Между строк

 Так, смеясь и уворачиваясь от вытянутой мордочки нового друга, Алёнка заходит домой.

– Ты опять за старое, – вместо приветствия, усмехается Лёшка, встречая ее в прихожей.

– А что, надо было его на морозе бросить?

– Это не ко мне вопрос, ты знаешь маму. Она тебе не позволит его оставить.

– Ну, это мы еще посмотрим, – парирует Алёнка на чистом упрямстве, готовая защищать малыша до последнего. Брат на ее заявление только тяжело вздыхает, но устоять перед искренним, щенячьим дружелюбием не может.

 До прихода родителей они с Алёнкой, как два маленьких ребенка, не отходят от неугомонного счастливчика. Кормят, купают, играют с ним и даже пытаются обучать командам. Однако, стоит только Ольге Андреевне переступить порог дома и заметить жизнерадостного наглеца, уже облюбовавшего ее тапки, как идиллии приходит конец.

 Весь вечер квартиру Глазковых наполняют повышенные голоса и неутихающие споры, но в итоге все заканчивается строгим предупреждением:

– У тебя неделя, Алёна, чтобы его пристроить, иначе пойдешь из дома вместе с ним.

 С этими словами Ольга Андреевна капитулирует с поля боя, раздраженно хлопнув дверью своей спальни. Алёнка же, подхватив щенка, со счастливой улыбкой начинает кружиться, заверяя его и себя, что все будет хорошо.

Ближе к ночи эмоции утихают, и Глазкова, спохватившись, вспоминает, что так и не проверила почтовый ящик. Не в силах ждать до утра, девушка выскальзывает на свой страх и риск из квартиры, и мчится за почтой, предчувствуя удачу. И на сей раз интуиция ее не подводит.

 Открыв железное дно ящика, на руку ей выскальзывает белый конверт, от которого внутренности сводит судорогой. Фамилия Маши, выведенная неразборчивым почерком, ничуть не успокаивает.

 Дрожа от волнения, Алёна потихонечку возвращается домой, в свою комнату, где ее радостно встречает ушастенький найденыш. Он ластиться, прыгает и виляет хвостом, но Алёнка сейчас не в том состоянии, чтобы уделить ему внимание. Мимоходом почесав его между ушами, она садиться на кровать и судорожно втягивает воздух, сжимая белый конверт.

 Как ни странно, щенок, будто все понимая, садиться напротив и, слегка склонив голову набок, смотрит на нее умными, любопытными глазками.

– Ну, что, будем читать, ушастик, – тяжело вздохнув, разворачивает Аленка письмо и, прикусив губу, пробегает глазами по первым строчкам.

 «Дорогая Маша!)))) Думаю, нашим Сибирским лесам все же придется изрядно поредеть до моего дембеля, поскольку я тоже испортил кучу листов прежде, чем начать это письмо.»

 У Аленки невольно расцветает улыбка на губах и становиться так тепло на душе от этой искренности и капельки смущения, сквозящего в Бориных строках. Словно в подтверждение ее ощущений, он пишет:

 «Смешно, но чувство, будто не полтора месяца тебя не слышал, а вообще только-только познакомился. Странно все как-то. Не знаю, Манюнь, не могу описать свои эмоции. Я ведь и правда, накрутил всякого… Думал, что всё)) А теперь чувствую себя таким придурком. Прости, малышка!»

 Это сожаление Алёнку резануло. С досадой закатив глаза, она отложила письмо и откинулась на спинку кровати, сверля раздраженным взглядом потолок. Последнее, чего ей хотелось, это реабилитировать Машку Скопичевскую в глазах Бори и вызвать у него чувство вины. Не хватало еще, чтобы этот парень извинялся перед такой вертихвосткой. Но поздно, Шувалов не просто извинялся, он места себе не находил от беспокойства за ее судьбу, за то, что ничем не может помочь и заперт в армии, как в тюрьме. Он чувствовал себя в ответе за нее и сходил с ума от собственного бессилия. Каждое его слово было пропитано заботой и любовью. Он ругал Машку за глупый порыв и в то же время гордился ее решительностью: тем, что она нашла в себе смелость уйти от матери, и жить самостоятельно.

 Читая все это, Алёнка едва сдерживает страдальческий стон, только сейчас в полной мере осознавая справедливость маминых предупреждений.

 Она ведь и в самом деле играет чувствами человека и нагло лезет в его жизнь. Он ей поверил: поверил, что его ждут, любят, что о нем заботятся тогда, как ничего из этого нет и не будет.

 Как он почувствует себя, когда узнает правду? Каково будет его разочарование и злость? Разве это справедливо? Разве он заслуживает к себе такого отношения, как со стороны девушки, так и со стороны друзей?

– Что мне делать, ушастик? – вопрошает Алёнка, понимая, что ввязываться в эту затею было совершенно неправильно, но и дать сейчас заднюю – тоже не выход.

 Она продолжает читать, и ноющее ощущение внутри с каждым словом становиться все сильнее и сильнее. Боря рассказывает о себе, что его определили в штурманскую боевую часть, и что через десять дней он выйдет в море, чему очень рад, ибо в учебке уже надоело, хоть и сослуживцы ему попались с хорошим юмором и без заскоков. Он рассказывает, как они прикалываются друг над другом и командирами, и Алёнка не может сдержать смех, живо представляя происходящее.

 «У меня всё хорошо, Манюнь, пацаны нормальные попались, да и прапоры тоже. Единственное – не могу избавиться от чувства, что просто просираю здесь время. Всё это такая фигня. Сейчас бы с радостью поехал на Север с Гладышевым хотя бы на год. Подзаработал бы нам деньжат на первое время, да и ты могла бы поехать со мной. А теперь… даже не знаю, Маш, как быть. Уже который день ломаю голову. Ты напиши мне сразу, как получишь письмо, какие вообще варианты есть по работе, чтобы ответ успел прийти до выхода в море, а то потом фиг знает, когда передадут почту. Если ничего не найдешь, я напишу матери, попрошу помочь хотя бы продуктами. А дальше вернусь из плавания и решим, как быть. Ты только не геройствуй больше, Маш, и от меня ничего не скрывай. Я, конечно, бываю придурком, но не настолько, чтобы создать нам еще больше проблем. Мне главное, чтобы у тебя все было хорошо, Манюнь. Так что прекращай дурить и думать за меня. Сдувать пылинки и оберегать – моя забота. Прости, что тебе приходится справляться со всем этим дерьмом в одиночку. Если бы я мог, ты знаешь, я бы все для тебя сделал. Я люблю тебя, малышка, очень сильно люблю!

 Твой Боря.»

 Алёнка тяжело сглатывает, смахивая подступившие вдруг слезы, ибо даже не сомневается, что так и было бы – он бы сделал всё. Всё для эгоистки, которая никогда не оценила бы, ибо для таких, как она значение имеет «сколько» и «что», а не то, что для кого-то это всё.

 И почему хороших парней всегда тянет на таких девчонок? Разве не хочется шагать по жизни рука об руку, строить общие мечты и достигать их совместными усилиями? В чем тогда смысл быть парой, если все приходиться делать самому?

 Алёнка искренне не понимает этого, но очень хочет, чтобы однажды кто-то полюбил ее также, как Боря свою Машку. Как же всё-таки обидно за него.

– Да-а, встряли мы с тобой по самое не балуй, ушастик, – перечитав еще раз письмо, резюмирует Алёнка и помогает щенку забраться на кровать. Тот сразу же принимается за своё и облизывает Аленкино лицо, вызывая у нее очередной приступ смеха. – Фу, ну прекрати. Прекрати, я тебе говорю.

 Несколько минут уходит на то, чтобы угомонить любвеобильного малыша, а после Глазкова снова возвращается к насущным проблемам.

– И все же, как мне быть, ушастик? Я так не хочу его обманывать.

 Ушастик, улегшись к ней под бок, начинает активно вилять хвостом, словно одобряя ход ее мыслей.

– А может и не обманывать? – продолжает она рассуждать. – Ну, или хотя бы по возможности. Он ведь со мной искренен, почему бы и мне не быть с ним такой в рамках всей этой затеи? Как считаешь, ушастик? По-моему, мы могли бы стать друзьями.

 Ушастик дает исчерпывающий ответ, лизнув ее в нос. Хохотнув, Алёнка чмокает его в ответ и, взяв тетрадь с ручкой, принимается за очередное письмо, решив, что больше ничего выдумывать не станет, а просто подгонит свою жизнь под Машкины реалии.

 Так Ольга Андреевна стала Олей – той самой девочкой-медсестрой, отец – парнем Оли, а Лёшка – подружкой Оли. Школа превратилась в литейно-механический завод, на который Машка устроилась метрологом, и где коллектив оставлял желать лучшего, а курсы кройки и шитья Скопичевской только предстояло освоить, как только снимут гипс.

 В общем, Машку ждали серьезные трансформации, а Борю сюрпризы, но, по крайней мере, в этом было хоть что-то правдивое и, хотя Алёнкину совесть это ничуть не успокаивало, все же на душе стало гораздо легче, когда она смогла поделиться не мифическими проблемами мифической Машки, а своими собственными.

 Поначалу было немного неловко писать про не самый теплый прием «заводчан», но потом Алёнку, будто понесло. Она рассказала про то, что чувствует себя одиноко и не в своей тарелке на новой «работе», не обошла вниманием Борькино письмо, расспросив подробнее о ребятах, с которыми он общается, о распределении. Поделилась впечатлениями о новом, просмотренном фильме и, конечно же, рассказала о своей «головной боли» – ушастике, которого «хозяйка квартиры» требовала отдать в самое ближайшее время. Несмотря на то, что позитивного в ее житие -бытие было по большому счету не больше, чем у Машки, Аленка постаралась подать это все с юмором и оптимизмом, посмеиваясь над своими неудачами и заверяя Шувалова, что в целом она справляется, поэтому он может быть абсолютно за нее спокоен.

 Закончив письмо поздравлениями с Новым годом, ранним утром она мчится на почту, надеясь, что ее откровения успеют дойти до того, как Борька уйдет в море.

 Следующую неделю все ее мысли заняты Ушастиком. Она везде и всюду после школы развешивала объявления, но никто так ни разу и не позвонил. Мама капала на мозги, что непременно выгонит ее на улицу вместе с этой «животиной», если до конца недели он не будет пристроен. Поскольку Ольга Андреевна уже не первый раз выставляла Алёнкиных найденышей, сомневаться в ее угрозах не приходилось, и Алёнка впадала в отчаяние. Она так привязалась к малышу, что уже не представляла себе жизни без него. Он был таким умненьким, ласковым и игривым, что Глазкова просто не понимала, как мама может оставаться к нему равнодушной, но тем не менее, сколько Алёнка не пыталась уговорить ее, та была непреклонна.

 Помощь пришла совершенно неожиданно и откуда не ждали. Спустившись по просьбе матери за квитанцией к почтовому ящику, Алёна с удивлением обнаруживает письмо от Бори.

Глава 14

«Дорогая Маша! Пишет тебе дорогой Боря (спасибо, что не Анатольевич, а то мне показалось, еще чуть-чуть и ты начнешь меня по батюшке величать))) 

Не, я, конечно, не против быть дорогим, Манюнь, но, блин, напрягаюсь слегка) Кажется, будто щас бахнешь что-то хреновое))»

 Алёнка хмыкает.

– Да, Борис Анатольевич, это вам не Юсиком быть, – тянет она с веселой усмешкой.

 Почему-то несмотря на то, что звоночек, по сути, тревожный и следовало бы пересмотреть форму обращения, Алёнка была довольна и определенно, ничего менять не собиралась. Как ни странно, ей нравилось, что хоть чуть-чуть, но Шувалов чувствует разницу. Однако, как оказалось, совсем не чуть- чуть.

 «Как ты, малышка? Как рука, голова? Точно все в порядке? А то у меня чувство, что ты не слабо так ее стряхнула. Ты ходила на фильм с Джимом Керри? И тебе правда понравилось? Я ничего не путаю? И «Джим – кривляющийся придурок, – Керри бесподобен», и это лучшая комедия, которую ты видела? Детка, это точно ты?)))»

– Вот блин! Кажется, мы облажались, ушастик, – цокает Алёнка языком и прикусывает губу от досады, но перечитав еще раз последний абзац, негодующе взрывается. – Нет, ну, это вообще уже ни в какие ворота! Джим Керри у нее, понимаешь ли, кривляющийся придурок. Что, блин?! Она вообще отъехавшая что ли?

 Ушастик фыркает, словно говоря: «а ты сомневаешься?», и возвращается к своей резиновой косточке. Аленка же, подскочив с кровати, продолжает возмущаться, расхаживая туда-сюда.

– Кривляющийся придурок! Ну, надо же. А ничего, что он, на секундочку, комедийный актер?! Или Манюничке – великой критикессе и кидаловке всея Руси, – это ни о чем не говорит? Хотя, чего я спрашиваю, если она двух слов, не касающихся денег, не могла связать?!

 Щенок устремляет на Алёнку взгляд исподлобья, и ей становиться смешно, и в то же время неловко за эту неожиданную вспышку раздражения.

 Надо же, сама не заметила, как вскипела. И с чего вдруг?

– Ты прав, Ушастик, переборчик вышел, – посмеиваясь, удивляется Глазкова самой себе, но тут же находит оправдание. – Но эта девица такая бесячая. Мне даже начинает казаться, что Боре повезло, что она его бросила. Ну, правда! Дурища ведь невероятная.

 Ушастик согласно виляет хвостом, и концентрирует все свое внимание на более важных вещах, чем какая-то, давно ушедшая в закат, Машка.

Алёна тем временем возвращается к письму, мысленно делая пометку, не принимать все так близко к сердцу. Вот только легко сказать…

 «А если серьезно, Машуль, я рад, что ты дала ему шанс. Он – крутой актер и фильмы с ним отличные. Давай, как вернусь, посмотрим что-нибудь вместе? А то мы с тобой ни разу еще не торчали перед теликом с попкорном))) Как тебе идея?»

 Идея Аленке очень даже нравится, перед мысленным взором вспыхивает романтичная картинка: темная комната, освещенная лишь светом от экрана телевизора. Они с Борей сидят на полу, прислонившись к дивану. Между ними коробка с попкорном, в которую они периодически ныряют руками, аккуратно соприкасаясь кончиками пальцев, отчего по телу пробегают электрические разряды, вызывая дрожь и томительно волнение. Однако, каждый из них сохраняет невозмутимость и делает вид, что увлечен фильмом. Они даже что-то обсуждают, и Алёнке, несмотря на колотящееся где-то в горле сердце, удается звучать непринужденно и легко. Правда, ровно до того момента, как попкорн заканчивается, и Боря, убрав коробку, пододвигается вплотную. Алёнкина фантазия уже вовсю потирает ручки, предвкушая все самое интересное, но тут так некстати о себе напоминает здравый смысл. И снова становиться неловко и смешно.

– Да уж, Алёна, кажется, с твоей головой действительно не все в порядке. Сама с собой разговариваешь, представляешь себя на месте Машки, а дальше что?

Втянув с шумом воздух, Глазкова качает головой, снова признавая, что ввязалась во все это зря. Побочных эффектов с каждым разом выявлялось все больше. Теперь вот еще биполярка назревала.

 Все-таки этот Олег Гладышев – гад. Придумал аферу, а сам свалил на свой Север и в ус не дует.

– Чтоб ты там жопу свою тощую отморозил! – бурчит Глазкова беззлобно и продолжает погружаться все больше и больше в Борю Шувалова.

 Он рассказывает ей о том, что у него припасено еще куча идей. Удивляется, почему они раньше не сходили в те или иные места и не сделали кучу того, что обычно делают пары. Аленка тоже в недоумении, но потом вспоминает, что Миша рассказывал о работе на стройке и других подработках, дабы Машке сытно жилось, и вопросы отпадают.

«Мы обязательно все наверстаем, Машуль, ты только потерпи. Знаю, тебе очень тяжело. Я написал Михе, он на днях подкинет денег, так что не переживай. Передохни немного восстановись, заодно и работу получше найдешь. Если честно, вообще не ожидал, что ты так быстро устроишься. Надеялся, что хоть немного времени себе дашь. Все-таки сотрясение – это не шутки. Ты как вообще? Что врач говорит? Точно все нормально? Тебе вообще можно на работу-то? А то опять, поди, геройствуешь? Завязывай с этим, Маш! Не совсем уж безвыходное положение, на крайняк я с матерью договорюсь. Она, конечно, будет не в восторге, но рано или поздно ей все равно придется смириться с моим выбором, так что пусть начинает привыкать.»

– А вот это интЭресно, – озадаченно тянет Алёнка. – Хотя стоит ли удивляться? Лучше удавиться, чем иметь такую невестку.

«В общем, Машуль, давай шли лесом эту работу и этих придурков – заводчан. Миха еще на месяцок подкинет тебе денег, передохни пока. Нафига эти нервяки? Еще думать будешь, почему ты им не понравилась. Да потому что многие люди – скоты и им не нужны причины для враждебности и злости. Они, как боязливые животные готовы нападать первыми на себе подобных из страха, как бы кто-нибудь не оказался лучше них. Поэтому забей на этих ссыкунов, таким невозможно понравиться, с ними можно только скучковаться против кого-нибудь. Тебе оно надо? 

Думаю, нет, так что не забивай себе голову. В конце концов, зачем тебе они, когда у тебя есть я? И ты мне не просто нравишься, я тебя люблю, причем, с каждым днем все сильнее и сильнее.

Помни, я всегда с тобой и готов на все ради тебя. И если какие-то долбонаты не разглядели в тебе то, что разглядел в тебе я, то это их проблемы, но никак не твои.»

 Задрожав от подступивших слез, Алёна откладывает письмо и изо всех сил пытается их сдержать. Оказывается, она очень нуждалась, чтобы кто-нибудь сказал ей нечто подобное, поддержал и позволил быть слабой, ибо она устала сохранять лицо перед родителями и одноклассниками, устала делать вид, что все в порядке, и ее ничуть не ранит такое положение вещей.

 Ранит и еще как! Подрывая раз за разом уверенность в себе. Теперь же… не то, чтобы слова Бори что-то изменили и перевернули ее сознание. Нет, вовсе нет. Но она почувствовала, наконец, что больше не одинока, что у нее есть человек, которому она может честно рассказать о наболевшем и с которым, как ни странно, может быть в большей степени собой под чужим именем, нежели с родными под своим.

 «Всё, закрыли тему. А теперь о насущном – о собакене. Если ты его еще не пристроила, то я тебе предлагаю такой вариант – отнести его к моим родителям. У нас Грета уже старушка, охранник с нее никакой, родаки подумывают взять щенка, поэтому твой барбос будет очень кстати, тем более, если он метис овчарки с лайкой. Нам, как раз, нужен большой пес. Вольер большой, им с Греттой будет комфортно, да и тебе не придется волноваться за него, родители позаботятся наилучшим образом. Матери я уже написал, объяснил ситуацию, так что не волнуйся, к твоему приходу она будет в курсе и не сомневайся, не откажет. Животных она любит, ради принципов не оставит щенка без крыши над головой. Короче, неси, Манюнь бабуле нашего сынулю)))) Заодно, может, начнете контакт налаживать. Ну, а если боишься, попроси Миху. И да, раз уж мы с тобой, наконец, сошлись на том, что Джим Керри – хороший актер, почему бы не назвать твоего ушастика Джимом? Как в том стихе: «Дай, Джим, на счастье, лапу мне…» и че -то там дальше))) Как тебе?»

 Как ей? Как обухом по голове.

 Вот так сюрприз! И что теперь делать?

 Аленка снова перечитывает последние строчки письма, и внутри у нее начинает мелко подрагивать от волнения. Когда она писала о проблеме с Ушастиком, она и подумать не могла, что, будучи за тысячу километров, Боря найдёт решение.

Сказать, что она обескуражена – не сказать ничего. Такая мобильность и восхищала, и радовала, и вызывала досаду.

Черт бы побрал эту необходимость притворяться! Как вот теперь быть?! Альтернатив-то не так уж много, а если совсем честно – никаких.

Ольга Андреевна в последние дни лютовала, и Алёнка даже подумывала отвезти щенка в приют, и навещать его по выходным, а тут такая удача.

Определённо, малышу будет лучше у Борькиных родителей. Но, что она им скажет, кем представиться? Видели ли они вообще Машку? А главное – почему у Борькиной матери такое негативное отношение к ней?

 Нет, Скопичевская, конечно, не подарок, но одно дело, когда человек просто не нравится, а совсем другое, когда он его на дух не выносит.

Глазкова нутром чуяла, что-то тут не чисто. В конце концов, не спроста же Шувалов написал: «Животных она любит, ради принципов не оставит щенка без крыши над головой». Каких- таких принципов и, что все это значит?

 Вопросы, сплошные вопросы…

Разумнее всего было, конечно, «струсить» и подключить к делу Мишку, но Алёнка не могла не убедиться лично, что с Ушастиком будут хорошо обращаться, и «принципы» не перевесят человечность, а то ведь всяких людей хватает.

Понятно, что такой ответственный, заботливый парень, как Боря, не мог вырасти в жестокой, равнодушной семье, но Алёнка предпочитала полагаться на реальные факты, а не на домыслы. Однако, ей было страшно испортить их с Гладышевым план и чем-то выдать себя. И не столько даже из-за Лёшки, его давно уже оставили в покое и вряд ли стали бы снова напрягать, сколько из-за собственного неравнодушия и, если быть до конца честной, нежелания терять только-только обретенного друга.

Как ни странно, но Аленка вдруг поняла, что и в самом деле прониклась, и ждет от Шувалова писем.

Глава 15

– Да-а уж, Ушастик, что ни день, то засада, – резюмирует она, откладывая письмо. Щенок, кинув на нее мимолетный взгляд, продолжает гоняться за собственным хвостом, будто говоря: «мне бы твои проблемы».

– Кстати, как тебе имя Джим? – поднявшись с кровати, спрашивает Аленка и, задумчиво взглянув на щенка, прикидывает. – Джим, Джим, Джим… По-моему, очень даже.

 Не понимая, чего хозяйка так пристально на него смотрит, новоявленный Джим прекращает гоняться за хвостом и решает проверить обстановку. Подбегает к Алёнке и начинает прыгать вокруг неё, ласково покусывая ей руки, как бы уговаривая поиграть. Не в силах оставаться равнодушной, Алёна откликается на призыв, и они минут десять играют в догонялки.

– Ох, Джимми, – смеясь и тяжело дыша, падает Алёнка на кровать, обняв щенка, когда он в очередной раз ловит ее за штанину. – Похоже, завтра мы с тобой расстанемся.

 Она грустно вздыхает, на что Джимми отвечает ещё большей порцией любви и ласки, вызывая у неё улыбку и слезы.

– Я очень хотела бы оставить тебя себе, милый, – шмыгая носом, признаётся она, – но это не моя квартира, а мама… ну, ты видел. Надеюсь, Борькина действительно любит животных, и ты обретёшь, наконец, настоящий дом и хороших хозяев. Возможно, они разрешат, и мы сможем видеться. Это было бы замечательно, правда?

 Алёнка снова тяжело вздыхает, зная, что не стоит слишком рассчитывать. Но, как говорится, чем черт не шутит.

 На следующий день, стоя у забора из белого кирпича, Глазкова повторяет эту фразу раз за разом, не в силах решиться позвонить в звонок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.