Вич-положительная

Единственный реально симпатичный парень в группе – это Ральф. Но я уже с ним сходила на одно свидание и выяснила, что он меня нереально бесит. Он объяснял мне всё – как работает Wi-Fi, как работает реклама, как работает библиотека, – как будто я с луны свалилась и не слышала про гугл. И ладно бы только это, так еще и поцелуй был такой слюнявый, будто меня облизала собака. Сегодня он сидит напротив Алиши, мрачно сложив руки на груди. Он что, думает, он тут в жюри – оценивает ее выступление? Фу, терпеть его не могу.

– Я попросила Алишу к нам прийти, чтобы показать, какой яркой может быть ваша жизнь, – наклоняясь вперед, вещает Джули своим убедительным тоном. – Я знаю, что говорю это вам каждую неделю, но ВИЧ – не смертный приговор. Просто нужно…

– Принимать лекарства, – почти в унисон произносим мы.

– Не хочу звучать как заезженная пластинка, – говорит Алиша со смехом в голосе, – но это и правда очень важно. Я даже почти об этом не думаю. Просто принимаю их каждый день в одно и то же время, как и любые другие таблетки, вот и все.

Любые другие. На ум приходят только противозачаточные Лидии.

– У меня был друг, мы познакомились в группе взаимопомощи, – продолжает она, чуть меняясь в лице. – Нам стукнуло восемнадцать, и он решил, что больше не будет принимать лекарства. Сказал, что хорошо себя чувствует и без них.

В комнате стоит тишина. Мы все знаем, что будет дальше.

– Он заболел пневмонией и не мог дышать без трубки во рту. – Она смотрит в пол перед собой. – После того как он перестал получать достаточно кислорода, у него что-то случилось с глазами. Его окружали любимые люди, но он этого уже не видел. Через восемь месяцев он умер.

Я ненавижу слушать эти истории. Знаю, что это реальная проблема, но я-то не пропускаю прием таблеток. Почему я должна каждый раз терпеть это дикое наказание?

– Иногда происходит ужасное, – говорит Алиша. – Зато удивительное и интересное происходит постоянно. Каждый день я занимаюсь любимым делом и живу с любимыми людьми. У меня есть муж, сын и любимая работа. То есть я пытаюсь сказать, что это еще не конец света. И я здесь, чтобы вам это доказать, – можете у меня спрашивать всё что хотите.

Моя рука взлетает вверх, прежде чем я вспоминаю, что собиралась сохранять спокойствие. Джули кивает в мою сторону.

– Ну, типа, – мямлю я, – может, немного странный вопрос…

– Ничего страшного, – улыбается Алиша. – Я готова к странным вопросам.

– Хорошо, – говорю я. – Э-э, вам было трудно, типа… э-э, зачать ребенка?

Ральф – единственный, кто смотрит на меня так, будто я странная. Это победа, я считаю.

– Ой, совсем не трудно. – Алиша откидывается на спинку стула. – Ты же знаешь про принцип «Н = Н», да?

Я киваю. По-моему, все здесь про это знают. Если бы еще у меня вирус был «неопределяем»…

– Ну вот, у меня получилось забеременеть естественным путем, – продолжает она. – Моя вирусная нагрузка была – да и сейчас тоже – неопределяема, и мой муж сначала хотел попробовать так.

– Подожди, – говорю я. – Серьезно? Без искусственного оплодотворения и всякого такого?

– Угу, – кивает она. – Все сразу получилось.

Воу. Я сползаю по стулу. Я всегда думала, что не смогу иметь детей без специализированной помощи. Оказывается, принцип «Н = Н» применим и здесь. Это просто взрыв мозга.

– Так, – произносит Джули, – уверена, что у вас еще много вопросов, но давайте к ним вернемся чуть-чуть попозже. По-моему, вопросы Симоны как нельзя лучше подвели к нашей сегодняшней теме: отношения.

Снова тишина. Я не могу прочитать выражение лица Бри, ее глаза скрыты челкой. Джек уставился на свои колени. Ральф хрустит костяшками пальцев. Пара тринадцатилеток смотрят на Алишу с выпученными глазами, но я не знаю, о чем они все думают. Переживают ли так, как я?

– Я хочу, чтобы вы знали, что отношения возможны, – продолжает Джули. – Просто могут возникнуть некоторые трудности. Может быть, кто-то из вас уже с этим столкнулся?

– О да! – заявляет Бри, откидывая волосы с лица. Я почти подпрыгиваю от удивления, наконец увидев ее ясные карие глаза. – Поцелуй это или секс, неважно, ты по-любому в полной жопе. А если доверишься кому-нибудь до того, как это случится, то тебя бросят и пойдут трезвонить об этом всем вокруг.

Я вздрагиваю. Она права, но… блин.

– И если тебя бросили, то начинай все заново с другим, – продолжает она, загибая пальцы. – То есть если я хочу заняться сексом с пятью парнями и каждому из них скажу, что у меня ВИЧ, это будет плюс пять парней, кто теперь в курсе о моем статусе, а я так ни с кем из них и не перепихнулась.

Я вообще ни с кем не перепихнулась, а мне уже какой-то рандомный крип подбросил в шкафчик записку.

– По-любому! – Я подпрыгиваю от голоса Джека. Он не то чтобы кричит, но я еще ни разу не слышала, чтобы он так громко говорил. – И если скажешь не сразу, а уже после, то они натравят на тебя разъяренную толпу.

Бри смеется и, будто смущаясь, прячет лицо. У Джека розовеют щеки. Ральф закатывает глаза.

– Ну, каждый имеет право реагировать так, как хочет, – осторожно замечает Джули. – Главное, чтобы партнер знал о вашем статусе до любого контакта сексуального характера, даже если вам трудно об этом говорить. Это может сбить с толку и даже шокировать. Но это нормальная реакция.

– Так не должно быть, – бурчу я, уставившись на свои колени. В руке у меня пончик, который я еще даже не попробовала. – Что в этом такого? Не они же живут с вирусом. И заразиться шанс совсем маленький.

– Но шанс все же есть, – возражает Джули. – Все не так просто.

– Да, но какой? – Я наклоняюсь вперед. – Если вирус неопределяем, то он непередаваем. Разве мы об этом не говорили буквально на прошлой неделе?

– Симона…

– Типа, вот я оказалась в ситуации, в которой у меня может случиться секс, тогда я возьму с собой пять презервативов, если им так будет спокойнее, – не унимаюсь я. – Уровень моей вирусной нагрузки неопределяем. А если и этого недостаточно, то они могут выпить те специальные таблетки.

– Ой, ладно, не драматизируй, – со скучающим видом произносит Ральф, хрустя костяшками пальцев. – Если с тобой не хотят заниматься сексом, не надо уговаривать. Это выглядит просто жалко.

– Я вообще не об этом. – Кажется, у меня дергается глаз. – Я говорю, что буду готова, если захочу заниматься сексом. Это не значит, что я собираюсь кого-то упрашивать.

Ральф щурит на меня глаза. Я могла бы сказать, что у него сегодня просто плохой день, но быть придурком – это его отличительная черта в любой день.

– Все верно, – поддакивает Бри, отвлекая меня от этой небольшой дуэли взглядов. – Мы готовы, потому что нам по-другому нельзя.

Алиша вдруг начинает смеяться.

– Как мне здесь нравится, – говорит она. – Ребята, вы просто супер. Все знаете. Хотела бы я в свое время быть как вы.

Джули откашливается. Ее лицо покраснело, но на этот раз мне не стыдно. Ничего такого я не сказала. Я откусываю пончик.

– Ладно, – произносит она ровным голосом. – Теперь давайте поговорим о безопасном сексе. Хорошо?

Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди. Пожалуй, на моей памяти это лучшая сессия группы, потому что Джули не доминирует в разговоре. Я рада, конечно, что она старается, но она просто не знает, каково это. А эти ребята знают. Хоть мы и не друзья, они понимают. Похоже, папа прав – только я никогда ему в этом не признаюсь.

После сессии большинство ребят сидят в телефонах и ждут родителей. Только несколько счастливчиков могут сами уехать домой.

– Тебе все еще нравятся мюзиклы или как?

Я морщусь от звука его голоса, а потом медленно оборачиваюсь. Руки Ральфа скрещены на груди, и весь вид у него такой строгий, будто он – учитель и сейчас отчитает меня за несоблюдение дресс-кода.

– Угу. – Я засовываю руки в карманы. Надеюсь, если я буду отвечать односложно, он не будет со мной разговаривать.

– Надо нам как-нибудь сходить погулять.

– Не думаю.

– Почему? – Он кривит рот. – В прошлый раз было весело.

– Болеть пневмонией было веселее, чем слушать, как ты на «Безумном Максе» болтаешь весь фильм. – Я достаю мобильный. Если родители не появятся прямо сейчас… – Ральф, без вариантов.

– Тебе обязательно быть такой стервой? – Он подступает ближе, почти прижимая меня к стене. – Я просто спросил. Глядишь, у тебя бы и с сексом заладилось, если б ты научилась вести себя поприветливее.

– Че ты вообще несешь? – огрызаюсь я. Если бы Джули все еще была здесь, она бы вмешалась, но остались только я и он, да еще несколько ребят с вытаращенными глазами. – Я такая стерва только с тобой, потому что ты нарываешься.

Мой телефон пищит. Я даже не читаю сообщения и, едва увидев имя отца на экране, резко разворачиваюсь и иду к двери.

7

Есть несколько секретов, которыми я не готова так просто делиться. Понятно, что один из них – это мой ВИЧ-статус. А вот другой: я не знала, как мастурбировать, пока одна подружка меня не научила. Мы зашли в комнату вместе с ней и Сарой. Заперли дверь – нарушая правила пансиона Матери Божией Лурдской, – она открыла в тамблере фотки парней из «Дневников вампира». Потом я легла на кровать, укрылась одеялом, и она мне все подробненько объяснила.

Стыдно ужасно, но блин, восьмой класс. Что вы хотите?

Сейчас я это делаю немного по-другому – в основном беру другой иллюстративный материал. Клавдия надо мной посмеялась, но вот мне нравится смотреть на фотографии белых стариканов, когда они были в самом расцвете сил. Можете говорить обо мне что угодно, а Брюс Уиллис, Харрисон Форд и Ричард Гир в молодости были очень даже ничего. Иногда в подборку добавляется Кейт Бланшетт, но Клавдия говорит, что это не считается.

– Это же Кейт Бланшетт, – категорично заявила она тогда. Это был последний раз, когда я завела с ней разговор о том, что мне нравятся девушки.

После я смотрю в потолок. Дом у нас не широкий, а скорее высокий и узкий, и моя комната располагается на самом верху. Раз я так далеко, родителям меня не слышно. Ну или, по крайней мере, я так думаю. А если и слышно, то спасибо им большое, что ни разу ничего мне про это не сказали. Обычно после того, как я кончаю, в голове наступает ясность. Совсем как сразу перед сном: никаких мыслей, никаких тревог. Сейчас же я не могу перестать думать. Может быть, это ужасно, но я завидую своим друзьям.

Клавдия асексуальна, и я знаю, что в отличие от меня она не проводит каждое утро, думая о сексе. С другой стороны, есть Лидия, которая развлекается с бойфрендом всегда, когда ее родителей нет дома. А у меня ситуация – ни то ни се.

На прошлой неделе учительница биологии долго рассказывала о том, что девушки должны в свои формирующие годы открывать себя и заводить близких друзей. Дружба, сказала она, приносит такое же удовлетворение, как и любовные отношения. Наверное, она права. Я так благодарна, что у меня есть Лидия и Клавдия. Я их люблю не могу, но не в романтическом смысле. А без них мне так одиноко, что даже трудно описать.

Я заставляю себя подняться. Сегодня суббота, а значит, через час я должна быть на репетиции, где увижу Майлза. Я думала, что после нашего поцелуя чувство одиночества уйдет, но оно лишь превратилось в другое чувство – вожделение. Теперь я знаю, что у меня есть шанс заняться с ним сексом, и от этого только хуже, потому что я не перестаю надеяться. Даже если это значит, что мне придется ему рассказать.

Большинство людей боится заразиться вирусом. Если я скажу Клавдии и Лидии, им не о чем переживать, ведь мы с ними не собираемся обмениваться «жидкостями». С Майлзом другая история.

К тому же теперь мне еще нужно выяснить, кто написал эту дурацкую записку. Я понятия не имею, с чего начать. С девятиклассников в драмкружке? Не, вряд ли у кого-то из них хватит терпения оставить записку в шкафчике и ждать, пока я ее прочитаю. Мисс Клейн? Сомневаюсь. Она невыносима, но не зловредна. Кто еще это может быть?

– Ну почему все так сложно? – вслух спрашиваю я. Лишь постер «Аиды» смотрит со стены в ответ.

Все, что я сейчас чувствую, – раздражение, сексуальное возбуждение – обостряется на репетиции. Словно зуд где-то внутри, который я никак не могу унять, он сводит с ума. «Богема» – отличный мюзикл, но, живя им каждый день, я не могу не думать про друзей моих родителей, о которых они упоминают лишь изредка, тех, кто умер до того, как я успела их узнать. Потому что никому не было дела до больных СПИДом геев.

Эпидемия – это так страшно, просто уму непостижимо. Как фильм ужасов, что надолго остается со мной липким страхом, от которого трясутся колени и сводит живот. Эпидемия кажется чем-то абсолютно невероятным. От того, что это реально, это случилось, мне хочется схватить народ на сцене и кричать: «Вы понимаете, как это серьезно? Это вам не просто мюзикл, который кто-то придумал, это чьи-то жизни».

Мало того, сегодня мисс Клейн зациклилась на отработке «Seasons of Love», а потому останавливает и начинает песню снова и снова. Мистер Палумбо безмолвно за нами наблюдает, и губы его сжаты в тонкую линию. Я решаю заглянуть за сцену. Я могла бы притвориться, что проверяю всех рабочих сцены, но это было бы пустой тратой времени. Как только я захожу за кулисы, мои глаза видят только Майлза.

На нем черная футболка и темные джинсы. Он складывает руки на груди, и на его запястьях вздуваются вены. Я сглатываю комок в горле. Если бы вокруг никого не было, я бы зацеловала его до потери пульса.

Он двигает на сцену одну из декораций, огромную, гораздо выше него. Устанавливает на место, потом берет в каждую руку по скамейке. Кусочками ярко-синей ленты на полу отмечено, куда ему нужно их поставить. Ловко уворачиваясь, народ разбегается в разные стороны. Жесткие декорации обычно не такие уж тяжелые, все же рабочие сцены сами их строят из дешевой фанеры и других облегченных материалов, но весят они все равно прилично, и передвигают их, как правило, по двое. И только Майлз – в одиночку. Это нереально горячо, но, пожалуй, мне стоит с ним об этом поговорить. Все знают о его травме. Не хватало, чтобы ему стало хуже.

Я прочищаю горло:

– Глазам не верю, как это Джесс дал тебе двигать все это одному.

Он ставит скамейки на место и смотрит на меня с улыбкой. Я хочу впиться в нее своими губами, прямо здесь, прямо сейчас, у всех на виду.

– Да все нормально, мне не тяжело, – говорит он, вытирая руки о джинсы. – Не так тяжело, как запоминать слова.

– Ну правильно. Чтобы запомнить, нужны мозги.

– Хочешь сказать, у меня их нет?

Я делаю страшные глаза. Но держусь всего пару секунд, а потом расплываюсь в улыбке.

– Я сражен. – Он хватается рукой за сердце. – Пусть у меня нет мозгов, но зато у меня дофига опыта. Знаешь, что я делал в лакроссе?

– Толкался, – пожимаю плечами я. – Ты это, по-моему, уже говорил раз или два.

– Ну да, потому что в лакроссе это важно.

Он делает шаг ко мне и встает рядом. Я смотрю вниз и больше не слышу, что он там говорит. Наши руки так близко. Он это специально, да? Мы уже целовались. Держаться за руки – это же типа ерунда по сравнению с поцелуем? Я же могу взять его за руку?

– Алло, Симона? – раздается его голос прямо над моим ухом. – Прием.

Я быстро хватаю его ладонь. Моя наверняка потная и липкая, но он руки не отдергивает. Его пальцы сплетаются с моими. Я закусываю губу, чтобы сдержать расползающуюся от уха до уха улыбку.

Это называется, я собиралась держаться от Майлза подальше. Честно говоря, не думаю, что смогу. Я поднимаю взгляд, но не на Майлза. Я оглядываюсь кругом. Кто-то подметает стружку, кто-то красит заднюю стену. Никто не обращает на нас внимания. Если бы подкинувший записку был здесь, уверена, он бы на нас сейчас смотрел. Наверное, это значит, что его здесь нет.

– Знаешь, – произносит Майлз громким сценическим шепотом, – мы пропустили мюзикл дня вчера и позавчера.

Это потому что позавчера мы целовались.

– А я все думала, насколько тебя хватит, – признаюсь я, наблюдая, как он раскачивает нашими переплетенными руками взад и вперед. Если бы я увидела кого-нибудь еще, стоящих вот так, точно бы расхохоталась. Да и сейчас меня немного подмывает засмеяться, но не только из-за нашего дурацкого вида. – Ты не то чтобы прямо увлекаешься театром.

– Ну, в смысле… – Майлз на секунду замирает. – Я не то чтобы прямо не люблю театр…

– Да ладно, Майлз, – говорю я, сжимая его ладонь. – Ты даже не знаешь, чем отличаются «Волосы» от «Лака для волос».

– Что правда, то правда. – Майлз смотрит на наши руки. – Только вот… не знаю. Я еще не встречал никого, кто бы так серьезно увлекался постановками.

Конечно, я не жду от него экспертных знаний. Он не должен хорошо разбираться в мюзиклах и спектаклях, только потому что я схожу с ума по ним и вообще всему, что происходит на сцене. Это моя стихия. Мюзиклы – как другой язык, на котором мне изъясняться легче, чем на родном английском. Единственный минус – иногда труднее общаться с немузыкальным народом.

Когда я была маленькой и все время проводила в больнице, папа и отец без конца смотрели со мной «Волшебника страны Оз», пока я не выучила наизусть все песни. А перед тем как пойти в эту школу, я всю неделю на рипите слушала «Дорогого Эвана Хансена». Мюзиклы – это то, что помогает мне собраться, когда все вокруг кажется бессмысленным. Каждому нужно что-то такое для утешения.

– Ну дык. – Я выразительно оглядываюсь по сторонам. – Добро пожаловать в драмкружок.

– Нет, в смысле, мне нравится, как ты рассказываешь о мюзиклах. – Под его пристальным взглядом я застываю на месте. – Джесс тоже любит мюзиклы, но он не говорит о них так как ты. С восторгом. У тебя прямо глаза горят и все такое. Да я чаще всего даже не знаю, о чем ты рассказываешь, но хочу тебя слушать.

Мой рот открывается, но я не издаю ни звука. А я-то думала, что он слушает просто из вежливости. Похоже, не только…

– Я что-то не то ляпнул, да? – Он облизывает губы. – Ты…

Однако не успевает закончить. Тяжелые шаги Джесса прерывают его на полуслове.

– Майлз, – выговаривает он, запыхавшись. – Нужно, чтобы ты передвинул… О, Симона! Я думал, ты в хоровой с Палумбо.

Дело в том, что на Джесса невозможно сердиться. Я никогда не слышала, чтобы он о ком-то говорил плохо, что просто нереально, потому что все мы иногда срываемся. Будь это кто-нибудь другой, я бы ляпнула что-нибудь грубое, чтобы он свалил. Вместо этого я отпускаю руку Майлза, не обращая внимания на его вопросительный взгляд.

– Угу, мы тут просто… – Я замолкаю и засовываю руки в карманы. Что мы тут просто? Разговаривали?

Майлз поворачивается к Джессу:

– Нужно снова передвинуть декорации квартиры?

– Ага, – кивает Джесс. – Это только ты можешь.

Они уходят к занавесу, а я прислоняюсь к стене. Вот это речь Майлз задвинул. Что я могу на это ответить? Мне нравится твоя задница? У него, значит, сплошные мимими и ваниль, а я только и думаю о том, как бы его поцеловать.

Я глубоко вздыхаю и бегу за ними.

Майлз в последний момент оборачивается:

– Симона? Что…

Я хватаю его за футболку. В голове прокручивается романтический поцелуй: он склоняется мне навстречу, на фоне играет музыка. Но мы же не в кино – голову он не наклоняет, и я утыкаюсь лицом ему в грудь.

– Я хотела это… – Я делаю неопределенный жест свободной рукой. – Э-э-э. Можно тебя на минутку?

Майлз опускает голову. На секунду мне кажется, что он злится, но потом я вижу, что его плечи беззвучно трясутся от смеха.

– Не смейся! – Я отпускаю его футболку и отступаю на шаг. – Я не знаю, как это делается.

– Без проблем. – Его лицо смягчается. – Если хочешь, давай позже увидимся. И не на минутку, а подольше.

Это может значить все что угодно. Я, конечно, сразу думаю о сексе и тут же вспоминаю о записке, отчего тут же сводит живот, – но отгоняю эти мысли прочь.

– Хочу, конечно, но не могу, – говорю я и делаю еще один шаг назад. – Позже я занята. Мы с друзьями пойдем… В общем, нужно там кое-что сделать. Я не гоню, честно.

Майлз, может быть, и крутой чел, но ему я точно не скажу, что собираюсь провести вечер субботы с друзьями в секс-шопе. Не хочу его спугнуть. Да и вообще было бы неплохо провести эту пару часов без него и разобраться, что мне, блин, делать с этой дурацкой запиской.

– Майлз? – зовет Джесс.

– Ну хорошо. Пожалуй, я тебе верю. – Майлз оборачивается на голос Джесса. – В другой раз?

Я улыбаюсь. Не могу удержаться:

– Договорились!

8

Даже в поезде, уносящем меня от забот, мне все равно трудно забыть о записке. Никак не могу перестать о ней думать. Я сижу между Лидией и Клавдией, но не обращаю внимания на их болтовню. Я смотрю в окно. Кто мог ее написать? Кто вообще мог узнать, что у меня ВИЧ? Может, меня видели в больнице? Представить не могу, что кто-то тратит свое время, чтобы за мной туда тащиться. Может быть, этот кто-то уже там был? Навещал больного родственника или типа того?

– Эй, Симона. Земля вызывает Симо-ону-у-у.

Поезд замедляет ход, и Лидия сжимает мою руку.

– Все нормально? – спрашивает она. – Ты сама не своя.

– Да она поди думает про «Сундук наслаждений», – говорит Клавдия, пихая меня в плечо. – Предвкушаешь?

– Еще бы! – Я с радостью перескакиваю на другую тему. – Слушай, если это была твоя идея, разве ты не должна мне купить все, что я захочу?

– Ага, щаз-з-з! – смеется она, пока мы выходим на станции. – Мы возьмем один вибратор для тебя и один для моей девушки, чтобы вы, две похотливые дамочки, немного угомонились.

Пансион Матери Божией Лурдской располагался в двух часах езды от Сан-Франциско, поэтому у меня особо не было возможности выбираться с друзьями в город. Я никогда не приезжала сюда надолго, чтобы хватило времени разведать все крутые места. А во время школьных каникул я обычно ездила с родителями в Нью-Йорк. Сейчас мы с подругами идем в местечко под названием «Сундук наслаждений», в самом сердце города, кажущегося мне новым миром. Я вне себя от восторга.

– А что, если я не хочу «угоманиваться»? – возражаю я. – Что, если я хочу с кем-нибудь перепихнуться?

– Ну блин. – Клавдия качает головой. – Тогда сорян, ничем не могу тебе помочь.

– Боже мой! – восклицает Лидия. – Вы двое… поверить не могу. Вы это серьезно?

– Ты о чем? – Я грозно на нее кошусь. – Мы же все время говорим о сексе.

– Угу, вот только сегодня мы идем в магазин, где продаются резиновые члены. – На Лидии зачем-то плащ, хотя на небе ни облачка. – Почему нельзя просто купить вибратор онлайн, как все нормальные люди? Ведь даже не факт, что нас туда пустят.

– А вот как раз для этого у нас есть фальшивые удостоверения, Лидия. – Я толкаю ее плечом. – Не чтобы голосовать или пить алкоголь, а чтобы покупать вибраторы своим девушкам.

Клавдия кивает:

– Применение лучше сложно придумать.

Лидия фыркает:

– С вами просто невозможно ходить по улице.

Уже почти у магазина Клавдия подносит палец к губам. Мы проходим мимо группы белых растаманов с дредами, мимо больших разноцветных домов и китайской забегаловки. В витрине «Сундука наслаждений» нет эротического белья – немного жаль, конечно, зато у входа встречают продавцы. Я всегда думала, что в секс-шопах работают только женщины, но я вижу и мужчин. Видимо, их тоже интересуют игрушки.

Я прыскаю со смеху. Лидия одаряет меня таким взглядом, будто читает мои мысли. Клавдия открывает дверь.

– Добрый день! – Перед нами вырастает жизнерадостная блондинка. – Покажите, пожалуйста, ваши документы.

Ну окей, вот этого я не ожидала. Когда Клавдия настаивала, что нам нужно взять фальшивые права, я думала, что она драматизирует. Не знаю, где она их достала, и знать не хочу. За что Клавдия ни возьмется – всегда все сделает. И как именно – не мое дело.

Лидия бросает на меня полный паники взгляд. Я хлопаю ее по карману, напоминая про удостоверение, и достаю свое.

Наступает неловкое молчание, пока блондинка проверяет и возвращает нам наши карточки, одну за другой. Если она и видит, что они поддельные, то вслух ничего не говорит. Может быть, она понимает, что у девушек моложе восемнадцати тоже есть потребности.

– Отлично! – улыбается она. – Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне – меня зовут Эшли – или к любому другому продавцу.

Лидия быстро хватает нас за руки и уводит вглубь магазина.

– Ты хоть знаешь, куда идешь? – с усмешкой спрашиваю я. Не понимаю, чего она так дергается. Здесь же не БДСМ-подвал, как в «Пятидесяти оттенках». Все выглядит как обычный магазин, например как аптека «СиВиЭс», пока не заметишь огромные дилдо, висящие на стенах. Причем самых разных цветов – желтые, зеленые, сиреневые, синие, – они развешаны радугой.