Гунгнир. Тайна трёх печатей

Гунгнир. Тайна трёх печатей

Елена Белявская

Посвящается лучшему другу и самому преданному читателю, моей дочери Анджелине

Корректор Анастасия Лобанова

Дизайнер обложки Мария Ведищева

Иллюстратор Олег Щербаков

© Елена Белявская, 2023

© Мария Ведищева, дизайн обложки, 2023

© Олег Щербаков, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0059-0396-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга первая

1. Где-то в окрестностях Дувра

В маленьком английском городке где-то в окрестностях Дувра, в далёком 1932 году, в небольшом уютном доме, где по утрам чудесно пахло пирогами с корицей, а в окна с белыми в розовых цветах занавесками светило ласковое солнце, жила маленькая, но очень дружная семья: мальчик двенадцати лет по имени Генри и его мама Тереза.

Генри рос весёлым и отзывчивым. Он был высоким для своего возраста, смуглым, с густой копной каштановых кудрей. Его яркие лазорево-голубые глаза излучали теплоту и искренность, но было в них что-то неподвластное человеческому пониманию: скрытая сила, необычайная глубина. Они были подобны морю в погожий день, когда сияющая гладь волн скрывает тёмные неведомые глубины.

Лёгкий, весёлый нрав и способность хохотать по любому поводу мальчик, несомненно, унаследовал от матери, доброй, улыбчивой женщины. Невысокая и хрупкая, с приветливым открытым лицом и тщательно убранными на затылке густыми тёмно-русыми косами, она была мягкой и учтивой. Одевалась просто и аккуратно: её домашний передник всегда был чист и накрахмален, скромная блуза сияла белизной, а серая домашняя юбка выглядела как новая, хотя давным-давно перестала быть таковой.

Тереза дни напролёт хлопотала по хозяйству, весело напевая, и с ней было тепло и уютно даже в самые дождливые английские вечера. А вот отец Генри уехал по очень важному, одному ему известному делу и больше не вернулся.

Долгое время от него не было никаких вестей, и только спустя почти год после его отъезда Тереза получила письмо. Но не от мужа. Писал некий джентльмен, профессор. Он рассказал, что отец Генри, Эдвард Дойл, погиб при восхождении на Монблан в Западных Альпах.

Страшное известие подкосило Терезу. Она не понимала, зачем мужу понадобилось взбираться на Монблан.

Почти три месяца прошло с того дня, когда семья узнала эту новость. Постепенно жизнь входила в своё привычное русло.

Генри не заговаривал с матерью об отце, но его бедное сердце разрывалось. Он очень любил отца и безмерно восхищался им, считая его самым храбрым и благородным человеком с большим сердцем, настоящим героем. Мальчик верил, что отец, прежде чем уйти в мир иной, покорял моря и горные вершины, попадал в плен к кровожадным дикарям, но смог спастись сам и спасти свой отряд. Генри был мечтателем и придумывал разные истории, одна интереснее другой.

Играя с соседскими ребятами, Генри иногда мог улизнуть, чтобы забраться на любимое дерево, что росло в саду. И там, на широкой раскидистой ветви старого дуба, укрытый густой листвой, никем не замеченный, он грезил о безбрежных морях, пиратах, горных вершинах и диких лесах. Тысячи картинок в его голове сменяли друг друга: вот он на борту огромного парусного судна борется с волнами и штормами, и он непременно капитан! Или пробирается сквозь джунгли, где ни разу не ступала нога человека, а вокруг повсюду кишат ядовитые змеи и слышится рёв диких зверей. Или вот он на Северном полюсе, совсем один, в палатке, занесённой снегом, и каждую минуту у входа в палатку может появиться огромный белый медведь! Охваченный неутолимой жаждой приключений, Генри грезил неведомыми странами и далёкими континентами.

2. Одним прекрасным утром

Одним прекрасным утром – а оно действительно было прекрасно: солнце, пробуждаясь, заливало всё вокруг нежным золотым светом, чистый, прозрачный воздух благоухал цветами и травами, покрытыми утренней росой, птицы восторженно щебетали, возвещая начало нового дня, – лучик солнца заглянул сквозь занавеску окна спальни на втором этаже, пробежал по ковру до кровати, скользнул по одеялу и весело запрыгал по лицу Генри. Мальчик сонно улыбнулся, потянулся и открыл глаза. Внизу на первом этаже звенела посуда: это матушка, как обычно, готовила завтрак. Но сегодняшний завтрак должен быть особенным: у Генри сегодня день рождения! Ему исполнилось тринадцать лет, и он чувствовал себя необычайно взрослым.

– Генри, ты проснулся? – донёсся снизу голос матушки.

– Да, мама! – вскричал радостно Генри, спрыгивая с кровати.

Он вихрем спустился по лестнице и вбежал в кухню. В воздухе витал восхитительный аромат свежих булочек. Мальчик блаженно потянул носом и улыбнулся.

– Доброе утро, матушка!

– И тебе доброго утра, Генри! Ох, а что же ты ещё не одет? Скоро придут тётушка Элен с дядей Гарри! – всплеснула руками матушка, увидев Генри в ночной рубашке. – Ну да ладно, дай обниму именинника! Ты уже совсем взрослый! Скоро выше меня станешь! – матушка расцеловала Генри и усадила за стол.

Чего здесь только не было: тёплые булочки с корицей, душистая малина в праздничной вазе, которая весь год красовалась в посудном шкафу и вынималась лишь по особым случаям, обожаемый Генри черничный джем и огромная кружка горячего шоколада. Настоящее пиршество! Мальчик, долго не раздумывая, принялся за угощение.

3. Таинственная открытка

Дядюшка Гарри, упитанный рыжебородый весельчак, был человеком добрым и простодушным, любил выдумывать разные анекдоты и с удовольствием рассказывал их всем в округе. Он приходился Терезе братом, хотя общего на первый взгляд между ними было мало. Его жена, тётушка Элен, напротив, была женщиной строгой и немногословной. Когда дядя громко хохотал над очередной своей шуткой, она лишь вздыхала и снисходительно улыбалась.

Генри ещё издалека увидел большую фигуру дяди, чинно вышагивающего по улице под руку с супругой. Они несли большую корзину, то ли с фруктами, то ли со сладостями… Генри равно любил и то и другое!

Праздник удался на славу. В тесном семейном кругу было уютно и весело. Пришла пора дядюшкиных анекдотов; он их, несомненно, приготовил заранее, некоторые были действительно очень хороши, и все хохотали от души! Прошло немало времени и Тереза уже хотела подавать чай, как вдруг дядя Гарри хлопнул себя по лбу:

– Тьфу, чуть не забыл, Генри, у меня для тебя письмо! По дороге к вам мы встретили почтальона, старика Себастьяна. Узнав, куда мы направляемся, он вручил мне его, наказав передать тебе.

– Письмо? Мне? – удивился Генри.

Дядя достал из кармана жилета конверт и потряс им в воздухе:

– Именно! Думаю, оно от наших родственников в Дувре, хотя это странно: они так редко дают о себе знать…

Генри принял из рук дяди небольшой серый конверт. Добрая его половина была заклеена почтовыми марками. Похоже, что письмо проделало долгий путь.

– Странно, – произнёс Генри, – здесь нет обратного адреса!

Мальчик надорвал конверт и заглянул в него, но письма там не оказалось. Вместо него в конверте лежала открытка. Совсем не лучшего качества, немного помятая, затёртая по краям, будто перед тем, как отправить, её долго носили в кармане. Генри принялся с интересом её рассматривать.

На фоне синего неба высилась гора. Её вершину и склоны покрывали вечные снега, а у подножия были видны густые леса и необъятная зелёная долина. Генри всматривался в очертания снежной вершины, и ему казалось, что он видит, как плывут облака, слышит, как шелестит листва, и чувствует, как свежий ветер дует ему в лицо. Мир во всём своём великолепии предстал перед ним – неизведанный, великий, опасный и ослепительно красивый… Вдруг внезапная мысль пронзила сознание: «Постойте, а что, если это та самая гора, на склоне которой погиб отец, что, если это Монблан?!»

– Генри, ты что, уснул? – мальчик вздрогнул. Громкий голос дяди будто разбудил его. – Мы все сгораем от нетерпения! Что пишут эти милейшие люди? Прочти нам! – воскликнул дядюшка, потирая руки.

Мальчик перевернул открытку, увидел написанные ровным, уверенным, знакомым ему почерком строчки и стал читать вслух:

– «Дорогой Генри, поздравляю тебя с днём рождения! Не знаю, дойдёт ли до тебя моё письмо, но если ты читаешь эти строчки – знай: я всегда рядом с тобой, что бы ни случилось, даже если ты этого не видишь. Ведь глаза могут обмануть, разум затуманиться, и только сердце откроет правду. Ты всегда в моём сердце, а я в твоём. Будь добр и честен и позаботься о своей матери. Надеюсь, эта открытка застанет вас в добром здравии. С любовью, твой отец Эдвард Дойл».

В комнате воцарилась тишина. Время будто на миг остановилось. Дядя Гарри даже открыл рот от изумления, да так и замер. Тётя Элен изумлённо смотрела на присутствующих, не в силах проронить ни слова. Тереза остановилась посреди комнаты, как громом поражённая. Её руки мелко затряслись, чайная чашка зазвенела на блюдце. Генри молча переводил взгляд от одного к другому. Казалось, если бы в комнате ударила молния, она и то произвела бы меньший эффект. Первым пришёл в себя дядя. Он принялся чесать в затылке и наконец произнёс:

– Да простят меня дамы, но что, чёрт возьми, это значит?

Тётя Элен ответила мужу недоумевающим взглядом и наконец поспешила на помощь Терезе – чашка чуть было не выпрыгнула у неё из рук.

– Это чья-то скверная шутка, – глухим голосом проговорила матушка. – Эдвард покинул этот мир. Он был человеком достойным и по своей воле не оставил бы нас… не исчез бы бесследно… – Тереза уже была готова разразиться слезами.

– А что, если он не погиб? Может, он выжил, упав со скалы? – проговорил Генри. Тут же все взгляды устремились на него. Дядя Гарри закряхтел и заёрзал в кресле. Он было открыл рот, чтобы что-то возразить, но матушка опередила его:

– Дорогие мои, вы кое-чего не знаете об исчезновении моего мужа Эдварда, отца Генри. Это грустная история, и в ней есть место тайне. Эдвард не велел мне говорить о ней, пока был жив… Но теперь, думаю, пришло время. Я знаю, что заставило его покинуть нас и уехать из города…

Было слышно, как в прихожей тикают часы. Повозка прогрохотала по улице. Соседские ребятишки звали своего пса. Жизнь кипела, и тысячи звуков проникали с улицы. Но в гостиной царила мёртвая тишина. Все боялись спугнуть повисшую над присутствующими тайну. Даже дядя Гарри обошёлся без своих обыкновенных шуток. Затаив дыхание, все ждали рассказа.

4. Тайна Эдварда Дойла

– Эта история началась давным-давно, когда тебя, мой мальчик, ещё не было на свете, – начала свой рассказ Тереза, ласково глядя на Генри. – В маленьком городке в Ирландии жила семья: отец, мать и маленький сынишка. Отец был тяжело болен много лет, и мать всё это время терпеливо ухаживала за ним. Кроме того, ей приходилось много работать, чтобы прокормить семью.

Сынишка, Эдвард, рос бойким, весёлым мальчиком. Невысокий и щуплый, со смуглой, с золотистым отливом кожей, копной непослушных каштановых волос и живыми карими глазами, в которых плясали озорные искорки, он был так не похож на сплошь рыжеволосых и синеглазых соседских мальчишек, среди которых пользовался безграничным уважением и слыл смельчаком и забиякой. Ни одна проделка не обходилась без его участия.

Но Эдварду пришлось рано повзрослеть. С малых лет он видел нужду семьи, болезнь отца и старался, как мог, помогать матери. Когда Эдварду было девять, у него появился брат. Мальчика назвали Трэем. Малыш рос полной противоположностью своему старшему брату: тихий, спокойный и скромный, с яркими синими глазами, пухлым личиком в обрамлении светлых, как спелая пшеница, кудрей. Трэй был улыбчивым и добрым мальчиком.

Вскоре после рождения Трэя отец скончался. Бедная мать не вынесла этого удара. Здоровье её, и без того подорванное многолетним тяжёлым трудом, сильно ухудшилось. Ненамного несчастная вдова пережила своего мужа. Когда Эдварду было одиннадцать, а Трэю два года, их мать умерла от чахотки. Мальчики остались одни. Родственников в городке у них не было, и их забрал к себе двоюродный брат матери, живший в одном из маленьких городов Англии. Так ребята обрели новый дом.

Дядя мальчиков был холостяком. Жил скромно в маленьком домишке, где ему одному едва хватало места. На жизнь он зарабатывал тем, что рыбачил, а потом продавал улов на городском рынке. Дядя Джозеф был уже немолод и не так силён здоровьем, как раньше, поэтому Эдвард стал помогать дяде и вскоре уже продавал рыбу вместо него. Дни напролёт он проводил на рынке. Малыша Трэя он брал с собой, и вскоре все жители городка знали неразлучных братьев Дойл.

Так прошёл год. Мальчики жили тихой, наполненной ежедневным трудом жизнью и скоро привыкли к дяде и к своему новому дому.

Однажды вечером братья, по обыкновению, ждали дядю к ужину, но он задерживался, чего прежде с ним не бывало. Мальчики весь день пробыли на рынке и валились с ног от усталости. Эдвард уложил спать Трэя, а сам стал дожидаться дядю. Наконец дядя пришёл, но он был не один. С ним была компания мужчин. Эдвард знал всех жителей их маленького городка, но этих людей он видел впервые. Дядя объяснил, что это славные ребята, он встретил их по дороге домой. Они рыбаки, как и он, едут из Дувра в городок неподалёку, и им негде остановиться на ночлег.

Дядя пригласил гостей разделить с ним скромный ужин. Кто-то принёс с собой бутылку эля. Дядя накрыл на стол, и компания принялась за еду. Эль оказался весьма недурным, и вскоре дядя сильно захмелел. Некоторое время он ещё пытался что-то говорить, но выходило лишь бессвязное бормотанье, а потом и вовсе уснул, уронив голову на руки.

А между тем в углу комнаты за старенькой занавеской, где помещались кровати братьев, Эдвард не мог сомкнуть глаз. В доме творилось небывалое: дядя никогда прежде не бывал так пьян, чтобы уснуть не выходя из-за стола. И эти люди, почему дядя привёл их? Лишь только увидев их, Эдвард понял, что что-то с ними не так. Он не мог понять, что именно, но сердце будто подсказывало ему, что всё это не к добру.

Несмотря на поздний час, за столом царило веселье. Гости шутили, угощая друг друга крепким словцом. Вдруг стало тише. Они стали говорить по-другому, будто вовсе не были пьяны! Энергичным, заговорщическим шёпотом один с жаром доказывал что-то остальным. Эдвард напряжённо прислушался.

– Говорю вам, этот недотёпа спит как убитый, его из пушки не разбудишь! Надо действовать сейчас, пока луна не вышла и темно как у чёрта за пазухой!

– Опасно это, Хлыщ! – прозвучал другой голос. – Бакалейный магазин ограбить – не кошелёк стянуть, если поймают – не миновать нам виселицы!

– Без паники! У меня есть план! Один из нас влезет в печную трубу на крыше и откроет изнутри двери всем остальным. Каково? – Хлыщ довольно оскалился. – Ловко я придумал? – Шёпот одобрения послышался со всех сторон. – Сделаем всё тихо, без шума, разживёмся деньжатами и разойдёмся.

Трэй мирно спал в своей кроватке, устав от шума городского рынка. Эдвард же замер за занавеской, боясь шелохнуться. В их доме замышлялось ограбление! Эти люди никакие не рыбаки, они настоящие преступники… Ещё некоторое время разговоры не утихали, но вот всё было решено. Компания поднялась из-за стола и уже было собралась уходить, как вдруг кто-то снова заговорил. По голосу Эдвард узнал Хлыща.

– Эвона как! А про сироток-то мы и забыли! – Эдвард услышал звук приближающихся шагов. Ещё секунда, и Хлыщ одним резким движением отдёрнул занавеску. Бедняга Эдвард закрыл собой спящего Трэя и глядел полными ужаса глазами на Хлыща и компанию.

– Надобно заткнуть им глотки, а то, чего доброго, донесут на нас полисменам! А я на виселицу не хочу…

Хлыщ оскалил свои чёрные зубы. Острое лезвие ножа молнией блеснуло в его руке. Один бог знает, чем бы всё закончилось, если бы Эдвард неожиданно для себя не вскрикнул:

– Дядя Хлыщ, вы неверно всё придумали, и вас непременно поймают и повесят! Вас и ваших дружков! Но я знаю, как всё устроить!

– Что ты мелешь, зверёныш? – Хлыщ впился своими волчьими глазами в мальчика.

– Вы неправильно всё рассчитали! – срывающимся голосом проговорил Эдвард. – Вам не влезть в печную трубу. На прошлой неделе я слыхал разговор двух рабочих, которые крышу ремонтировали, труба, говорят, там ни к чёрту, узкая, никуда не годится. Зимой, как начнут печь топить, в магазине дымно будет. Такой, мол, магазин справный, а труба ни к чёрту! Не пролезть вам в неё! А иначе вам внутрь не попасть. Замки железные, двери надёжные, на окнах ставни.

– И что же ты предлагаешь, малец? – Хлыщ озадаченно почесал в затылке.

– Я могу влезть в трубу. Вы не поместитесь, а я помещусь, я маленький. Пролезу и открою вам дверь изнутри.

– О как! Сообразительный ты малый! – хитро заулыбался Хлыщ. – Это дело! Только братца твоего куда деть прикажешь?

– Мой братец вам не помощник! – решительно ответил Эдвард. – Он ещё слишком мал!

Все взгляды устремились на спящего в углу Трэя. Пухлый и розовощёкий, с милыми золотыми кудряшками, он был похож на ангела.

– И впрямь не помощник! – ухмыльнулся Хлыщ. – Но откуда мне знать, что ты не врёшь? Может, взять твоего братца с собой, чтобы ты, зверёныш, не выкинул чего?

– Оставь, Хлыщ, – протянул кто-то из компании, – времени нет с мелюзгой возиться. Бери этого тощего да пойдём, надо успеть, пока луна не вышла!

– Так тому и быть, – прошипел Хлыщ. – Пойдёшь с нами, и, если ты нас обманул, спущу шкуру с тебя и твоего братца! Вперёд! – с этими словами Хлыщ схватил Эдварда за шиворот и потащил к двери.

Трэй заворочался во сне. На мгновение показалось, что он сейчас проснётся. Но мальчик лишь перевернулся на другой бок и снова мирно засопел.

5. Неожиданный план

– А ну пошевеливайся! – раздалось над самым ухом.

Эдвард замешкался. Мысли сменяли друг друга с молниеносной быстротой. «Нужно увести их подальше от дома! Вот если бы дядя проснулся и позвал полицию! Но что же мне делать? Эти головорезы задумали ограбление, как мне их остановить? Скоро уж бакалейный магазин, вон за тем поворотом! Я должен что-то предпринять, но что?» Эдвард тихонько простонал. Но шайка кралась так тихо, что любой звук отдавался эхом в мёртвой тишине ночи.

– Что ты там мычишь, зверёныш? – прошипел Хлыщ, толкнув мальчика в спину. Он был так взбудоражен, что не рассчитал: толчок оказался слишком сильным, и мальчик, споткнувшись, упал на мостовую.

– А ну вставай, зверёныш, не то я из тебя душу выну! Разлёгся тут! Уж не задумал ли ты чего? – Хлыщ уже хотел пнуть мальчика, но не успел. Эдвард, почуяв опасность, мигом вскочил на ноги.

– Вы сами меня толкнули!

– Вперёд! И тише, а то я тебя так взгрею – родная мать не узнает! – шипел Хлыщ, а между тем разбойники миновали рыночную площадь, шляпный магазин, лавчонку сапожника и вышли к бакалейному магазину. Добротное здание было выстроено на славу. С первого взгляда было понятно, что попасть внутрь, не наделав шума, не получится.

– Эге… Хлыщ, гляди-ка, а малец-то был прав! – произнёс кто-то из разбойников. – Магазин-то и впрямь надёжный!

– Сам вижу! – огрызнулся Хлыщ, оглядывая здание. – Ну, некогда тут болтать, а то, того и гляди, заметит кто-нибудь! Полезай на крышу! И без шума, тихо, как мышь, слышишь? Иначе худо будет! У-ух, я тебя! – Хлыщ потряс кулаком прямо перед лицом мальчика и скомандовал: – А ну, подсобите! Его надо поднять повыше! Осторожней!

Эдвард почувствовал, как сразу несколько крепких рук ухватили его и без труда подняли высоко, почти до карниза. Ловкий и проворный, мальчик схватился за него. Оставалось немного. Эдвард упёрся ногами в крохотный выступ на кирпичной стене. Внезапно силы изменили ему. Мальчик пошатнулся, одна нога соскользнула и с громким стуком ударилась о трубу. Ба-ба-ам! С трудом удержав равновесие, Эдвард чудом не свалился на мостовую. Он всем телом прижался к холодной стене. Снизу слышался гневный шёпот. Члены шайки были всерьёз встревожены, Хлыщ шипел и бранился: разбудить жителей громким ударом о водосточную трубу явно не входило в его планы.

«А что, если ещё раз бахнуть по трубе, только теперь нарочно да со всей силы! Разбужу всех! А может, лучше закричать? Ведь их тогда схватят! – мальчик лихорадочно соображал. – Нет, не схватят: если они почуют, что кто-то их засёк, тут же дадут дёру. А потом вернутся в дом, и брату конец. И дяде тоже. Ведь если до сих пор не видно полисменов, значит, дядя ещё спит, да и навряд ли проснётся раньше завтрашнего дня! Делать нечего, придётся лезть в трубу, а там действовать по обстоятельствам…»

Мальчик оттолкнулся ногами от выступа, будто собирался прыгнуть, подтянулся вверх и, навалившись грудью на край крыши, каждую секунду рискуя свалиться вниз, схватился за черепицу. Карабкаясь, как кошка, обливаясь потом, Эдвард взобрался на крышу. Внизу послышался вздох облегчения.

Мальчик стоял посреди крыши и не мог сделать ни шагу. Большая, широкая печная труба высилась перед ним. Рассказ о якобы подслушанном им разговоре двух рабочих, конечно же, был выдумкой. Кто угодно мог сюда пролезть. Он смотрел на трубу и чувствовал, что мужество оставило его. Но в ту же секунду Эдвард вспомнил Трэя, беспомощного, совсем ещё крошку. Ужас охватил его при мысли, что шайка бандитов может вернуться в дом… Эдвард решительно подошёл к трубе, зацепился руками за верхушку, подтянулся и оказался наверху. Чёрный тоннель трубы зиял прямо у него под ногами. Мальчик закрыл глаза и шагнул…

6. Старик сапожник

Маленький городок спал. Ночь накрыла тёмным покрывалом старые домишки с оранжевыми крышами, узкие городские улочки, чудные яблоневые сады. Голуби на крышах мирно дремали, собравшись в пушистые стайки. Тощие бродячие собаки и взъерошенные кошки, завсегдатаи улиц, ютились под прилавками опустевшего рынка на городской площади, где с рассвета толпились и гомонили люди. Сейчас на улицах не было ни души. Свет в окнах давно погас, и только в одном маленьком окошке пробивался тусклый отблеск свечи. Низко, почти на мостовой, помещалось крохотное оконце каморки сапожника. Бедный старик еле сводил концы с концами. Сидеть до зари над очередной парой ботинок было для него обыкновенным делом.

Вот и в эту ночь он работал. В комнате было тихо. Изредка потрескивала оплывшая свеча да слышно было, как сначала сапожная игла, а затем нить проходят сквозь грубую кожу башмака. Вдруг с улицы донёсся странный шум. Тихие шаги и вдруг стук. Будто что-то упало на мостовую… Затем тихое бормотанье. Сапожник прислушался. На миг всё будто замерло, но через мгновение он снова отчётливо услышал чей-то приглушённый голос. Кто-то будто бранился, но очень старался, чтобы его не услышали. Затем другой голос, детский, что-то ответил. Шаги удалились, и всё снова затихло.

«Странно, – подумал старик, – кому вздумалось бродить по улицам в такой поздний час!» Городок был маленький, и все в нём друг друга знали. Бывало, в праздник возвращается какой-нибудь засидевшийся в гостях гуляка, но в будний день и так далеко за полночь… «Экая невидаль! – думал сапожник, размеренно работая иглой. – Стежок, и ещё – какой ладный шов получается! Глаз-то ещё зорок! Эх, жаль, руки уже не те…»

Ба-ба-ам!

Звук, как от удара о что-то железное, разорвал ночную тишину. Где-то совсем рядом – может, на соседней улице – ударили по водосточной трубе.

Сапожник решил выйти и угомонить расшумевшихся гуляк. Он отложил работу, натянул свой старенький, поношенный плащ, задул свечу и тихонько вышел.

Ночь была тёмная, звёзд на небе совсем не было видно. Старик неслышно брёл по пустой улице. «Может, задремал на миг, да мне почудилось?» – рассуждал он, озираясь по сторонам. Вокруг не было ни души. Вдруг раздались чьи-то едва слышные голоса. Старик пошёл на звук и завернул за угол. Группа людей толпилась у бакалейного магазина. Они тихо переговаривались между собой, но слов было не разобрать. Сапожник вгляделся в тёмные фигуры. «Ба-а! Так это не наши! Не местные! Это не к добру… будто замышляют что-то!» Он бесшумно подкрался и остановился в тени забора дома напротив.

Сомнений быть не могло. Эти люди были чужаками. Всех жителей городка старик знал. Боясь пошевелиться, он наблюдал и пытался поймать обрывки доносившегося разговора, но говорили слишком тихо.

Вдруг стало светлее. Из-за облаков показалась луна. Большая, ослепительно жёлтая, она медленно выплывала, озаряя всё вокруг бледным золотым светом. На фоне посветлевшего неба высились чёрные силуэты печных труб. Вдруг одна из них будто пошевелилась. Сапожник пригляделся. Да это не труба вовсе!

На крыше бакалейного магазина кто-то стоял! На фоне жёлтого диска луны был отчётливо виден силуэт. Группа людей снизу, очевидно, пыталась ему что-то сказать, они жестикулировали, шептались и всё время смотрели вверх. Человек на крыше какое-то время стоял неподвижно, затем направился к трубе, легко взобрался на неё, ещё мгновение и… чёрная тень исчезла внутри. Старик подавил чуть не вырвавшийся у него возглас. Он стал свидетелем преступления! Бакалейный магазин хотят ограбить! Нужно сообщить в полицию!