«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории

– Интересно, для чего Кэнтреллу понадобился тепловой лучемет? – задумчиво проговорил Гэллегер.

Либблы между тем ходили по лаборатории, рассматривали ее любопытными золотистыми глазами, взволнованно подергивали розовыми носами. Теперь они вернулись и сели в ряд перед Гэллегером.

– Когда мы покорим этот мир, тебе не придется ни о чем беспокоиться, – пообещали они человеку.

– Спасибо преогромное, – буркнул Гэллегер. – Ваша помощь бесценна. Но прямо сейчас мне позарез нужны деньги, причем много. Чтобы нанять адвоката.

– Зачем тебе адвокат?

– Без него меня осудят за убийство. Это сложно объяснить, ведь вы не знакомы с моим временны́м сектором… – У Гэллегера вдруг отпала челюсть. – Так-так… Есть идея.

– Какая идея?

– Вы мне рассказали, как изготовить тепловой лучемет. Ну а как насчет чего-нибудь еще? Чего-нибудь такого, что можно быстро и выгодно продать?

– Запросто. Мы охотно тебе поможем. Но для этого понадобится устройство ментальной связи.

– К чему такие сложности. Просто объясните. А могу я сам задавать вопросы. Да, так будет лучше. Расскажите, какой техникой вы пользуетесь в быту.

Зазвонил дверной звонок. Прибыл следователь Махони, высокий, с зализанными иссиня-черными волосами и саркастической миной. Поскольку либблы считали излишним привлекать к себе внимание, пока не разработан план покорения мира, они скрылись с глаз. Махони поприветствовал мужчин небрежным кивком и сказал:

– Доброе утро. У нас в управлении возникла небольшая закавыка. На самом деле ничего серьезного.

– Это плохо, – произнес Гэллегер. – Как насчет выпивки?

– Нет, благодарю. Мне нужно снять отпечатки ваших пальцев. И сделать снимки сетчатки глаз, если не возражаете.

– Не возражаю. Валяйте.

Махони кликнул эксперта, пришедшего вместе с ним. Гэллегера заставили прижать пальцы к чувствительной пленке, фотоаппарат со специальным объективом зафиксировал палочки, колбочки и кровяные канальцы в его глазах. Махони саркастически ухмылялся, наблюдая за этой процедурой. Наконец эксперт предъявил следователю результаты своего труда.

– Это уже слишком! – прокомментировал Махони.

– Вы о чем? – осведомился Гэллегер.

– Да так, о пустяке. Этот труп, обнаруженный на вашем дворе…

– Продолжайте.

– Отпечатки у него такие же, как у вас. И сетчатки точь-в-точь совпадают с вашими. На подобные чудеса даже пластическая хирургия не способна. Скажите, Гэллегер, кто этот волшебник.

Изобретатель захлопал глазами:

– Тысяча чертей! Мои отпечатки? Это абсурдно!

– Абсурдней некуда, – согласился Махони. – Уверены, что не знаете ответа?

Возле окна изумленно присвистнул эксперт.

– Эй, Махони, иди-ка сюда, – позвал он. – Хочу тебе кое-что показать.

– Это подождет.

– На такой жаре – недолго, – возразил эксперт. – Там в саду еще один труп.

Гэллегер и Дедуля обменялись испуганными взглядами. Следователь и его помощник ринулись вон из дома. Изобретатель сидел совершено неподвижно, пока из сада не донеслись крики.

– Еще один? – спросил Дедуля.

Гэллегер кивнул:

– Похоже на то. Давай-ка…

– Смажем пятки?

– Это бесполезно. Давай-ка выйдем и посмотрим, что там стряслось.

Гэллегер уже знал, что там стряслось. Появился новый труп с прожженной фабритканевой безрукавкой и дыркой в груди. Никаких сомнений, что это поработал тепловой луч. Гэллегер получил сильнейшее потрясение – он смотрел на собственный труп.

Впрочем, не совсем. Покойник выглядел лет на десять старше Гэллегера. Лицо исхудалое, темная шевелюра тронута сединой. И наряд непривычный, чудаковатый. Но все же сходство не вызывает сомнений.

– Так-так, – проговорил Махони, глядя на Гэллегера. – Надо полагать, это ваш брат-близнец? – Стуча зубами, следователь вынул сигару и зажег ее дрожащими пальцами. – Вот что я вам скажу. Не знаю, что за шутки вы тут шутите, но мне они не нравятся. Аж мороз по коже. Если окажется, что и у этого трупа пальцы и глаза как у вас, мне это не понравится еще больше. Я не хочу себя чувствовать так, будто схожу с ума. Понятно?

– Невероятно, – сказал эксперт.

Махони загнал всех в дом и связался с управлением.

– Инспектор? Я насчет трупа, доставленного час назад. Ну, вы в курсе: дело Гэллегера…

– Вы его нашли? – спросил инспектор.

Махони оторопело заморгал:

– Что? Я о том трупе, со странными отпечатками…

– Я понял, о ком вы. Так нашли вы его или нет?

– Но он же в морге!

– Был, – ответил инспектор. – Еще десять минут назад. А потом его сперли. Прямо из морга.

Махони не сразу переварил услышанное, нервно облизывая губы.

– Инспектор, – сказал он наконец, – у меня для вас есть другой труп. Он не совсем такой, как тот. Я его только что обнаружил во дворе у Гэллегера. Обстоятельства те же.

– Что?!

– Да. В груди прожжена дырка. И он похож на Гэллегера.

– Похож на… А что с отпечатками? Я велел вам их снять.

– Я снял. Все подтвердилось.

– Это невозможно!

– Скоро сами увидите покойника, – процедил Махони. – Вы пришлете людей?

– Уже отправляю. Что за безумие, господи!..

Инспектор отключился. Гэллегер раздал выпивку и, рухнув на диван, завозился с алкогольным органом. У него голова шла кругом.

– Между прочим, – заговорил Дедуля, – тебя теперь нельзя судить за убийство того, первого. Раз труп похищен, нет события преступления.

– А ведь верно! – Гэллегер резко сел. – Махони, это так?

Следователь потупился:

– Формально – да. Но не забывайте о том, что я нашел у вас во дворе. Если будет доказано убийство, вы отправитесь в газовую камеру.

– Угу. – Гэллегер снова лег. – Понятно. Но я его не убивал.

– Такова ваша версия.

– И я буду за нее держаться мертвой хваткой. Ладно, дайте знать, когда уляжется суматоха. Мне надо подумать.

Гэллегер сунул в рот шланг, настроил бар на медленную подачу коньяка и расслабился, закрыв глаза. Но ответ упорно не шел на ум.

Краем сознания он отмечал, что помещение заполняется людьми, что вновь идет полицейская рутина. Рассеянно отвечал на вопросы. В конце концов блюстители закона удалились, забрав второй труп. Насыщенный алкоголем мозг изобретателя заработал резвее. Подсознание вышло на передний план.

– Я понял, – сказал Гэллегер Дедуле. – Надеюсь, что понял. Ну-ка, давай посмотрим. – Он подошел к машине времени и завозился с рычагами. – Гм… Не могу ее выключить. Похоже, она настроена на работу в определенном цикле. Кажется, я припоминаю, что было ночью.

– Ты о предсказании будущего?

– Пожалуй… Мы вроде спорили о том, способен ли человек предсказать собственную смерть?

– Было дело.

– Так вот же она, разгадка. Я так настроил машину, чтобы она увидела мою смерть. Она движется по темпоральной линии, достигает момента моей кончины и выдергивает тело – мое будущее тело – в наш временной сектор.

– Ты спятил, – предположил Дедуля.

– Нет, я все понял правильно, – возразил Гэллегер. – Тот первый труп – это был я, лет семидесяти или восьмидесяти. В этом возрасте я умру. Похоже, буду убит тепловым лучом лет через сорок. – И задумчиво добавил: – А лучемет я отдал Кэнтреллу…

Дедуля скривился:

– А как насчет второго трупа? Спорим, тебе его появление не объяснить?

– Объясню запросто. Параллельность временны́х потоков. Вариативность будущего. Вероятностные линии. Слыхал о такой теории?

– Не-а.

– Ну так слушай. Есть идея, что существует бесконечное множество вариантов будущего. Меняя настоящее, ты автоматически переключаешься на другое будущее. Как будто переводишь стрелку на железнодорожных путях. Не женился бы ты на бабуле, меня бы здесь не было. Понятно?

– Не-а, – ответил Дедуля, наливая себе виски.

Гэллегер продолжал, ничуть не смутившись:

– Согласно варианту А, лет этак в восемьдесят я погибну от теплового луча. Но это не догма. Я перенес мое мертвое тело назад по железнодорожному пути, и оно появилось в настоящем. И разумеется, от этого настоящее изменилось. В варианте А изначально не было места для мертвого восьмидесятилетнего Гэллегера. Но труп появился и изменил будущее. Мы автоматически перескочили на другие рельсы.

– Ну бред же собачий, – пробормотал Дедуля.

– Помолчи, пожалуйста. Я ищу ответ. Сейчас работает второй путь, вариант Б. И на этом пути мне предстоит стать жертвой теплового луча примерно в сорок пять лет. А поскольку машина времени настроена на то, чтобы отправить сюда тело в момент смерти, она так и сделала – материализовала мой сорокапятилетний труп. Тем самым вынудив исчезнуть труп восьмидесятилетний.

– Да неужели?!

– Именно так. В варианте Б этот труп не существует. И когда вариант Б включился, варианта А попросту не стало. Как и первого трупа.

У Дедули вдруг просветлел взор.

– Я понял! – заявил старик и одобрительно причмокнул. – Умно! Ты решил симулировать помешательство, да?

– Тьфу ты! – рыкнул Гэллегер и направился к машине времени.

Опять он безуспешно пытался выключить ее. Но она, похоже, целиком отдалась делу материализации будущих трупов Гэллегера.

Что же будет дальше? В действие вступил вариант Б. Но трупу из варианта Б не положено существовать в имеющемся настоящем. Труп – это переменная х.

Б плюс х равняется В. Новый вариант, новый покойник. Гэллегер нервно глянул во двор. Пока там пусто. Благодарение Господу за эту малую милость.

«В любом случае, – подумал изобретатель, – меня не смогут осудить за убийство самого себя».

Или смогут? Есть ли какая-нибудь статья, предусматривающая наказание за суицид?

Абсурд. Гэллегер не совершал самоубийства, он все еще жив, а раз он жив, то не может быть мертвым.

Совершенно запутавшись, Гэллегер завалился на диван и проглотил порцию крепкого. Ему хотелось умереть. Воображение рисовало судебную тяжбу, изобилующую невероятными противоречиями и парадоксами – без преувеличения процесс века. Чтобы выкрутиться, необходимо заручиться помощью лучшего адвоката в мире.

Тут возникла новая мысль. Допустим, его осудят за убийство и приведут в газовую камеру. Если он умрет в настоящем, его будущий труп, естественно, вмиг исчезнет. Пропадет главное вещественное доказательство. Обвинение рассыплется, и Гэллегера придется оправдать – посмертно!

Он саркастически рассмеялся, хотя на самом деле перспектива его не обрадовала.

Зато напомнила, что необходимо действовать. Гэллегер окликнул либбл. Они успели добраться до банки с печеньем, но явились на зов, виновато стряхивая с усов крошки мохнатыми лапками.

– Молока хотим, – заявил толстенький. – Этот мир – наш.

– Да, – присоединился к нему другой. – Мы разрушим все города и пленим красоток…

– Не сейчас, – устало попросил Гэллегер. – Мир может подождать. А вот я – нет, мне нужно спешно что-нибудь изобрести, чтобы выручить денег и нанять адвоката. Ну не могу я провести остаток жизни, доказывая, что не убивал мои будущие трупы.

– Тебя послушать, так ты точно свихнулся, – вклинился в беседу Дедуля.

– Отстань! Уйди! Да подальше! Я занят.

Дедуля пожал плечами, надел плащ и вышел. Гэллегер подверг либбл допросу с пристрастием.

И убедился в их полной бесполезности. Это не означает, что они уперлись – напротив, были бы рады помочь. Но крайне слабо представляли себе, чего Гэллегер от них хочет. Их крошечные мозги были заполнены сладостными мечтами; ни для чего другого места не оставалось. Либблам было крайне трудно осознать, что существуют другие проблемы.

Все же Гэллегер не оставлял попыток. И наконец был вознагражден, когда либблы снова заговорили о психическом контакте. Он узнал, что устройства для ментальных контактов в мире будущего используются очень широко. Их изобрел человек по имени Гэллегер, заявил глупый толстячок, не заметивший прямой связи.

Гэллегер трудно сглотнул. Это что же получается, теперь он должен изобрести телепатическую машину? С другой стороны, что будет, если он этого не сделает? Вновь изменится будущее? А еще интересно, почему либблы не исчезли вместе с первым трупом, когда вариант А сменился вариантом Б?

Что ж, это вопрос не из тех, на которые нет ответа. Вне зависимости от того, проживет Гэллегер свою жизнь или нет, с либблами в марсианской долине ничего не случится. Музыкант может дать фальшивую ноту, запороть пару аккордов, но при первой же возможности он встроится в правильный лад. Время, по-видимому, тоже стремится к норме. Отлично!

– Ну-ка, поподробней об устройстве ментальной связи, – потребовал он.

Либблы рассказали. Из их болтовни Гэллегер выловил нужные фрагменты, сложил их воедино и пришел к выводу, что ему предстоит соорудить нечто весьма и весьма диковинное, но практичное. Гэллегер тихо сказал пару ласковых насчет своих необузданных талантов. Без них тут точно не обошлось.

Ментальная связь позволяет непроходимому тупице за считаные минуты выучить математику. Правда, это требует соответствующего навыка – необходимо развить умственную сноровку. Каменщик постигнет искусство игры на пианино, но пройдет немало времени, прежде чем его заскорузлые пальцы обретут нужную гибкость и чуткость.

Однако самое главное достоинство телепатической машины состоит в том, что она способна перемещать таланты из одного мозга в другой. Суть здесь в индукции, хотя комбинации электрических импульсов излучаются мозгом. Интенсивность этого излучения бывает разной. Когда человек спит, линия на графике выравнивается. Когда он пляшет, подсознание машинально управляет ногами, если он достаточно опытный танцор; соответственно изламывается линия. Будучи зарегистрированы и изучены, навыки опытного танцора могут перезаписываться, как при посредстве пантографа, на другой мозг.

Ну и дела!

Либблы много чего еще рассказали: о центрах памяти, о прочем в том же роде. Но Гэллегер слушал вполуха: он уже уловил суть и придумал некий план, и ему не терпелось приступить к работе.

– Со временем приучаешься расшифровывать график с первого взгляда, – сообщил либбла. – В нашем времени это устройство применяется очень широко. Те, кому лень учиться, закачивают себе содержимое мозгов маститых специалистов. Жил в нашей долине землянин, мечтавший о славе певца, но напрочь лишенный музыкального слуха. Ни одна нота ему не давалась. Но благодаря устройству ментальной связи уже через полгода он мог спеть все, что угодно.

– Полгода? Почему так долго?

– Голос пришлось тренировать, а это совсем не простое дело. Зато потом такие рулады выводил…

– Сделай нам такую машину, – попросил толстенький либбла. – Может, она пригодится в покорении Земли.

– Именно этим я и собираюсь заняться, – ответил Гэллегер. – Но прежде нужно кое-чем обзавестись.

Изобретатель связался с Руфусом Хельвигом – мол, есть возможность заглянуть в будущее, как тебе эта идея? Толстосум воспринял предложение холодно.

– Когда покажешь, – буркнул он, – тогда и выдам чек.

– Но мне сейчас деньги нужны, – настаивал Гэллегер. – Как я тебе покажу будущее, если меня задушат газом за убийство?

– За убийство? – заинтересовался Хельвиг. – А кого ты убил?

– Никого я не убивал. Меня принимают не за того…

– Это ты меня принимаешь не за того. На сей раз я не дам себя одурачить. Сперва результаты, Гэллегер. Больше никаких авансов.

– Руфус, послушай меня. Ты бы хотел петь, как Карузо? Танцевать, как Нижинский? Плавать, как Вайсмюллер? Ораторствовать, как госсекретарь Паркинсон? Фокусничать, как Гудини?

– Опять надрался! – сделал вывод Хельвиг и отключился.

Гэллегер хмуро смотрел на экран. Похоже, ничего не остается, как браться за работу.

И он взялся. Его ловкие, опытные пальцы порхали, не отставая от проворного разума. Помогал и алкоголь, раскрепощая демона подсознания. Когда возникали сомнения, изобретатель обращался к либблам. Тем не менее дело двигалось не быстро.

Не хватало оборудования и материалов. Он обратился к поставщикам и уговорил их продать все необходимое в кредит. Потом его заставил отвлечься вежливый коротышка в котелке, принесший повестку в суд, да еще вернулся Дедуля, чтобы занять пять кредитов. В город прибыл шапито, и Дедуля, большой любитель бродячих цирков, не мог пропустить это событие.

– Может, сходишь со мной? – спросил он. – Надеюсь сыграть в кости. Почему-то с цирковыми мне в этом деле особенно везет. Как-то раз пять сотен выиграл у бородатой женщины. Нет? Тогда счастливо оставаться.

Закрыв за Дедулей дверь, Гэллегер вернулся к конструированию. Либблы самозабвенно воровали печенье и незлобиво спорили о том, как поделят мир после его покорения. Телепатическая машина росла медленно, но верно.

Что же до машины времени, то спорадические попытки ее выключить доказали: это дохлый номер. Похоже, она зациклилась на одном-единственном алгоритме, имеющем целью вытаскивать из будущего разновозрастные трупы Гэллегера. И пока эта задача не будет полностью выполнена, машина упрямо проигнорирует любые команды иного рода.

– Шаровидный старик с Дарданелл пил тогда, когда пить не хотел, – рассеянно бормотал Гэллегер. – Ну-ка, посмотрим… Здесь нужен узкий луч… Вот так… Теперь настрою датчик, чувствительный к электромагнитному потоку… На слова «Стыд и срам!» возражал: «Знаю сам»[4]… Готово!

Гэллегер не заметил, как пролетели часы и настала ночь. Либблы с раздувшимся от печенья животиком не капризничали, разве что изредка требовали молока. Чтобы держать подсознание в тонусе, Гэллегер регулярно обращался к алкогольному органу.

В чувства его привел голод. Изобретатель вздохнул, оглядел готовое устройство ментальной связи, покачал головой и отворил дверь. Перед ним лежал пустой задний двор.

Или… не пустой?

Нет, пустой. Никаких трупов. Все еще действовал вариант Б.

Гэллегер перешагнул через порог, подставил разгоряченные щеки под прохладный ночной ветерок. Крепостными куртинами его окружали сверкающие рекламой небоскребы Манхэттена. В вышине адскими светлячками мерцали огни воздушного транспорта.

И вдруг поблизости раздался глухой шлепок.

Гэллегер резко обернулся на звук. Это человеческое тело вывалилось из пустоты и рухнуло посреди розового садочка.

Холодея от страха, Гэллегер подошел осмотреть покойника. Тому на вид было лет пятьдесят-шестьдесят. Шелковистые черные усы, очки. Это Гэллегер, никаких сомнений. Постаревший Гэллегер из временнóго варианта В. Да, это уже В, не Б. И в груди дырка, прожженная тепловым лучеметом.

В этот момент до Гэллегера дошло: труп из варианта Б сейчас исчез из полицейского морга, как и его предшественник.

Ой-ой-ой! Выходит, в варианте В Гэллегеру суждено дожить до пятидесятилетия, но и там его прикончит тепловой луч.

Приуныв, он подумал о Кэнтрелле, забравшем лучемет, и содрогнулся. Ситуация запутывается все сильнее.

Скоро явится полиция, а пока можно заморить червячка. Гэллегер вернулся в лабораторию, по пути собрал либбл и загнал их на кухню, где наскоро состряпал ужин, – по счастью, в холодильнике нашлись стейки. Либблы умяли свои порции с волчьим аппетитом, за едой воодушевленно обсуждая фантастические планы. Гэллегеру они решили доверить пост великого визиря.

– А он коварный? – спросил толстенький.

– Не знаю. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что в книгах великие визири всегда коварны. Гррх… – Толстенький подавился мясом. – Ик… кхе… Этот мир – наш!

Какие наивные малыши, подумалось Гэллегеру. Неисправимые романтики. Можно только позавидовать их оптимизму…

Обуреваемый тревогами, он сложил тарелки в объедкосжигатель («Обожжет посуду дочиста!» – гласила реклама) и освежился пивком. Устройство ментальной связи будет работать, нет никаких причин в этом сомневаться. Гениальное подсознание потрудилось на совесть…

Да, машина получилась. Иначе либблы не сказали бы, что ее давным-давно изобрел Гэллегер. Жаль, что нельзя использовать Хельвига в качестве лабораторной зверушки.

Услышав стук в дверь, Гэллегер торжествующе щелкнул пальцами. Вот и подопытный кролик.

На пороге возник сияющий Дедуля.

– Ох и здорово было! Цирк – это всегда здорово. Вот тебе, внучек, пара сотен. Я играл в стад с татуированным дядькой и парнем, который прыгает с вышки в бак. Отличные ребята! Завтра снова с ними увижусь.

– Спасибо, – сказал Гэллегер.

Две сотни – это сущие гроши по сравнению с той суммой, что ему требовалась, но он не хотел злить старика. Пускай сначала тот примет участие в эксперименте.

– Даешь эксперимент! – сказал Дедуля, углядевший алкогольный орган.

– Я исследовал мои мыслительные шаблоны и обнаружил те, что отвечают за математические способности. Это что-то вроде атомной структуры чистого знания… Объяснить не возьмусь, но могу перемещать содержимое моего мозга в твой, причем избирательно. Могу передать тебе мой математический талант.

– Благодарствую, – сказал на это Дедуля. – Уверен, что тебе самому он не понадобится?

– Он останется у меня. Это просто матрица.

– Что еще за матрица?

– Матричный шаблон. Я запишу его копию в твоем мозгу. Понятно?

– Конечно. – Дедуля позволил усадить себя на стул и надеть на голову опутанный проводами шлем.

Гэллегер увенчал себя другим шлемом и завозился с устройством ментальной связи. Оно издавало звуки и мигало лампочками. Вдруг тихий гул перерос в истошный визг – и оборвался.

Гэллегер снял оба шлема.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Как огурчик.

– Уверен?

– Хочу выпить.

– Я не передавал тебе мой питейный талант, потому что у тебя и собственный на высоте. Разве что удвоил твой… – Гэллегер вдруг побледнел. – Если заодно и мою жажду записал, ты можешь не выдержать. Умрешь…

Пробормотав что-то насчет чертовых недоумков, Дедуля промочил пересохшее горло. Гэллегер последовал примеру и озадаченно уставился на старика:

– Ошибки быть не могло. Мои графики… – И резко спросил: – Число пи – это сколько?

– Столько, да полстолька, да еще четверть столька.

Гэллегер выругался. Устройство должно было сработать. Оно не могло не сработать! По многим причинам, из которых главная – это логика. А может…

– Давай еще попробуем. Принимать теперь буду я.

– Ладно, – согласился Дедуля.

– Гм… Но ведь у тебя нет никаких талантов. Ничего из ряда вон. Как я пойму, сработало или нет? Был бы ты эстрадным пианистом или певцом…

– Еще чего!

– Погоди-ка… Идея! У меня есть знакомый на телевидении – может, пособит.

Гэллегер воспользовался видеофоном. На уговоры ушло немало времени, но ему было обещано: скоро в лабораторию явится сеньор Рамон Фирес, аргентинский тенор.

– Сам Фирес! – возликовал Гэллегер. – Один из величайших голосов нашего полушария! Это будет лучшим доказательством! Если вдруг я запою как соловей, то для Хельвига прибор уж точно подойдет.

Фирес, судя по его виду, проводил досуг в ночном клубе, но по просьбе телестудии все бросил и сел на авиатакси. Полет занял десять минут, и вот дородный, элегантный мужчина с широким подвижным ртом ухмыляется Гэллегеру.

– Вы сказали, есть проблема и я с моим шикарным голосом могу помочь, так что вот он я – к вашим услугам. Запись, да?

– Нечто вроде.

– Заключили с кем-то пари, угадал?

– Можно и так сказать, – кивнул Гэллегер, усаживая Фиреса в кресло. – Мне нужно записать психические шаблоны вашего пения.

– Вот как? Это что-то новенькое. Прошу объяснить.

Изобретатель послушно прибег к совершенно бессмысленному научному жаргону с целью успокоить сеньора Фиреса на срок, необходимый для получения графических схем.

Работа не заняла много времени и дала желаемый результат. Диаграммные ленты самописцев явственно продемонстрировали великий певческий талант аргентинца.

Под скептическим взглядом Дедули Гэллегер произвел настройку, надел шлемы и включил устройство. Снова заполыхали лампочки и загудели провода. И вдруг умолкли.

– Ну что, получилось? Можно посмотреть?

– На составление отчета требуется время, – беззастенчиво солгал Гэллегер, не желая разразиться трелями в присутствии Фиреса. – Сразу по готовности я отправлю его в ваши апартаменты.

– Ага… Muy bien[5], – блеснул белоснежными зубами певец. – Всегда буду рад помочь, амиго.

После отъезда Фиреса Гэллегер сел и стал ждать, глядя на стену. Ничего не происходило. Слегка болела голова, но и только.

– Дело в шляпе? – спросил Дедуля.

– Угу. До-ре-ми-фа-соль…

– Чего-чего?

– Молчи. Смейся, паяц, и всех ты потешай…[6]

– Никак умом тронулся?

– Я люблю парад![7] – неистово провыл Гэллегер, чудовищно фальшивя. – Однажды, сидя за органом…[8]

– Она пойдет вокруг горы, когда она придет[9], – радостно затянул Дедуля. – Она пойдет вокруг горы…