Внутренний порок

– Кто это? – Док кивнул на труп.

– Был, Спортелло. Здесь, на Земле, мы уточняем – «был». Знакомься, Глен Муштард, коего лишь несколько часов назад ты разыскивал по имени, свидетели в этом поклянутся. Забывчивым пыжикам надо бы поосторожней с теми, кого они выбирают, чтоб навязать свои шизанутые фантазии. Дальше больше – по первому впечатлению, ты предпочел потемнить личного телохранителя Мики Волкманна, а у него очень большие связи. Имя в колокольчик не звонит? или в твоем случае – в бубен не бьет? Ах, но вот и наш извозчик.

– Эй – а моя машина…

– Как и ее хозяин, прочно изъята.

– Довольно бесчеловечно, Лягаш, даже для тебя.

– Ладно-ладно, Спортелло, ты же знаешь, мы более чем рады тебя подбросить. Смотри, голову…

– Смотреть… И как мне ее смотреть, чувак?

В центр они не поехали – из соображений легавого протокола, навсегда оставшихся темными для Дока, его привезли только в Комптонский участок, где машина заехала на стоянку и помедлила у мятого «эль-камино» 68-го года. Лягаш вылез из черно-белой синеглазки, зашел за нее и открыл багажник.

– Давай-ка, Спортелло, – иди сюда, подсобнешь.

– Что это, прошу прощения, за, – поинтересовался Док, – хуйня?

– Колючка, – ответил Лягаш. – Катушка в 80 родов, четырехперая оцинкованная, надлежаще одобрена самим Глидденом. С той стороны подхватишь?

Дрянь эта весила фунтов сто. Легавый за рулем сидел и смотрел, как они вынимают катушку из багажника и перекладывают на грузовую платформу «эль-камино» – тачки Лягаша, как припомнил Док.

– Скот нарушает, Лягаш, там, где ты живешь?

– О, эту проволоку на заборы не натягивают, с ума сошел, ей семьдесят лет, в употреблении не была…

– Погоди. Ты никак… собираешь… колючую проволоку.

Ну да, как выясняется, – а также шпоры, сбрую, ковбойские сомбреро, салунную живопись, шерифские звезды, изложницы для пуль, всякую другую хренотень Дикого Запада.

– То есть если ты не против, Спортелло.

– Эгей, полегче, Веселый Ранчер, я никакому коллекционеру колючки слова поперек не скажу, чего люди себе в пикапы складывают – их дело, нет.

– Я б надеялся, – фыркнул Лягаш. – Давай зайдем-ка, поглядим, есть ли открытая камера.

В истории отношений Дока с Лягашом, начавшейся с незначительных стычек из-за наркоты, задержаний-с-обыском по всей Сепульведе и повторных ремонтов входной двери, пару лет назад случилась эскалация в деле Обедвода – в те времена Док еще занимался подобным матримониальным убожеством. Супруг, налоговый бухгалтер, решивший, что качественную слежку можно себе оторвать за недорого, нанял Дока поглядывать за супругой. Через пару дней наблюдения за домом ее дружка Док решил залезть на крышу и через световой люк получше разглядеть, что творится в спальне, где вся деятельность оказалась довольно пресной – шашли еще возможно, а вот машлей недобор, – посему, чтобы скоротать время, Док запалил косяк, извлеченный из кармана в темноте, а тот оказался более снотворным, нежели Док рассчитывал. Совсем немного погодя он заснул, полускатился-полусоскользнул по весьма пологой черепичной крыше и остановился головой в водосточном желобе, где ему и удалось проспать все последовавшие события, включая приезд муженька, много криков и пальбу до того громкую, что соседям пришлось вызвать полицию. Явился Лягаш, случившийся в синеглазке неподалеку, и обнаружил супруга и молчела уже без признаков жизни, а супруга, привлекательно растрепанная, всхлипывала и пялилась на.22-й калибр у себя в руке так, будто видела его впервые в жизни. Док же на крыше преспокойно храпел дальше.

Ускоренная перемотка в Комптон, наши дни.

– Нас заботит, – старался объяснить Лягаш, – вот этот, как мы в Убойном любим его называть, «шаблон»? Вот уже известный нам второй раз, когда тебя обнаруживают спящим на месте серьезного преступления и ты при этом неспособен – осмелюсь ли предположить, «не желаешь»? – сообщить нам никаких подробностей.

– В волосах у меня куча листиков, веточек и прочей срани, – похоже, припомнил Док; Лягаш ободряюще кивнул. – И… там была пожарная машина с лестницей? должно быть, так я и слез с крыши? – Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Я скорее имел в виду чуть раньше сегодня, – Лягаш с ноткой раздражения. – Жилмассив «Вид на канал», массажный салон «Планета цып», такое вот.

– Ох. Ну, чувак, я ж был без сознания.

– Да. Да, но до этого, когда у вас состоялась эта фатальная встреча с Гленом Муштардом… когда, по-твоему, это было точно, в порядке событий?

– Я же сказал – когда я его впервые увидел, он уже был мертвый.

– Тогда его коллеги. Со сколькими ты уже знаком?

– Обычно я не тусуюсь с такими ребятами, совершенно не та карта назначений – слишком много хмурого да белого.

– Плановые, вы такие исключительные. Ты бы мог сказать, что оскорбился оттого, что Глен предпочитает барбитураты и амфетамины?

– Ага, как раз собирался настучать на него в Драпарный комитет по нормам и этике.

– Да, известно, что твоя ныне бывшая подруга Шаста Фей Хепчест – близкий друг Гленова работодателя Мики Волкманна. Как ты считаешь, Глен и Шаста были… ну, понимаешь… – Он сложил одну руку в вялый кулак, а средним пальцем другой поелозил в нем туда-сюда, Доку показалось, как-то слишком уж долго. – Каково было тебе от этого – у тебя по ней еще факел не погас, а она там в компании всей этой нацистской швали?

– Не останавливайся еще немного, Лягаш, у меня, по-моему, встает.

– Крутая макаронная мартышка, как всегда грит мой герой Жирдяй Джадсон.

– Вдруг ты забыл, лейтенант, но мы с тобой почти одно дело делаем, вот только у меня нет бесплатного билета на отстрел людей и так далее. Но сиди я на твоем месте, наверно, действовал бы так же, – может, дальше завел бы что-нибудь про мою маму. Или, видимо, твою, поскольку ты был бы мной… Это я верно усек?

Только к разгару часа пик Доку дали позвонить адвокату – Сончо Вьюноксу. Вообще-то, Сончо работал в Марине на фирму морских правоведов, которая называлась «Харди, Гридли и Четфилд», и резюме его лишь чуть-чуть не добивало до криминала. Познакомились они с Доком случайно как-то вечером в «Продовольственном гиганте» на Сепульведе. Сончо, тогда еще торчок-новичок, только-только узнал про отделение семян и стеблей и собирался затариться ситом для муки – и тут подсел на измену, что народ за кассой сразу поймет, зачем ему это сито, и вызовет полицию. Его скрутило параноидальным столбняком, и в этот миг Док, которого среди ночи пробило на шоколадный хавчик, вырулил из прохода с мусорной закусью и врезался своей тележкой в транспорт Сончо.

В столкновении рефлексы пробудились.

– Эй, ты не против, если я сито к тебе положу типа для маскировки?

– Чего ж нет, – ответил Док, – но если ты, чувак, параноить собираешься, как насчет всего этого шоколада?..

– Ой. Тогда… может, стоит положить еще немножко, знаешь, чего-нить невинного с виду…

Когда они добрались до кассы, им как-то удалось приобрести добрища на лишнюю сотню долларов, включая полдюжины обязательных коробок смеси для кексов, галлон гуакамоле и несколько гигантских мешков кукурузных чипсов, коробку газировки из бойзеновой ягоды, которую в магазине же и разливали, почти все, что располагалось в витрине мороженых десертов «Сэры Ли», лампочки и стиральный порошок для пущей достоверности в прямолинейном мире, а после, казалось, не одного часа в Отделе международных товаров к покупкам добавились разнообразные японские пикули в вакуумном целлофане, которые клево смотрелись. В какой-то момент посреди всего этого Сончо упомянул, что он юрист.

– Отпад. Мне всегда говорят, что мне нужен «специалист по уголовному праву», что, ничего личного, пойми меня верно, однако…

– На самом деле я спец по морправу.

Над этим Док задумался.

– То есть… морпех с юридической практикой? Не, погоди – ты адвокат, который защищает только морскую пехоту…

Пока разбирались, еще Док узнал, что Сончо только что выпустился с юрфака ЮК[5] и, подобно многим недавним выпускникам, кто не в силах отказаться от прежней общажной жизни, проживает ныне на пляже – не так уж и далеко от самого Дока.

– Может, карточку дашь? – сказал Док. – Нипочем не угадаешь. Дележка яхты, разливы нефти, что-нибудь.

Сончо никогда официально не получал предварительных гонораров, но после нескольких панических полуночных звонков от Дока в нем неожиданно проснулся талант общения с поручителями и участковыми конторскими крысами по всей Югляндии, и они оба однажды осознали: что называется, де-факто он стал адвокатом Дока.

Ныне Сончо снял трубку в некоторой ажитации:

– Док! У тебя ящик работает?

– У меня тут только три минуты на звонок, Сонч, меня забрали в Комптон, и это опять Лягаш.

– Ага, ну а я тут мультики зырю, а? и этот Доналд Утк тут такой прям крышу мне сносит? – У Сончо в жизни было не так уж много людей, с которыми можно поговорить, и Дока он всегда держал за легкую добычу.

– Сонч, ручка есть? Вот номер дела, записывай… – Док начал диктовать ему номер, очень медленно.

– Тут типа Доналд и Балбес, ага, и они на спасательном плоту в море дрейфуют? уже не первую неделю? и немного погодя начинаешь замечать, если Доналда близко показывают, да у него – щетина никак? типа на клюве прямо растет? Врубаешься, какой тут смысл?

– Если мне выпадет минутка об этом подумать, Сонч, но тут вот Лягаш как раз идет, и вид у него такой, поэтому ты мне номер прочитай, ладно, и…

– У нас всегда было представление о Доналде Утке, мы предполагаем, он в обычной жизни так и выглядит, а на самом деле ему каждый день ходить надо и клюв брить. Я так прикидываю, это все Дейзи. Понимаешь, а это значит, какие еще требования к личной гигиене эта утя ему выкатывает, ага?

Лягаш стоял и насвистывал какую-то кантри-песнюшку, пока Док, не весьма исполнившись надежд, не повесил трубку.

– Так, на чем мы остановились. – Лягаш сделал вид, что просматривает какие-то записи. – Пока подозреваемый – это ты – якобы кемарит днем, что так необходимо для хипповского стиля жизни, в непосредственной близости от жилмассива «Вид на канал» происходит некий инцидент. В ход идет огнестрельное оружие. Когда оседает пыль, мы обнаруживаем, что отдал богу душу некто Глен Муштард. Особо ПУЛА интересует то, что человек, которого этот Муштард вроде бы должен был охранять, Майкл З. Волкманн, исчез, тем самым предоставив местным правоохранительным органам менее суток, по истечении которых федеральные власти сочтут исчезновение похищением, влезут в это дело и все просрут. Быть может, Спортелло, тебе удастся все это предотвратить, если ты сообщишь фамилии остальных членов своего культа? Это нам в Убойном очень поможет, да и тебе полегче будет, когда время суда подойдет?

– Культа.

– «Л.-А. Времена» не раз называли меня «детективом эпохи возрождения», – скромно проговорил Лягаш, – а это означает, что я – разный, но вот дураком меня считать нельзя, и чисто из ноблесс-оближ[6] я это допущение готов распространить и на тебя. Не бывает таких дураков, кто вообще пытался бы это провернуть в одиночку. Что, в свою очередь, подразумевает некий мэнсоноидный заговор, ты б не согласился?

И часа подобных терок не прошло, как, к удивлению Дока, у порога возник Сончо – и сразу же кинулся на Лягаша:

– Лейтенант, вы же отдаете себе отчет, что тут дела не пришьешь, поэтому предъявляйте-ка обвинение, да поскорей. Иначе…

– Сончо, – заорал Док, – варежку прикрой, а, не забывай, кто перед тобой, какой он бывает чувствительный… Лягаш, не обращай на него внимания, это он судебных драм насмотрелся…

– Вообще-то, – детектив Бьёрнсен, глядя недвижно и зловеще, что у него обычно выражало добродушие, – мы, вероятно, могли бы довести аж до суда, но с нашим везением девяносто девять процентов присяжных окажется хипьем, а еще всплывет какой-нибудь сочувствующий волосатым, а не ПОП[7], и все равно просрет дело.

– Ну еще бы – если только вы место слушания не смените, – вслух поразмыслил Сончо, – типа можно в Оранжевом округе…

– Сонч, еще раз – на кого из нас ты работаешь?

– Я б не стал называть это работой, Док, за работу клиенты мне платят.

– Мы держим его под стражей ради его же пользы, – пояснил Лягаш. – Он тесно связан с заметным убийством и возможным похищением, и кто может утверждать, что сам не окажется следующим? Может статься, тут действуют преступники, которым особенно нравится убивать хиппи, хотя, если у них в списке Спортелло, у меня может случиться конфликт интересов.

– Охх, Лягаш, ты ж не всерьез… Вдруг меня замочат? подумай, сколько времени и сил у тебя уйдет на поиски другого козла отпущения.

– Какие тут силы нужны? Вышел за дверь, сел в блондинку, квартал в любую сторону проехал – опомниться не успеешь, а воткнешься в огромное, блин, стадо вас, уродов волосатых, винти не хочу.

– Неловко мне как-то, – сказал Сончо. – Может, вы не в исповедальне поговорите?

Начались местные новости, и все вышли в инструктажную посмотреть. На экране возник жилмассив «Вид на канал» – унылая панорама торгового мини-центра, занятого таким количеством полицейских блондинок, что хватило б на бронетанковую дивизию, у всех зажжены мигалки, на бамперах сидят легавые, пьют кофе, а крупным планом – Лягаш Бьёрнсен, причесон полит «Аква-Нетом», чтоб не растрепали санта-аны, объясняет:

– …очевидно, группа гражданских лиц, устроивших какие-то учения боевых действий против партизан. Возможно, они предположили, что данный строительный участок, пока еще не открытый к заселению, достаточно безлюден, чтобы служить реалистическим полигоном для развертывания, надо полагать, всего лишь безобидного патриотического сценария.

Хорошенькая американская японка с микрофоном повернулась к камере лицом и продолжала:

– Тем не менее по трагической случайности в этих военных играх почему-то использовались боевые патроны, и сегодня вечером один бывший заключенный лежит убитый, а известный строительный магнат Майкл Волкманн таинственно исчез. Полиция задержала некоторое количество подозреваемых для дознания.

Рекламная пауза.

– Минуточку, – произнес детектив Бьёрнсен как бы самому себе. – У меня только что возникла мысль. Спортелло, полагаю, я тебя все-таки пну.

Док поежился, но тут вспомнил, что на полицейском жаргоне это значит «освобождение». И Лягаш рассуждает так: если он выпустит Дока, это может привлечь внимание настоящих злоумышленников. Больше того, у него тогда будет повод приставить к Доку хвоста – вдруг Док ему всего не рассказал.

– Поехали, Спортелло, прокатимся.

– Я тут еще немного телик посмотрю, – сказал Сончо. – Док, не забудь, ты мне теперь должен типа за пятнадцать минут.

– Спасибо, Сонч. Запиши мне на счет.

Лягаш взял со стоянки полуочевидный «плимут» с маленькими значками исключения на номере, и они понеслись сквозь остатки часа пик к Холливудской трассе, а далее через перевал Кауэнга в Долину.

– Это что? – через некоторое время поинтересовался Док.

– Из любезности я везу тебя на арестплощадку за твоей машиной. Мы всю ее обшарили лучшими инструментами, что ни на есть у судебной экспертизы, и, если не считать пыли каннабиса, которой хватило бы удалбываться год средней семье из четырех человек, ты чист. Ни крови, ни полезных для нас вмятин. Поздравляю.

Док придерживался общей политики почти все спускать на ништяцких тормозах, но если речь заходила о его тачке, срабатывали калифорнийские рефлексы.

– Сюда поздравь, Лягаш.

– Я тебя огорчил.

– Никто мою машину не зовет убийцей, чувак?

– Извини, она у тебя как бы… кто, пацифист-вегетарианец? Если ей о стекло жучки насмерть бьются, ей… ей стыдно? Слушай, мы нашли ее чуть ли не на самом трупе Муштарда, на холостом ходу – и постарались не приходить ни к каким поспешным выводам. Может, она хотела жертве искусственное дыхание изо рта в рот сделать.

– Я думал, его застрелили.

– Как угодно, радуйся, что твоя машина ни при чем, бензидин не врет.

– Ага, ну да… все равно меня потряхивает, а тебя нет?

– От того, в котором есть «р», – нет… – Лягаш велся на это всякий раз. – …ой, тут через несколько съездов Канога-Парк будет, дай-ка я тебе покажу кое-что быстренько.

Съехав с трассы, Лягаш, не сигналя, развернулся кругом, снова заехал под трассу и двинул в горы, а в конце концов остановился в уединенной точке, которая огромными буквами гласила «Застрелен При Попытке К Бегству». Док было занервничал, но у Лягаша на уме, похоже, было другое – вербовка.

– Никто не может предсказывать на год-два вперед, но вот сейчас у Никсона есть комбинация к сейфу, и он швыряет горстями зеленые всему, что хоть отдаленно напоминает местные правоохранительные органы. Федеральное финансирование зашкаливает за все цифры, что себе только можно представить, а для большинства хипья это немногим дальше количества унций в килограмме.

– Тридцать пять… дробь… сколько-то, это все знают – Постой. Лягаш, ты – ты в смысле «Мод-взвода», что ли? стучать на всех знакомых – мы с тобой сколько уже друг друга знаем, и ты до сих пор меня не раскусил?

– Ты удивишься, сколько народу из вашего хипья считает полезными наши выплаты Особым Сотрудникам. Особенно ближе к концу месяца.

Док рассмотрел Лягаша пристальней. С-понтом-джайвовые бакенбарды, дурацкие усики, стрижка от цирюльного колледжа где-нибудь на пустынном бульваре вдали от любых текущих определений хиповости. Будто в массовке какой-нибудь серии «Адама-12» – сериала, в котором Лягаш на самом деле раз-другой левачил. Теоретически Док знал, что, если сразу и не поймешь, правда, зачем, ему взбредет в голову увидеть какого-то другого Лягаша, за кадром, не на службе – даже с детьми и женатого, поди пойми, – придется смотреть сквозь, мимо всех этих унылых подробностей.

– Лягаш, а ты женат?

– Прости, ты не мой тип. – Он поднял левую руку и показал кольцо. – Знаешь, что это, или на Планете Хиппи такие не водятся?

– И-и типа дети есть?

– Надеюсь, это не завуалированная хипповская угроза.

– Дело только… ни фига себе, Лягаш! вот странность-то, у нас у обоих тут есть таинственная сила испортить друг другу настроение на весь день, а мы ничегошеньки друг о друге не знаем?

– Очень глубоко ты это заметил, Спортелло. Наверняка бесцельная торчковая бредятина, а вот поди ж ты, да – ты только что определил самую суть охраны правопорядка! Отличный результат! Я всегда подозревал за тобой большие возможности. Ну так! как насчет?

– Ничего личного, но из твоего бумажника я денег захочу в последнюю очередь.

– Эй! проснись, тут только снаружи выглядит так, что Весельчак и Простачок вместе с остальными скачут по Волшебному королевству, а на самом-то деле у нас то, что мы зовем… «Реальность»?

Что ж, бороды Док не носил, зато у него были сандалии с рифленой подошвой – из-за южной границы, сошли бы за библейские, – и он задумался, сколько других невинных братьев и сестер сатанинский детектив Бьёрнсен заводил до него на высокое место, раз уж вид отсюда открывается что надо, омахивал рукой весь оглоушенный светом город и предлагал им в нем все, что можно купить за деньги.

– Только не рассказывай, что они тебе ни к чему. Я в курсе, что́ Братцы-Уродцы говорили: дескать, дурь тебя лучше поддержит в безденежье, чем наоборот, – и мы, разумеется, могли бы предложить компенсацию в более, как бы это выразиться, вдыхабельной форме.

– Ты в смысле…

– Спортелло. Попробуй выволочь свое сознание из этой стародавней эпохи крутых сыскарей – нас уже захлестнула волна Стеклянных Домов будущего. Все хранилища в центре сто лет как забиты, теперь где-то раз в месяц Отдел улик вынужден арендовать новые складские мощности в глубинке подальше от города, а там кирпичи дури штабелями до потолка сложены и еще на стоянку выносят, Золото Акапулько! Красная панамская! Мичоаканский лед! килограммы праведной травы без счета, только цифру назови – и всего-то за банальную информацию, которая у нас и без того есть. А что не выкуришь – хоть это и кажется невероятным, – всегда можно продать.

– Хорошо, что не в НАСС[8] вербуешь, Лягаш, иначе в говне оказался бы по шею.

Назавтра в конторе Док слушал стерео, сунув голову между колонок, и чуть не пропустил застенчивый звонок телефона «Принцесса», который он нашел на блошином рынке в Калвер-Сити. Звонил Тарик Халил.

– Это не я!

– Все в порядке.

– Но я не…

– Никто и не говорил, что это вы, они, вообще-то, некоторое время считали, что это я. Чувак, мне очень жалко, что с Гленом так вышло.

Тарик затих так надолго, что Доку показалось – трубку повесил.

– Мне тоже будет жалко, – наконец произнес он, – когда выпадет минутка об этом подумать. А сейчас я переправляю свою жопу отсюда подальше. Если метили в Глена, в меня метят – я бы сказал, вчерняк, да только вы так легко обижаетесь.

– Я могу с вами где-то…

– Лучше нам не контактировать. Это вам не кучка дурачья вроде ПУЛА, это вам засранцы покруче. И если не против, могу совет бесплатно дать…

– Ага, двигайтесь бережно, как Сидни Омарр всегда в газете грит. Ну и вы тоже.

– Hasta luego[9], белый.

Док свернул себе кропаль и собрался уже было раскуриться, когда телефон зазвонил опять. На сей раз – Лягаш.

– В общем, отправили мы живчика из Полицейской академии по последнему известному адресу Шасты Фей Хепчест, рядовая проверка, и угадай что.

Ай, блядь, нет. Только не это.

– Ох, ты меня извини, я тебя расстроил? Расслабься, в данный момент нам известно только, что она тоже исчезла, как и дружок ее Мики. Не странно ли? Как считаешь, тут связь может быть? Типа вместе сбежали?

– Лягаш, мы хоть чуточку профессионально тут можем? Чтоб я не начал обзываться, ну, не знаю, подлым говнюком, чем-нибудь типа?

– Ты прав – на самом деле я злюсь на федералов, а на тебе вымещаю.

– Что ли извиняешься, Лягаш?

– Я когда это делал?

– Эм-м…

– Но если тебе придет в голову, куда они – ох, прости, она – могла отвалить, ты же поделишься, верно?

На пляже бытовало древнее суеверие – вроде сёрферского верования, дескать, сожжешь доску – быть невъебенным волнам, – и гласило оно вот что: берешь бумажку «Зиг-Заг» и пишешь на ней самое заветное желание, потом сворачиваешь из нее косяк наилучшей дури, которую можешь найти, все выдуваешь – и желание твое исполнится. Говорили, что внимание и сосредоточенность здесь тоже важны, но большинство знакомых торчков Дока на эту часть забивали.

Желание было простым – чтобы с Шастой Фей ничего не случилось. Дурь была неким хавайским продуктом, который Док приберегал, хотя в данный момент не смог бы вспомнить для чего. Он взорвал. Примерно когда уже собрался переместить пяточку в защепку, телефон зазвонил снова, и у Дока случился такой краткий провал, когда забываешь, как трубка снимается.

– Алло? – немного погодя произнес женский голос.

– О. Я что, забыл это сказать первым? Извините. Это не… нет, конечно, с чего бы.

– Мне ваш номер дал Энсенадский Дылда, в той мозговой лавочке, в Гордита-Пляже? Я про мужа своего звоню. Он раньше был вашим близким другом и Шасты Фей Хепчест?

Нормально.

– А вы…

– Надя Харлинджен. Хотела уточнить, как у вас сейчас с загрузкой.

– У меня с… а-а. – Профессиональный термин. – Конечно, а вы где?

Адрес оказался во внешнем Торрансе между Уолтерией и летным полем – дом с полуэтажами, у подъездной дорожки перечное дерево, на задворках эвкалипт и панорама тысяч маленьких японских седанов, что выплеснулись с главной стоянки на острове Терминал и маниакально выстроились вширь и вдаль по асфальту перед отправкой в автоагентства за пустынями Юго-Запада. По всей улице разговаривали телевизоры и проигрыватели. Деревья в этом районе просеивали свет до зелени. Над головой урчали аэропланы. На кухне в пластмассовом горшке висел карликовый ползучий фикус, на плите варился овощной бульон, в патио, засунув клювики в цветки бугенвиллеи и жимолости, в воздухе вибрировали колибри.

У Дока имелась хроническая проблема – одну калифорнийскую блондинку он не мог отличить от другой, – и тут он обнаружил на все сто процентов классический экземпляр: волосы, загар, спортивная грация – всё, кроме знаменитой на весь мир неискренней улыбки, коя, благодаря комплекту покупных резцов – говоря технически, «фальшивых», – побуждала тех, кому их хозяйка все-таки улыбалась, задуматься, что за реальная и скучная история их там разместила.

Заметив пристальный взгляд Дока:

– Героин, – симулировала объяснение она. – Высасывает из организма кальций, как вампир, – сколько б ни посидел на нем, и зубы пойдут к черту. От дитяти цветов до заширенной шкварки – чпок, как по волшебству. И это самое приятное. А если подольше… ну, в общем.

Она встала и заходила. Не плачет – ходит, за это Док был благодарен: информация продолжает поступать, да еще и ритмично. По словам Нади, несколько месяцев назад ее муж Шланг Харлинджен передознулся героином. Насколько позволила торчковая память, Док припомнил это имя – даже в газетах про него что-то было. Шланг играл с «Досками» – сёрф-группой, собравшейся еще в начале шестидесятых, теперь они считались пионерами электрической сёрф-музыки, а в последнее время занялись поджанром, который им нравилось называть «сёрфаделикой»: диссонирующий строй гитар, специфические модальности вроде пост-Дик-Дейлова «хиджаз-кара», невнятные вопли о спорте и радикальные звуковые эффекты, которыми всегда была знаменита сёрф-музыка: как вокальные шумы, так и самозаводка гитар и духовых. «Перекати-Камень» отмечал: «После нового альбома „Досок“ Джими Хендриксу придется снова захотеть слушать сёрф».