Самоубийственное лето

Владимир Колганов

Самоубийственное лето

Глава 1. Кто сошёл с ума?

Случилось то, чего никак не ожидал. Вдруг понял – не напишу больше ни строчки! Всё потому, что это занятие мне до жути надоело. Пропало желание сочинять что-то на потребу публики, слышать восторженные отклики и делать вид, что мне это приятно. Надоело, не хочу!.. А вслед за этим новая напасть – пришло осознание предельно очевидной истины. Если с творчеством покончено, тогда зачем мне жить? Да просто жизнь теряет всякий смысл!.. Однако alter ego продолжает настаивать: «Живи, потому что должен жить! Это твой долг перед своей страной, перед любящими тебя людьми, наконец, перед Богом, который самоубийство не приветствует». Что ж, опасения «второго я» понятны – не будет меня, пропадёт и он… Ну а Катрин – зачем я нужен ей? Старая развалина… Ну, может, до такого состояния пока что не дошёл, но надо ли мне ждать, когда совсем оставят силы, когда сиделка станет кормить с ложечки и будет парашу за мною выносить? Умри вовремя – именно так учил нас Заратустра!

И вот опять я открываю окно – всё точно так же, как тогда, много лет назад. Тогда бежал, хотел спастись от тех, кто преследовал меня, кто не давал спокойно жить в согласии с самим собой. Однако судьба меня хранила, не знаю почему, но, видимо, ещё не успел что-то такое совершить, чтобы оправдать своё появление на свет. Ну ладно, написал роман, а вот теперь должен честно самому себе признаться, что лучше за двадцать лет так и не сумел ничего создать. Неужели в этом и состояло моё предназначение, а всё остальное как бы от лукавого и годится только для того, чтобы выбросить на свалку? Печально, если так.

Как бы то ни было, я сделал всё, что мог, и даже больше – сценарии, романы, публицистика… Наверняка кому-то мои произведения не нравятся, однако всем не угодишь. Тут важно понимать, что вот теперь я ни на что больше не способен – внутри звенящая пустота, и хоть наизнанку вывернись, ничего уже не будет… Ну так отстаньте от меня! Дайте уйти с миром, ни о чём другом я не прошу – ни уговоры ваши не помогут, ни какая-нибудь премия по совокупности заслуг. Дождусь, когда скажете: иди! И вот тогда шагну…

Но нет – прежде, чем сделать последний шаг, надо бы разобраться в том, с чего всё начиналось, понять, как возникла мысль о самоубийстве, иначе кто-то решит, будто я сошёл с ума или опять изрядно перебрал. На самом деле уже давно ничего, кроме шампанского не пью, да и то по праздникам.

Итак, начну с того памятного дня, когда очнулся, лёжа на постели в гостиничном номере, а надо мною склонились Анна и Катрин.

– Ну что, Вовчик, доигрался?

Такое впечатление, будто хором говорят, а к этому добавляются звуки, отражённые от стен, от мебели, от потолка. Словом, возникает нечто несусветное, то есть столь невообразимое, что хоть плачь, хоть встань на четвереньки и ползи от них куда глаза глядят… Были бы силы, я бы убежал, а тут словно прикованный к кровати, не могу пошевелиться и жду, чего ещё мне скажут.

– Может, тебя под опеку взять?

Этого только не хватало! Хотят признать недееспособным… Ну и что потом?

Кричу:

– Вы все сошли с ума!

А они смеются:

– Какие у тебя основания так утверждать?

Что ж, в чём-то они правы – многое зависит того, где я нахожусь. Глядя из окна психушки, можно вообразить, что в ней содержат самых умных, а выйдешь за ворота, тогда напрашивается вывод: раз выпустили, значит, я дурак… В общем, всё относительно – но относительно чего? На этот непростой вопрос никто так и не дал разумного ответа.

Вот потому и говорю:

– А чем докажете, что у вас крышу не снесло?

Переглянулись. Не знают, что сказать – похоже, не привыкли мыслить образами. Им вынь да положь простое объяснение, буквально в рот его засунь, иначе не поймут. Катрин почему-то зыркнула на люстру, убедилась, что та висит на своём крюке, даже не колышется. И вот теперь с подозрением смотрит на меня… Ну что с неё взять? После нескольких лет жизни сперва во Франции, позже в Голливуде позабудешь и родной язык, и всё, что связано с Россией, не говоря уже о способности здраво рассуждать. Я вот тоже замечаю за собой, что после возвращения на родину требуется время…

Совсем другое дело – Анна. Та попросту обиделась – не ожидала от меня подобных слов. «С ума сошла» – это ещё куда ни шло, это вполне привычное словосочетание, не имеющее уничижительного смысла, во всяком случае, ни малейшего намёка на умственную патологию в нём нет. Вот скажем, мир сошёл с ума – на что тут обижаться, если так оно и есть? Да и кто станет предъявлять претензии?

Первой успокоилась Катрин:

– Ладно, Влад! Давай заканчивай свои закидоны! Ты не в том возрасте, чтобы играть в нами в такие игры. Тебе дело говорят, а потому изволь спокойно выслушать.

Не понял: о каких играх говорит? Вроде бы я её в постель не приглашаю, ну а поставить на место зарвавшихся чувих – только это мне и надо. Вообразили невесть что… Где такое видано, чтобы мужика взяли под опеку бабы!

То ли я вслух это произнёс, то ли Анна прочитала мои мысли:

– Во-первых, мы не бабы. А во-вторых, про опеку – это образно, как бы в понарошку. Ты разве против, чтобы мы о тебе заботились?

– Это как?

– Ну, чтобы холили, лелеяли. В общем, как-то облегчили тебе жизнь, твоё существование.

Кажется, Декарт писал: я мыслю – значит существую… Неужто собираются мне в голову залезть? Покопошатся там, то, что им не нужно, удалят, а после скажут: вот теперь живи, теперь с тобой, родимый, всё в порядке. Нет, лучше сигануть вниз с шестого этажа, чем такое удовольствие!

– Знаете, леди… А не пошли бы вы куда подальше! Я и без вас тут разберусь…

– Прогоняешь? Это неразумно! С утра до поздней ночи будешь переваривать бурду, которой нас потчует этот телеящик?

Катрин покосилась на телевизор, висящий на стене, с явным намерением запустить прямо в экран что-нибудь тяжёлое, но ничего подходящего так и не нашла. Пожалуй, я бы ей помог, однако негоже портить инвентарь в пятизвёздочной гостинице. Вот потому и попытался как-то снизить накал страстей, предложив компромиссное решение:

– А давайте вы будете заботиться обо мне на расстоянии.

– То есть как? – не врубилась Анна.

– Ну, будете слать эсэмэски, подарки к именинам и престольным праздникам… И мне будет приятно, и для вас не слишком затруднительно.

Что тут началось!

– Катрин! Он над нами издевается!

– Ты абсолютно права! Знала бы, что в этой голове могут возникнуть такие подленькие мысли, никогда бы и близко к нему не пошла. А уж завести роман… С ужасом вспоминаю сцены нашей близости.

– И я!

Теперь уже возмущён до глубины души. Какой же стервой надо быть, чтобы сказать эти слова после того, что между нами было! Неужели интуиция меня подвела, и я имел неосторожность влюбиться в тех, ну то есть в ту… Положим, с Анной всё предельно ясно, но Катрин… Да что тут говорить – просто наплевала в душу! Вот как людей калечит слава, популярность среди публики – Лулу просто не смогла бы такое мне сказать.

Защемило сердце. Подруги засуетились, что-то там накапали в стакан… Вроде бы отлегло… Нет, нельзя волноваться по пустякам. Ну и они хороши – вот до чего способны довести писателя!

Глава 2. Вторичные миры

Приснился сон. Будто иду по горной тропе, и вдруг навстречу мне мужик. Спрашиваю у него:

– Где тут дорога в Рай и Ад?

Тот отвечает:

– Есть две дороги, одна ведёт в рай, другая – в ад. Так вам куда?

Я-то думал, что решат всё за меня – то ли сразу на раскалённую сковородку кинут, то ли напялят на облысевшую голову венец из алых роз и поведут прямо в елисейские поля, где вечная весна и благодать… Но оказалось, что я сам должен принимать решение, иными словами, переворошить всю прожитую жизнь, разложив по полочкам добрые дела и неблаговидные поступки, и на этом основании сделать вывод, чего же я достоин, то есть какую кару либо награду заслужил. Так ведь на это уйма времени уйдёт! А мне, признаться, невтерпёж… Всё потому, что уже нет сил смотреть на бессмысленную суету вокруг, на мир, который катится в тартарары.

До Рая и Ада так и не дошёл, да и самокопание решил на время отложить. Вернулся на новосветский пляж и тут только понял, что я не сплю, но словно бы перенёсся на много лет назад, во времена блаженной и ущербной юности – совсем как у Скотта Фицджеральда.

– Ну что, не получилось?

Это Алекс – ему лень тащиться в горы, предпочитает греть пузо под жарким августовским солнцем. Ну а Мишку никакими посулами не вытянуть из моря – так бы и плавал круглый год, если бы здешний климат позволял. Когда-то он посещал плавательную секцию, поднаторел изрядно в этом деле и вот теперь показывал свой класс на зависть Алексу и мне, на загляденье юным леди. Впрочем, кроме нас троих тут словно бы шаром покати – только несколько мамаш с детьми где-то в отдалении.

В то время, когда я мысленно иронизировал по поводу Мишкиных увлечений, обстановка в корне изменилась – из прибрежных кустов вдруг появились трое… Трудно подобрать слова, чтобы описать мою реакцию – сначала я протёр глаза, затем ущипнул себя за ляжку, а после не нашёл ничего лучше, чем сделать несколько шагов, чтобы окунуться в море. Вода хоть и не такая, как в ноябре, но помогло, и что же я увидел?

Три грации, словно сошедшие с картины то ли Рубенса, то ли Рафаэля, то ли Боттичелли… Впрочем, Рубенс тут явно ни при чём, да и «Весна» Сандро Боттичелли не совсем о том. Но если трёх граций Рафаэля немного приодеть согласно нашей пляжной моде, тогда будет самое оно.

Нина, Кира и Любаша – так они представились. То есть сначала расположились чуть поодаль, затем Любаша, самая бойкая из них, подошла, чтобы сигарету прикурить, ну а дальше слово за слово, и чуть позже мы уже не представляли, что бы тут делали одни, без них.

Мы тогда только закончили первый курс Физтеха, причём на нашем факультете в те времена не было ни одной девицы – с утра до вечера лекции, семинары, лабораторные занятия, в общем, неподъёмные нагрузки. Такое не все способны выдержать, иногда даже крепкие ребята пасовали – переводились в другой вуз. Поэтому не стоит удивляться, что опыта общения с прекрасным полом у нас не было, если не считать школьных увлечений, но там не заходило дальше проявления симпатий, а уж о том, чтобы завести роман, никто из нас не помышлял. Ну вот и тут оказалось всё непросто.

Дело в том, что у девиц уже была своя компания – этакая «сборная солянка», то есть люди разных возрастов. «Стариков» представляли два писателя-сатирика – Аркан и Гриша, по образованию врачи, следом за ними располагались недавние выпускники МЭИ – Бен, Боб и Сандро, причём Бен был не один, а с Милой, очаровательной девицей, жаль только, что лет на пять старше меня. Впрочем, возраст в этом деле не помеха, особенно если опытная дама захочет научить зелёного юнца премудростям любви, но Миле было не до меня, да и Бен, как вскоре все мы убедились, оказался ревнив не по годам. Я ещё могу понять, когда некий старикан держит на привязи свою юную подругу, но эти даже не женаты и всё равно то и дело выясняют отношения, мол, ты почему Сандро улыбнулась, с чего это плавать на матрасе с Бобом собралась?

На самом деле, Боб положил глаз на Нину – выяснилось это потом, а причина была вполне логична и закономерна, поскольку Нина была очень похожа на Марину Влади, прямо вылитая колдунья из фильма 50-х годов. Я бы тоже перед её чарами не устоял, но конкурировать с Бобом не решился – если речь зайдёт о внешней привлекательности, то здесь он мне не конкурент, а в остальном мог дать значительную фору любому шутнику в любой компании. Прирождённый тамада, балагур, за словом в карман никогда не лез, лишь в одном он уступал Аркану – тот потрясно травил анекдоты, у него был неисчерпаемый запас таких историй, и просто смешных, и с пикантным содержанием. Обычно мы на пляже ложились вокруг него, и он рассказывал нам что-то такое, что я не берусь пересказать, хотя бы потому что пересказывать это невозможно. В финале анекдота следовало неожиданное словцо, нередко, матерное – и без этого было бы смешно, но тут словно бы вишенка на торте. А нам оставалось только кататься по песку, перебирая в воздухе ногами от дикого восторга. Да, в этом жанре Аркан был неподражаем!..

Тут как бы сам собою в моих руках оказался ноутбук – что ж, я давно собирался написать о событиях тех лет, но из памяти всплывали лишь отрывки, словно бы фрагменты незаконченной картины – прорисован лишь пейзаж, одна-две фигуры, а остальные обозначены лишь контуром. Только когда стал стучать по клавиатуре, сообразил, что всё было не так – Аркан и Гриша присоединились к нам чуть позже. Мы втроём к тому времени перебрались из комнатушки на окраине посёлка в одну из башен голицынского замка, по соседству с Бениной компанией, а после приезда двух сатириков уступили им место и на ночь располагались на крыше замка. Над головой то ли Малая, то ли Большая Медведица – я в астрономии не силён, но ощущение неописуемое! Только тут ощущаешь себя частью Вселенной, и хочется понять, что там, в этой чёрной, бездонной глубине. Увы, нам это не дано – иной раз крайне трудно разобраться в самом себе, а уж постичь тайны мироздания…

Тут я словно бы очнулся. А потому что не хотелось подражать ни авторам фильма «Три плюя два», ни Василию Аксёнову – в повести «Звёздный билет» нечто подобное описано, хотя и в ином интерьере, при другом составе исполнителей. Ничего нового я на эту тему не напишу, да и поздно теперь кусать локти, сожалея о том, чего так и не случилось. Приятно вспомнить, не более того. Хотя общение продолжилось в Москве, потом все разбежались по своим углам – поддерживали отношения, но как бы для проформы. Что толку описывать банальную историю?..

Такое впечатление, что побывал в некоем воображаемом мире, а потом чуть ли не бегом убрался оттуда восвояси. И вот я снова здесь, лежу на кровати и размышляю о смысле бытия. И прихожу к выводу, что всё вторично, за исключением того мира, что находится внутри меня. Вряд ли кто-нибудь оспорит такое утверждение – у каждого из нас свой мир, но не всякий это понимает и потому суетится, мечется в поисках недостижимого. Хотя на самом деле всё остальное – это только мишура! Или нет, это забавная игра, из которой проигравший рано или поздно выбывает. И вот тогда предстоит ответить на вопрос: что делать дальше?

Мои размышления прервала Катрин – тормошит, дёргает за плечи… Похоже, испугалась, будто я уже покинул этот мир, так и не попрощавшись с ней и с Анной. Да разве я способен на такое?! Вот возьму сейчас снова ноутбук и всё подробно опишу – перед кем-то повинюсь, кого-то поблагодарю, ну а другим готов отвесить низкий поклон лишь за то, что обходили меня стороной, не пытаясь вторгнуться в мой мир. Впрочем, многих я и сам отвадил, так уж получилось, и в том никто не виноват – просто полная несовместимость, от кулинарных вкусов до отношения к живописи, от привычки обмениваться подарками до пустопорожней болтовни по любому поводу. Так уж устроен этот мир, настолько он разнообразен, что отыскать в нём близкого по духу человека… В общем, это совершенно безнадёжное занятие, по крайней мере, для меня.

Катрин, убедившись, что я ещё живой, ушла. И вот я снова задремал – снова вижу тот самый пляж, но Киры и Нины уже нет, а рядом со мной Любаша и её муж, все называли его Вацлав. Любаша что-то вяжет, Вацек на гитаре бренчит – почти идиллическая картина, только ребёнка в люльке не хватает! Но нет, другие времена, другие нравы, к тому же в самом начале карьеры не каждая актриса решится завести потомство – придётся немного подождать.

Итак, мы сидим на пляже, скучаем. А всё потому, что не с кем пообщаться, кругом такая публика, что язык не повернётся что-то им сказать – ведь не поймут, а то и обругают, пошлют куда подальше. Краем глаза вижу, что в нашу сторону походкой эдакого Жан-Поля Бельмондо направляется курчавый брюнет с пышными усами. Думаю: ну вот ещё один из тех занудливых – от них и в Москве не знаешь, как избавиться… Но тут случилось то, чего никак не ожидал: Вацлав вдруг вскакивает с лежака и с криком бросается в объятия усатого. Теперь-то знаю: поцелуи при встрече и расставании – так принято у актёров, своеобразный ритуал, ну а тогда можно было бы и заподозрить их бог знает в чём… В общем, оказалось, что Веня и Вацлав были знакомы по учёбе в Щукинском училище. Да мало ли где ещё могли встречаться молодые актёры – скажем, на капустниках в Доме актёра или там же в ресторане, для краткости мы его называли ВТО… Так вот, Вацлав с Веней расцеловались, а вслед за объятиями последовала разминка, своеобразный мастер-класс, нечто совершенно неожиданное для меня – они в каком-то жутком темпе воспроизводили фрагменты из спектаклей, репризы, разыгрывали забавные сценки… Весь отдых в том году был для меня насыщен вот такими же экспромтами – особенно Веня был неистощим. А потом он взялся за гитару. Вацлав в тот год привёз семиструнную с собой, намереваясь с её помощью завоевать сердце неприступной Любаши и, судя по всему, в этом деле преуспел, но и Веня был неподражаем.

Но прежде расскажу о том, как мы развлекались. В компании с Веней приехали в тот год Гера, рентгенолог по профессии, и Алёна, юная балерина из Большого театра. Была ещё одна довольно привлекательная девица, которую Веня представлял то как племянницу заместителя министра, то как дочь директора Выставки достижений народного хозяйства. Блеф, конечно, но на часть публики производило впечатление – не исключено, что Веня подыскивал девице жениха. Что связывало Веню с этими людьми? Видимо, все они были хорошо знакомы по Москве – как я узнал потом, у Геры дома часто устраивались посиделки с участием артистов и поэтов.

В том году всё было замечательно. А наиболее яркое впечатление у нас осталось от поездки в Судак – решили обозреть достоинства и недостатки тамошней цивилизации, а заодно, как водится, себя показать. По правде говоря, курортные достопримечательности не произвели на нас никакого впечатления, но после блуждания по Судаку мы набрели на уютный кабачок недалеко от пляжа. Рядом с ним местный умелец жарил шашлыки за умеренную плату, а сам кабачок располагался в полуподвале и отличался характерной особенностью – и стулья, и столы были выполнены в виде бочек и бочонков. Мы так и назвали это заведение – «На бочках». Выбор напитков был не велик – крымский портвейн и лёгкое сухое вино новосветского разлива. В углу небольшого зала какая-то разудалая компания пела под гитару. Атмосфера вполне располагала к тому, чтобы немного отвлечься от пляжного занудства, от «девушки с книгой» и «девочки с собачкой» – в Новом Свете иногда приходилось выходить за пределы нашей весьма изысканной компании, однако удовольствия это, увы, не доставляло. А тут было раздолье – гуляй, не хочу! И никого из тех, с кем обменялся парой ничего не означавших слов, когда только вышел из воды или загорал на пляже. Здесь можно было забыться, здесь нужно забыть обо всех и обо всём и только испытывать восторг от того, как нам хорошо в своей компании. Жаль, но Вацлава с нами тогда не было, поскольку морально устойчивая Люба выдвинула будущему мужу ультиматум: «Или я, или вино». В итоге остались только Гера, Ваня, Алёна, я и ещё та девица. О чём говорили в этом кабаке, теперь уж не припомнить, но было жутко весело! Это была ярмарка веселья, карнавал изысканного остроумия.

Однозначно помню и то, что мы с Ваней, как самые младшенькие среди мужчин и самые галантные, по очереди бегали за шашлыком, а Гера обновлял содержимое бокалов. Сколько мы там просидели, сведений о том история не сохранила. А достоверно лишь одно – где-то за час до наступления темноты на главной улице городка появилась странная компания. Впереди шёл некто, своим величественным видом скорее напоминавший Воланда, но отнюдь не молодого рентгенолога на отдыхе. Я вообще считаю, что Гера сыграл бы Воланда гораздо лучше, чем Гафт или Басилашвили. Но это моё личное мнение, не более того. Смущало лишь то, что шальные глаза рентгенолога в тот раз более соответствовали настроению Бегемота перед тем, как они с Коровьевым вознамерились спалить Торгсин. Кстати, позже Веня с успехом представлял одного из этих персонажей в Театре на Таганке. Итак, за Герой следовали девицы в обнимку с будущим Коровьевым – Веня что-то рассказывал, а девицы хохотали. Сразу оговорюсь, что они были самую малость подшофе, поскольку основной удар мы с Ваней и Герой принимали на себя. А замыкал это шествие я, причём, как помню, всё зыркал по сторонам в поисках какого-нибудь развлечения. Ну это и понятно – засиделись за столом.

А развлечение всё-таки нашлось. Попутки в Новый Свет всё не было, и, чтобы как-то выразить своё недовольство невниманием водителей к столь значительным особам, решился на такую подлость. Завидев вдалеке очередной грузовичок, я поднимался со скамейки, где мы все вместе обретались, и медленным, почти что черепашьим шагом следовал через дорогу. Визжали тормоза, водитель матерился, а я терпеливо ждал, когда можно возвратиться к полюбившимся мне людям – ну, разумеется, ждал нового автомобиля. Насколько помню, подражателей мне не нашлось – никто не решился позаимствовать невиданное ноу-хау.

Тем временем на улице смеркалось, а попутки не было. Наконец, уже в кромешной тьме мы «заарканили» машину-водовозку. Сидячих мест для пассажиров в машине было только два, и мы, мужики, всю дорогу ехали верхом на заполненной водой цистерне. Признаться, путь мне показался вечностью, к тому же изрядно растрясло. Но вот, наконец-то, мы доехали…

А дальше нам, спустившимся на грешную землю, пришлось испытать то самое чувство, которое испытывает космонавт после нескольких месяцев полёта по околоземной орбите. Эта самая Земля теперь ходила под ногами ходуном. Так бы и остался я на этой водовозке, но откуда-то сверху неслись призывные крики Вацлава, который всё ещё надеялся, что мы ему что-то привезли – имею в виду выпивку. Увы, в ответ я крикнул что-то совершенно непристойное – на большее был просто не способен. Ах, кабы знать! Ведь там, на горке, наверху, под сенью то ли магнолий, то ли кипарисов, в тот вечер собралась весьма изысканная публика, из новоприбывших –театральный критик, завлит какого-то театра, ещё малоизвестный литературовед и, не исключено, что даже сам Фоменко. Впрочем, за то, что Пётр Маркович там был, не поручусь – похоже, с будущим мэтром я познакомился лишь на следующий год. А поздним утром, когда я сумел-таки выбраться на пляж, пришлось мне объясняться тет-а-тет с кем-то из литературных или театральных дам. Единственное толкование того, что случилось накануне, свелось к тому, что это был не я. Да кто бы в этом сомневался!

Что же до Вени, то он поступил куда благоразумнее – только спрыгнув с водовозки, отправился в свою кровать. А вот рентгенолог из поля зрения пропал – Геры нигде не было. Потом рассказывали, что кто-то видел блуждающую меж кипарисов одинокую фигуру, закутанную в розовый купальный халат. Точно такую же фигуру обнаружили с восходом солнца на пустынном пляже. Понятно, что обнаружили его не Веня и не я – мы в то время ещё крепко спали. Но самое главное – всё обошлось без мучительных последствий. Правда, «на бочки» мы так больше и не выбрались, хотя Вацлав и высказывал такое пожелание. Это и понятно – кому он нужен, отработанный материал? В общем, райское когда-то было место – недаром туда частенько наведывались артисты, поэты, ну словом те, кого называли творческой интеллигенцией. Ну а теперь совсем, совсем не то.

Возможно, кто-то удивится – к чему эти почти скандальные подробности. Дело даже не в том, что приятно вспомнить время, когда мы были молоды, просто из песни слов не выкинешь. Ну а в Новом Свете я бывал ещё не раз – если накатит снова ностальгия, может быть, и об этом напишу, если разберусь с этим странным ощущением – словно бы я там и в то же время здесь. Что-то вроде раздвоения личности в пространстве и во времени. Возможно, у меня есть двойник… Если так, пора бы его спровадить куда-нибудь подальше. Проблема в том, что от человека можно было бы избавиться, выгнать его вон, взашей, но как избавиться от воспоминаний?

Глава 3. Призраки и наставления

Перед глазами возникла странная картина: будто стою на краю обрыва и не решаюсь прыгнуть. Море слегка штормит, волна то накатывает на берег, то уходит вспять, и возникает опасение – ну вот я прыгну, а в этот момент волна совсем уйдёт, и что тогда? Рухну на обнажившееся дно – даже если там песок, пока довезут до ближайшей клиники, будет уже поздно. Так и не смог преодолеть свой страх, а причиной всему моё воображение – рациональный ум в два счёта мог бы сделать вывод, что прыжок в воду с двухметрового обрыва ничем мне не грозит. Разве что упаду плашмя, но и это не смертельно.

Размышления на краю обрыва прервал странный звук, совсем непохожий на шум набегающей волны. Скорее уж, шелест листьев на деревьях или трепыханье занавесей на окне. Открыл глаза, и вот что я увидел. Передо мной стоял некто в чёрном сюртуке, каких давно уже не носят, лица я не разглядел, но он сам представился: