Часть

Весь этаж наполняется хаосом и ужасом.

Шагая по коридору, отовсюду слышны крики, звуки ударов, стоны.

Ко мне постоянно подскакивают сослуживцы моего призыва и просят, кто деньги, кто сигареты, которые им надо достать в течение часа.

Я стараюсь не попадаться на глаза нежелательным личностям, особенно тем, с которыми был ночной разговор в сушилке.

Моя маскировка проста – не засиживаюсь на месте больше двадцати минут, а во время перемещений делаю озадаченное лицо и быстрый шаг, будто уже нагружен кем-то и спешу это выполнить. Достаточно долго, почти до обеда, эта маскировка канала, пока не…

Захожу в бытовку. Созваниваюсь с Хлопушкой.

Разговор не клеится. Я не хочу говорить о себе, потому что кроме дерьма рассказать нечего, но и слушать о её делах не хочу, так как это причиняет мне боль. Пленному тяжело знать, что есть другая жизнь. В процессе ругани она называет меня по фамилии.

–Что N-ов? – ору я в трубку и тут в сушилку влетает дневальный.

–О, N-ов! Вот ты где! Тебя там ждут! В конце первого кубрика.

Я тяжело вздыхаю.

–Ну вот началось.

–Что началось? – спрашивает Хлопушка.

–Лучше тебе не знать. Давай пока, не знаю когда выйду на связь и выйду или вообще.-кладу трубку.

Иду с дневальным к кубрику.

–Вот! Привел! – услужливо заявил он Молгунову, пьяно-расслабленно лежащему на шконке. -Молодец, пиздуй. -отмахивается он.

Дневальный уходит.

Я стою и жду.

Молгунов будто не замечает меня. Берёт с табуретки стакан водки, выпивает.

–Ништяк, да, Илюха?-спрашивает он.

–Ага. – откуда-то сзади голос Бритнева.

Смотрю влево на соседний ряд шконок. Там пируют «восточные», между ними Отец.

–Ебать их будем. Да, эй, шлюха? -Отец громко спрашивает.

– Да…-слышу чей-то тихий дрожащий голос из-под шконки и у меня бегут мурашки по телу.

–N-ов. Ты значит решил хуй на нас положить? – Молгунов, наконец обращается ко мне.

–Нет. Просто у меня дела были после завтрака.

Он зевает, садится на шконке.

–Нагнись, кое-что скажу тебе.

Нагибаюсь, прекрасно понимая, что будет подстава. Молгунов резко бьёт мне кулаком в пах, хватает меня за голову и три раза бьёт лбом о угол тумбочки. Отшагиваю, прижимаю ладонь ко лбу и чувствую, как меж пальцев течет что-то тёплое.

–Сел, нахуй! – говорит он мне.

Сажусь на табуретку, рядом со шконкой, на которой развалился Бритнев.

–Залупистый ты, я это чувствую. – улыбается Молгунов.

-Что-то крови много. – говорю я, чувствуя, как капли стекают уже на глаза. – Надо бы умыться, а то испачкаю…

–Пошел на хуй! – орёт резко сбоку Бритнев и бьёт меня ногой в голову.

Он садится на шконке, хватает меня, стаскивает с табуретки и прижимает к боковине шконаря.

–Вы, суки, вообще ахуели! – обдаёт перегаром меня он, глядя абсолютно мертвыми глазами.

-Э..не…

-Думаешь вам хуево? Вы даже не знаете, что с нами тут было! Вы щенки и слабаки, только ныть можете, суки, ненавижу вас!!!

На последних словах Бритнев принимается вколачивать мне в грудь тяжёлые удары. Снова и снова, пятый, десятый. Бритнев бьёт исступленно, как обезумевший. Я ощущаю, как грудь моя горит, но одновременно, чувствую, что вот-вот не выдержу и врежу ему по морде. Просто врежу так, чтобы изуродовать его пьяное деградированное от водки и злобы лицо, я почти на грани…

Ещё два удара в грудь. Я почти не выдерживаю, но тут он резко переводит на хук в челюсть и от удара я слетаю с кровати, слыша только свист в ушах.

Пытаюсь встать, но получаю удар ногой по лицу.

-Иди от сюда на хуй! – орёт Бритнев.

Встаю, выхожу из кубрика. Иду в туалет.

Прохожу по коридору мимо сослуживцев и они смотрят на меня глазами, полными ужаса.

Все моё лицо залито кровью из рассечения, а я сам… улыбаюсь, дабы не проронить лица, хотя в душе, мягко говоря кошки скребут.

-Ебать, они нас убивают. – слышу чей-то отдалённо знакомый голос.

Захожу в туалет, смотрю на своё окровавленное лицо.

-Это тебя кто? – слышу сзади голос Алиева.

-Упал, ударился о тумбочку.

-Ты мне эти сказки не говори, нет. Говори, кто?

Молчу.

Заходит Молгунов.

-N-ов, кто тебя так? – спрашивает он.

-Упал, о тумбочку ударился.

-Мда, тебе надо быть осторожнее солдат. – Молгунов идёт к кабинкам.

-Это ты? – Алиев обращается к нему..

-Да.

-Нахуя?

-А чё?

-Нахуя беспределишь?

-А твои чё беспределят? Ебать Али, я не вкуриваю, чё ты, вдруг, правильного включил?

-Ты долбаеб, раз не понимаешь. Мы-другие, а вы один народ, а ты ебашишь своих и доволен от этого. Мы ебашим ваших и тебе нормально. Узкоглазые ебашат вас-тебе похуй.

-Меня никто не ебашит. N-ов и прочие чмошники – это не я. Им полезно, сильнее станут, а кто сломается – изначально слаб.

-Ебанутый ты. Даже мы со своими молодыми так не обращаемся, заметь. Вы очень скотского отношения друг к другу. Это единственная беда ваша, а все остальное-её последствия.

Молгунов смотрит удивлённо на Алиева.

-Ты чё, Али? Иди бухни водки лучше, развёл тут философию.

-Сам иди бухай, это всё что ты можешь. – брезгливо ухмыльнулся Али, перевел взгляд на меня, вышел.

Я умыл лицо, лоб, достал кусок ткани из кармана, приготовленный для воротника, прижал ко лбу.

Выхожу из туалета, иду в бытовку, вижу Петрова со сломанным носом и решаю уйти в другое место.

Чуть позже ко мне прямо на центральном проходе подходят Бритнев и Молгунов.

-Ты ещё ремень и свои косяки не отработал.-говорит Молгунов.

-С тебя бабки.-добавляет Бритнев. – Пятьсот рублей.

– У меня нет денег.

Получаю тяжёлый удар в голову от Бритнева, падаю.

-А теперь? – уточняет Молгунов.

-Нет, что-то не появилось.

-Он ещё ёрничает.

Бритнев бьёт меня ногой по ребрам.

-Ну?

-Хоть что делайте. Ничего не получите, потому что у меня ничего нет. Я живу на другом конце страны и денег мне не присылают, да и просить не буду. Убейте, пожалуйста, просто уже меня и всё. Я правда этого хочу.

Они стоят надо мной около минуты… и молча уходят.

Встаю с пола.

Не знаю куда идти.

Везде пиздец.

Хочется просто лежать здесь, пока не затопчут.

Мимо проходит Дайнеко с пустыми глазами и полуоткрытым ртом и я вспоминаю, что это его голос звучал из под шконки, где сидел Отец с узкоглазыми.

-Отправь скорее мне, мам! Мне очень надо! – орёт в трубку Сорокин, проходя мимо.

Я иду по коридору роты, слыша боль и страдания людей, видя ужас в их глазах…

Ночью нас не будят.

Все отрубились: кто от недосыпа, кто от алкоголя.

Но меня будит другое, – желание помочиться.

Хромая, иду в туалет.

Захожу и застываю от увиденного.

Возле раковин стоит на карачках Котлованов и воет, как животное.

Над ним Джамбеков и Кабанов, своими габаритами, оправдывающий фамилию.

–Языком, я сказал, берцы мне почисти э. – орёт Джамбеков.

-А потом и хуй нам отполируй. – гогочет Кабанов.

Я застыл, чувствуя, как во мне что-то ломается.

-Да вы тут совсем ёбнулись. – вылетело у меня изо рта и они меня только заметили.

-Чо сказал, э! – Джамбеков орёт. -Ну-ка давай сюда к нему спускайся!

Кабанов двинулся на меня.

Я сделал несколько шагов назад и, глядя в глаза Кабанову, Джамбекову, Котлованову,-услышал щелчок в голове, в районе висков.

Сам того не понимая до конца, неожиданно для себя, кричу и бросаю кулак в голову Кабанову.

Тот кило на двадцать меня тяжелее, но настолько не ждал от меня удара, что от моей плюхи он моментально падает на жопу в нокдауне.

Странное помутнение накрывает меня, одновременно с градом ударов от Джамбекова. Пропускаю три поставленных удара и моё тело поглощает легкость.

Я несусь на врага и мы сходимся в обоюдном размене ударами.

Он выше и крупнее меня, к тому же кандидат в мастера спорта по рукопашному бою, потому я много пропускаю и не могу дотянуться до него, за исключением пары скользящих ударов, задевших его скулу.

Но тем не менее продолжаю драться и напирать.

Начинаю плыть от полученного урона и тут же получаю удар ногой в грудь.

Теряю равновесие, спотыкаюсь обо что-то, то ли Котлованова или ногу Кабанова и падаю.

Понимая, что падение для меня означает поражение, пытаюсь перебирать ногами, но делаю только хуже: правая нога становится под неестественным углом и упав, чувствую боль в ней, даже несмотря на пыл драки.

Джамбеков окунает в меня берцы, целясь то в голову, то в корпус. К нему присоединяется Кабанов.

Пропускаю сильный удар в лицо, плыву и теряюсь.

Прихожу в себя, когда в туалете пусто.

Пытаюсь встать, забыв про ногу и тут же кричу от боли, падаю на пол, забрызганный пятнами моей крови.

Правая стопа как каменная.

Похоже, перелом.

На карачках выползаю из туалета, иногда облокачиваясь на стену и зачем-то ползу обратно в кубрик.

Дневальный смотрит на меня-ползущего, с капающей с лица кровью, глазами полными ужаса.

Примерно за час доползаю до кубрика, облокотившись на одну ногу встаю, и кое-как забираюсь в свою шконку.

На следующее утро меня, неспособного даже идти в строю, нехотя увозят в госпиталь, в травматологическое отделение.

Чему я рад, – несколько дней провести вне ада.

При этом, я понимаю, что весть о инциденте в туалете и «борзом русском срочнике» разнеслась по роте и меня ждут, чтобы сломать…

4. Травма

«Отдых» в травмотологии мне многое дал.

Пока я отсыпался и читал книги, мой мозг, атрофировавшийся до примитивных мыслей о выживании, снова ожил.

Был и непримечательный эпизод, поучаствовавший в моём «пробуждении».

В отделении висел телевизор и срочникам по выходным его разрешали включать.

В мои последние выходные в "травме" ребята включают вечером ящик. Я обычно его не смотрю, предпочитая книги, но тут из-за двери, ведущей в коридор я услышал знакомый звук.

Родной, пробирающий до дрожи, как свист кипящего чайника дома, когда ещё молодая мама заваривает кофе.

Выхожу в коридор.

По телевизору идёт «Властелин Колец», первая часть.

Маленький человечек, оказавшись под давлением Искушения, идёт ради Высшей цели. Кругом орки, ненавидящие всё вокруг, думающие только о еде и войне, а он идёт…

–Давай другое включим? – спрашивает Бабкин, – тип из деревни, на протяжении всего своего пребывания здесь рассказывающий однотипные истории про пьянки в своём колхозе.

–Оставьте, я хочу посмотреть. -влезаю я.

–А я не хочу. – поддерживает Бабкина Котов и переключает.

На другом канале идёт «Трансформеры».

–О, норм, это оставь!

Я недоуменно смотрю на них.

–Вы правда хотите больше смотреть это, чем «Властелин Колец»? – удивляюсь я.

Те смотрят на меня, как на дауна.

–Да, крутой же фильм и тёлочка там ничёшная.

Иду обратно в палату и… разворачиваюсь, бегу к дежурному врачу, не ожидая от себя этого…

Сижу в кабинете военного врача и вместе с ним смотрим Властелин Колец.

Молча, без комментариев.

Мельком смотрю на него, ему тоже интересно.

Боромир погибает в бою с полчищами врагов.

Самый проработанный персонаж в фильме: не идеальный, со своими слабостями, страхами, надеждами и погибший, как настоящий воин. Уверен, так в душе мечтает уйти с этого мира каждый мальчишка, поражая врагов своей стойкостью, крича от ярости и сгибаясь от ран, ради чего-то Большего…

Фильм, с первого просмотра засевший в моём сердце, снова растормошил меня. Он напомнил мне, кто я. Нельзя превращаться в то, что из тебя лепят обстоятельства. Просто нельзя этого делать…

После этого, ребята с отделения в шутку прозвали меня «Фрод».

–Эй, Фрод, волосатые пятки, когда в Мордор? – в шутку спрашивает Котов.

Смотрю на календарь.

Воскресенье.

Выписки по понедельникам.

–Уже скоро…

5. Краткое пособие по началу и подавлению бунтов для чайников

По приезду в часть, меня сразу отвезли в парк, где находилась моя рота.

Здесь, каждый взвод тусит на своей территории обособлено от остальных, потому, оказавшись наедине со своим небольшим взводом я тут-же принялся подбивать ребят к сопротивлению.

Я прекрасно понял, что одному противостоять нет смысла, учитывая, что я даже двоих не вывез той ночью в туалете, а в роте их больше пол сотни человек.

Да, нас столько же примерно. С той разницей, что мы разобщены и никто не хочет рисковать. Поймав момент, начинаю подбивать на революцию двоих русских ребят моего призыва: Смирнова, достаточно крепкого спортивного парня, в прошлом кикбоксера и Тимоху.

Мы на улице, ждем машину, чтобы с парка поехать обратно в роту.

–Вместе мы сила, порознь – нас угасят. Давайте забьёмся, что втроём будем сопротивляться. Делать так же, как они: если меня будет кто-то бить – я должен сразу рубиться в ответ, а вы если будете рядом, тут же влететь мне на помощь и валить всех. То же самое с любым из вас. Важное условие – ебашиться до конца. Если даже любой из нас окажется один – все равно давать сдачи. Суть нашего договора – защищать себя по-любому и вторых участников договора. Безоговорочно, без оправданий, при любых условиях – ебашимся до последнего за себя и друг друга.

–Давай, похуй, отмашемся. – кивает Смирнов.

Нравится мне этот парень, крепкий, уверенный. Побольше бы таких ребят нашей стране, вмиг навели бы порядок.

–Бля, их куча. – Тимоха неуверенно смотрит на нас. – На нас сразу десяток навалится, а то и больше.

–Чмо. – брезгливо морщится Смирнов.

Тимоха смотрит на него недовольно, но огрызнуться поостерегся.

–Слушай, нас так и так уроют. – говорю я. -Сколько ты ещё сможешь терпеть? Неделю, две? Месяц? Насколько тебя ещё хватит? Давай, решайся.

–Нас разъебут и всё.

–Нет, нас разъебут первый раз, может быть, но мы подадим пример. Любая Система работает, пока все винтики одинаковые и действуют по заданному алгоритму. Если один винтик перестаёт делать то, что нужно, то остальные своим большинством давят на него и он либо деформируется и продолжает работать, либо вылетает и его заменяют. Но если рядом стоящие с ним винтики начнут в другую сторону крутить, другим будет тяжелее деформировать их или вывести из строя и тогда…может перестать работать система.

–Боже, N-ов, не неси этой философской хуеты, меня бесит, когда ты так говорить начинаешь. – морщится Тимоха.

–Да хули ты ему объясняешь . – яростно восклицает Смирнов, брезгливо глядя на Тимоху.-Видишь же, что ему похуй, да, сука? Чмо, он и есть чмо.

–Тимоха. Тебе страшно. – продолжаю я. -Мне ещё страшнее. Блять, Тимоха, я в ужасе на самом деле от того, что может начаться. Но ещё страшнее жить так и нихуя не сделать. Кто мы, сука, если утрёмся и смиримся? Как мы в будущем посмотрим в глаза своим детям, когда они появятся?

–Ладно…

–… мы им скажем, сын, в армии я был тише воды, ниже травы, потому что их бооольше, а…

–Ладно, только заткнись! – Тимоха поднял глаза. -Похуй уже, заебали они меня в край на самом деле. Давайте, я в теме.

–Как мушкетёры, бля. Один за всех и все за одного. – лыбится Смирнов и говорит Тимохе.-Смотри, бля, чтобы не было «один за всех, и все на одного!»

Он вытягивает кулак вперёд и мы рукой обхватываем его.

Лыбимся, смотрим друг на друга. Немного смущенно, виновато и… благодарно.

В условиях нашей службы долго ждать первого испытания нашей верности договору не пришлось.

Едва наша рота приехала с парка, как через минут пятнадцать объявили построение.

Все 120 тел построились, офицера нет.

Как обычно южане и «старшие», стоящие во втором ряду, прислонившись к стене, начали с ленцой пиздить впереди стоящих «молодых».

Я скручен, как пружина и жду, когда и до меня доебутся.

Сзади стоит Мухамедьянов и ради хохмы он ебашит мне в почку.

-Вернулся, проебщик? Ночью тебе пизда. – шепчет он мне.

Оборачиваюсь.

-Пошел на хуй. – жестко говорю я, чувствуя, как поднимается адреналин. -Ещё раз меня ударишь сзади, я тебе так переебу, что дураком останешься.

Он на миг застывает от такого заявления, зато быстро отреагировали его соплеменники.

Сбоку в меня прилетает удар, сопровождаемый хрипло-рычащими проклятиями на чужом наречии.

Перед глазами сверкнуло, выскакиваю на «взлетку».

-Ну давайте пидоры!!! – ору не своим полу-истеричным голосом.

Из строя на меня вываливается человек 7-8, среди них и русские старшего призыва.

За секунду до столкновения бросаю взгляд на другой конец построения, в поисках моих новых «военных союзников», но ничего не успеваю увидеть.

Начинается рубка, бросаю удары. Кому-то попадаю, но чаще прилетает мне.

Не имея тогда ещё боксерской техники, но всё же понимая, что стоять на месте идея не из лучших, подседаю, качаю корпусом, бросаю наотмашь удары снизу и сбоку. Почти проканало, нехило роняю Сабирова – южанина, подсадившего на долги почти всех русских с младшего призыва.

Но меня быстро просчитали и кто-то просто уябывает мне берцем прямо в голову в тот момент, когда я бросаю размашистый удар Морозову.

Щелчок на всю голову.

В глазах салют, в ногах вата.

Огни перед глазами проходят и вижу, что меня топчут.

Между ног бьющих меня вижу лицо Тимохи.

Он стоит в строю и смотрит прямо перед собой, будто была команда «смирно»..

Чуть поодаль от него вижу Смирнова, который так же отмахивается на другом конце «взлётки» против толпы.

Я уже гасну, пропустив пару пинков в голову, как раздается грозный пьяный вой.

-Все съебались в ужасе в строй!!!

Застучали галопом по полу берцы.

-Тибе писдец, тибя ипать сдес типерь будут! – шипит что-то в ухо.

Встряхиваю головой, все уже в строю.

Смирнов так же стоит на другом конце построения с полными ярости глазами и ссадинами на лице. Возле меня вечно бухой старшина.

Тот, как обычно, для виду спросил, что случилось.

Я как обычно сказал, что упал, а кто мне в этом помог, не видел.

Как всегда шакала это удовлетворило и я встал в строй, сопровождаемый подъёбками старшины.

-Ад для тебя теперь только начинается. – шепчет мне в ухо Муххамедьянов.

И он прав.

Я зажимаю глаза и прошу Вселенную дать мне сил, если уж не победить, то хотя бы не сломаться…

5.1 Первый круг. Испытание болью

После того неудачного бунта, начался мой первый круг ада.

Следующие три дня меня избивают где попало, в самых неожиданных местах и время.

Первый раз толпой накрывают на камбузе, точнее в раздевалке. Она представляет собой тесную каморку, которая габаритами рассчитана на 30 человек, но никак не на роту в сотню тел.

Из-за этого перед каждым приёмом пищи в раздевалке начинается библейское столпотворение. Все толкаются, орут, матерятся, даже бывают драки.

В такой момент и накрыли меня.

Толкучка, ругань, кругом лысые тела в военной форме.

Удар в затылок, тут же в позвоночник. Я пытаюсь обернуться, но из-за плотности тел сделать это сложно. Пока разворачиваюсь и вытаскиваю руки в верх, на меня уже ото всюду сыпятся удары. Рассмотреть нападающих не получается, так как вокруг везде мелькают тела в военной форме.

Взбесился, роняю бушлат и ебашу вслепую всех подряд.

–Ты что ахуел, я тебя трогал?! – орёт кто-то рядом и количество летящих в меня ударов увеличилось.

Снова пропускаю в затылок, падаю меж тел и растягиваюсь на полу.

Меня топчут.

Кто-то спотыкается о мое тело и накрывает меня своей тушей.

Это жирный Филатов. Даже эта служба не помогает ему скинуть более пяти килограмм. Он навалился всей своей тяжёлой массой, но это меня спасает. Удары прекращаются. Фил встает, когда толпа выходит. Ворчит, какого хуя я разлегся (странный вопрос, у всех же было желание просто лечь на полу в тесной раздевалке) и уходит.

Я встаю, поднимаю бушлат, вешаю его и… получаю бешеный удар в затылок. Все гаснет, я врезаюсь лицом в вешалки.

Меня подсекают и топчут.

Встряхиваю головой, когда раздевалка уже пуста.

Еле встаю, иду, шатаясь в обеденный зал, вижу свою уебанскую роту, которую ненавижу.

Все уже закончили жрать и вываливаются мне на встречу.

Сколько я провалялся?

Разворачиваюсь обратно.

Жду, прижавшись к стене, когда все заберут свои бушлаты, захожу последним, забираю свой… Чуть погодя на меня сзади налетят в сушилке и впятером изобьют.

Ещё немногим позже-в туалете, в разгар дня, когда пойду просто простирнуть рукав формы.

Налетели так же сзади, уработали мобом, среди которых и южане и русские.

Сквозь туман вижу, как меня за ноги тащат к самим очкам.

–Сека! – кто-то шипит и меня бросают на пол пути.

В таком режиме я живу трое суток.

Естественно, при нападениях на таких условиях, никакой навык драться и опыт единоборств мне не помогает.

Разговоры о том, что надо их ловить по одному и гасить, так же считаю бессмысленными. До того, как столкнуться с такой абсолютной системой жестокости, я думал, что в таких ситуациях все просто-поймал по одному, зарубил и отстанут… Или как в «Грозовых воротах» – прижал кусок стекла к одному из них и они испугались. Но это оказались детские мои фантазии, не имеющие реальной основы.

Уже после двух таких налетов от физухи не остается ничего. Голова хронически кружится, тошнота, хромота, боль в рёбрах от любого резкого движения… Разбитые руки не позволяют кулакам полностью сжаться, а опухшее ебало и отёкшие брови мешают поймать и без того кривой из-за головокружения фокус. В таком состоянии я не то что толпе, одному уже не мог отпор дать. Но всё равно махался как мог при каждой атаке, но качество такой самообороны было убогим и почти не представляло сильной угрозы.

На третий день таких засад я представляю собой жалкое зрелище.

Кроме физической разъёбанности, на которую шакалы не обращают внимания (или обращают с дежурным вопросом «солдат что за хуйня с тобой приключилась» и удовлетворялись моим ответом, что я ебнулся с Камаза), появились и проблемы с психикой: в какой-то момент я дошёл до кондиции, когда боюсь любого шороха сзади.

Как-то я залип в бытовке даже без всяких мыслей, стоя над столиком с утюгом. Слышу сзади шаги. Дергаюсь, резким прыжком отскакиваю назад и луплю воздух. Передо мной стоит дневальный моего призыва.

–Можешь ненадолго выйти? Мне тут подмести надо…

Я вышел.

В конце третьего дня ко мне подходит младший сержант Г.

Он один из интеллигентных пидарасов, которые отличаются очень вежливой манерой разговаривать (которая, кстати, позже даст сбой с моей подачи, но это потом), прямой осанкой, вежливо-дежурной улыбкой, аристократическими манерами. Словом, мудила тот ещё.

-Ты грустно выглядишь, солдат. С тобой что-то очень плохое происходит.

-Аллергия…

-На что?

-На вас-хуесосов.

-Понимаю,-участливо улыбается мл. сержант Г. – Но ты можешь все прекратить. Прямо сейчас. Просто будь как все.

-Как ты или эти ахуевшие я в жизни не захочу быть.

-Ты уверен? Тебе лучше хорошо подумать. Не ты один здесь пытался повторить подвиг Че Гевары. Думаешь то, что с тобой произошло это плохо? Дальше будет хуже…

-Хуже чем тебе, выродку, мне уже не будет.-разворачиваюсь ухожу.

Я трясусь от адреналина и мне страшно, но как говорил Цезарь: «Жребий брошен».

-Здесь, ты очень заблуждаешься… Мы только начали. -слышу вслед.

5.2 Второй круг. Испытание невзгодами

На следующий день, сразу после разговора с мл. сержантом Г, нападения, вдруг, прекратились.

Но легче от этого не стало.

У меня начали пропадать вещи первой необходимости в армии.

С бушлата хронически срезали шевроны, за отсутствие которых даже самые распиздяйские офицеры не упускали возможность тебя обосрать прилюдно и запрячь в наряд.

Пропадали тапки. Это нарушение формы. Когда идёт вечернее построение, все должны выходить в уставных тапках, и если ты выйдешь без них – построение будет стоять, пока не найдешь.

Денег у меня нет и купить потерянное я не могу…

Проблемы сыпятся гурьбой. За нарушение формы и недокомплект меня постоянно ставят дневальным.