Моё чудовище

Бэлла, конечно, сразу зашевелилась, шезлонги разъехались, и она едва не провались между ними, каким-то чудом удержалась, высказалась привычно, кое-как перевалилась на бок, приподняла голову, посмотрела мутным совершенно лишённым осмысленности взглядом.

– Ты совсем охренел?

– Я? – мрачно уточнил Дымов. – По-твоему, это я охренел? – И тут же рявкнул так, что эхом отдалось где-то под потолком: – А ну встала! Быстро!

Но он даже договорить не успел, как был послан, и сразу следом прозвучало:

– Лучше бы пива принёс.

– Пива? – переспросил он, точнее, прорычал, замечая, как неконтролируемая ярость отзывается жёстким тремором в голосе. – Сушняк замучил?

И, наверное, именно благодаря ей получилось настолько легко, почти не ощутив чужого веса, наклонившись и обхватив поперёк туловища, приподнять Бэллу, сдёрнуть с шезлонга, без труда сделать несколько шагов, отделявших от края бассейна, швырнуть в воду.

Бэлла завопила и забилась ещё на лету. Приземлилась, то есть приводнилась, подняв кучу брызг, на несколько мгновений скрылась под поверхностью, потом выскочила пробкой, забилась ещё сильнее, продолжая вопить нечто нечленораздельное, не как человек, а как перепугавшийся до полусмерти ничего не соображающий зверёк.

Вот же артистка. Да там же не настолько и глубоко – пол специально сделан двухуровневый, и здесь, близко к лестнице, если Бэлла встанет на ноги, её голова точно будет торчать над водой, потому что самому Дымову где-то по плечи. А она бултыхалась и орала словно под ней как минимум Марианская впадина. Да ещё так профессионально и естественно – он почти верил, но всё-таки заявил, усмехнувшись:

– Да хватит уже дурака валять.

Скорее всего, она не услышала, потому что затрепыхалась ещё отчаяние и закричала ещё сильнее. Лицо перекошено, рот широко распахнут, глаза вылезли из орбит. Она, что, действительно тонула? Реально?

– Белка! Там неглубоко. Просто встань на ноги.

Нет, не слышала. И голос уже осип, дикие вопли перемежались визгом и хрипами. И Дымов не выдержал – если она всё-таки притворяется, он её просто убьёт – торопливо сдёрнул с себя пиджак, но только им и ограничился. Дальше не стал раздеваться и даже по лестнице спускаться не стал, сиганул с бортика, не прямо к Бэлле, а чуть в сторону, потом подплыл в несколько гребков, попытался поймать.

Оказывается, это действительно так – можно утонуть и в тарелке супа. Можно и в бассейне, когда воды всего по плечи. Если тебе надо вытащить из неё обезумевшего от страха, ничего не соображающего, уверившегося, что сейчас он утонет, человека. Тот и правда в состоянии, не только утонуть сам, но и утопить всех вокруг в радиусе полутора метров, даже если они чемпионы мира по плаванию.

Наверное, это примерно то же, что угодить под винт огромного океанского лайнера. Такое ощущение, что рук у Бэллы не две, а как минимум десять, и все молотят с такой силой, будто готовы порубить тебя на куски. Ещё и пальцы впиваются, цепляются за что ни попадя.

Дымов попробовал поймать её за волосы – как обычно делают с утопающими – бесполезно. Она, отбиваясь, заехала ему ладонью по лицу и, кажется, расцарапала щёку. И он орал уже не хуже её:

– Белка! Белка! А ну тихо!

Если бы тут действительно было глубоко, они бы точно утонули. Оба.

Бэлла от страха вообще ничего не соображала, но продолжала отчаянно бороться за жизнь – с водой, с Дымовым. И он просто каким-то чудом, каким-то сумасшедшим везением всё-таки смог её ухватить, более-менее зафиксировать в руках.

Хорошо ещё лестница оказалась совсем рядом. Дымов подтолкнул к ней Бэллу. Правда немного не рассчитал – она впечаталась в поручень лбом, но это, кажется, её немного и привело в чувство, слегка оглушив, заставило заткнуться и перестать бессмысленно дёргаться.

Дымов воспользовался затишьем, проорал ей прямо в ухо:

– Всё, Белка! Всё! Успокойся! Не утонешь ты. Не утонешь! Вот лестница, хватайся. И заползай наверх.

На этот раз Бэлла его услышала – наконец-то! – мелко затрясла головой, но вместо «Да» или «Ага» у неё так и получилось дрожащее, отрывистое, невразумительное:

– А-а-а-а.

И ведь она на самом деле не поднималась по лестнице, а заползала, словно восприняла его слова буквально как приказ, цепляясь руками не за поручни, а за ступеньки. И даже оказавшись наверху так дальше и двинулась на четвереньках. Правда недалеко ушла, через несколько шагов – или как это назвать? – остановилась, уткнулась лбом в пол и отчаянно разрыдалась, почти завыла, так что плечи ходили ходуном.

Зато Дымов взбежал, чуть ли не воспарил над бассейном, едва касаясь ногами ступенек, опустился с ней рядом.

– Белка, ну ты чего? Белка! – проговорил, гладя ладонью по спине.

Но она продолжала подвывать, содрогаясь от рыданий. Тогда Дымов ухватил её покрепче, оторвал от пола, развернул лицом к себе. Она, похоже, до сих пор не слишком-то соображая, опять вцепилась в его футболку, едва не порвав, и точно так же, как недавно в пол, ткнулась лицом ему в плечо, не в силах справиться с по-прежнему сотрясавшими её судорожными рыданиями.

– Ну ты даёшь, Белка. Напугалась, да?

Она призналась сквозь всхлипы, заикаясь почти на каждом слоге:

– Я плавать не умею.

– Да там же неглубоко было. С этого края. Тебе, наверное, всего до подбородка. И до бортика меньше полуметра.

– Я же не знала, – оправдалась она, и снова призналась: – А я воды боюсь. Очень. – У неё даже голос сейчас бы вполне девчачий – писклявый, тонкий и пронзительный. – Меня один раз мальчишки чуть не утопили. Нарочно окунули и держали под водой. Пока я захлёбываться не начала. Потому что я на девочку не похожа. И дерусь.

– Вот ведь уроды! – зло выдохнул Дымов, хотя… Он ведь тоже поступил ничуть не лучше, взял и швырнул её в воду, как котёнка, невменяемую и совершенно беспомощную. – А я ведь подумал, что ты плаваньем занималась. Плечи-то вон какие.

– Я не плаванием, я боксом. Чтобы не лезли, – шмыгая носом и всё ещё чуть заикаясь, выложила Бэлла. Отстранилась, отодвинулась, но по-прежнему осталась сидеть, обхватив себя за плечи и съёжившись. – Но потом меня выгнали.

– За что? – Дымов тоже сидел напротив, упираясь ладонями в колени. – Всех побила?

И почти угадал.

– За неспортивное поведение, – хлюпнула Бэлла. – И фотографией.

– Фотография-то при чём? – удивился он. – Что ты с ней-то натворила?

– Я не натворила, я занималась. В фотокружке.

Ну ничего себе. Если бокс Дымов ещё как-то мог предположить, то подобное увлечение оказалось неожиданным. Хотя сейчас почти в каждом мобильнике есть камера, и фотографируют все, кому не лень, а потом постят свои снимки в интернете, но фотокружок – это другое. Только непонятно, почему «занималась»? В прошедшем времени.

– И что, оттуда тоже выгнали?

– Нет, – Бэлла замотала головой. – Я сама ушла. – В который уже раз шмыгнула носом, провела под ним тыльной стороной руки. – Потому что они говорили, что я всё равно не смогу. Что у меня не получится. Потому что это искусство, а я быдло.

– Идиоты! – опять коротко вывел Дымов.

И как же опять знакомо. Правда его-то называли обычно не быдлом, а нищебродом. Потому что даже на фоне общей неблагополучности выглядел совсем уж убого. Родители стабильно тратили деньги только на выпивку, даже на еду не всегда хватало, не то что на нормальную одежду. Вот ему и приходилось носить либо совсем дешёвку, либо то, что отдавали сердобольные соседи, либо… хоть тоже не шикарное, но зато новенькое, украденное на рынке.

Но подобным Игнат промышлял нечасто. Стыдно потому что. И опасно тоже. А вдруг бы попался, тогда бы точно легко не отделался. Народ по тем временам особой добротой и тягой к благотворительности не отличался – деньги большинству доставались нелегко, в том числе и тем, кто торговал на рынке.

Но он всё-таки ни разу не попался, даже если замечали, успевал смыться – благо бегал отлично. Мелкий, шустрый, лёгкий, привыкший быть всегда настороже и уже хорошо научившийся определять по взгляду, по выражению чужого лица, чего ожидать от человека.

Однажды Игнату особенно повезло: удалось спереть кроссовки. Поддельные, конечно, не фирменные, но всё равно крутые и красивые. Правда дома он боялся оставлять их без присмотра, если не надевал, то тщательно прятал – ну, мало ли.

И он тоже пил, уже тогда, совсем сопливый. Потому что, в отличие от всего остального такое «добро» дома всегда водилось. Ну и пьяному реально похрен, и как выглядишь, и как к тебе относятся, и что жизнь у тебя совсем дерьмовая, а впереди даже маленького просвета не видно.

Но сейчас не самое время слишком глубоко погружаться в воспоминания, Дымов уже и так достаточно погрузился – футболка липнет к телу, и брюки тоже, а с волос по вискам и шее ручейки уже не текут, но до сих пор медленно сползают тяжёлые капли. А у Бэллы длинные светлые пряди окончательно выбились из-под резинки, и теперь свисают на глаза, словно сосульки, а губы немного посинели. Поэтому хватит уже сидеть и мило беседовать, пора подниматься.

– Господи! – прилетело со стороны. Помощница по хозяйству всё-таки не выдержала, не справилась с любопытством, решила узнать, что творится возле бассейна, тоже объявилась и теперь потрясённо смотрела широко распахнутыми глазами, приложив ладонь к груди, будто схватившись за сердце. – Вы чего тут делали-то? Все мокрые с ног до головы.

– Разве не очевидно? Купались, – Дымов усмехнулся, поднимаясь. – Что ещё делать в бассейне? – И попросил: – Принесите полотенце, пожалуйста. И халат. Бэлле.

Та тоже зашевелилась, оттолкнувшись ладонями от пола, распрямилась медленно, поёжилась, переступила с ноги на ногу. Юля как раз успела дойти до встроенного в стену и незаметного со стороны шкафа и вернуться обратно с халатом и полотенцами. Халат сразу накинула Бэлле на плечи, раздала полотенца – ей и Дымову.

Он в первую очередь вытер лицо, потом несколько раз провёл по волосам.

– А теперь неплохо бы переодеться.

– Во что? – насупленно поинтересовалась Бэлла, кутаясь в халат.

А ведь правда, ей-то не во что. Не ходить же в банном халате, пока не просохнет то, что сейчас на ней. И Дымов опять обратился к помощнице по хозяйству:

– Юль, дадите ей что-нибудь из одежды?

Но он ещё и договорить толком не успел, как Бэлла, глянув на Юлю и замотав головой, заявила категорично:

– Я платье не надену.

– Это ещё почему? – возмутилась домработница.

– Я их не ношу. И не собираюсь. И у нас размеры разные.

Юля была пониже ростом и пофигуристей, а у Бэллы плечи, конечно, пошире, но прочие объёмы заметно скромнее.

– Ладно, ладно, – вклинился Дымов. – Тогда я у себя чего-нибудь поищу. – Уточнил: – Пойдут спортивные штаны и футболка?

– Пойдут, – буркнула Бэлла.

– Но размер тоже вряд ли подходящий, – предупредил он. Хотя она и так таскает достаточно бесформенное и просторное. Её футболка и худи, которое, вероятно, сейчас лежало в комнате, на него вполне бы налезли, пусть и внатяг. – А вот с бельём точно помочь не смогу. У меня только мужское.

– Это я принесу, – теперь уже вмешалась домработница, но Бэлла опять не оценила её участие, выдала ещё более категорично:

– Стринги я тоже не надену.

У Юли брови изумлённо взлетели, и она опять приложила ладонь к груди, то ли фыркнула, то ли хмыкнула, то ли хохотнула:

– А похоже, что я ношу стринги? – И, чтобы не возникло очередных протестов, на всякий случай заранее сообщила: – Бабушкиных панталон, деточка, у меня тоже нет. Уж извини, если не оправдала надежды. Предпочитаю самое банальное, удобное и простое.

Дымов не знал, ржать ему и рыдать. Хотя если рыдать, то тоже от смеха.

Бэлла, чуть надувшись, гордо удалилась наверх, скрылась в комнате, а они с Юлей ещё чуть-чуть задержались, хотя Дымову тоже становилось всё более некомфортно в мокрой одежде, пусть и не холодно пока. Он промокнул футболку полотенцем.

– Игнат Алексеевич, так что у вас всё-таки произошло, – полюбопытствовала помощница по хозяйству.

– А, – отмахнулся он, но всё-таки рассказал: – Решил освежить пьянчужку. А она, как оказалось, плавать не умеет. Ещё и воды боится. Поэтому пришлось следом самому нырять. – И напомнил с назидательным упрёком: – Юль, ну я же просил алкоголь ей не давать.

– А я и не давала! – заверила та и тоже пояснила достаточно подробно: – Сначала всё нормально было. Она мне даже прибираться помогала. Видно, от нечего делать. А потом вот нашла. Я попыталась отобрать, но по-хорошему она не отдала. Ну не драться же мне с ней! – воскликнула с негодованием. – Тем более, уж извините, но я получать не хочу. В силе мне с ней не сравниться, я же всё-таки не мужик. Да я вообще драться не умею.

В целом она права.

– Тогда уберите всё подальше. Желательно под замок, – распорядился Дымов. – И, знаете, съездите с ней в магазин, купите одежду. Ну и чего там ещё понадобится.

– Ага, – произнесла Юля, задумчиво глядя куда-то в сторону, покивала, а потом посмотрела на Дымова с пристальным, чуть ли не въедливым вниманием, проговорила негромко, медленно и очень-очень осторожно с таким сосредоточенным и недоверчивым выражением на лице, словно незаметно пробиралась куда-то на цыпочках или шла по тонкому льду:

– Игнат Алексеевич, вы же не собираетесь… с ней… – и многозначительно умолкла на середине фразы.

– С ней? – Дымов сначала не понял, о чём она хотела сказать, озадачился. – Что? – А потом всё-таки догадался: – Имеете в виду, спать? – Покачал головой, улыбнулся иронично. – Юля, всё-таки какое богатое у вас воображение. Романы писать не пробовали? Детективные, или любовные.

– Ну-у, – невинно протянула домработница, дёрнула плечами, на пару секунд поджала губы, – тогда… зачем вам это?

Дымов ответил не сразу, но не потому что срочно искал или придумывал причину. Он её давно знал, просто ни разу ещё точно не проговаривал, тем более, вслух. Сейчас она впервые прозвучала, сформулированная коротко и чётко:

– Долг отдаю.

Юля недоумённо свела брови.

– Кому? – Предположила: – Вы с её бабушкой знакомы?

– Да не знаком, конечно, – возразил Дымов. – Её бабушка тут вообще ни при чём. – Хмыкнул, опять качнул головой, словно кивнул, подтверждая, и произнёс: – Просто одному хорошему человеку.

Глава 7

Бэлла стянула с себя мокрую футболку и брюки. В носу по-прежнему немного хлюпало, а горло саднило – от крика и от того, что успела наглотаться воды.

Никогда больше она и близко не подойдёт к этому чёртовому бассейну. До сих пор хотелось зябко поёжиться, стоило вспомнить. Хотя, если честно, помнила она мало что, помимо безумного страха, что всё, это её последние минуты, и столь же безумного желания выжить, спастись. Нет, умирать она не желала, совсем-совсем.

Хотя трусы и лифчик тоже были насквозь мокрыми, снимать и их Бэлла пока не стала. Ну не чувствовала она себя настолько раскованно, чтобы даже по комнате разгуливать в одном халате совершенно без белья. Как-то стрёмно, неуютно, назащищённо, и даже несмотря на то, что халат толстый и пушистый, плотно запахнут и подвязан поясом, всё равно ощущения, будто голая.

Лучше уж она подождёт, пока домработница Юля притащит ей какие-нибудь трусы – желательно новые и ни разу не одёванные – вот тогда она и переоденется окончательно.

В дверь постучали, и Бэлла растерялась. Наверное, надо отозваться, а она даже не представляла, как. Крикнуть «Войдите!» Тупо же. И смешно. И она ответила, как обычно по телефону:

– Да.

Кажется, слишком тихо, и не факт, что её услышали. Потому что стук повторился, ручка повернулась, щёлкнул язычок, дверь приоткрылась, правда совсем немного, и из-за неё прилетело:

– Это я. Одежду принёс. Мне её тут возле двери оставить или можно зайти?

Бэлла проверила, хорошо ли запахнут халат, ещё чуть-чуть натянула верхнюю полу и, шмыгнув носом, разрешила:

– Можно.

Дверь открылась шире, Дымов вошёл, предъявил аккуратно сложенные стопочкой шмотки:

– Вот. Выбрал, что поменьше. Держи.

Влажные волосы взъерошены, кое-где торчат, как иголки у ёжика, и одет совсем по-простому, как сосед по площадке – в треники и футболку. Возможно, те и дорогие, но выглядят так себе, в смысле, обычно, даже не совсем ново. Посмотришь и ни за что не скажешь, что он типа миллионер. Мужик и мужик.

Хотя парфюм у него не с таким назойливо-крепким резко шибающим в нос или накрывающим удушливым облаком запахом, как у тех, с кем Бэлла знакома, а очень даже приятный. У неё вряд ли получилось бы точно описать аромат, только если собственные ощущения.

Вообще-то она не обнюхивала его специально – она же не больная – просто почувствовала, когда немного пришла в себя и снова начала адекватно воспринимать реальность.

– Положить куда или подойдёшь возьмёшь? – нетерпеливо поинтересовался Дымов.

Он совсем не терпел необъяснимых, бессмысленных, по его мнению, пауз, а Бэлла ещё даже не решала, как поступить, просто стояла на месте и рассматривала. Потому что тогда вечером она была слегка не в себе, а утром еда её куда сильнее интересовала, а потом… Кажется, она больше его и не видела, и понятия не имела, когда он опять пришёл.

– Эй, Белка, ты опять спишь? Даже стоя.

– Я не сплю, – привычно огрызнулась она.

И что это вообще за «Белка»? Взрослый мужик, а нормально назвать не может.

Она решительно подошла, рывком забрала одежду, но у Дымова в руках осталось ещё кое-что. Раньше его почти целиком скрывала обвисшая по краям матерчатая стопка, и Бэлла просто не замечала, не обращала внимания, а теперь мгновенно, без труда определила, что это – по внешнему виду. Но оставалось совершенно непонятным, почему он здесь и зачем.

Она хотела спросить – хотя бы уточнить, правильно ли догадалась – но Дымов опередил, посмотрел, чуть нахмурив брови, но не из-за того, что сердился, произнёс:

– Ты извини, что я с тобой так.

Бэлла даже растерялась, вскинулась недоумённо.

Перед ней никто никогда не извинялся. По крайней мере она такого не помнила. Да и сама она никогда не извинялась. По-настоящему. Если только совсем уж обстоятельства вынуждали, делала вид, что сожалеет и раскаивается, выдавливала из себя полагающиеся слова. А Дымов… вроде бы искренне.

– Даже не представлял, – продолжал он, – что ты можешь воды бояться. Но с того края действительно неглубоко, стоять можно. – А потом протянул ей тёмно-серый, почти чёрный, матерчатый кофр. – Вот. Пользуйся пока.

Бэлла даже головой немного помотала – растерялась ещё сильнее и не верила. Хотя, конечно, это не подарок, она ясно услышала «пока», но всё равно. Ведь наверняка не какой-то дешёвый фотик из тех, которыми давно уже почти никто не пользуется, потому что сейчас всем хватает и телефона.

Она аккуратно подхватила кофр, не стала открывать на весу, сначала поставила на стол – так надёжней – только тогда расстегнула, осторожно вытащила из него камеру и даже как следует рассмотреть ещё не успела, а уже само собой вырвалось восхищённое:

– Охрене-еть!

Краем глаза она заметила, как Дымов едва заметно поморщился, словно у него в ухе стрельнуло или зуб внезапно заныл. Но он почти всегда так реагировал, когда Бэлла выражалась, ну, не совсем цензурно. Или совсем нецензурно. Это одновременно бесило, злило, но и смущало тоже.

Надо же, нежный какой. Будто сам в монастыре воспитывался, весь такой из себя аристократ. Хотя Бэлла и правда от него ещё ни разу мата не слышала, даже когда он сердито рычал и выходил из себя. Но тут же просто слов других не подберёшь.

– Тоже снимаешь? – медленно поворачивая камеру в руках, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон, спросила она.

– Нет, – честно признался Дымов. – По-моему, я им никогда даже не пользовался.

– А зачем тогда купил?

– Не знаю, – он пожал плечами и ведь на самом деле выглядел озадаченным. – Просто купил, чтобы было. Захотелось.

Вот бы и ей так – покупать всё, что захотелось. Даже когда не очень-то нужно, но захотелось. Независимо от того, сколько стоит.

– Она же дорогущая, наверное.

– Ну, наверное, – согласился Дымов и прищурился, уставился на Бэллу, а взгляд такой въедливый и подозрительно-пристальный. – А чего вдруг тебя цена заинтересовала? Планируешь загнать тайком и ещё коньячка купить?

Она едва сдержала желание швырнуть в него вот этой самой супер-пупер жутко дорогущей камерой, торопливо засунула её назад в кофр, подскочила к Дымову, пихнула ему, с размаху ткнув в живот.

– Забери.

Но он только хмыкнул, отступил на шаг, оставив её стоять, как дурочку, с кофром в вытянутых к нему руках, ещё и произнёс, усмехнувшись:

– Ну надо же, обиделась. – А после добавил, с необъяснимыми будто бы доверительными интонациями: – Неужели даже и не прикинула? Я бы точно прикинул.

Странный он всё-таки. Бэлла его не понимала. Вот совсем не понимала. Например, почему он относился к ней настолько легко и просто, и совсем не боялся? Хотя её многие боялись, да почти все в округе, даже мужики. А если не боялись, то предпочитали не связываться. Ей же ничего не стоило вломить кому-то, когда чувствовала угрозу.

Лучше начать первой, не дожидаясь, когда набросятся на тебя, тогда и шансов больше, что противник отступит, решит не связываться, ибо себе дороже. Но даже если ничего не угрожало – всё равно, на всякий случай, чтобы и желания не возникло.

Вот попробовал бы кто столкнуть её в бассейн – да она бы того убила. А сейчас даже не обижалась особенно.

Да ну чего там? Она действительно по-свински себя повела: как вор, обшарила шкафы в чужом доме, пытаясь найти бухлишко, послала домработницу Юлю, которая хотела отобрать у неё бутылку, ещё и пригрозила той, опять напилась в стельку, ничего не соображала и плохо помнила, что вообще творила.

Возможно, опять несла какую-то чушь, разговаривала сама с собой, с небом и с мамой, спрашивала, почему всё так и зачем она здесь – на кой чёрт она вообще появилась в этом мире – и неужели и правда совсем-совсем никому не нужна.

С Бэллой подобное случалось. Иногда она даже осознавала себя, но всё равно не могла остановиться. Как собака выла на луну. И потом становилось невыносимо стыдно за себя, такую – слабую, раздавленную, никчёмную. И тогда ещё сильнее хотелось, чтобы о ней знали, её замечали, боялись и не решались даже возбухнуть против.

А Дымов, ну, словно видел что-то другое, не такое, как все. Не забил равнодушно, уверенный, что она сама выберется – а даже если и не выберется, то похрен – прыгнул за ней в бассейн, ещё и одетый, вытащил, и потом успокаивал, и даже извинился. И даже, когда Бэлла заявила, что не оденет платье, не стал орать, что она просто выделывается, дрянь неблагодарная, и «Бери, что дают!», спокойно предложил свою одежду.

Вот, ещё и камерой разрешил пользоваться. А ведь она настолько дорогую вещь никогда и в руках не держала, и никто бы ей такую не доверил, тем более предположив, что Бэлла запросто может эту «игрушку» тайком продать. А Дымов просто взял и легко отдал, пусть и не время. Почему?

Потому что подобные суммы для него – фигня? Но зачем же просирать их настолько бездумно, когда можно потратить на себя. Ну, или, например, на… любовницу. На это же не обидно.

А главное, почему он предложил Бэлле остаться? Ничего не требуя взамен. Не рассчитывая ни на что, даже… ну-у, на такое. Действительно не рассчитывая. Она не сомневалась. По взгляду подобное всегда легко определить, даже не на уровне мыслей, а на уровне ощущений. Хорошо чувствуется.

Хотя Дымов времена беззастенчиво пялился на неё, но просто или с въедливым вниманием, или с насмешкой, или с весёлым любопытством, которые могли и раздражать, и смущать, и надоедать, но никогда не настораживали, не тревожили и не пугали.

А те взгляды были совсем другие: тяжёлыми, липкими, неприятными, почти материальными, как похотливые прикосновения горячими влажными от пота руками. От них будто следы оставались – на лице, на теле – и хотелось сбежать поскорее. Даже не потому что несли угрозу лично для Бэллы. Не только. Они слишком явно напоминали о том, почему для мамы всю жизнь она была хуже, чем кость в горле, и что само её существование слишком тесно связано с тем, почему мамы больше нет.

Глава 8

– Завтракать-то идёшь? – спросил Дымов. – У Юли уже давно всё готово.

– Я попозже, – пробормотала Бэлла, опять откладывая кофр с камерой на стол, а он опять спросил с удивлением и насмешкой:

– Чего так?

Ну да, конечно, так она ему и рассказала, что по-прежнему в мокром белье, и что завтракать в нём не очень удобно, ни оставаясь в халате, ни переодевшись в его шмотки. Но тут как раз объявилась домработница Юля – с трусами.

Дымов сразу смылся, а она затарахтела:

– Вот, нашла новенькие, ещё в упаковке. Эмка, но думаю, тебе нормально будет. Не должны сваливаться. У тебя попа есть. А вот с бюстгальтерами проблема. У меня тройка, а у тебя точно меньше. Но я топ спортивный нашла. На фитнесс ходить хотела, да чего-то так и не задалось. Только один раз одевала, да и то, когда примеряла. И завтракать приходи. Я сегодня венские вафли сделала. Любишь? Со взбитыми сливками и ягодами. Игнату Алексеевичу такое не очень. Но мы-то с тобой девочки. Хотя Игорь тоже ест с удовольствием.