Вероника из Тарлинга

Для первых я вдруг стала недосягаема, а вторых больше интересует положение барона и мое вероятное приданое. Довольно грусти, Тереза, будь уверена, я смогу защитить и тебя от неугодного брака. Уж я постараюсь, чтобы ты была счастлива, сестричка.

Желая отвлечься от смутного беспокойства, Вероника поцеловала ее в горячий лоб и, привлекая к себе на грудь, принялась баюкать, тихо напевая:

Сорока вертится на суку –Черна, бела, зелена.Далекое различив «ку-ку»,О чем болтает она?Она стрекочет: «Я так умна,Не так уж правда мала,Но из пустейшего пустякаСудьба меня создала…»

Тереза засмеялась, словно колокольчик зазвенел и последний куплет сестры продолжили вместе:

«А все же, братцы, и на меняПошло кой-какое добро –Перчатка ночи, салфетка дняИ луковое перо». (с)

– Вы уже украсили дом еловыми ветками, остролистом и омелой? Помнишь, как мы собирали ягоды, а Розель заснула под тисом и потом долго искала нас за деревьями, призывая на помощь Единого бога, а заодно и всех фей Маликории? Я так и не поняла, кто услышал ее раньше.

Вспоминая недавние забавы, Тереза жмурилась от удовольствия:

– Меня больше не пустят с тобой в зимний лес! Но было так жутко и весело в этом огромном дупле, хотя у меня скоро озябли ноги.

– А пирог на день Трех колосков? Ты положила кусочек под подушку, как мы условились?

– К сожалению, он так и не исчез…

На хорошеньком личике Терезы появилась едва ли притворная грусть.

– Во всем городе было столько морковных пирогов, что гном просто не добрался до твоей комнаты! – утешала Вероника.

В самый разгар их беседы в комнату неслышно вошла нянюшка Розель. Некоторое время она пристально смотрела на девушек, пытаясь сохранить строгий вид, а после уведомила Веронику, что с ней желает поговорить барон.

– Ах, верно! – спохватилась она. – Мне сказали, господин д'Эберви очень занят расчетами, потому я сразу прошла к сестре. Готовься ко сну, Тереза, я скоро вернусь пожелать тебе доброй ночи.

Посещая дом барона, Вероника изредка оставалась до утра и тогда Розель исправно готовила для нее гостевую комнату, но утром сестры почему-то все равно оказывались под одним одеялом. А на столике рядом с оплывшей свечой лежала раскрытая книга с цветными картинками. Хорошо, что нянюшка Розель не слишком ловко умела читать, а описания любовных признаний обычно таились ближе к концу…

Глава 5. Утром в городе

Зябко кутаясь в плащ, Вероника выскользнула из садовой калитки в ограде особняка д'Эберви и быстрым шагом направилась вверх по заснеженной улице. Над городом только-только вставало багровое декабрьское солнце, но из пекарни семейства Ловерни уже доносился дразнящий аромат свежей выпечки, а пожилой седельщик тащил сани со своим немудрящим товаром до рыночной площади.

Вероника ласково улыбнулась и кивнула знакомой ученице златошвейки, спешившей с раннего утра в мастерскую к строгой наставнице. В другое время она с радостью перекинулась бы с юной Амели парой слов, но сейчас на душе было неспокойно, ночью Веронике едва удалось заснуть.

Город оживал, принимаясь за обыденные дела – скрипели ставни домов, открывались ворота, бранились дворники. Из мясной лавки слышались позвякивания ножей и скрежет точильного колеса. Главный фонарь на центральной площади уже погас до следующего вечера. Как тут не вспомнить прелестные стихи Кретьена де Труа:

Ремесленников много тут;Торопится рабочий люд:Ружейники куют мечи,Там – сукновалы, здесь – ткачи,А ювелиры – мастераИз золота и серебраЧеканят чаши, кубки. ДалеЛежат изделья из эмали…

Добежав до родного квартала, Вероника замедлила шаг и отняла от лица варежку, которая тотчас покрылась ниточками ажурного инея. Опустив голову, Вероника с тоской вспоминала поздний разговор с отцом.

«Если де Маликор выберет тебя, ты уедешь с ним в Гальсбург и возьмешь с собой сестру. Вас представят при дворе, где Тереза сразу понравится принцу. Это прекрасная возможность показать себя наследнику. Хозяйка Незамерзающего ручья солгать не могла – моя дочь обязательно станет королевой! Но и нам пора приложить старания, не стоит рассчитывать на одну лишь мощь древнего волшебства. Хорошо ли ты поняла меня, Вероника?».

«Нет… Вы хотите от меня невозможного…»

«Упрямая девочка! Сейчас решается судьба твоей младшей сестры. Со дня на день герцог войдет в наш дом. Ты наденешь лучшее платье и будешь любезна с ним. Конте все равно, говорят, он даже не смотрит на внешность женщин и выберет ту, что больше подходит его положению. Не спорь, Вероника, ты тоже д'Эберви! Ты красива и твоя репутация безупречна.

Ну, почти… если забыть тот случай, когда ты влезла на дерево якобы за рыжим котом, и Рауль кричал, что прилюдно отстегает тебя кнутом за порчу имущества герцога. Прошло три года, никому не придет в голову вспоминать постыдное происшествие. Вчера даже Бургомистр согласился со мной. Похоже, он не спешит предлагать свою племянницу де Маликору».

Вероника смахнула слезы с ресниц, вспоминая свой неловкий ответ:

«Ну, еще бы! Ведь герцога называют Бессердечным, к тому же Конта горбат и хром, у него нет двух пальцев на левой руке… они все такие трусихи!»

«Конта богат и обласкан монархом! Он первый военный советник Гальбо. Что нам до его внешности? Разве ты не хочешь стать герцогиней, Вероника? Все в городе знают, что каждый большой праздник ты украшаешь алтарь в часовне Снегирей цветами или сосновыми ветками, часто молишь у Запрещенных богов удачи нашему господину. Кто, как не ты достойна стать его верной спутницей?»

«Имя Конты де Маликора звучит, как легенда о доблести. Я легко отдала бы за него жизнь, но стать супругой… нет, нет – это невозможно даже представить! А вдруг он окажется совсем другим? Вдруг он изменился за долгие годы, и я не смогу его уважать, стоя так же близко, как к вам сейчас. Я не боюсь его вида, пусть даже он будет стар и уродлив, я полюбила бы его за доброе сердце, но если его поступки меня оттолкнут… Если его не зря прозвали Бессердечным… О, это было бы самое страшное!

Нет, господин барон, я не стану притворяться и жалобно щебетать, как птичка в когтистых лапах кота. И не верю, что для Терезы будет лучше в столице среди надменных вельмож. Ваше стремление сделать ее королевой порой граничит с безумием!».

«Остановись, вздорная девчонка! Ты осмелилась перечить отцу!»

«Я узнала о вас всего две зимы назад. Но матушка утверждала, что вы были храбрым солдатом и остались на поле сражения. Благодарю, что подарили мне дружбу с Терезой! Будь я уверена, что она жаждет очаровать принца, сбежала бы из Тарлинга вместе с ней и помогла добраться до трона. Но Тереза хочет изучать медицину, притом даже за порог вашего дома ступить не может, слуги не спускают с нее глаз, словно она белочка в золотой клетке и сорит изумрудами».

«Не смей больше носить ей книги о путешествиях и единорогах, покорных лишь невинным девам. Иначе вовсе запрещу видеться с сестрой! Поверь, дочь моя, я хочу для вас лишь наилучшего… Мне самому тягостен будет запрет, но ты не оставляешь выбора».

– Как прикажете, господин барон! Но в разлуке мы обе погибнем. И этот грех будет висеть на вашей совести как пудовая гиря мясника.

Вероника не заметила, что произнесла последние слова вслух, едва не наткнувшись на высокого мужчину, идущего ей навстречу и не думавшего посторониться. Знакомый хрипловатый голос насмешливо произнес:

– Похоже, вы всегда так задумчивы по утрам. Вам следует обзавестись надежным провожатым, Вероника… Я еще издали заметил тебя.

Она вскинула голову и снова увидела перед собой темные, почти черные глаза, в глубине которых таилась давняя боль. Мрачный рыцарь на сей раз не прятал лицо за куском темной ткани, видно, надеялся, что в эту пору на улице будет немного людей, но сама она узнала бы его и в толпе – по одной лишь статной фигуре и богатому одеянию нездешнего покроя.

Повинуясь порыву отчаянной смелости, Вероника решительно произнесла:

– Вы же знакомы с герцогом. Скажите прямо, он хороший человек?

Рыцарь чуть нахмурился и сразу же стал серьезным.

– Смотря для кого, Вероника. Похоже, ты боишься обмануться в своем герое.

– Боюсь – это правда, – быстро согласилась она. – Я с малых лет люблю сказки, а жизнь порой гораздо печальнее и страшней. Но я умею различать свет от тьмы, меня не так-то просто запутать.

– Так, может, именно герцогу следует бояться разочаровать тебя.

– Право, ваши слова очень чудны! По сравнению с ним я серая птичка – коноплянка. Что господину до моих забот…

Она даже не отшатнулась, когда рыцарь осторожно взял ее за плечи и наклонился ближе, словно желая придать особый вес своим словам.

– Ты – капелька крови Тарлинга. Частичка города, где осталось его раненое сердце. Ты – дитя земли, за которую он был готов умереть. Будь уверена, ты очень дорога ему, Вероника.

Не дослушав, пораженная внезапной догадкой, она громко воскликнула:

– Вы были там, верно? Вы сами видели, что стало со Снегирями? Если так, не нужно прятать шрамы, вы могли бы гордиться ими… пусть позор ляжет на тех, кто с вами такое сотворил!

Едва вымолвив последние слова, Вероника в страхе зажмурилась, потому что лицо мужчины исказила гримаса досады. Решив, что задела его, она быстро залепетала:

– Умоляю простить! Я не желала нанести вам обиду, я только хотела сказать…

– Я услышал довольно!

– Вы не сердитесь? Моя прямота могла показаться вам оскорбительной.

«Что же со мной такое, я сейчас будто читаю наизусть признание госпожи Блюмквель в сцене на балконе из романа ссыльного барона де Моне… Зачем мне хочется выглядеть перед ним благородной дамой, напрасно… неловко…».

С чего бы вдруг ей стало необычайно важно его доброе мнение о ней, но в ответ рыцарь холодно проговорил:

– Ты же спешишь домой? И раз теперь мы соседи, нам в одну сторону. Держись за мою руку, чтобы не поскользнуться. Хочу быстрее доставить тебя старушке Марлен.

Немного смутившись, она приняла его предложение, и только робко спросила:

– Откуда вы знаете мою бабушку?

Голос мрачного спутника заметно потеплел:

– Вчера она немного посидела с нами у очага, Баффо налил ей горячей похлебки, а Ламарк предложил кусок цыпленка и ломоть бисквита.

– Сладкое ей нельзя!

– Именно так она и сказала, отказавшись от второй порции яблочного пирога. Теперь Ламарк хочет ее нарисовать. Когда сам немного поправится.

«Значит, они поселились с нами под одной крышей, и я уже сегодня могу еще разузнать о Маликоре… Но разве Лежьен болен…».

– А что случилось с вашим другом? Он не здоров?

– Пустяки, легкая простуда. Пара дней в постели, теплое питье и слабость пройдет. Марлен обещала найти в сундуках целительные носки из козьего пуха.

– Да-да, матушка всегда одевала мне их в холода… Они будто и впрямь волшебные – скоро помогут.

Он шел уверенным, четким шагом, стремительно увлекая ее за собой, и, слегка запыхавшись, Вероника уже без особых церемоний схватила его за рукав куртки.

– Вы лекаря искали сейчас? Господин Мальтер живет недалеко от дома барона д'Эберви. Но за услуги он берет серебро. Зато рядом с площадью есть лавка тетушки Барвинок. Так мы ее называем, она навестит Ламарка за вполне умеренную плату.

– Я ходил проведать коня и слуг. Они остались на Гостевом дворе у Хлебных ворот.

«Его друг болен, а он навещал коня вместо того, чтобы спросить совета целителя!»

– Жизни Ламарка ничто не грозит, – тихо заметил рыцарь.

– Вы умеете читать мысли?

– Твое молчание звучит осуждающе.

Вероника была растеряна – этот чужой человек за пару случайных встреч сумел вызвать в ней множество странных чувств: от неприязни и подозрения до глубокого интереса и невольной симпатии, ведь он был лично знаком с Контой.

Теперь Веронике захотелось, чтобы длинная, извилистая улица впереди не кончалась долго-долго. Идти под руку с Рыцарем было тепло и спокойно.

Глава 6. «Дарующая свободу»

Конта не планировал снимать жилье в городе у мастеровых – то была задумка Ламарка. Уж очень хотелось ему поселиться среди простого люда, постичь душу ремесленников, окунувшись в их незамысловатый быт, разделить с ними стол и кров.

Потом на пути странников возникла Вероника – подвижная, словно ртуть, переменчивая, как небеса и чистая, как горный родник. Второй день ее образ поднимается в памяти – она сказала, ей нужна встреча с герцогом – что ж, это легко можно устроить. Наверно, подаст жалобу или прошение. Будет очень удивлена, узнав в случайном знакомом своего господина.

Баффо шепнул, что сродная сестра ее ни в чем не испытывает нужды, причем, отец их вовсе не погиб на войне, а является одним из самых родовитых людей в Тарлинге – до сих пор жив и довольно упитан. Однако Вероника старается не зависеть от его толстого кошеля. В таком случае, кроме старой Марлен у нее больше никого нет. Возможно, кто-то хочет воспользоваться непростым положением молодой швеи, склонить к дурным поступкам. Нужно ее защитить.

И вот новая встреча, словно судьба нарочно сводит их вместе посреди заснеженного города. Вероника уже не опускает глаза, не боится его внешности, а напротив, убеждает гордиться отметинами. Но ведь они получены не в бою…

Конта тряхнул головой, прогоняя воспоминания о сыром подвале замка Снегирей, где провел самые страшные часы в своей жизни.

«Завтра еще раз навещу часовню и загляну в собор. А после уже весь город будет трезвонить о моем появлении, не удастся побыть одному».

– Куда же ты, Вероника?!

Но старенький темный плащ опять мелькнул впереди.

* * *

Разглядев рваную курточку знакомого подмастерья, Вероника оставила руку своего спутника и кинулась через площадь к фонтану. На краю его, сгорбившись, сидел мальчишка двенадцати лет. Рядом лежал холщовый мешок со снастями и пара клеток, где томились пойманные на заре птицы: взъерошенный щегол, пара беспокойных чечеток и маленький красногрудый снегирь.

– Ах, негодник! Опять за свое взялся. Ты разве не слышал распоряжения Бургомистра насчет снегирей? Немедленно выпусти! Не то пожалуюсь Бриону и тебя строго накажут.

Ничуть не испугавшись угроз, юный сапожник шмыгнул посиневшим носом и, дерзко поглядывая из-под залатанного башлыка, просипел:

– Будешь вредной ябедой, не найти тебе хорошего жениха, Вероника. А значит превратишься в тощую старую деву, как госпожа Кошачья угодница. Пфф… мяу!

От неслыханной дерзости Вероника на мгновение растерялась, и после решилась на более спокойные переговоры, хотя внутри все кипело от злости.

Мальчишка еще с прошлой весны повадился ловить бедных пташек за южной стеной замка. Но по закону Тарлинга снегирей строжайше запрещено держать в клетках. И все равно не хотелось доводить дело до властей. Паренек – сирота, а хозяин за малейшую провинность с него три шкуры дерет. Нет, нет, Вероника совсем не желала наглецу больших неприятностей, но держала себя очень строго.

– Не стану жаловаться, если просто откроешь клетки.

– С какой стати мне их открывать? Купи!

– С собой у меня нет и гроша. Пойдем к нам, я найду тебе медный далер и напою медовой водой, ты совсем продрог, заодно зашью твой драный колпак и накидку.

– Никуда я с тобой не пойду!

– Не упрямься, Малек, прости, что накричала, мне просто жаль ни в чем не повинных пташек, смотри, как они нахохлились и притихли, словно горюя о своей участи. За что их держать в плену? Они родились на воле, наполняют свистом и трелями наши леса и сады, славят небо и землю. Смотри, как дрожат их клювики, как часто бьются испуганные сердечки… А эти черные бусинки глаз, разве они не взывают к нашему состраданию…

– Цеце-це! Ты известная болтушка, Вероника, любого можешь уговорить, только я уши закрою и ничего не хочу знать, – упрямился паренек, нахохлившись, как озябший галчонок.

– Ах, ты так… Не смей продавать снегиря, я сейчас принесу тебе деньги. Открой уши, разбойник! Жди здесь, я скоро вернусь.

На ее плечо легла тяжелая ладонь в кожаной перчатке.

– Останься! Я заплачу сразу за всех, и ты сможешь сама их выпустить.

На глазах изумленной Вероники, рыцарь протянул мальчишке новенькую серебряную монету с профилем короля и жестко сказал:

– Клетки теперь тоже мои, а также силки и приманки. Девушка права, тем, кто привык к полету, неволя хуже смерти. Хотел бы ты оказаться привязанным веревкой к железному пруту или скованным цепью? Молчишь… Беги домой, пока уши не отморозил!

– Я верну вам деньги, – прошептала Вероника, прижимая к груди неожиданный подарок – радостная и смущенная.

Первым она избавила от оков снегиря – тот легко выпорхнул из клетки и, покружив над площадью, уселся на бронзовую голову Стойкого Тариоля. С давних лет статуя отца-основателя города украшала собой фонтан. Вероника с восхищением следила за полетом счастливой птички, а рыцарь не мог отвести взгляда от ее раскрасневшегося лица.

«Вероника Дарующая свободу. Прекрасная и решительная Вероника с добрым и верным сердцем. Кого мне еще искать…».

Звонкий голосок ее эхом рассыпался по площади, что начала заполняться народом.

– Благодарю вас от всей души! Идемте же, Марлен и Ламарк заждались, я помогу вам нести клетки, но что вы будете с ними делать?

Она улыбалась и сама щебетала, как довольная птичка, отчего грудь его наполнялась давно забытым теплом и покоем, схожим с безмятежностью морской глади – неизвестно, когда начнется буря. Но в эту минуту Конта вдруг ощутил себя снова юным и живым, полным страстных желаний и надежд.

– Ты, волшебница, Вероника, – печально пробормотал он, перекинув через плечо легкую суму.

– Нет, но я верю в чудо, – раздался веселый ответ. – Оно обещано мне давным-давно и непременно произойдет. А может, не только со мной… Я точно знаю, чудо мое будет столь огромным и светлым, что с лихвой хватит на двоих. А если нет, я готова отдать его без остатка, ничего не тая для себя. Так же, как он поступил однажды.

Порывисто отвернувшись, последние слова Вероника прошептала, будто убеждая себя, но в голосе ее внезапно послышались слезы.

– Не смотрите на меня удивленно, я всегда волнуюсь, открывая очередную клетку. Эгей, летите скорее в сад! Рауль насыпал зерен в кормушку и приготовил немного сальца для синиц – вам надо пережить зиму, а уж к лету сами сыщете прокорм, очищая поля от толстых гусениц и жуков.

Пораженный ее горячностью, он молчал, чувствуя ком в горле и стеснение в груди. Отчаянно захотелось расправить крылья и тоже взмыть в посветлевшее небо. Конечно, забрать с собой и ее – девушку, что готова отдать свое чудо придуманному герою из красивых легенд. А разве он это заслужил…

Вероника слишком мечтательна и наивна. Однажды в ней проснется жажда любви и ничто не сможет остановить ее, словно реку, ломающую льды по весне. Будь он твердо уверен, что сможет дать ей такую любовь, ни колеблясь ни мгновения увез бы ее из Тарлинга и сделал своей.

Глава 7. Прошлое и настоящее

Вероника ласково успокоила Марлен, поделилась с ней новостями из города и, пройдя в свою каморку на втором этаже, разложила перед собой работу на ближайшие дни. Нужно раскроить и подшить три белоснежные простыни, закончить с вышивкой на рыцарском шарфе и подумать, как освежить серое выходное платье с простым круглым вырезом. Жаль, за последние годы оно стало немного тесновато в груди да и покрой выглядит старомодным.

Разглаживая пальчиками потертую ткань на локтях, Вероника мысленно убеждала сама себя:

«Я согласилась присутствовать на обеде в честь герцога, но разве обязана наряжаться в бархат и атлас… Мне гораздо больше подходит лен и бумазея. Впрочем, напрасно я заупрямилась и отказалась от шелкового отреза, ведь Тереза предлагала от всей души. Барон будет недоволен моим скромным нарядом, а герцог Конта и вовсе не заметит в этой мышиной шкурке.

Тогда я выйду вперед и преподнесу ему свой подарок, может, мне не представиться иной возможности заговорить. Хорошо бы еще спросить рыцаря о платке с гербом, понравится ли он его строгому господину…».

Вероника устало вздохнула – безделье не прибавит в корзине еды и в кошеле монет, пора приниматься за крой. Вот только у нее всего две руки, а хочется начать сразу с десяток дел. Ничего, скоро придут ученицы и Этелина – вторая швея.

Когда была жива матушка, в мастерской трудилось шесть женщин, и заказы сыпались словно из волшебного мешка изобилия. Алисия отлично умела организовать работу и общаться с поставщиками, целыми днями она проводила в заботах и планах, позволяя юной Веронике больше читать и гулять.

В их доме никогда не считали покупку книг напрасной тратой сбережений. Алисия словно наперекор своему невысокому статусу отчаянно желала привить дочери хорошие манеры, для того даже нанимала лютниста и учителя танцев, платила за уроки рисования бродячему художнику. Правда, потом сама же отхлестала парня веником, заметив, какие пылкие взгляды он бросает на округлившиеся формы пригожей ученицы.

Гораздо больше сведений о светской жизни Вероника черпала из книг, что продавали на ярмарках, а также из рассказов дядюшки Баффо, ведь перчаточник некоторое время жил в столице и повидал много пышных господ.

«Конечно, я сама виновата, что после ухода матушки дела наши пошли хуже. Сначала от горя я не могла держать иголку в руках, да еще узнала правду об отце и словно потерялась на время – все расспрашивала Марлен о бароне, затем лучшая наша швея ушла, чтобы открыть собственную мастерскую. Я затянула со сроками, выполняя большой заказ господина Томма, утратила его расположение и доверие…».

Теперь в помощницах Вероники осталась одна Этелина – верная, прилежная, но не слишком расторопная. Она превосходно отшивает камзолы и дамские платья не слишком вычурного кроя, но медленно, так медленно, что зажиточные горожане предпочитают совершать покупки на соседней улице.

«Зато у меня неожиданно появилась сестра, словно лучик летнего солнца. Возможно, теряя что-то хорошее, мы получаем новые дары. Сколь разумно все устроено в мире. Но не всегда и не для всех…»

Желая отвлечься от грустных воспоминаний, Вероника приподняла крышку большого деревянного сундука, окованного листами железа и подбитого внутри красным сукном. Там, под свертком тонкой шерстяной ткани хранилась шкатулка в виде бочонка, украшенного белыми и голубыми эмалевыми вставками.

Здесь-то и обитали главные сокровища Вероники – пара тоненьких рукописей господина де Моне (Терезе, пожалуй, их не следует читать, они слишком пикантны), батистовый платок, на котором еще пару лет назад она сама вышила герб де Маликора и одна загадочная вещица, несомненно, хранившая множество тайн.

То был объемный медальон в виде куска горного хрусталя, оправленного в серебро. Но более всего взор изумляла фигурка маленькой красногрудой птички, что каким-то чудесным образом помещалось внутри цельного кристалла. Казалось, снегирь мирно спит, закованный в ледяном плену.

История обретения медальона тоже вышла таинственной, и Вероника часто просила матушку повторить ее, чтобы слово в слово запомнить семейную легенду, к которой и сама оказалась причастна. В детстве Вероника особенно любила темные зимние вечера у камина, когда Алисия с шитьем подсаживалась к огню и вспоминала странную гостью, оставившую в их доме удивительный дар.

«Она выглядела такой изможденной, еле ноги могла передвигать, опираясь на свою клюку. Когда я узнала, что на праздник Трех колосков в доме барона для старушки не нашлось и куска хлеба, то пришла в жуткое негодование. Издревле в этот день крестьяне оставляли на крышах своих бедных хижин колосья ржи и пшеничные зерна для птиц, угощали соседей пирогами и пивом, почитали добрых духов пашни, загадывая о новом урожае.

А наш состоятельный и благородный д'Эберви пожалел теплый угол и черствую лепешку для нищей странницы. Что нынче стало с богачами – вместо сердца костяные счеты для сбережений!»

«Мамочка, ведь в тот вечер они ждали куда более пышную гостью, разве не помнишь, что сказала их Розель, будто бы сама Фея Незамерзающего ручья пожелала наградить малютку Терезу великой милостью, обещая ей в мужья настоящего короля».

«Мое доверчивое дитя! Я уверена, что спесивый Вильгельм это выдумал, чтобы потешить приятелей во время застолья. И зачем ему понадобились сказки? Тереза и без помощи фей получит все, что доступно за деньги и связи».

«Почему ты не любишь семейство барона, мамочка? Разве с тобой дурно обошлись в их доме?»

«Вильгельм не плохой человек, Вероника. Вот только любит помечтать зря. А еще враль и трус! Забудь о нем, милая, нам нет дела да знатных господ, мы живем в достатке, а потому в тот холодный ветреный день я привела нищенку к нам, усадила вот сюда, где ты сейчас – на дубовую скамеечку, поближе к огню. С ног старушки текла грязная вода, запавшие глаза слезились, а сморщенные щеки дрожали. Я подала ей теплого молока и отломила половинку от твоего кусочка пирога, того самого, что ты прятала под подушкой для гномов. Ты была совсем мала, Вероника, ты вряд ли помнишь… К тому же скоро заснула».