История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

Как бы сильно ни любил Юлиан философские и теологические дискуссии, его подход к религии всегда был скорее эмоциональным, нежели интеллектуальным. Ему ни на секунду не приходило в голову, что он может ошибаться и что в конце концов прежняя религия может и не одержать верх. Наоборот, она, похоже, не торопилась возвращаться. Летом 362 года Юлиан перенес свою столицу в Антиохию, готовясь к походу в Персию, который планировался на следующий год. Когда император проходил через сердце Малой Азии, то с беспокойством отмечал, что христианские общины вовсе не стремятся уничтожить друг друга, а язычники не стали заметно более сильными или сплоченными, чем во времена Константина. Напрасно Юлиан перемещался от храма к храму, лично совершая жертвоприношения, пока подданные не прозвали его Мясником. Преобладающая повсюду апатия была непоколебима.

Если язычников нельзя было пробудить к жизни, значит, оставалось только усилить давление на христиан, и 17 июня 362 года Юлиан издал эдикт, нанесший им сокрушительный удар. Эдикт провозглашал, что отныне ни один учитель не может следовать своему призванию, не получив предварительно одобрения местного городского совета, а через него одобрения самого императора. В циркуляре к эдикту Юлиан пояснял, что ни один христианин, утверждающий, что он преподает классических авторов – а они в те времена занимали почти весь учебный план, – не может обладать требуемыми моральными устоями, так как он преподает предметы, в которые сам не верит. Следовательно, он должен отказаться либо от средств к существованию, либо от веры. В знак протеста христиане устроили демонстрации, и 26 октября храм Аполлона Дафнийского был сожжен до основания. В ответ на это Юлиан закрыл Великую церковь в Антиохии и конфисковал всю ее золотую утварь. Напряженность быстро росла, ситуация накалялась, и многие пылкие молодые христиане приняли мученическую смерть. 5 марта 363 года стало по-настоящему благословенным днем для христиан, так как Юлиан во главе 90-тысячного войска выступил в поход на Восток, из которого не вернулся живым.

В войне с Персией не было ничего нового: две большие империи постоянно воевали на протяжении последних 250 лет. Шапуру II было в то время 54 года, и все это время он занимал персидский трон; технически он правил даже немного дольше, так как стал единственным за всю историю монархом, которого короновали in utero[11]. Как рассказывает Гиббон, «царское ложе, на котором лежала беременная царица, было выставлено посреди дворца; диадему возложили на то место, где предположительно скрывалась голова будущего наследника Артаксеркса, а простершиеся ниц сатрапы преклонились перед величием своего невидимого и неосязаемого правителя».

В последний раз эскалация военных действий произошла в 359 году, когда Шапур захватил важную крепость Амида (город Диярбакыр в современной Турции), откуда контролировались и истоки Тигра, и подходы к Малой Азии с востока. После этого со стороны римлян требовалась серьезная атака, если они не хотели, чтобы ситуация всерьез вышла из-под контроля. Юлиан, веривший, что есть основания считать его воплощением самого Александра Македонского, нетерпеливо стремился к такой же славе. У города Верия (современный Алеппо) он принес в акрополе в жертву Зевсу белого быка. Жертвоприношения совершались и дальше во всех главных языческих святилищах на пути армии; после нескольких небольших осад и мелких стычек с врагом Юлиан оказался на западном берегу Тигра, откуда ему были видны стены персидской столицы Ктесифона. На противоположном берегу реки стояла персидская армия, уже выстроенная в боевом порядке и готовая к битве, и римские военачальники с тревогой заметили, что в ней, помимо обычной кавалерии, были слоны – мощное оружие не только потому, что римские солдаты не знали, что с ними делать, но и потому, что запах слонов пугал и заставлял паниковать их лошадей. Тем не менее Юлиан отдал приказ переправиться через реку и вступить в бой. К удивлению многих участников битвы с обеих сторон, она закончилась решительной победой римских войск. По свидетельству Аммиана Марцеллина, принимавшего участие в битве, 2500 персов были убиты, римляне же потеряли лишь 70 человек.

Битва состоялась 29 мая; однако уже к утру следующего дня ситуация изменилась, так как император понял, что Ктесифон практически неприступен и что к городу быстро приближается главная армия Шапура, численность которой была гораздо больше того войска, которое он только что победил. Кроме того, опасность представлял низкий боевой дух римской армии. Еды было мало, реки разлились, стояла убийственная жара, а мух, по рассказам Аммиана, было так много, что они застили собой солнечный свет. Юлиан, продолжает Марцеллин, все еще склонялся к тому, чтобы продвигаться дальше по территории Персии, но его военачальники воспротивились. 16 июня началось отступление. Десять дней спустя у города Самарра армия внезапно подверглась серьезной атаке. В бой вновь ввели наводящих ужас слонов, и снова воздух наполнился летящими копьями и стрелами. Не тратя времени на то, чтобы закрепить нагрудник, Юлиан бросился в гущу битвы, криками подбадривая своих солдат и сражаясь в их рядах. Когда персы уже начали отступать, ему в бок вонзилось пущенное кем-то копье. Оно попало глубоко в печень, и, хотя его извлекли, оно сделало свое дело. Юлиан умер незадолго до полуночи; рассказывают, что он зачерпнул рукой струящуюся из раны кровь и промолвил: «Ты победил, Галилеянин[12]!»

Юлиан умер в возрасте 31 года и пробыл на императорском троне всего девятнадцать с половиной месяцев. Как император он потерпел поражение, понапрасну потратив время на безнадежные и абсурдные попытки возродить малопонятную и отжившую свое религию в ущерб той, которая стала для империи связующей силой на предстоящее тысячелетие. Юлиан сделался совершенно непопулярным среди своих подданных – и христиан, и язычников, ненавидевших его педантизм и бесконечные поучения; и он едва не уничтожил всю армию империи в кампании, которая чуть не закончилась катастрофой. И все-таки именно Юлиан поразил воображение потомков больше, чем любой из 88 императоров Византии.

Истинная трагедия Юлиана состояла не в ошибочной политике и не в ранней смерти, а в том, что ему не хватило самой малости для достижения того величия, которого он во многом был достоин. Мало кто из монархов обладал его умом, образованностью и культурой, энергией и усердием, мужеством и умением повести за собой, честностью и неподкупностью, поразительной способностью концентрироваться на служении своей империи, а прежде всего своим богам. К сожалению, он обладал двумя недостатками, которые сделали для него невозможными какие-либо долгосрочные достижения: во-первых, религиозный фанатизм, а во-вторых, недостаток остроты и четкости мышления. Временами он бывал до странности нерешительным. Мы вновь и вновь видим, как он просит богов направить его в тех ситуациях, когда он должен был принимать решения сам. Возможно, останься он в живых, он смог бы преодолеть оба этих недостатка и стать одним из величайших римских императоров. Однако он умер, и случилось это весьма характерным для него образом: он погиб как храбрец, но напрасно. Осталась лишь память о заблуждавшемся молодом мечтателе, который попытался изменить мир и потерпел фиаско.

3

Империя в тупике

(363–395)

Оставшись после смерти Юлиана без правителя, ранним утром следующего дня римская армия собралась для выбора преемника. Относительно небольшая группа солдат стала выкрикивать имя Иовиана, командующего императорской охраной. Это был тридцатидвухлетний грубовато-добродушный солдат, которого любили его подчиненные; кроме того, он был христианином (правда, его убеждения ни в коей мере не уменьшали его любовь к женщинам и вину). Однако это был ничем не выдающийся человек, и уж конечно он не обладал необходимыми для императора качествами.

Именно под руководством этого нового и совершенно неинтересного человека продолжилось печальное и утомительное отступление армии вдоль Тигра, сопровождавшееся постоянными нападениями персов. В начале июля, после того как римской армии удалось с боем переправиться через реку, несмотря на все старания Шапура, персидский царь решил предложить условия для перемирия, и Иовиан их принял, хотя они были унизительными. Заключенный договор обеспечивал тридцать лет мира, возвращение Персии пяти приграничных провинций и восемнадцати важных крепостей. Одновременно римляне обязались не помогать Армении при нападении персов – обещание, которое фактически равнялось отказу от притязаний на эту страну. Начало правления Иовиана оказалось катастрофическим.

Из Нусайбина набальзамированное тело Юлиана отправили в Тарсус для погребения, а Иовиан тем временем повел армию в Антиохию, где немедленно издал эдикт о веротерпимости, восстановив все права и привилегии христиан на территории всей империи. Он отправился дальше в середине октября, совершая со своей армией небольшие переходы через Анатолию, и в целом его приветствовали с воодушевлением. Только у Анкары, где он вступил в должность консула вместе со своим маленьким сыном Варровианом, оглушительный плач последнего во время церемонии заставил более легковерных из числа присутствующих опасаться, что это дурное знамение.

Пожалуй, опасались они резонно. Через несколько дней, 16 февраля 364 года, Иовиана обнаружили мертвым в его спальне. Гиббон пишет: «Некоторые приписывали его смерть последствиям несварения… По мнению других, он задохнулся во сне от угольных испарений, которые привели к выделению из стен жилища нездоровой влаги от свежей штукатурки». Как ни удивительно, никто не заподозрил насильственной смерти.

Избрание Иовиана императором ознаменовало не только возвращение христианства, но и конец династии, которая правила империей больше полувека. Императорская диадема вновь стала предметом всеобщего вожделения, и на изменившееся положение дел явственно указывало почти полное единодушие, с которым армия теперь провозгласила императором Валентиниана. На первый взгляд новый император казался еще менее подходящим для этого высокого положения: неотесанный, почти неграмотный, обладавший довольно неуправляемым нравом, он был сыном канатчика из Паннонии, который вышел из низов и сам достиг высокого положения. Как и отец, Валентиниан не пытался скрывать свое крестьянское происхождение; в свои 42 года он все еще мог похвастаться великолепным телосложением и представительной внешностью. Он был набожным христианином и превосходным солдатом, способным при этом на невероятную жестокость. Когда после провозглашения его императором на него стали давить, убеждая назначить соправителя, он отказался делать это в спешке; только после того, как армия дошла до Константинополя, он, к всеобщему смятению, назвал соправителем своего младшего брата Валента. Это был странный выбор: Валент был арианином с почти гротескной внешностью – кривоногий, пузатый, с сильным косоглазием. Он был младше Валентиниана на семь лет и мог сравниться с ним только в жестокости; однако он был именно тем человеком, который требовался Валентиниану, – преданным помощником, которому можно доверять и который не станет создавать сложности и затевать ссоры. К всеобщему удивлению, император объявил, что Валент будет отвечать за Восток, а он, Валентиниан, станет править на Западе из своей столицы в Милане.

В течение следующих десяти лет оба императора оказались каждый в сложной ситуации. Валент вначале занимался готскими племенами вдоль дунайской границы, а в 371 году отправился в долго откладывавшееся путешествие на Восток, где Шапур превратил Армению в сателлит Персии. Валентиниану пришлось иметь дело с повторяющимися вторжениями варваров в Галлию. Лишь в 373 году он смог обеспечить ее безопасность, однако почти сразу возникли новые проблемы вдоль Дуная: обычно законопослушное племя квадов[13] вторглось на территорию империи и разорило некоторое количество приграничных земель. После этого они отправили к римлянам посольство с объяснениями, почему они так поступили: они утверждали, что настоящими агрессорами были сами римляне.

Для Валентиниана подобное обвинение было равносильно оскорблению Рима. Пока он слушал послов, в нем все сильнее вскипал гнев; сильно побагровев, он внезапно упал лицом вперед и чуть позже умер от апоплексического удара. Это случилось 17 ноября 375 года. Мало кто из императоров когда-либо так много трудился над целостностью границ империи, как Валентиниан. Будучи христианином, он терпимо относился к тем, кто не разделял его никейских верований, которых он стойко придерживался; как правитель, он вершил правосудие беспристрастно, и если его наказания бывали суровы, то, по крайней мере, они назначались лишь виновным. Однако его суровость и жесткость не добавили ему любви подданных, и его смерть мало кого опечалила.

Еще в 367 году Валентиниан убедил свои войска признать его семилетнего сына Грациана соправителем. Однако на смертном одре, зная, что Грациан находится далеко, в Трире, а Валент еще дальше, в Антиохии, он послал за своим сыном от второго брака, которого тоже звали Валентиниан и которому было всего четыре года; Валентиниан велел объявить его вторым императором наравне со сводным братом. Таким образом, в империи теоретически оставались три правителя: уродливый садист средних лет, лишенный мудрости и здравого суждения, очаровательный шестнадцатилетний мальчик и едва покинувшее колыбель дитя. От них троих зависело будущее империи, находившейся на одном из критических этапов своей истории, поскольку всего через год она оказалась лицом к лицу с самым ужасным вторжением, с которым ей когда-либо приходилось сталкиваться. Гунны, по всем меркам, были дикарями. Эта большая, недисциплинированная орда язычников монгольского происхождения примчалась из степей Центральной Азии и уничтожала все на своем пути. Остготы пытались сопротивляться, но напрасно; они все чаще просили у Валента разрешения селиться на территории империи, на фракийских равнинах.

Валент удовлетворил их просьбу и спешно распорядился, чтобы его местные представители предоставили беженцам кров и пищу. Увы, его приказ проигнорировали: Лупицин, консул во Фракии, отобрал у остготов все имущество и почти заморил их голодом. В отчаянии переселенцы перешли к активному сопротивлению, и к концу лета все фракийские готы взялись за оружие; к ним присоединились вестготы и даже гунны, и началась полномасштабная атака варваров на Римскую империю. Война бушевала всю следующую зиму, и весной 378 года Валент лично отправился на Балканы. Битва, произошедшая 9 августа 378 года, оказалась разгромной для римлян. Император был убит вражеской стрелой, с ним вместе погибли две трети римской армии.

Теперь все зависело от Грациана, которому было всего 19 лет. Он пока не мог покинуть Запад и обратился к некоему Феодосию, сыну одного из ведущих военачальников своего отца, который за несколько месяцев показал себя настолько выдающимся полководцем, что в январе 379 года Грациан возвысил его до себя, присвоив ему титул августа. Феодосий устроил свою ставку в Фессалониках и посвятил следующие два года восстановлению порядка во Фракии и завоеванию доверия со стороны готских мятежников, которых в больших количествах вербовали в римские легионеры. К лету 380 года благодаря его спокойной и терпеливой дипломатии готы счастливо зажили в новых домах, и во Фракии вновь установился мир. 24 ноября Феодосий официально въехал в Константинополь. «Теперь, когда раны раздоров затянулись, – объявил придворный оратор Фемистий, – самые храбрые из врагов Рима станут его самыми верными и преданными друзьями».

Возвышение Феодосия до положения верховного правителя было, возможно, самым долгосрочным благом, которое Грациан даровал империи. Однако, по иронии судьбы, именно в тот год, когда был заключен окончательный мирный договор с готами, случилось и падение Грациана. Этот молодой человек подавал большие надежды, однако в возрасте 24 лет он уже стал ленив. Что еще опаснее, он больше не пытался скрыть расположение, которое питал к варварам в своей армии (и в особенности к своему высокому светловолосому телохранителю из племени аланов) и открыто выражал им предпочтение перед римскими солдатами. Кризис назрел, когда солдаты внезапно объявили августом одного из военачальников империи, Магна Максима, служившего в Британии. Через несколько дней он высадился в Галлии, где его армия встретилась с армией Грациана у стен Парижа. Вероятно, император одержал бы победу, если бы его мавританская кавалерия внезапно не перешла на сторону противника. Грациан бежал, но его взяли в плен в Лионе, а 25 августа 383 года убили на пиру, где он присутствовал со своими тюремщиками, которые обещали ему безопасность. Феодосий в Константинополе с ужасом принял эту весть, однако тогда он ничего не мог сделать: новый персидский царь Шапур III оставался темной лошадкой, за которой следовало пристально наблюдать, а гунны по-прежнему доставляли беспокойство у северных границ, так что это было неподходящее время для долгой карательной экспедиции. Император неохотно признал узурпатора, как это сделали большинство западных провинций.

Не признала его лишь Италия, где соправитель Грациана император Валентиниан II, которому исполнилось 12 лет, сохранил несколько шаткую власть в Милане. Веселья его жизни явно не добавляли махинации матери Юстины – фанатичной арианки, которая опасалась растущего влияния на ее сына со стороны миланского епископа Амвросия и постоянно интриговала против него. Однако Амвросий платил ей той же монетой, и ему каждый раз удавалось ее перехитрить. К сожалению, пока была жива Юстина, ему так и не удалось убедить Валентиниана принять никейскую веру, и таким образом Магн Максим получил именно тот повод, который ему требовался. В 387 году он перешел через Альпы – якобы для того, чтобы освободить империю от ереси. Юстина и Валентиниан бежали в Фессалоники, где к ним смог присоединиться Феодосий (Юстина теперь была его тещей, поскольку он женился вторым браком на ее дочери Галле), и стали готовиться к войне. В 388 году Феодосий и Валентиниан смогли пройти через горные перевалы в Македонии и Боснии. Военная кампания по большей части оказалась погоней, и Максима наконец вынудили сдаться у Аквилеи. Его доставили к Феодосию, и на миг показалось, что император сохранит ему жизнь, однако солдаты уволокли Максима раньше. Они знали, что Феодосий имеет репутацию мягкого человека, и предпочли не рисковать[14].

Назначив полководца-франка Флавия Арбогаста наместником в Галлии, Феодосий и Валентиниан в 389 году отправились в Рим, прихватив с собой Гонория – четырехлетнего сына Феодосия. Энергичные усилия старшего из императоров по ослаблению влияния язычества вряд ли сделали его любимцем среди сторонников прежнего режима, однако его легкодоступность и обаяние завоевали ему личную популярность, которой больше сотни лет до него не пользовался ни один император. Затем оба августа вернулись в Милан и оставались там весь год, пока длилось противостояние между Феодосием и Амвросием, которым они больше всего (возможно, несправедливо) запомнились потомкам.

Начало этому противостоянию положило событие, в котором ни один из них не принимал личного участия – убийство в Фессалониках начальника императорского гарнизона. Среди жителей уже давно зрело возмущение из-за расквартированных в городе войск, и напряжение достигло пика, когда этот военачальник готского происхождения по имени Ботерик посадил в тюрьму самого популярного городского колесничего. Толпа напала на расположение гарнизона, ворвалась в здание, и Ботерика зарезали на месте. Когда об этом сообщили Феодосию в Милан, он страшно разгневался. Напрасно Амвросий молил его не мстить многим за преступление единиц – Феодосий приказал войскам восстановить свою власть так, как они сочтут нужным. Позже он отменил этот приказ, однако солдаты его уже получили и с большой охотой ему повиновались. Они намеренно дождались, пока люди соберутся в Ипподроме на игры, а потом по сигналу напали на них. К ночи были убиты 7000 человек.

Весть о резне в Фессалониках быстро распространилась по всей империи; к тому же вина за эти события пала на самого императора, а Амвросий Миланский был не из тех, кто упускает подобные факты из виду. В то время он был самым влиятельным священнослужителем христианского мира – гораздо влиятельнее, чем папа римский. Потомок одной из старейших христианских семей римской аристократии, он никогда не собирался становиться священником; лишь когда оказалось, что он один обладает достаточным престижем, чтобы предотвратить открытую борьбу между ортодоксальной и арианской фракциями в городе, он с неохотой позволил выдвинуть свою кандидатуру. Всего за одну неделю он стал сначала новообращенным, затем священником, а потом епископом. Взойдя на епископский престол, он раздал все свое состояние бедным, а в частной жизни стал крайним аскетом. Узнав об убийстве Ботерика, он приложил все усилия к тому, чтобы убедить Феодосия проявить сдержанность; поняв, что в этом он потерпел неудачу, он собственноручно написал императору письмо, в котором сообщал, что, несмотря на неизменное уважение, вынужден с сожалением отказать ему в причастии до тех пор, пока император не принесет публичное покаяние за свое преступление.

И Феодосий подчинился. Его поведение в этом деле было не только недостойным, но и нехарактерным для него; почти наверняка его военное окружение смогло убедить его поступить именно так. Похоже, его душа испытала огромное облегчение, когда он, с непокрытой головой и одетый во власяницу, смиренно явился в Миланский собор, чтобы молить о прощении. Однако это было нечто большее – поворотная точка в истории христианского мира. Впервые служитель церкви набрался смелости и заявил о верховенстве духовной власти над властью мирской, и впервые государь-христианин публично подчинился осуждению, порицанию и наказанию со стороны власти, которую он признал стоящей выше, чем власть его самого.

В начале 391 года оба императора покинули Милан: Феодосий должен был вернуться в Константинополь, а Валентиниан в Галлию, где ему предстояло принять обратно власть от Флавия Арбогаста, правившего в его отсутствие. Однако по прибытии в город Вьен он быстро понял, что Арбогаст не намерен передавать ему бразды правления. Валентиниан намеревался отстаивать свою власть и передал Арбогасту письменный приказ, требующий его немедленной отставки. Тот взглянул на приказ и медленно и презрительно разорвал его. Это стало объявлением войны; через несколько дней, 15 мая 392 года, молодого императора, которому был всего 21 год, нашли мертвым в его апартаментах.

Арбогаст, язычник франкского происхождения, не мог сам принять императорскую диадему, но он вполне удовольствовался ролью «создателя королей»; поэтому он назвал новым августом своего ставленника Евгения, христианина средних лет, который прежде служил главой императорской канцелярии. К Феодосию отправили послов, но тот считал, что право назначать своих соправителей принадлежит только ему и никому другому. Он ответил послам уклончиво и стал готовиться к войне, которая продолжалась весь 393 год. За это время Арбогасту удалось провозгласить своего протеже августом и в Италии, несмотря на серьезное сопротивление Амвросия. Арбогаст опирался на старую гвардию язычников, которые с радостью приветствовали нового императора, охотно позволявшего снова возводить древние алтари. К середине года в Риме шло полномасштабное возрождение язычества. К небу возносился дым от жертвоприношений, а пожилые авгуры[15] внимательно вглядывались во внутренности своих еще дымящихся жертв. Когда в начале лета 394 года Феодосий второй раз выступил против претендента-выскочки, он понимал, что будет сражаться не только за соблюдение законности, но и за свою веру. Он был хорошо подготовлен к этой борьбе, так как помимо римских легионеров его армия насчитывала около 20 000 готов, многие из которых служили под началом собственных вождей; в их числе был и блестящий молодой военачальник по имени Аларих. Вторым после себя человеком Феодосий сделал вандала Стилихона, недавно женившегося на его племяннице Серене. Однако на войну он отправлялся с тяжелым сердцем: его любимая вторая жена Галла умерла в родах накануне его отъезда.

Две армии встретились 5 сентября к северу от Триеста. На следующий день с востока налетела сильная буря с ураганным ветром. Ветер этот дул в спину Феодосию и его людям, а солдат Арбогаста он ослепил пылью, и они едва могли стоять на ногах под его порывами. Евгению, повалившемуся в ноги императору, отрубили голову; Арбогаст бежал, однако через несколько дней скитаний нашел принятое в Древнем Риме решение своих проблем и бросился на меч.

Теперь Феодосий обратил мысли к вопросу наследования престола. Валентиниан умер неженатым и бездетным, поэтому Феодосий счел очевидным выходом разделить империю между двумя своими сыновьями – старшему Аркадию отдать Восток, а младшему Гонорию Запад. Оба сына находились в Константинополе, и Гонория призвали в Милан, но слишком поздно: 17 января 395 года Феодосий умер на 50-м году жизни.