Все начинается с любви…

«Нахожусь ли в дальних краях…»

Нахожусь ли в дальних краях,ненавижу или люблю, —от большого,от главного        я —четвертуйте —не отступлю.Расстреляйте —не изменюфлагу   цвета крови моей.Эту веру я свято хранюдевять тысяч         нелегких дней.С первым вздохом,с первым глоткомматеринского молокаэта вера со мной.И покая с дорожным ветром              знаком,и пока не сгибаясь            хожупо не ставшей пухом земле,и пока я помню о зле,и пока с друзьями дружу,и пока не сгорел в огне,эта вера     будет жива.Чтоб ее уничтожить во мне,надо сердце убитьсперва.

Сын Веры

Ю. Могилевскому

Я —   сын Веры…Я давно не писал тебе писем,                   Вера Павловна.Унесли меня ветры,напевали мне ветры            то нахально,                   то грозно,                         то жалобно.Я – сын Веры.О, как помогла ты мне, мама!Мама Вера…Ты меня на вокзалах пустых обнимала,мама Вера.Я —   сын Веры.Непутевого сына           ждала обратномама Вера…И просила в письмах              писать только правдумама Вера…Я —сын Веры!Веры не в Бога,     не в ангелов, не в загробные штуки!Я —   сын веры в солнце,которое хлещет          сквозь рваные тучи!Я —   сын веры в труд человека.В цветы на земле обгорелой.Я —   сын веры!Веры в молчанье           под пыткой!И в песню      перед расстрелом!Я —   сын веры в земную любовь,ослепительную, как чудо.Я —   сын веры в Завтра —такое,   какое хочу я!И в людей,как дорога, широких!Откровенных.         Сто́ящих…Я —   сын веры,презираю хлюпиков!Ненавижу плаксивых и стонущих!..Я пишу тебе правду,             мама Вера.Пишу только правду…Дел – по горло!Прости,я не скоро      вернусь обратно.

Таежные цветы

Не привез я таежных цветов —извини.Ты не верь, если скажут, что плохи                       они.Если кто-то соврет,что об этом читал…Просто     эти цветылуговым не чета!В буреломах        на кручахпылают жарки,как закат,как облитые кровью желтки.Им не стать украшеньем                городского                        стола.Не для них       отшлифованный блеск                      хрусталя.Не для них!И они не поймут никогда,что вода из-под крана —это тоже вода…Ты попробуй сорви их!Попробуй сорви!Ты их держишь,и кажется,      руки в крови!..Но не бойся,цветы к пиджаку приколи.Только что это?Видишь?Лишившись земли,той,таежной,неласковой,гордой земли,на которой они на рассвете взошли,на которой роса          и медвежьи следы,начинают стремительно вянуть                     цветы!Сразу гаснут они.Тотчас гибнут они…Не привез я        таежных цветов.Извини.

«Нахохлятся тяжелые колосья…»

Нахохлятся тяжелые колосьяпо всей земле,         размякшей и огромной.Потом настанет осень.Хлынет осень,сиреневым морозом             травы тронув.И длинный дождь,            с три короба наплакав,лесную чащу с головой накроет,разлапистые листья покоробит…Опавшие,в оранжевых накрапах,они цветным пластом на землю лягути будут глухо чавкать под ногами.И вспоминать         о светлом птичьем гаме,о месяце грибов и спелых ягод…И медленное солнце будет таять.И незаметно        удлинится время.И в сотый раз         я не смогу представить,как выглядятиюньские деревья.

«Отволнуюсь…»

Отволнуюсь.        Отлюблю.               Отдышу.И когда последний часгрянет, звеня, —несговорчивую смерть попрошудать пожить мне.Хотя б два дня.И потом      с нелегким холодом в боку —через десять тысяч            дорог —на локтях,изодранных в кровь,я сюдасебяприволоку!..Будет смерть за мною тихо ковылять.Будет шамкать:          «Обмануть норовишь?!»Будет, охая, она повторять:«Не надейся…Меня   не удивишь…»Но тогда я ей скажу:             «Сама смотри!»И на Ниду,как сегодня,как всегда,хлынут     бешеные краски зари!Станет синею-пресиней                вода.Дюны вздрогнут,круто выгнув хребты,будто львицы,         готовые к прыжку.И на каждую из них с высотыупадет    по голубому цветку.Пробежит по дюнам ветер,и онизамурлычут,        перейдя на басы,А потом уснут,в закат уронивжелтоватые        мокрые носы.Задевая за тонкие лучи,будут птицы над дюнами звенеть.И тогда —      хотите верьте или нет —закричу не я,а смерть закричит!Мелко-мелко задрожит коса в руке.Смерть усядется,           суставами скрипя.И заплачет…Ей,  старухе,       карге,жизнь понравитсябольшесебя!

Так и надо

Не поможет здесь            ни песня и ни ласка.В доме все воспринимают без обид:лишь тогда,когда качается коляска,мальчик спит…Слышно:за стеной соседи кашляют.Слышно:ветер снег сдувает с крыш.Я не знаю,      что врачи на это скажут,но, по-моему, отлично,               что малыш,только именем одним еще отмеченный,примеряющийся к жизни еле-еле,ничего пока не видевший,трехмесячный, —и уже стоянкине приемлет.Так и надо —он увидит страны разные!Так и надо —задохнется на бегу!..Я с коляски тоже            начал странствия —до сих пор остановитьсяне могу.

«Я родился…»

Я родился —         нескладным и длинным —в одну из влажных ночей.Грибные июньские ливнизвенели,как связки ключей.Приоткрыли огромный мир они,зайчиками прошлись по стене.«Ребенокудивительно смирный…» —врач сказал обо мне.…А соседка достала карты,и они сообщили,           чтобуду я не слишком богатым,но очень спокойным зато.Не пойду ни в какие бури,неудачи     смогу обойтии что дальних дорогне будетна моем пути.Что судьбою,         мне Богом данной(на ладони вся жизнь моя!),познакомлюсь         с бубновой дамой,такой же смирной,как я…Было дождливо и рано.Жить сто лет         кукушка звала.Но глупые карты           врали!А за ними соседка            врала!Наврала она про дорогу.Наврала она про покой…Карты врали!..И слава богу,слава людям,         что я не такой!Что по жилам бунтует сила,недовольство собой храня.Слава жизни!Большое спасибоейза то, что мяла меня!Наделила мечтой богатой,опалила ветром сквозным,не поверилабабьим картам,а поверилаливням грибным.

Концерт

Сорок трудный год.Омский госпиталь…Коридоры сухие и маркие.Шепчет старая нянечка:«Господи!..До чего же артисты            маленькие…»Мы шагаем палатами длинными.Мы почти растворяемся в нихс балалайками,          с мандолинамии большими пачками книг…Что в программе?В программе – чтение,пара песенвоенных, правильных…Мы в палату тяжелораненыхвходим с трепетом и почтением…Двое здесь.Майор артиллериис ампутированной ногой,в сумасшедшем бою             под Ельнейна себя принявший огонь.На пришельцев глядит он весело…И другой —        до бровей забинтован, —капитан, таранивший «мессера»три недели назад           над Ростовом…Мы вошли.Мы стоим в молчании…Вдругсрывающимся фальцетомАбрикосов Гришка отчаяннообъявляет начало концерта.А за ним,не вполне совершенно,но вовсю запевале внимая,о народной поем,            о священнойтак,как мы ее понимаем…В ней Чапаев сражается заново,краснозвездные мчатся танки.В ней шагают наши             в атаки,а фашисты падают замертво.В ней чужое железо плавится,в ней и смерть отступать должна.Если честно признаться,нравитсянамтакая война…Мы поем…Только голос летчикараздается.А в нем – укор:«Погодите…Постойте, хлопчики…Погодите…Умер   майор…»Балалайка всплеснула горестно.Торопливо,будто в бреду……Вот и все       о концерте в госпиталев том году.

«Почем фунт лиха?..»

– Почем фунт лиха?– Не торгуюлихом.Дверь в детство открывается со скрипом.В который размне память подсказалапустынную дорогу до базара.А на базаре        шла торговлялихом!Оно в те годыназывалось жмыхом.Сырыми отрубями называлосьи очередью длинной              извивалось.Оно просило сумрачно и сонно:– Куплю буханку            за четыре сотни…– Меняю сапоги            на поллитровку…Оно   шагами меряло дорогу.В дома входило,улиц не покинув,то строчкою:«Оставлен город Киев…»То слишком ясной,слишком неподробнойказенною      бумагой похоронной.И песни вдовьиначинались тихо:«Ой, горюшко!..Ой, лишенько!..Ой, лихо!..»Глазами мудрецовсмотрели дети.Продать все это?За какие деньги?Кто их чеканит?Из чего чеканит?Кто радости от горяотсекает?..Да, люди забывают о потерях.Обманы терпят.И обиды терпят.Да, пламя гаснет.Стоны затихают.И даже вдовьи слезывысыхают.И снова людям          новый век отпущен.Но память      возвращается к живущим.Приходит память,чтобы многократноперехлестнуть календари                 обратно.Она в ночи плывет над головамии говорит неслышными словамио временисуровом и великом.Я помню все.Я не торгуюлихом.

«Я жизнь люблю безбожно…»

Я жизнь люблю безбожно!Хоть знаю наперед,что —    рано или поздно —настанет мой черед.Я упаду на камнии, уходя во тьму,усталыми рукамиземлю обниму…Хочу,   чтоб не поверили,узнав,друзья мои.Хочу,   чтоб на мгновениеохрипли соловьи!Чтобы,    впадая в ярость,весна по свету шла…Хочу, чтоб тысмеялась!И счастлива была.

Солнце

Это навсегда запомни тыи людям расскажи…Солнце     начинает в комнатестроить этажи.Солнце продолжает древнюютихую игру —тянет сквозь окно            из временитонкую иглу.Вот плывет игла,раздваивается,шире становясь.Ветром     с потолка сдуваетсясолнечная вязь.Вот и солнечные зайцы —эй,посторонись! —в зеркало,      как в пруд,             бросаютсяголовами вниз.И, тугим стеклом отброшенные,вмиг осатанев,скачут    легкими горошинамипо крутой стене.Вся стена —        в неровных линиях,в крапинках стена…Солнце     яростными ливнямихлещет из окна!Не лучи уже,         а ворохинитейпламенных и сочных…Съели солнечные волкизайцев солнечных.

Друг

Мы цапаемся жестко,Мы яростно молчим.Порою —      из пижонства,порою —      без причин.На клятвы в дружбе крупныеглядим как на чуму.Завидуем друг другу мы,не знаю почему…Взираем незнакомос придуманных высот,считая,     что другомуотчаянно везет.Ошибок не прощаем,себя во всем виним.Звонить не обещаем.И все ж таки звоним!Бывает:в полдень хрупкиймне злость моя нужна.Я поднимаю трубку:«Ты дома,      старина?..»Он отвечает:«Дома…Спасибо – рад бы…Но…»И продолжает томно,и вяло,и темно:«Дела…     Прости…           Жму руку…»А я молчу, взбешен.Потом швыряю трубкуи говорю:«Пижон!!»Но будоражит в полночьзвонок из темноты…А я обиду помню.Я спрашиваю:«Ты?»И отвечаю вяло.Уныло.Свысока.И тут же оловяннобубню ему:«Пока…»Так мы живем и можем,ругаемся зазря.И лоб в раздумьях морщим,тоскуя и остря.Пусть это все мальчишествоминые назовут.Листы бумагичистымичетвертый день живут, —боюсь я слов истертых,как в булочной ножи…Я знаю:он прочтет ихи не простит мнелжи!

Костер

Умирал костер, как человек…То устало затихал,то вдругвздрагивал,       вытягивая вверхкисти желтых и прозрачных рук.Вздрагивал,        по струйке дыма                   лез,будто унести хотел с собойэтот душный,         неподвижный лес,от осин желтеющих             рябой,птиц   неразличимые слова,пухлого тумана          длинный хвост,и траву,     и россыпь синих звезд,тучами прикрытую едва.

Памяти Хемингуэя

Уходят,    уходят могикане.Дверей не тронув.Половицами не скрипнув,Без проклятий уходят.Без криков.Леденея.Навсегда затихая…Их проклинали          лживо,хвалилилживо.Их возносили.От них отвыкали…Могиканеудивлялись и жили.Усмехались и жили             могикане.Они говорили странно,поступали странно.Нелепо.     Неумно.          Неясно…И ушли,не испытав       страха.Так и не научившисьбояться.Ушли.Оставили      ветер весенний.Деревья,посаженные своими руками.Ушли.Оставили      огромную землю,которой очень нужнымогикане.

Оттуда

На том    материкетвоя звезда горит.На том    материкеты тоже —материк!..Постукивает дождьпо синеве окна.А ты глядишь на дочь.А ты сидишь одна.Прохладно, как в лесув предутренней тиши…Тебя я знаю всю.(Не слушайте,ханжи!)Ты,  как знакомый дом,не требуешьпохвал.Открыта,      как ладонь.Понятна,      как букварь…Но так уж суждено:и раз,   и два подрядвзглянула ты,и взгляд —как белое      пятно!..Ты  тоже     материк!Разбуженная глубь…Я вечный твой         должник.Я вечный твойКолумб.Мне   вновь ночей не спать,ворчать на холода.Мне снова       отплыватьневедомо куда.Надеяться, и ждать,и волноваться зря.И, вглядываясь          в даль,вовсю вопить:«Земля!!»Намеренно грубя,от счастья      разомлеть.И вновь открытьтебя!Открыть —       как умереть.Блуждать      без сна и компасав краяхтвоей земли…И никогда      не кончатсяоткрытия мои.

История

История!Пусть я —      наивный мальчик.Я верил слишком долго,слишком искренне,что ты —      точнее всяких математик,бесспорнейсамой тривиальной истины…Но что поделать —            мальчики стареют.Твои ветрапо лицам их секут…Секунды предъявляют счет столетьям!Я говорю от именисекунд.История —       прекрасная, как зарево!История —       проклятая, как нищенство!Людей преображающая зановои отступающаяперед низостью.История —       прямая и нелепая!Как часто называлась ты —                  припомни —плохой,когда была       великолепною!Хорошей —хоть была      постыдно подлой!Как ты зависела           от вкусов мелочных.От суеты.От тупости души.Как ты боялась властелинов,мерящихтебя на свой        придуманный аршин!Тобой клянясь,народы одурманивали.Тобою прикрываясь,земли   грабили!Тебя подпудривали.             И подрумянивали.И перекрашивали!И перекраивали!Ты наполнялась криками истошнымии в великанывозводила хилых…История,гулящая история!Послушай,ты ж не просто          пыль архивов.История!..Сожми сухие пальцы.Живое сердце людям отвори.Смотри,как по-хозяйски просыпаютсябессмертные создатели твои!Они проглатываютнемудреный завтрак.Торопятся.Целуют жен своих.Они уходят!И зеленый запахвзволнованно окутывает их.Им солнце бьет в глаза.Гудки аукают.Плывет из труб          невозмутимый дым.Ты станешьсамой точною наукою.Ты станешь.Ты должна.Мытак хотим!

«Кем они были в жизни…»

С. Красаускасу

Кем они были в жизни —               величественные Венеры?Надменные Афродиты —               кем в жизни были они?..Раскачиваясь,размахиваясь,колокола звенели.Над городскими воротами                 бессонно горели огни.Натурщицы приходилив нетопленые каморки.Натурщицы приходили —                 застенчивы и чисты.И превращалась одеждав холодный       ничей комочек.И в комнатестановилось теплее             от наготы…Колокола звенели:«Все в этом мире тленно!..»Требовали:«Не кощунствуй!..Одумайся!..Отрекись!..»Но целую армию красокхудожникгнал в наступленье.И по холсту,        как по бубну,                грозно стучала кисть.Удар!И рыхлый монашек             оглядывается в смятенье.Удар!И врывается паника             в святейшее торжество.Стекла звенят в соборе…Удар!И это смертельнодля господина Бога             и родственников его…Колокола звенели.Сухо мороз пощелкивал.На башне,      вздыбленной в небо,стражник седой дрожал…И хохотал художник!И раздавал пощечиныханжам,живущим напротив,и всем грядущим           ханжам!Среди откровенного холодакраски цвели на грунте.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.