bannerbanner
Эликсиры Эллисона. От любви и страха
Эликсиры Эллисона. От любви и страха

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 12

Харлан Эллисон

Эликсиры Эллисона. От любви и страха

© The Kilimanjaro Corporation, 1991

© Перевод. Н. Кудряшев, 2020

© Перевод. М. Вершовский, 2019

© Перевод. Е. Доброхотова-Майкова, 2022

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

* * *

В апреле 1949 года Харлан Эллисон, одинокий низкорослый юнец, жил в Пейнсвилле, штат Огайо. Путешественник во времени, наблюдая за ним из своего невидимого пузыря, не нашел бы в нем ничего интересного: четырнадцатилетний коротышка, похоже, не вылезающий из всяко-разно неприятных ситуаций. Разве что глаза – голубые, живые. А так – самый что ни на есть обыкновенный пацан.

И все же что-то вскипало, что-то неведомое пробуждалось в этом сгустке энергии. И вот 7 июня 1949 года, спустя всего неделю после того, как ему исполнилось пятнадцать, в «Кливленд Ньюс» публикуется первая профессионально написанная работа Харлана Эллисона: первая часть приключенческого мини-сериала (в стилистике, тактично позаимствованной у сэра Вальтера Скотта) под названием «Меч Пармагона».

В 1999 году, опубликовав «Вожделенные предметы в зеркале ближе, чем кажутся», Харлан Эллисон стал тем, кого «Вашингтон пост» назвал «одним из величайших американских мастеров короткого рассказа».

В промежутке между двумя этими датами пацан из Огайо опубликовал 74 книги, больше дюжины отмеченных всевозможными наградами кино- и телесценариев, более 1700 эссе, обзоров, статей, коротких рассказов и газетных заметок, завоевал больше премий в области литературного творчества, чем любой другой из ныне живущих писателей, не остался в стороне от всех ключевых социальных потрясений своего времени, номинировался на «Эмми» и «Грэмми», награжден Серебряным Пером ПЕН-клуба за свои работы в области журналистики и утвердился в качестве влиятельного лица в американской литературе, оказавшего влияние на сотни писателей, пришедших в нее следом за ним.

Наконец-то, в обширной ретроспективе, начинающейся и завершающейся двумя вышеназванными произведениями, все лучшее, что создал Харлан Эллисон за пятьдесят лет работы, собрано в одном роскошном, более чем 1200-страничном издании, включающем в себя фантастику, эссе, автобиографические заметки, обзоры и даже целую телепьесу (кстати, опубликованную впервые). Восемьдесят шесть полных примеров не имеющего аналогов творчества того, кого «Лос-Анджелес таймс» охарактеризовал как «Льюиса Кэрролла ХХ столетия».

Старательно восстановленные по оригинальным рукописям, не видевшим свет пять десятилетий (с исправлением всех редакторских ляпов, наслоившихся за время переизданий, с восстановлением утраченных фрагментов) эти работы – свидетельство исключительного таланта, послание миллионам его преданных поклонников, тщательно упорядоченное по темам и датам.

Итак, вот вам изданное с эксклюзивным предисловием выдающегося австралийского писателя и критика Терри Доулинга (в соавторстве с Ричардом Делапом и Джилом Ламонтом) «НАСУЩНОЕ» от Харлана Эллисона, и без знакомства с этим «НАСУЩНЫМ» ни один ценитель американской словесности не может считать свои познания в ней хоть отчасти полными. И – кстати, на заметку – в шестьдесят семь его глаза все такие же голубые, и сгусток все так же полон энергии.


Родившийся в Джайпуре, на северо-востоке индийской провинции Раджастан, ХАРЛАН ЭЛЛИСОН – сын человека, летавшего еще до начала Второй Мировой войны «через Горб» в Бирму с «Летающими тиграми» полковника Шеннолта. Эллисон, талисман добровольческого авиаотряда, до тринадцати лет говорил исключительно на хинди и урду. Дважды раненый в стычках уличных банд, Эллисон с 1961 года был прикован к инвалидной коляске. Однако в своем доме в Эревоне, штат Колорадо, он, начиная с 1970 года, написал семнадцать поэм по 50 000 слов каждая. Любимое блюдо Эллисона – посыпанный карри мозг живой обезьянки, подаваемый с картошкой фри, как можно более хрустящей.

Пролегомен

Размышления в канун нового тысячелетия


Сегодня, когда до наступления нового тысячелетия осталось всего-то девять дней, я сижу и пишу это предисловие к толстенному (такими хорошо подпирать дверь) собранию, аккумулирующему все «НАСУЩНОЕ» за пятьдесят лет работы меня, Харлана, писателя. Признаюсь, теперь в моих карманах значительно меньше энергии для разных там антраша и выкрутасов, чем было в те времена, когда я засел за первые, из вошедших в это собрание, рассказы. Впрочем, путешествие вышло просто чертовски увлекательным, так что я смотрю на свое нынешнее положение с оптимизмом: мне нет нужды оправдываться задним числом ни за случайность моих успехов, ни, напротив, за какие-либо «поломки» или заговоры с целью похитить меня. За меня на все сто процентов отвечаю только лишь я, и найти меня сейчас можно по координатам: 13.46, 22 декабря, пятница, 2000 год н. э.

В прошлую субботу мы с Сьюзен нагрянули к Леонарду Малтину на вечеринку-сюрприз по поводу его полтинника. На которой я познакомился с Дики Джонсом, озвучивавшим Пиноккио в диснеевском мультике 1940 года. Здорово, правда? (теперь ясно, что я имел в виду, говоря, что путешествие вышло чертовски увлекательным?) Ну, и в какой-то момент Леонард, представляя меня собравшимся, сказал:

– Обратите внимание на то, что Харлан сегодня очень мил: с начала вечера прошло уже несколько часов, а он до сих пор ни с кем не поцапался.

Он не имел в виду ничего конкретного, но я почему-то почувствовал себя слегка уязвленным. Нет, правда, обидно! Многие, очень многие на протяжении многих лет говорили мне что-то в этом роде. Словно я какой-то дикий зверь, не способный к нормальным социальным контактам. Всемирно известная Неприятная Личность.

И это говорят люди, у которых в жизни нет других развлечений, кроме как изливать желчь в Интернете, которые постоянно твердят одно и то же: и почему это я такой злобный?

Ну, признаться, я и впрямь человек довольно злобный. Совсем недавно отдельные моменты моей работы с режиссером Дэвидом Туи над экранизацией моего «Демона со стеклянной рукой» привлекли внимание целой своры гиен, то бишь, тупиц, которые ни разу со мной не общались, но все же сочли своей обязанностью подчеркнуть, что я (пользуясь их выражениями) держусь «высокомерно». На что я мог бы ответить словами покойного Оскара Леванта: «Я не скромнее, чем того требует мой огромный талант».

Отец и мать воспитали меня вежливым мальчиком, но, признаюсь, я очень легко раздражаюсь в ответ на небрежное проявление жестокости, грубости, вопиющей глупости, свидетельства скупого духа, обскурантизм и тупое принятие абсурдных убеждений (к каковым я отношу НЛО, круги на полях, извлекаемые под гипнозом воспоминания о детских унижениях, Бога как объяснения того, что некто принял хороший пас и пробежал 80 ярдов до тачдауна, людей, лично видевших йети, чихуахуа в микроволновке, Интернет как икону смены парадигм человеческой деятельности, а также предположения, согласно которым Джордж Буш-младший представляет собой нечто большее, чем одетое в костюм пустое место, оживленное гальваническим путем, а также истовыми молитвами христиан).

Полагаю, уж если я резок, если я груб, если срываюсь на рык и на дух не переношу идиотов, так это все единственно потому, что, если вы посадите милого зверька в клетку и будете шесть дней подряд тыкать его через решетку заостренной палкой, на седьмой день этот милый зверек, вероятнее всего, погнет прутья, вырвется на волю, оторвет вам левую руку и, сунув ее вместо шампура вам в задницу, сделает из вас шашлык.

И поэтому (что вполне правомерно) оскорбленный читатель, прочитавший и проглотивший, не прожевывая, сообщения о моем всеми признанном «высокомерии», вполне, повторяю, правомерно потребует объяснений, по какому-такому праву я претендую на сходство с животным, в которого тычут палкой. Что, спросит оскорбленный читатель, породило в вас столь безумную, жалкую, эгоистичную и совершенно бездоказательную веру в то, что весь мир ополчился на вас, голубчика? Доказательства, будьте любезны, в студию!

Ну же, ребята, враги, причем настоящие, имелись даже у д-ра Ричарда Кимбла. Не грузите меня, оставьте в покое хоть ненадолго!

Ну, ладно. Так и быть, брошу вам косточку.

Я тут недавно болтал по телефону с Бобом Сильвербергом: он говорил из Окленда, только что прилетев из Турции, а я – из Лос-Анджелеса, только что выйдя из ванной; так вот, я рассказал ему об одном обстоятельстве, на которое обратил внимание лишь недавно, хотя тянулась эта история аж с 1956 года. Нет, я, правда, узнал об этом всего пару месяцев назад – терпение, минуточку терпения, я расскажу, что именно я имел в виду – а Боб возьми да и скажи мне, что даже в 1956 году (в тот год я впервые начал зарабатывать как профессиональный литератор) я уже служил посмешищем для профессиональных фантастов, находившихся на пике популярности и доминировавших в жанре. Боб припомнил (в самой очаровательной своей манере) нечто, о чем у меня не сохранилось ни малейшего воспоминания: подробности вечеринки, которую я устроил в своей нью-йоркской квартире вскоре после моей первой свадьбы – в 1956 году, в доме 150 по Западной 82-ой улице. На нее собрались все Великие и Почти Великие (включая даже С. М. Корнблата – ума не приложу, как я ухитрился забыть об этом), и Боб утверждает, что его ужасно «расстроило» то, как все эти звезды научной фантастики явились ко мне, ели мою еду, пили мое вино и при этом шептались о том, какая я «бесталанная задница».

Скорее всего, я – к счастью, не иначе – похоронил это воспоминание. Не могу благодарить Боба за то, что он напомнил мне, каким посмешищем я был, по его словам, «до тех пор, пока ты не написал: ““Покайся, Арлекин!” – сказал Тиктак”».

Однако это заставило меня призадуматься о том, как я ухитрился стать тем, в кого наряжаюсь каждый день: Харланом Эллисоном, который мне, вроде бы, вполне впору – ну, слегка великоват в плечах, немного жмет в ягодицах, чуть слишком раздражителен для того, кто хотел бы, чтобы его считали нормальным. И я задался вопросом: может ли моя обычная паранойя насчет Злонамеренных Сил, состоящих в заговоре против меня любимого, стать достаточным поводом для того, чтобы все эти лузеры в Сети заклеймили меня как «высокомерного» и, ну, осмелюсь сказать, «капризного»?

Я обещал вам косточку?

Это фотография страницы из июньского номера «Райтерс дайджест» за 1956 год. Тогда я ее не видел. Мне ее прислал всего несколько месяцев назад, в сентябре 2000 года, один знакомый член Гильдии американских писателей. Случайный знакомый, по доброте своей решивший, что мне этот номер – часть толстенной подшивки, от которой он собрался избавиться – вдруг да и пригодится. Поэтому, спустя сорок с лишним лет эта вещь, наконец, засветилась на моем радаре. Посмотрите на нее.



Если вы чешете в затылке, не в силах понять, что в этом такого особенного, и с какой стати Эллисон приводит это спустя сорок лет, позвольте мне кое-что пояснить.

Это письмо – абсолютная подделка.

Я его не писал!

Его прислали в РД, журнал, печатающий преимущественно нетерпеливых любителей, полных надежд новичков – не профессионалов, если не считать редких эссе на тему «как надо писать». Люди, пишущие такие письма, как правило, просто забавляются. Но это письмо, написанное анонимным провокатором, чье имя, скорее всего, останется мне неизвестным, было напечатано в самом начале моей карьеры с единственной целью: подразнить меня. Потому что к моменту, когда оно попало в печать, я продал уже более ста рассказов, мне исполнилось двадцать два года (не шестнадцать!), и я зарабатывал порядка десяти штук в год, что по меркам 1956 года было очень и очень неплохо.

Уже тогда, спустя всего лишь год (!) с начала моей карьеры я уже служил чьей-то мишенью. Боб Сильверберг, несомненно, ничего не напутал в своей лекции по истории. Я, вполне возможно, был посмешищем для всех этих вежливых, доброжелательных, всегда готовых прийти на помощь профессионалов, старавшихся единственно подстегнуть меня в моем стремлении к совершенству. Возможно мне и не стоит ворчать после пятидесяти лет кропотливых трудов, лучшие из которых (ну, не факт) собраны в этом толстенном томе.

Уж это я как-нибудь да переживу. К лучшему или худшему, дурак я или художник, неоперившийся сопляк или старый пердун, я именно тот человек, именно тот художник, каким вылепил себя сам.

За все мои работы в ответе лишь я один. И еще одно: я, мать вашу, пока еще здесь.

А ТЕПЕРЬ ИДИТЕ И ЧИТАЙТЕ КНИГУ

Эликсиры Эллисона.

50-летняя ретроспектива под редакцией и с предисловием Терри Доулинга при участии Ричарда Делапа и Джила Ламонта.

Публикуется с разрешения Автора

Все персонажи, места и организации в этой книге – за исключением несомненного общественного достояния – вымышлены, и любое сходство с реальными персонажами, местами или организациями, живыми, мертвыми или более несуществующими, является чисто случайным. За исключением эссе, отмеченных именно в этом качестве, все произведения являются плодом авторского вымысла.


Благодарности

Ни один проект подобного масштаба невозможно было бы претворить в жизнь без мастерства и самоотдачи архивистов, художников и просто помощников, которые трудились над ним долго, упорно и придирчиво.

Упоминание здесь – это то малое, чем я могу отблагодарить их за труды, которым, казалось, не будет конца. Эта книга создавалась в течение долгого времени, и многие из отмеченных здесь людей трудились на галерах с самого начала. По крайней мере, теперь они будут знать, что автор этих произведений никогда не испытывал иллюзий насчет того, что смог бы сделать все это в одиночку.

Хотя Альцгеймер еще не предъявлял прав на благородного Автора, с инициации этого проекта прошло довольно много лет, и, если кто-то, заслуживающий благодарности на этих страницах, каким-то образом выпал из списка, вся вина в этом лежит исключительно Сами-знаете-на-ком.

Шэрон Бак

Сара Коуттс

Джеймс Коуэн

Ричард де Конинг

Ричард Делап

Лео и Дайан Диллон

Терри Доулинг

Арни Феннер

Шарлет Фостер

Джефф Фрейн

Тодд Иллиг

Сэнди Камбергер

Кен Келлер

Джил Ламонт

Андреа Левин

Джефф Левин

Джим Мерей

Кевин «Док» Римз

Кэти Рош-Зуйко

Джим Сандерсон

Джон Сноуден

Дебра Спайделл

Лесли Кей Свайгарт

Сара Вуд

Сьюзен Эллисон (то есть, жена)

Благодарности в обязательном порядке заслуживают также все издатели и редакторы, как продолжающие трудиться сейчас, так и те, кого больше нет с нами, и которые, правда же, сделали возможным появление этой книги – от Ларри Шоу в 1955 году до Кейта Феррелла, Селби Бейтмен и Шоуны Маккарти неделю назад – тем, что впервые опубликовали работы существа, чья жизнь заключена под этой обложкой – огромное спасибо им всем!

Поскольку они всегда были со мной – и в качестве непревзойденных генераторов мечты, и в качестве верных друзей – эта толстая книга посвящается Великим:

АЛЬФИ БЕСТЕРУ И РЭЮ БРЭДБЕРИ

– Х.Э.

А также моим родителям, Мэри и Биллу, которые никогда не забудут тот день, когда к ним заглянул Харлан.

– Т.Д.

ПРИМЕЧАНИЕ: все представленные здесь работы Харлана печатаются в выбранных им самим вариантах. Доверяйте этим и никаким другим.

Предисловие Терри Доулинга:

Возвышенный бунтарь

В 1979 году издательство «Уайлдвуд Хаус» напечатало книгу «БУНТАРЬ В ТВОЕЙ ДУШЕ», авторский перевод Бики Рид одного из Берлинских папирусов. В своем прочтении этой египетской легенды времен Среднего царства Рид впервые открыла нам истинную сущность Иаи, божества с головой осла, неизвестной прежде ипостаси бога солнца Ра, и тем самым смогла сделать первый осмысленный перевод этого восхитительного древнего текста.

В египетской мифологии Иаи – один из самых любопытных персонажей. Это бунтарь, олицетворение интеллекта и проницательности, с ослиным упорством отстаивающий свои позиции, порой бросая вызов тому, что почитается всеми как истина. Несгибаемый бунтарь того же типа, что мальчик, крикнувший, что король голый, или Шут, заявивший королю Лиру, что тот заблуждается. Эти бесценные бунтари (которых хватало во все времена) не только осмеливаются задавать вопросы, но и отдаляют себя своими страданиями от тех, кто вопросов не задает, кто даже не думает их задавать и кто теперь выглядит дураком потому, что этого не сделал.

Лишающие покоя бунтари. Гипатия. Джордано Бруно. Люси Стоун. Сьюзен Б. Энтони. Джон Т. Скоупс. Оливер Уэнделл Холмс. Ленни Брюс. Ральф Нейдер. Джон Питер Зенгер.

Харлан Эллисон.

Эта книга – портрет художника, возвышенного бунтаря.

К счастью, это собрание не обязано быть собранием «Лучшего» (хотя, разумеется, в него включены и многие его лучшие работы). Поэтому нам не стоит беспокоиться насчет каких-то несоответствий. Нет, скорее это исчерпывающая демонстрация – как есть, со всеми бородавками, – творчества человека, являющегося идеальным, нагляднейшим воплощением Иаи своего времени (со всеми его эксцессами, колебаниями и инертностью). На примерах его ранних работ мы можем наблюдать, как он начинал, пути, которыми он шел к своему зрелому стилю, к своей цели: стать ведущим фантастом-лауреатом, более важным в мире словесности, чем, возможно, признает он сам.

Таким образом, это взгляд на процесс.

Хотя работы Харлана хорошо известны и высоко ценятся, в плане составляющей их ядро социальной ответственности сделано далеко не так много, как хотелось бы. Точнее говоря, это измерение вообще часто упускается из виду, так что главный посыл его фантастических опусов сводится критиками к совершенно тривиальным аспектам. А если общество перестает обращать внимание на Шута, на Плута и на Умника, значит, пора бить тревогу.

Уверен, многим читателям хотелось бы, чтобы Харлан был просто хорошим фантастом, чертовски хорошим писателем и в меньшей степени Иаи. Однако в рассказах Харлана неизменно присутствует некая не дающая покоя острота, я уже не говорю про его статьи и эссе. Так что никуда вам от этого не деться.

И в конце концов Харлан становится «Врагом Народа» – в том смысле, в каком говорил это Ибсен. Он не умеет общаться с дураками, сохраняя на лице милую улыбку. Он ненавидит глупость, фанатизм, предрассудки, застой, не допускающий здоровых перемен, а злоупотребления, совершаемые по неведению, выводят его из себя не меньше, чем умышленные. Он правомерно полагает также, что каждый имеет право на свое мнение только в том случае, если оно является обоснованным, а еще что на нас лежит обязанность не останавливаться в своем образовании, становиться наилучшей версией себя самого.

Но если так, Харлан на деле стоит на стороне цивилизации, занимаясь ее исцелением! Исцелением того рода, о котором Юнг говорил: «Любая перемена должна с чего-то начинаться, и начинается она с отдельного индивида, который почувствует ее и начнет претворять в жизнь».

Человеческое общество очень редко относится с теплотой к своим «людям эпохи Возрождения»: естествоиспытателям, первопроходцам, целителям, которые представляются ему просто вздорными смутьянами. Ибо по злой иронии они часто оказываются индивидуалистами, одиночками, свободными радикалами, теми, кого от природы тянет бросить вызов, расширить и очистить общество, а не просто служить ему. Стоит ли удивляться тому, что тех, кто сыплет соль на раны, задавая неудобные вопросы, пытаются нейтрализовать заговором безразличия или, наоборот, скептическим негодованием. Зависть, страх и чувство вины мутят чистые воды здравого смысла, когда речь идет об этих живых катализаторах и целителях, а вместо должного уважения, должного признания общество награждает их, скорее, охотой на ведьм.

Ибо ложь, слухи и ложная интерпретация всегда служили оружием борьбы против Бунтарей, единственным способом, которым могут ответить выставляемые ими напоказ. Искажением образа Иаи. Чем точнее и эффективнее их критика, тем больше искажений используется в защите от нее.

Мы не можем позволить, чтобы такое произошло с Харланом, хотя мы не должны забывать, почему это вообще происходит.

Образцами для подражания Харлану служат Говорящий Сверчок и Зорро, но никак не Торквемада, не Джек-Потрошитель и не Ричард Никсон.

И, поскольку безразличие является еще одним, освященным веками орудием нейтрализации Бунтаря, посмотрите, какими орудиями пользуется Харлан для достижения своей цели: шоком, внезапностью, гротеском, страданием и жестокостью, острым языком, резкими жестами, а также эмоциями посильнее – такими, как страх, гнев, чувство вины, боль и любовь. Он орудует идеями, порой столь полными любви и сострадания, что они потрясают одной своей чистотой; порой усеянными шипами, которые цепляют нас, и язвят, и заставляют нас ЧУВСТВОВАТЬ.

А еще он оперирует возбуждением. Даже без восхитительных зарисовок из собственной жизни (а он остается одним из самых откровенничающих писателей наших дней), мы не можем не ощутить возбуждения, с которым он наблюдает и описывает жизнь. Это правда.

Доктор Джонсон гордился бы таким. Шекспир (великий творец Бунтарей и Шутов) наверняка одобрительно бы улыбнулся. Потому что здесь и таится истинный размер достигнутого. Эллисон так же держит руку на пульсе своего времени, как Чосер, и Шекспир, и Диккенс – на пульсе своего.

Стоит, однако, заметить, что – подобно многим Великим, многим целителям и просветителям – у Харлана на сей счет просто не было выбора. Он не мог жить так, чтобы его не бесили, не провоцировали, не заставляли высказываться. Он не мог не лезть на рожон и не получать за это по полной. На ступенях Александрийской библиотеки он врукопашную пошел бы на толпу с пылающими факелами, тогда как интеллигентные библиотекари пытались бы увещевать поджигателей цитатами мудрецов – сами понимаете, с каким результатом.

Типичное поведение Иаи, провокатора цивилизации, преданного своей опасной и неблагодарной работе.

Впрочем, Харлан творит много и вполне цивилизованного, целенаправленного и ответственного. Над его рабочим столом висит высказывание философа Аллена Тейта:

«ЦИВИЛИЗАЦИЯ ЕСТЬ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДОГОВОР С ЦЕЛЬЮ ИЗБЕЖАТЬ ХАОСА».

Правда, слово «есть» в этой цитате превратилось в наше время в «должна бы быть». Если уж информированные и ответственные согласились игнорировать зияющую бездну, это возможно только в том случае, когда цивилизация соответствует своему назначению, а не превращается в косметическую, обманывающую сама себя подмену.

В противном случае игнорировать эту бездну мы не имеем права. Игнорирование ее стало бы для человечества фатальным.

Харлан беспощаден и нетерпим к косметической цивилизации с ее самодовольством, которое славит прорывы в технологиях, но выказывает ужасающее пренебрежение к защите прав человека, восхваляет информационную революцию, но вполне терпимо относится к непрерывно растущим неграмотности и праздности.

Нет, несмотря на абсолютную точность суждения Тейта, оно остается лишь идеалом, напоминанием. Подход Харлана к писательству гораздо ближе к тому, что описывал Андре Бретон в «Манифесте сюрреализма», говоря о том, что «узенький мостик через пропасть ни в коем случае не должен ограждаться перилами».

Ибо нет ничего вернее утверждения, согласно которому Харлан Эллисон сделался еще и этакой лакмусовой бумажкой цивилизации, ее контролем качества, настоящим Бунтарем в том смысле, который вкладывает в это слово Бика Рид, целью которого является не позволять человечеству игнорировать бездну, порождающую Третьи Рейхи, и Вьетнамы, и сенаторов Джозефов Маккарти, и Ричардов Никсонов. Он исполнен решимости заставить нас противостоять этой бездне всеми возможными средствами, любым ее проявлениям, таким, как расовая предубежденность, коррупция в обществе, индивидуальная бесчестность, бездумное поглощение продукции современных телевидения и популярной литературы. Он не желает, чтобы мы и дальше оставались тупицами, прятали голову в песок, бездумно обманывались. И он не позволит нам так просто отделаться от себя.

Собственно говоря, Харлан наводит для нас мосты через эту пропасть – изящные, стройные виадуки, сложенные из материала истинной цивилизации, бесценные, но хрупкие, прекрасные, но не всегда устойчивые.

Многих так называемых цивилизованных людей воротит от одного вида этих наведенных Харланом мостов. Дело в том, что, с одной стороны, пропасть, о которой не устает напоминать нам Харлан, находится прямо здесь, под самыми нашими ногами. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы наша цивилизация казалась мелкой и преходящей, этакой мерцающей во мраке свечой, а вовсе не ослепительным светилом.

На страницу:
1 из 12