Проект особого значения

Лекс почти с неподдельной грустью вздохнул. Михаил недоверчиво и немного ошалело глядел на него молча с пару минут, потом все-таки собрался с мыслями и высказался:

– Я не знаю, почему вы пришли именно ко мне, но меня не надо ни спрашивать, ни уговаривать. Да я отсюда хоть прямо сейчас и бесплатно пойду. – Он порывисто сдернул кепку с логотипом гипермаркета, задумчиво повертел в руках, словно собираясь кинуть на пол и растоптать, но справился с порывом и бережно положил на ближайшую полку. И спохватился. – Надеюсь, без Ветрова и компании из Межпланетки обойдется?

– Не далее как пару месяцев назад с Ветровым имел беседу, – Санников задорно ухмыльнулся, – он меня швалью назвал и пообещал со мной разобраться. Я у него научного сотрудника отобрал и вроде как теплое место в обход занял. Я так и не понял, ни почему он такой жадный, что младшего научного сотрудника ему жалко, все равно ничем полезным специалист не занят, ни зачем Ветрову пост зама научного отдела Программы. Что, на кафедре власти и подхалимов не хватает?

– Подхалимов много не бывает, власть – заразная штука, и требует их со временем все больше. Минус Ветров – это хорошо, – с задумчивостью проговорил кибернетик. – Вы сказали, Программа… И что за штатный гений?

Лекс чуть не подпрыгнул. Удалось!

– Пойдемте к вашему начальству. Напишете быстренько по собственному без отработки, а пока к нам доедем, я вам все детально расскажу.

– Есть одно условие.

Лекс, было устремившийся к выходу, притормозил. А на что он рассчитывал, чтобы человека ломали-ломали, почти доломали, и он вот так за три минуты обратно морально воскрес? Конечно, у него условия будут.

– Какое?

– Сашку пристройте. А то никуда не пойду.

Глядя на загрубевшее лицо Михаила, Санников постарался как можно мягче уточнить:

– А Сашка у нас…

– Биомиметрик. Работа над бионическими проектами создания на основе кремнийорганических полимеров световых сверхпроводников, – глядя на недоумевающее лицо Лекса, кибернетик сжалился и объяснил: – Это почти то же самое, что вы хотите сделать, только там носитель информации не ДНК, а свет. Проект заморозили, потому что стоп-среды для света создать сложно, она и свои навыки в квантовой биологии не успела в ход пустить, хотя собиралась.

– О, – обрадовался Лекс, – вот и проблема Ветрова решается сама собой! Квантовый биолог у меня есть, но биомиметрик мне нужен ничуть не меньше, чем нанокибернетик! Пусть приезжает на собеседование.

– Договорились, – серьезно кивнул Михаил. Потерянным и скорбным он уже совершенно не выглядел.

– Стоп. Она? Александра? Морозова? – Получив утвердительный кивок, Лекс хлопнул себя рукой по лбу, связывая два и два: Сашка-то не раз про пропавшего друга Мишку говорила. Вот коза! И про навыки биомиметрики молчала! И он начал кибернетика активно стыдить: – Вы и представить себе не можете, как она за вас волнуется! Вы почему на звонки не отвечаете, а? Подумаешь, место работы непрестижное, я полгода оператором обслуживания установки распределения транспорта работал, потому что выживать надо было, и о гордости как-то забываешь в такой момент!

– Но откуда… – Михаил смешался.

– Мир тесен, мой будущий, смею надеяться, коллега. А научный мир тесен кубически в академическом вакууме. Неужели вы думали, что я пропущу такой талант? Впрочем, откуда вам было знать, – Лекс с укоризной покачал головой и от отчаяния забыл про вежливость. – Не говорить друзьям, где ты, что с тобой, почему не звонишь, не приходишь – чистой воды свинство!

– Вы думаете, оно мне надо? Чтобы она волновалась, давала дурацкие советы, чтобы я не знал, куда себя девать, пока она меня жалеет? И без того на душе хреново, чтоб меня дружеской заботой сверху придушивали. Нет уж, сам разберусь, – отрезал Михаил.

Но Санников не отставал.

– Когда же человек поймет, что если он не пойдет к другу и не уткнется ему в плечо, то друг и не узнает, что нужна помощь. Плохо тебе, больно, страшно – позволь ты себе помочь, авось не растворишься от стыда. И тем более когда хреново, худшее дело – обливаться слезами в одиночку и всех вокруг профилактически распугивать. Поехали, будем вас мирить.

Михаил было хотел разругаться с Санниковым в пух и перья, но дурацкая надежда на лучшее уже запустила цепкие коготки в его эмоции и подсознание и никак не желала отпускать. И он согласился, пусть и не без некоторой опаски.

3

Спустя неделю Михаил оттаял окончательно, как и Сашка, которая сначала повисла у него на шее и действительно чуть не задушила, а потом закатила ему грандиозный скандал и только через два дня перестала плеваться ядом. Кибернетик подобно древесной осе вгрызся в разработки научного отдела Программы и быстро переработал трухлявую древесину в тончайшее кружево полезной бумаги.

Спустя еще неделю он, попривыкший к коллективу и к Лексу, уже почти без всякой робости и стеснения затормозил проносящегося мимо по делам на субсветовых скоростях Санникова и спросил:

– Почему вы сказали «флешка»? По сути, мы разрабатываем микропроцессор, только вместо мемристоров на лютециевых пленках вы хотите использовать нуклеиновую кислоту. Но это как-то нелогично, ДНК скорее работает как модули памяти или накопитель информации… Хотя…

Глядя на задумчивого Михаила, Лекс улыбнулся, дернул плечом и ответил:

– А если бы я вас сразу напугал сложностью задачи? Я хотел вас заинтересовать, разбудить исследовательский интерес, а не топить с ходу в болоте этой квантовой алхимии, алфизики и албиологии.

Михаил хмыкнул:

– Ничего, не превращать же свинец в золото вы меня заставляете. Впрочем, от Тайвина я бы и такой постановке вопроса не удивился, причем со сроками «было нужно позавчера».

Лекс кинул к Михаилу на стол планшет, бумажки от рыжих аналитиков и объявил на всю лабораторию:

– Александра, позовите Нила и Кевина, пожалуйста. Будем мозговой штурм устраивать. А это все пока подождет.

Через пару минут вся пятерка сидела над проекцией нанита в разрезе и усиленно думала вслух. Металлы кагомэ хоть и обладают потрясающей сверхпроводимостью, но и стоят потрясающе дорого. Как при сохранении сверхпроводимости сделать их дешевле, ученые уже придумали. Но как заставить крохотный механизм быть универсальным хранителем и проводником информации? Нет, даже не так, каждый нанит должен стать не вместилищем данных, не кибернетически-биологической флешкой, а полноценной клеткой. Кодирующей и декодирующей информацию. Аналоговым биологическим устройством хранения, анализа, обработки и воспроизводства цифровых данных, как в свое время компьютеры начинались с громадных бобин перфолент, а пришли к искусственному интеллекту на носителе величиной с ту же клетку и весом в несколько десятков пикограммов. Только это чересчур много для нанита.

ДНК обладает удивительным свойством – быть одновременно и устройством оперативной памяти, и процессором, и хранилищем данных, и сложнейшей программой производства и воспроизводства жизни, что регулирует самое себя. Так почему бы не пойти в обратную сторону? Не пытаться искусственно воссоздать природу, делая из машины человека, а позволить природе человеку помочь? Вот только чем заменить ферменты… Хеликаза и топоизомераза, полимераза и лигаза – что поставить на их место? Как распределить метки метилирования по цепочке ДНК так, чтобы CRISPR-ассоциированный белок резал и сшивал нуклеотиды в нужной последовательности, если будет надо, как программист режет и переписывает код?

А если и удастся им решить эти сложнейшие задачи, то каким образом связать между собой мириады нанитов, чтобы их взаимосвязь в тончайшем единстве защитного купола под руководством единой программы, что должна передаваться по всей сети нанитов как импульс по сети нейронов в мозгу человека, спасла в перспективе тысячи жизней?

Проблему неожиданно для всех решил Нил. Он подошел к коллегам, которые увлеклись очередным спором и снова уперлись рогами аргументов в забор логики, и робко сказал:

– Слушайте, у меня есть идея.

Ученые мгновенно замолчали. «Есть идея» – стало в их микросоциуме огнем фальшфейера, после которого надо все бросить и послушать того, в чью голову забрела из ноосферы какая-то шальная мысль.

Нил смешался, откашлялся, помялся, наконец, не обнаружив никаких препятствий в виде смешков, снисходительных взглядов или закатывающихся под веки глаз – сейчас бы химику-аналитику про ДНК нам рассказывать, нас тут трое как минимум биологию знают намного лучше тебя, – и предложил:

– Знаете, не смейтесь, но я когда-то разводил на подоконнике коллекцию плесени. Она была такая… прикольная. Разноцветная вся. И жила долго, если ей подкидывать что-то съедобное – кусочек хлеба, яблоко или…

Он смешался, не понимая, как донести мысль, но сигнальный огонек – это оно! – уже посетил головы Кевина, Лекса и Саши.

– Культура клеток в узле развертки как субстрат хранения информации и основа для программирования? – поднял бровь Лекс.

– И обратную связь можно прикрутить, чтобы система самообучалась! – вставил свои пять копеек Михаил и принялся сразу думать на перспективу: – А если сделать сеть узлов как подкорковые ядра мозга…

– А предел Хейфлика? – поинтересовалась Саша. – Через четверть века все забудут, что культуру надо обновлять, она загнется, и что тогда?

– Что, сигналку долго поставить на маркеры старения? – хмыкнул Михаил и добавил, обращаясь к Нилу: – Голова!

– Может, на геноме ВИЧ потренируемся? – предложил Лекс. Михаил на пару с Александрой скривились, и Саша ответила:

– Девять тысяч нуклеотидов, это ж курам на смех! Хотя бы пару миллионов надо.

– Escherichia coli?

– Которая обычная или синтетическая с урезанным кодом?

– Э… вам виднее, – стушевался Лекс.

– Ни та, ни та не подходят. Они же как бульон – отличный базис для работы с ДНК, но чтобы сварить такой супчик, какой мы хотим, нужны картошка, морковка, лук, мясо и много чего еще, – поделилась соображениями Саша и смутилась, когда ее живот бурно отреагировал на образ еды.

– Sorangium cellulosum? У нее больше 12 миллионов? – продолжил торговаться Лекс.

– Миксобактерию? Сложно, там сначала ее надо культивировать на пептонной среде, потом чистить, чтобы клетки в плодовое тело не слились, потом на твердую среду переносить, чтобы стационарная культура получилась… Но в принципе… – Саша задумалась.

– Вот и договорились. А пока, может, пойдете на обед? – заботливо спросил Лекс.

– Ага… А может, вместе пойдем? – робко предложила ученая.

Лекс, не желавший расставаться с наброском схемы эксперимента, отказался, не заметив, как опустились Сашины плечи.

Спустя три дня в руках у команды оказалась чашка Петри с громадным сытым плодовым телом миксобактерии. Лекс грустно глядел на уничтоженный на корню эксперимент, а Саша кипела и негодовала:

– Какому поползню пришла в голову идея вместо нормальных для среды G51b двух десятых процента глюкозы и половины процента крахмала добавить туда по пять? Это вопиющая неграмотность!

– Или столь же вопиющий саботаж, – негромко заметил Кевин. – Мы где среды заказывали?

– На биофаке… – растерялась Саша. – Там же прекрасные специалисты по микробиологии. Или ты имеешь в виду… Упс…

– И очень знаменитый завкаф. Во-во, – глубокомысленно поднял указательный палец вверх ксенозоолог. – И ты удивлена?

– А если это не он? – поинтересовалась Саша, глядя на обожравшуюся колонию.

– А кому еще придет в голову пытаться саботировать эксперимент? – задал встречный вопрос уже Михаил. – Давно с Ветровым не общалась?

– Не ученый, а человек-презерватив, – зашипел разъяренный Лекс. – Чтоб ему икнулось после стакана касторки натощак!

– А вы опасны в качестве врага, – со спины к расстроенным новаторам, сумрачно взирающим в чашку Петри, подошел штатный гений, заставив всех вздрогнуть. – Сроки поджимают, но пока вполне позволяют продолжить эксперимент. Давайте закажем среды в другой организации.

– Или сами сделаем! – преисполнилась экспериментаторского рвения Саша.

– Или сами, – согласился Тайвин. – Но давайте тогда и микробиолога найдем, он потребуется.

– Нет, – испугался Санников очередного раздвоения себя и жалобно посмотрел на Сашу в поисках поддержки. – Можно я лучше тут поработаю?

– Можно, – ответил за нее гений, пока Саша смотрела на эпигенетика со сложным выражением лица – то ли поддержать, то ли нет. А Лекс смотрел на нее в ответ и недоумевал – и как это он раньше не замечал, какой у нее красивый цвет глаз, наподобие каштана, светло-карий с узорчатыми переливами. И немного курносый нос со смешной родинкой на правом крыле. И трогательный хвостик коротеньких русых волос…

2

Лекс поймал штатного гения в коридоре и с очень встревоженным выражением лица начал спрашивать:

– Тайвин, вы уже получили письмо…

– Вы хотели сказать, донос? – сверкнул тот на него поверх очков предгрозовой серостью взгляда. – Получил.

– Я… Вы… Короче, – собрался Лекс с духом и мыслями. – Отсутствие у Александры в дипломе строчки про специализацию в области биомиметрики не умаляет ее права заниматься проектированием купола!

– Мы, конечно, не евгеникой занимаемся, – медленно ответил гений, – но вы же понимаете, что небезызвестная нам личность рассылает письмо о научной безграмотности нашего специалиста по всем значимым инстанциям? Я не говорю сейчас про неприятности для Программы, это маловероятно, я говорю сейчас про репутацию самой Александры. Насколько ей будет комфортно чувствовать себя профаном-самоучкой? Учитывая, что в письме довольно убедительно приведены доказательства ее некомпетентности?

Лекс побагровел, припомнив недавний случай с пептонными средами.

– Вы же понимаете…

– Я-то понимаю, – перебил его гений. – Но если письмо получит руководство?

Лекс сдулся и горестно вздохнул.

– Повесьте все на меня. Я переживу. И уйти могу, если надо будет. А ей бы курсы повышения организовать, пока не поздно, чтобы вопросов не было больше. Это же не так сложно?

– Несложно, – согласился гений и добавил мягким тоном: – Я рад, что вы так радеете за сотрудников. Вопрос с Сашей мы решим, уходить никуда не надо. Но имейте в виду на будущее, что ваш недоброжелатель может еще что-то придумать, столь же неприятное по сути и исполнению.

Лекс посмотрел на Тайвина долгим взглядом и с ноткой торжественности сказал:

– Тайвин, я для вас – просто Лекс. И это сейчас не кличка и не прозвище, нет. Это моя высшая к вам степень доверия. «Лекс» я только для друзей. А вы, если быть откровенным, как вы просили, не мой друг, конечно, я не навязываюсь, – прервал он гения, уже набравшего воздух для возражений, и кивнул в сторону лаборатории. – Но то, что вы для них сделали, для меня, как меня изменили, как помогаете Саше… В общем, почту за честь, если вы примете такое ко мне обращение.

Тайвин немного помолчал, потом заметил:

– Я принял к сведению. А теперь давайте пойдем посмотрим, что мне удалось на основе вашего проекта сотворить…

И они ушли к гению в кабинет, не заметив, что за соседним углом, зажимая рот, чтобы не услышали дыхания и нервных вздохов, притаилась Саша. Выждав, пока закроется дверь, она понеслась в туалет – выплакать эмоции. И она еще принимала Лекса за психа! А Тайвина – за бесчувственного чурбана! Никогда в жизни она так не ошибалась.

1

Спустя две недели, благодаря работе Тайвина и собственному энтузиазму, взбурлившему в сотни раз, ученые смогли запрограммировать купол диаметром два метра. Это был качественный прорыв, и теперь предстояло придумывать, как запрограммировать увеличение количества нанитов за счет конвертера, чтобы они быстро воспроизводились. Но по сравнению с проделанной работой детали программирования уже не казались столь сложными. И научный отдел провел, обмирая от собственной смелости, гордости и легкого страха – а вдруг что-то пойдет не так? – презентацию разработки.

Высочайшее начальство выглядело не просто довольным, а ошеломленным перспективами, и поглощенный триумфом и объятиями коллег, Лекс не сразу заметил, что штатный гений куда-то незаметно запропастился. Эпигенетик оставил взбудораженную компанию ученых обсуждать, кто как из высшего руководства на научную новинку отреагировал, и пошел проверять, чем занят их непосредственный начальник.

Дверь в кабинет гения, повинуясь жесту, бесшумно отъехала в сторону – недавно заменили на открывашку, – и перед Лексом нарисовалась очень странная картина. Тайвин сидел за своим столом, уткнувшись в него лбом и обхватив себя за плечи. Очки лежали рядом, молчаливо свидетельствуя: все не в порядке, если ты об этом хотел спросить. Худые плечи гения вздрагивали, и Лекс быстро понял, что молодого человека бьет крупная нервная дрожь. Не успел Санников удивиться реакции, как до него дошло – а ведь очкарик переживал за проект и за них всех не меньше, чем они сами. А показывать чувства не привык, вот и колотит его сейчас почем зря в потайном уголочке. Стресс. Лекс кашлянул, и Тайвин рывком поднялся.

От Лекса не укрылось, каким растерянным, беспокойным и отчаянно-молодым штатный гений выглядел в этот момент, и в душе эпигенетика защемило невидимую струну сопереживания на грани с отеческой нежностью – он бы и помог, да только как, если глупый гений-одиночка никого в душу к себе не пускает. И Лекс просто спросил, не желая его смущать:

– Хотите с нами шампанского выпить?

Ответным взглядом Тайвин молчаливо извинился за слабость и поблагодарил за понимание, а вслух ответил, слегка разоткровенничавшись:

– Нет, спасибо. Я… Понимаете, я же с самого начала именно такого результата и добивался. Но забуксовал. А вы действительно молодцы. Но к делу. Нам с вами, Александр Николаевич, надо будет обсудить распределение научного отдела. Кто-то останется на Земле, кто-то полетит со мной на Шестой. Зайдете завтра?

И выверенным жестом посадил очки обратно на нос. Лекс глубоко в душе с досадой и гордостью ухмыльнулся – вот же стойкий оловянный солдатик! – но виду не показал, лишь кивнул, развернулся и пошел обратно, праздновать победу и скупую похвалу от этой очкастой заразы. А для себя постановил – ни в одной его вотчине дверей-открывашек никогда не будет. Обычная лучше – и шумит, и скрипит, и деликатно в нее постучать можно, и об стену ей без всякого такта ударить, и врасплох вот так никто не увидит.

– Александра! – вернувшись, торжественно возвестил Лекс, привлекая к себе внимание, но застав в лаборатории одну только Сашу. – Мы молодцы! По такому случаю, может быть, сходим в ресторан? Позовем Нила, Кевина, Михаила. Тайвина не будем, он ядовитый и все равно не согласится. Шампанского еще возьмем…

– Ага, ананасы и рябчиков, – пошутила Саша с мрачным видом.

Лекс вдруг понял, что ожидание в ее светло-карих глазах сменилось на разочарование слишком быстро, что его категорически не устраивало. И он, внутренне замирая от еле заметного трепета на сердце – когда это было последний раз, дай бог памяти, чтобы он девушку на свидание звал! – предложил:

– Может, если шумные посиделки вам не по нраву, вы согласитесь пойти со мной в театр?

Саша вспыхнула, опустила глаза, помолчала. И отказалась. В лабораторию зашли отлучившиеся на перекур кибернетик, химик и ксенозоолог, и поговорить толком позже наедине не удалось.

На следующий день Лекс уже не мог спокойно смотреть на свою помощницу. Когда и как он успел насолить ей, что она отвергла его робкую попытку ухаживаний? Его ум, взращенный наукой, принялся искать проблему, строить гипотезы и искать методы их подтверждения или опровержения. И для начала эпигенетик решил пойти проверенным веками путем – купил букет роз, обитую красным бархатом коробочку с недвусмысленным содержимым, оделся поприличнее, узнал, что будет идти вечером в Большом, и позвал Михаила. Поговорить.

Сама же Саша не могла точно сказать, что ее побудило отказаться. Она полночи потом не спала, все корила себя за дурость и глупость, сама же за Санниковым хвостиком ходит, каждое слово ловит, на любое шевеление кофе приносит, а тут… К утру сообразила – она не хочет ничего подсказывать. Пусть он инициативу проявляет, а то, получается, она как минога к киту к нему прицепилась и навязывается. Может, она ему ни капельки и не нравится. С утра Саша, с раздражением осмотрев себя в зеркале, решила, что нет в ней ничего такого выдающегося. Нос картошкой, родинка эта глупая, куцый мышиный хвостик волос. Тьфу.

Пока Саша не пришла на работу, Лекс решил обсудить со штатным гением перспективы.

– Тайвин, я предлагаю вам сделку. – Лекс волновался, но виду старался не показывать, спрятав беспокойство за деловитой суетливостью.

– Какого рода? – посмотрел на него поверх очков штатный гений.

– Я отдам вам своих химика, кибернетика и ксенозоолога.

– Взамен?

– Александры.

– А куда вы ее пристраивать будете? Она же биомиметрик и квантовый биолог, в новом мире нужна будет, зачем вам здесь…

– Пристраивать я ее буду к себе за спину. Вы еще молоды… Не спорьте! Мы же договорились о прямоте, так? – Лекс упреждающе махнул рукой, глядя, как мгновенно закрылся и ощерился шипастой броней юный талант, и продолжил: – Вы действительно до неприличия молоды и только теперь начинаете понимать, что настоящая наука прячется не за одиночками, а за сверхаддитивностью, превращающей их в коллектив. Неужели за эти пару месяцев мы вместе не достигли прогресса, коего вы один добивались бы в разы дольше? Саша – талантливый биомиметрик и биолог, но и не менее талантливый администратор, и мне такого специалиста жуть как недоставало. Как и вам. Что лучше – хороший биомиметрик на Шестом или крепкая база для поставки специалистов здесь? Так что если вы согласны…

– Я никого насильно не держу. Пока. – Тайвин отложил в сторону микропаяльник и планшет с расчетами и, как показалось Лексу, с некоторой иронией пояснил: – Договор на долгосрочное сотрудничество с подпиской о неразглашении будет оформляться за месяц до экспедиции, то есть… сколько там осталось… через три дня. Так что пока кадровые перестановки еще допустимы. Не знаю, чем обязан такой щедрости, в зачаточные административные таланты Александры я в общих чертах мог бы поверить, но нет необходимости. Так что мой принцип вы знаете. Максимальная открытость. Сможете все стороны убедить – я препятствий чинить не буду.

– Огромное вам человеческое спасибо! – обрадовался Санников. – А почему вы считаете, что Саша не сможет сплотить наших земных лоботрясов?

– Я полагаю, для управленческой должности нужны воля, выдержка, контроль над эмоциями и решениями, а у нее, как у любой женщины, жалость на первом месте, бессознательное на втором, а все, что я перечислил – в конце списка, – отчеканил штатный гений.

– Вы мне сейчас одного знакомого профессора с кафедры нормальной анатомии напомнили, – хмыкнул Лекс. – У него любимой присказкой на каждой лекции было: «А теперь посмотрим, чем женщина отличается от человека».

– Примерно так, – кивнул Тайвин, и Лекс так и не понял, он присоединился к шутке или согласился с ней на полном серьезе.

Пару часов спустя, когда штатный гений практически выкинул из головы иллюзорную договоренность, предварительно со вздохом легкой досады прикинув, насколько выгодной для Программы и для него лично она могла бы быть, его внимание привлекла странная тишина в лаборатории.

Он вышел из своего кабинета и застал потрясающую по степени неуместности сцену: Санников в центре лаборатории, на одном колене, за спиной у него – улыбающиеся до ушей Нил, Кевин и Михаил, обещанные ему квантовый химик-аналитик, ксенозоолог и физик-нанокибернетик, все с цветами в руках. Перед теплой компанией стояла, не зная куда себя девать, зардевшаяся Саша.

– Александра! – торжественным тоном и подрагивающим голосом вещал эпигенетик. – Станьте моей надеждой, опорой и второй половиной в работе, сердце и жизни!

В мгновение ока один из оруженосцев подал Александру в правую руку красную бархатную коробочку, а второй – развернул перед онемевшей Сашей голограмму соглашения на ее переход под крылышко к Лексу. Или, лучше сказать, за спину?

А ведь Лекс предупреждал, сообразил штатный гений, глядя на разворачивающуюся картину, улыбки, Сашины слезы счастья и гром аплодисментов будущей новой ячейке общества. Гений глубоко вздохнул и покачал головой, едва не закатив глаза – все-таки не место женщинам в науке. Вот и пусть теперь Санников… нет, Лекс, со своей новоявленной «опорой» локти себе кусает без троих, вне всякого сомнения, перспективных дарований. А у Тайвина теперь появились новые сотрудники и куча работы впереди – через месяц надо будет лететь на другой конец Галактики.

0. Поехали!

Тайвина не было уже несколько месяцев, и Лекс отчаянно скучал по его едкой невозмутимости, по мозговым штурмам с Нилом, Кевином, Михаилом и Сашей, по вечным цейтнотам и многозадачности. Он не без помощи Аннушки и при полной поддержке со стороны Саши умудрился набрать новый штат естественнонаучного направления Программы и периодически задорно ругался с мшистыми академическими пеньками, не желавшими молодых и талантливых от себя отпускать. Им, дескать, еще ума-разума набираться, учиться правильно с наукой обращаться, а не по всяким сомнительным Программам прыгать. Но неугомонный Лекс проявлял такой уровень пассионарности, что окружающая среда буквально плавилась от его неуемного энтузиазма, и поневоле такому напору приходилось уступать.