Аномалии среди нас. Я рейдер. Книга четвёртая

– Мы прошли через чудовищные испытания, а я до сих пор не заслуживаю твоего доверия. Кто я для тебя, любимый? У тебя могут быть тайны от любовницы, сестры. Даже матери. Но не жены. Раз ты заявляешь, что мы «одно целое» – ты противоречишь самому себе. А «царство, разделившееся само в себе – падёт»22. Наш брак – не фарс. Это – утопия. Он обречён. – Выудив телефон из вороха смятой постели, я выскочила за массивную дубовую дверь, и уже спиной поймала усмешку:

– Значит, меня ты поставила на паузу. И теперь свободна для альтернатив?

– Ты23 сказал. – Физически ощутив, как хищник напрягся, я устало вздохнула, отбросила глупые выпады, обернулась и посмотрела в чужие глаза рептилии. – Я люблю тебя. Ничего не требую. Ничем не обяжу. Пусть будет так, как хочешь ты. Но без доверия нам не войти в одну судьбу. Пауза, Гордон, нужна тебе.

С тихим щелчком дверь вернулась в проём. «Мне бы сейчас одну из его волшебных24 таблеток под язык от панической атаки…», – на негнущихся ногах я сбегала по лестнице и разговаривала с диспетчером такси, собираясь ехать сразу в институт. Жак потягивался и, раболепно прижимая уши, трусил за мной через весь атриум. Я обулась, подхватила клатч с ключами, плащ, взялась за дверную ручку, и… по нервам ударил страшный грохот. Хруст ломаемой древесины. Звон битого стекла. Треск пробиваемой стены. И рык раненого мутанта:

– Остановись!

Жак шарахнулся в сторону. Сердце оборвалось. Словно в режиме замедленной съёмки, я разворачивалась и с нарастающим ужасом следила за приближением торнадо. На галерее третьего этажа появился Он. Немигающие глаза на бледном лице. Мгновение страшной трансформации. Голодный оскал… И гневное шипение чудовища заглушило низким инфразвуковым гудением. В доме сработала сигнализация. Полдень резко помрачнел. Высокие оконные пролёты затянули тучи. На атриум опустилась сумрачная тень. Монстр принюхался…

И сиганул через балюстраду. А в нос ударило знакомое зловоние. Дыхание перехватило, ноги стали ватными, тело – непослушным. На меня летела хищная ракета и, постепенно теряя плотность, перевоплощалась в полыхающий фантом.

– Замри! – Морозный вихрь, как глоток чистого воздуха и рык. – Смотри только на меня. – Я пропала для реальности. Вокруг вибрировало защитное поле. А пространство атриума рассекал плазмоид и, не подчиняясь физическим законам, выжигал собой оживший мрак. Затхлый воздух становился вязким, как гнилой кисель. Глаза слезились. Горло сковало в рвотных спазмах. А я боялась потерять из вида плазменный фантом. Лазерные лучи его формаций резали пространство, запечатывая энергетической паутиной дом, осаждаемый визжащими тенями.

«Тех, кто с нами, больше25! Больше них!» – подсознание руководило онемевшими губами, но глаза горели от потрясения. Сгустки мрака были повсюду – змеились по полу, уплотнялись, формируясь в единую материю. Передо мной выросла стена из бесформенных теней. Режущий свистящий звук. Вспышка озарила атриум, и в центре разверзся ад. Воронка аномалии. В Камелоте ситуация была обратной. Сейчас же из разрыва в наш мир рвались мириады тварей, нацеленные на единственную движущуюся мишень. Вырываясь из блокады, хищник уводил их от меня. Мгновения растянулись в непроходимую трясину временной дыры. Облепляя со всех сторон, безымянная орда замедляла его манёвры, пока полностью не поглотила светящийся фантом. Вдруг он перестал сопротивляться и, собирая на себя всю мерзость, завис на рваном краю искрящей аномалии. А меня припечатало к полу потусторонним многоголосым скрежетом:

– Смотри! Ещё один. Жертвует собой…

Грудь сковало холодом. Воздух кончился. Через хаос, минуя разум, напрямую в дух ввинтился его не терпящий возражений рык:

– Я задержу их. Беги! – «Боже! Люк, нет!». Миг, и он нырнул в прожорливое нутро, увлекая за собой всю инфернальную эскаладу. Разрыв с чавкающим утробным звуком свернулся и исчез. Ядовитые испарения вытеснил ледяной озон. В доме стало тихо. Не выл даже Жак. Расшатанные нервы не выдержали давления:

– Люк! Люу-уук! – Оглушённая, я отстранённо соображала, что это я – одна, мечусь по холлу, там, где ещё мгновение назад была брешь в пространстве.

Мои вопли прервал тот же режущий низкочастотный гул. Пытаясь определить источник, я попятилась, пока не вжалась спиной в дверь. Пространство в центре пошло светящимися неоновыми трещинами. Материя физического мира разошлась как холстина. И там, где от некогда висящей многоярусной пятиметровой люстры-водопада остался только обрывок стального троса, в разломе родился монстр.

«Мой», – я выдохнула и, медленно съезжая вниз, уже воспринимала происходящее под футуристическим26 углом.

Зацепившись за трос, хищник раскачивался под самым сводом. Сгустки оплавленной субстанции скатывались по нему гадкими склизкими потёками, пролетали пятнадцать метров вниз и, корчась на полу, растворялись в воздухе с шипением раскалённого металла. Аномалия закрылась. Мрак рассеялся. Инфернальное затмение прошло, словно было результатом стрессовой инсомнии27.

«Люк!», – не слыша ни звука от меня, он безошибочно нашёл цель и вдруг обессиленно сорвался с высоты. Меня оглушило грохотом. Он разнёс стеклянный стол, кожаный диван, смёл вазы с фруктами, цветы, глянцевые журналы, пролетел через весь атриум и, мгновенно перевоплощаясь человеком, вскочил на ноги и подхватил меня с пола.

– Вытащи меня! Верни себе! – Ободранные плечи, руки, торс, порез на скуле и глаза. Таких глаз я ещё не видела. В них – боль и невысказанные тайны. – Скажи: «Моя!». Ещё моя. Пожалуйста. Прошу. У меня нет больше времени.

С трепетом касаясь окровавленных плеч, я целовала всё, до чего могла дотянуться в тесных оковах и впадала в неконтролируемую истерику:

– Твоя. Твоя, любимый. Я с тобой… – Теряя равновесие, он покачнулся. И его кровоподтёки на лице и окровавленная нагота стоили мне обморока. «Их кровь на твоих руках…», – вслед за рассудком, я стала соскальзывать к его ногам. – Всё, что захочешь. Сегодня. Пусть будет сегодня. Я буду, кем угодно. Ни одного условия, ни вопроса, ни упрёка. Только не так. Не это. Умоляю, пощади…

Я так рыдала, что срывала голос. В ушах уже стоял шум бушующего леса, буря в Камелоте, и перед глазами один и тот же эпизод: «Его относит на скользкую водонапорную башню. Падение подобно взрыву. И щебень как картечь…». Всё. Сознание зациклилось и отключилось.

Глава 3. Господин Гордон

Я очнулась одна в выстуженном пространстве пустой огромной залы. Судя по отчётливым отголоскам воюющего ветра с черепицей – последний этаж особняка. Гигантских размеров кровать, высокое изголовье из белой кожи, матовые жалюзи, приглушённый свет единственного ночника, за стрельчатыми окнами – ранние сумерки. Перед глазами – «корпоративный» стиль Гордонов – стерильно белый. Подняла голову – зеркальный потолок. И ярким контрастом белому – я на ложе в окружении множества цветов, в нервном беспорядке расставленных прямо на полу.

«Как на могилку возносил. Пока он не появился с ритуальным венком, надо подниматься, – попыталась встать и всхлипнула от боли. – Ох, что же это?». Мышцы пресса сковало в спазме. Выполняя дыхательные упражнения, я только удручённо сделала вывод об экзальтированной истерике несколькими часами ранее. Всё, что происходило – было покрыто галлюцинаторным мраком. Попыток сесть больше не делала, сосредоточила все силы на воспоминаниях…

Я видела перед собой его глаза – неродные, искусственные, бездушные. Стакан воды в руках, лекарства… А дальше невесомость.

Сознание путалось с какой-то психоделией:

– Они вернулись?! Нашли! Я проявила слабость. Ты пострадаешь. Жертвы будут аннулированы. Всё окажется напрасным. Я должна бежать! Пусти меня! – Вспышка аномалии, и мы оказались в его спальне. Но когда передо мной предстала панорама блокадной разгромленной залы, моя истерика обнаружила себя неуправляемым делирием 28 . Дверь выломана с косяком. Снесён фрагмент стены. Стеклянная перегородка из матовой опаловой смальты, смятая массивным креслом, лежала руинами перед пробитой дверью. Крошки бетона, обломки арматуры, раздроблённые стекло, древесина завалили коридор, вход и часть комнаты. В памяти поднималась яркая бредовая фабула: «Разрушенная комната. Останки мебели, стекло, провода, и в эпицентре этого чёрного безумия монстр в ломках». На фоне воскресшего призрака его конвульсивно крепчающие объятия показались мне смертоносными тисками анаконды. Задыхаясь от удушья, я вырвалась из его рук. – Не подходи! Я запрещаю!

– Девочка, иди ко мне. Мы нужны друг другу. Это же твои слова. Ты устала. У тебя грёзоподобная дезориентировка 29 . Это просто был кошмар…

Хищник приложил максимум старания к последующей амнезии, пока память, замученная и перекроенная его вмешательством, не ухватилась за чёткий эпизод…

– Лжец! Я тебя не знаю! – Я припустила от него вниз по лестнице. Рассудок ускользал, оставляя в растерянности и хаосе. Выскочила в тёмный атриум. Пустынный гулкий холл. Дверь. Кованая ручка. И его рык за спиной:

– Чёрт! Пусть сдохну, но исправлю твоё повреждённое сознание. Прямо сейчас! – Платье ювелирно рассекалось бритвенно острыми клыками. Жадные губы рвались к обнажённой коже. Когда же напористый раздвоенный язык тараном внедрился в лоно, я захлебнулась криком. А хищник уже овладевал мною стоя, прямо у двери и сминал меня в объятиях. – А таким? Знаешь? Узнаёшь меня? – Погружаясь рваными мощными точками, он всматривался в мои глаза и заклинал. – Не отдам! Не отпущу! Я твой мужчина. Твоё чудовище! Твоё!

Распятое тело мне не принадлежало. Руки над головой в мёртвой хватке его пальцев. Я окунулась в его родной запах и уже рыдала: «Не чудовище! Ты мой мир, мой дом», – оплела его ногами, притягивая ещё ближе. Практически сливаясь с ним. И смогла зацепиться только за кадык. А жаждущие губы и язык уже безумствовали на его шее. Оглушающий рёв, и далёким эхом донёсся его срывающийся голос:

– Люблю безумно. Больше жизни. Схожу с ума. Отче, если Ты слышишь, помоги ей! Не контролирую себя. Я жажду-у… – Вбиваясь в яростном темпе, он противоборствовал себе. В нечеловеческих глазах с вертикальным зрачком стояли слёзы. – Я сумасшедший по тебе. Такой голодный. Боюсь коснуться, травмировать тебя, замучить необъятной жаждой. Запрети! Останови меня-а…

Я была в эпицентре смерча – парализованная и дезориентированная. Не существовали ни линейное время, ни пространственные границы. Остались только ощущения. Я отстранённо удивилась: «Сколько я уже не дышу?», но здесь, под напором одичавшей анаконды, через удушающие поцелуи и головокружение, я увидела единственное решение всех его внутренних конфликтов:

– Сбрось щиты!

– Не знаешь, о чём просишь. Я не тот, кого ты во мне видишь.

Осознавая его внутреннее ожесточение, я взмолилась в отчаянные глаза:

– Ты выстроил блокаду, когда был одержим. Нам больше не нужна преграда. Я нужна тебе. Тебя душит не жажда. А твоя самоизоляция. Не блокируй свою сущность! Отпусти! – Параллельно с отчётливым тремором, рождённым его потрясением, я ощущала шквальный огонь поцелуев и убеждалась, что стена нашего отчуждения просела. И уже чувствуя зарождение неотвратимого цунами, приказала. – А теперь – стань целым. Возьми меня. Таким. – Мгновение, и тело прошило судорогой. До слёз, до крика. – Люк! – Я заставила себя разжать сведённые на его ключице челюсти и уже шептала, содрогаясь в непрерывной череде оргазмов. – Хочу тебя. Всего. Только не уходи. Не останавливайся.

– Никогда. – Толчки стали глубже, дыхание – свистящим. Заточенный на цели, хищник нёсся неуправляемым составом. Уже захлёбываясь, я чувствовала, как моё наслаждение порождает ответную реакцию. Его извержение походило на вулкан. Пространство резонировало рычащими раскатами. – Ты только моё Небо. Только мои крылья. Люби меня. Ещё… – Волны хриплого баритона расходились колебанием во всём теле и, высвобождая огромное количество тепла, вызывали необратимые структурные изменения. Я пылала и осознавала, что уже не прежняя Камилла. Переживая своего героя, я становилась его частью.

Взгляд сфокусировался на цветовом пятне. Сознание обнаружило признаки реальности. Я рассматривала букеты, расставленные в вёдрах на полу, и удивлялась перемене. Там, в изоляции от внешнего мира я разделила не просто близость. Я испытала единение. И увидела Его. Передо мной предстала Личность – цельная, подлинная, ослепительная. Мой Херувим. Могучий воин – такой, каков он есть, каким изначально создан. Во всём превосходстве силы. Мой субъективный мир перевернулся. Не осталось ничего сокровенного или личного, чтобы я не разделила с любимым. Всё было подчинено ему. Я поклонялась своему земному богу, осознавая необратимую зависимость от каждого его вздоха.

– Проснулась? – В дверях замер обманчиво спокойный, опасный хищник. Фосфоресцирующие глаза были обращены не на меня, а сканировали пространство. Моё физическое зрение, как независимый критик давало объективную оценку: «Один против всех, вымотанный, уставший от войны без срока давности30, воин с покалеченной психикой, который снова спрятался за маской бесстрастного стоика», – я была далека и от абстрактных иллюзий, и идеализирования. Но смотрела на него через призму своей новой реальности. Если раньше я только угадывала тень того грядущего величия, что уготовано ему, то сейчас ясно видела отблески восходящего призвания. Попирая риски быть непонятой, с чистой детской непосредственностью невольно восхитилась вслух:

– Мой бог, ты создан совершенным. – Мгновение на осознание, и моя уверенность стала фундаментальным убеждением. Он тяжело вздохнул и сосредоточился на мне. Его запах – глубокий, многогранный подавляющий, бальзамический древесный уд. Ясные глаза с ироничным прищуром, условно обозначенная улыбка, за которой он скрывал тревогу и тонкая полоска телесного перфорированного лейкопластыря на скуле. Атласное кимоно. Стальной цвет был выбран мной неслучайно. Идеально оттеняя его седые виски, он символизировал жёсткий, агрессивный стиль его носителя и невероятную физическую силу. Сейчас копна волос была влажной. Седина пропала. Он будто помолодел. Но ввалившиеся глаза выдавали душевное истощение. «Полагаю, тебе ещё не открылось – кто ты. Но я знаю тебя уже другим», – мой предел мечтаний не простирался дальше того, чтобы забиться под его крыло. Я протянула руки. Но Гордон прошёл мимо, небрежно бросив перед кроватью на пол объёмный мусорный мешок.

– Твои вещи. – Поставил стакан воды на подоконник. – Собирайся.

Такое поведение было несвойственно темпераментному хищнику. Я следила за ним и не дышала. Он не стал затруднять себя, петляя между вёдрами цветов. Материализовался сразу на пороге, взялся за ручку двери. Я успела прошептать в его спину, подавляя неожиданные слёзы:

– Прости меня. Я была не готова. Но мы справимся…

Раздражённо кинул за себя с плохо скрываемой брезгливостью:

– Приведи себя в порядок. – Дверь захлопнулась, пощёчиной отгораживая меня от него и всего мира. Оказавшись беззащитным перед его безразличием, сердце теперь было крайне уязвимым. Я откинулась обратно на подушки, слушая порывы ветра. Где-то на улице завыл Жак. Слух неприятно полоснуло скребущим звуком его когтей по металлической входной двери. Пытаясь выглянуть в окно, я приподнялась на локтях и краем глаза заметила бесшумно возникшую в углу фигуру.

Босой. Практически обнажённый. Из одежды – низко сидящие обтягивающие кожаные штаны с вульгарно расстёгнутой ширинкой. Гордон не двигался. Скрестил руки на груди. Сам силуэт вибрировал, пока не обрёл относительную плотность. Но вот холодный оценивающий взгляд открыто транслировал: «Беспородная пользованная девка». Разрушая в памяти этот ассоциативный ряд, я глупо уточнила:

– Люк?

Скачок, и по груди заскользила кожаная рукоять его плети, поднялась по шее, медленно очертила скулы, прошлась по подбородку и вдруг хлёстко с профессиональной точностью садиста ударила по пересохшим губам. Ювелирно, не оставляя внешне синяков, но разбивая слизистую. Вжавшись в подушки, я зажала ладонью рот. Он хмыкнул и снисходительно проявил милосердие к загнанной лошади выстрелом в упор:

– Мда. – Прошествовал к окну уверенной походкой Доминанта. На подоконник рядом со стаканом нетронутой воды лёг одноразовый контейнер. С капсулами.

– Что это?

– Обезболивающие. – Не взглянув в мою сторону, вспышкой оказался у двери.

– Уже пять капсул?! Настолько плохо выгляжу? – Моя внешность, хотя и допускаю, сильно помятая после продолжительной истерики, меня не волновала. Как оказалось зря. Не оборачиваясь, надменный инквизитор отрезал:

– Пей, – и растворился в воздухе.

Я обратила внимание на свой внешний вид: ни белья, ни чулок. Но вокруг шеи сбилось в кучу едва узнаваемое тряпьё. «Неужели это и есть мой розовато-опаловый шедевр из тончайшего мерцающего крепдешина для романтического вечера?!» – располосованное платье оставалось на мне только благодаря уцелевшей высокой стойке, и было заляпано его кровью. Впитавшиеся пятна заскорузлыми отметинами деформировали ткань, создавая зловещий рисунок по всей протяжённости. Едва я предположила о разукрашенной физиономии и дикой гриве, – меня пробил озноб. Соскочила с кровати и обнаружила в мусорном пакете верхнюю одежду, обувь, севший телефон и документы. С трудом сглотнув от явного подтекста, схватилась за ручку, чтобы скользнуть в душ – покорёженный металл.

Я сбросила в тот же мусорный мешок то, что раньше было платьем, промыла рот и, совладав с чувствами и жутковатой раскраской на щеках и груди, спрятала свою наготу под наглухо застёгнутым плащом, губы – за салфеткой и спустилась в холл. Хозяин дома стоял ко мне спиной. Следы разрушения были ликвидированы. Надрывающийся, охрипший от воя, пёс закрыт в кладовке.

– Такси у дома. Тебе пора. – «Такси?!» – игнорируя мой немой вопрос, Гордон развернулся и пошёл вверх по лестнице, а я смотрела ему вслед на расписанную моей рукой рубаху: «Что за раздвоение личности31? Ещё не определился со своим эго-состоянием или духовным статусом? Боже, я попала в параллельную реальность?». Игнорируя острую сердечную боль, мышечную крепатуру32, разбитые губы и озноб, я садилась в машину, непослушными ледяными пальцами справлялась с ремнём безопасности, а независимое сознание пыталось анализировать ситуацию: «После всех драматичных отношений и такое пренебрежение?! С каким диагнозом мне ещё предстоит знакомиться и жить?».

Открылась задняя дверь, и баритон напомнил:

– Ты забыла. – Варварски сгрузил в багажник и на заднее сидение охапки цветов. – Они твои. Ты заслужила. – И ушёл, не оборачиваясь.

Перед лобовым стеклом промелькнули кованые ворота, высоченная ограда. И вдруг смазанная вспышка. На дороге вырос идол со скрещёнными руками на груди:

– Я тебя знаю? – Гордон с подозрением вгляделся в лицо водителя.

– Нет, – бесстрастно обронил водитель и поднял стекло, но я уловила на грани слышимости: «А должен». Мимо уже проплывала непроходимая разросшаяся чаща, как живой заслон хозяйской усадьбы, и наконец облетевшая тополиная аллея, несколько домов, а я в задумчивости крутила кольцо на безымянном пальце.

«Заслужила?! – меня ошпарило. – Меня отослали. В такси. Нагую. Использованную. Словно проститутку! Видимо, ему совсем уж худо».

– Сударыня? Нам куда?

Я оторвала платок от опухших губ:

– Ах, да, конечно. Здесь, близко, по посёлку. – Обхватила себя руками, съёжилась и старалась не двигаться, чтобы не выдать себя голыми коленями. Молодой мужчина бросил внимательный взгляд на притихшую клиентку:

– Вам нужна помощь? Я хороший слушатель. Артём. – Я успела отметить его деликатность, но меня уже трясло в предчувствии развязанной интонации, прямых намёков и откровенных предложений. Мой «род занятий» казался настолько очевидным. Отрицательно качнула головой. Тон водителя окрасился искренней обеспокоенностью. – Звоните. В любое время суток. Мой навигатор в Вашем распоряжении. – Мне вручили визитку и, аккуратно выгрузив груду переломанных цветов прямо перед крыльцом, оставили трясущуюся наедине со своим позором.

Сырой бульвар, словно поздний прохожий, поднял ворот, втянул голову, откупаясь от ненастных сумерек редкими фонарями. Раскачиваясь на стылом ветру, тополиная аллея поскрипывала в тумане. Я не успела стыдливо оглядеться, как покинутый в спешке, тёмный дом огласился душераздирающими завываниями.

– Ох! Девочка, прости! – Собака сбивала с ног и, благоговейно прижимая уши, стелилась по полу и с трудом сдерживалась от невероятных наскоков, которые контуженая хозяйка вряд ли смогла бы выдержать. Прихватив второй телефон, мы уже были на заднем дворике. Удостоверившись в том, что её больше не оставят в одиночестве, Ли обнюхивала промёрзшую опавшую листву. А я размышляла над планом реабилитации в глазах возлюбленного. Мой энтузиазм прервал видеозвонок.

Я сделала глубокий вдох, отключила камеру и приготовилась к разносу:

– Мама?! Как у вас дела? Как тётя Верочка? Иван? Вы познакомились с двоюродной сестрой Гордона? – Заваливая маму вопросами, я старалась отвлечь её от главной темы. За всеми переживаниями у меня абсолютно вылетело из головы, что Иван прилетел вчера домой. Его положение усугублялось ещё и тем, что он добродушно отправился на юг сразу со своей новоиспечённой невестой. Доктор педагогических наук последовательно отвечала на вопросы, пока не опомнилась:

– Ванечка прилетел. Без тебя, но не один! – По ушам резанули децибелы.

– Это Софья Письменская – кузина Гордона. Разве он не упоминал о ней? Они будут работать с Ваней. Она технолог… – Мои несостоятельные объяснения бесцеремонно низложили:

– Нет, я это знаю. Меня интересует её статус. Кто она ему?

– Невеста, – я зажмурилась, ожидая её гнева, и не просчиталась:

– А ты? Мы с папой чуть не разделили на двоих инфаркт. Отец воздержался от резолюций, но готовит выговор с взысканием и штрафными санкциями для Княжина. Что вы себе позволяете? Я считала, что вы отменили свадьбу из-за Ваниного ранения. Но, оказывается, всё гораздо серьёзнее? Камилла! Папа требует объяснений! – Родительский голос стал требовательнее. Я еле выдохнула:

– Мы с Гордоном возобновили отношения.

– Опять Гордон?! Он тебя дискредитировал! Это не просто «тень на репутацию». Это клеймо! Мы год старались отвести от тебя внимание, как от его «жертвы». Потом еле пережили эту драму с братом Княжина, уже приготовились расстаться с тобой в качестве замужней дамы. Даже приняли твоё решение о скорой эмиграции, как способе избежать очередной огласки. А ты всё рушишь?!

– Я люблю его, – я побила козырем родительский гнев. Протяжный вздох обоих Бригов. И я озвучила версию, на которой настаивал сам инквизитор. – И наши отношения, на этот раз, получат логическое продолжение. – Вспоминая его недавний приём, проглотила слюну с отвратительным металлическим привкусом, поплотнее запахнула плащ, но мама усугубила моё окоченение:

– Детка, ты уверена? Ведь он уже бросал тебя. – Кризис прошёл, её голос окрасился сочувствием. – Иван обмолвился парой фраз. А его невеста и вовсе привела нас в замешательство. Надеюсь, «тайной» помолвкой вы ограничились?

Не испытывая мамино терпение, свои нервы и иммунитет, зашла в дом:

– Мы ждём вас и Гордонов. Для официальной церемонии. – Я закончила звонок и, активируя второй оживший телефон, машинально зацепилась взглядом за дату: «Девятое, среда?! Сегодня должно же быть шестое! Сколько я у него спала? Четыре дня?!» – я всхлипнула и уже не смогла остановиться.

Остаток вечера прошёл в тягостном ожидании. Жестоко пресекая панику, я с замиранием сердца отсчитывала часы: «Восемь, девять, десять…». Гордон не звонил. Мне было не до своего суверенитета, я осаждала его номер, пока Гордон скупо не отбил: «Не беспокой меня. Появлюсь сам». Он позвонил только к полуночи.

Диктатор оборвал мои тревожные попытки выяснить его состояние:

– Не вмешивайся в мои дела! Довольствуйся тем, что тебе следует знать. – Сказал, как отрезал, но я молила:

– Милый, пожалуйста, не закрывайся. Не рычи, мой хищник, я хочу помочь…

Меня осадил циничный плевок:

– Не мни себя эмпатом. Ты не способна ни читать мои мысли, ни воспринимать эмоциональный фон. Запомни. Нет никакого «мы». Есть только я. Мужчина. И у меня есть свои тайны. – Меня били судороги от сдерживаемых рыданий, но он беспощадно продолжал казнить. – Моя личная жизнь – моя автономия. Либо ты будешь послушно это принимать, либо смиряться с фактом.

Я безропотно выдержала его циничный тон и тихо подтвердила: