считайте всех вокруг врагами.

В ответ парень наградил Русакова колючим взглядом исподлобья. Он считал его таким же, как и все остальные.

– Вы были в курсе, какие исследования они проводили?

– Нет. Этого ведь никто не знает, а я последний, кого они в это посвятили бы.

– Но вы же редактировали записи Вершинского.

– Только простые записи, касающиеся всяких институтских дел. За всё время я не видел ни одного документа об их с Муравьёвым опытах.

– Хорошо. Последний вопрос, и можете быть свободны. Вы любите сладкое?

Ассистент опешил и уставился на него так, будто бы тот над ним издевался.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3