Сказание о распрях 2

Бренн же никак не мог взять в толк следующее: каким бы плохим ни был его отчим, чернокнижником он вряд ли являлся. Но даже если было бы так – чем бы сие могло обернуться? Вряд ли бастард, сын служанки, мог обладать знаниями, позволившими ему вызвать неугодную сущность. К тому же, отчим уже давно мёртв! Даже если и занимался он нехорошими делами – как могли его давнишние дела влиять на кого-то сейчас?

Прочтя мысли бывшего невольника, кудесник сказал так:

– Я не могу сказать тебе всего, но знай: чтение той книги ни для кого бесследно не проходит. Чтение этой книги пробуждает в человеке его второе, скрытое «я», которое обычно глушится моралью и нравственностью. Чтение этой книги растлевает, и человек начинает копаться в таких вещах, что… Это кощунственно, это вредно, это опасно как для самого читающего, так и для тех, кто находится в непосредственной близости от него. Видишь ли, мой юный друг… Человеку впоследствии хочется делать что-то дурное; он не может остановиться самостоятельно. Он будет читать эту книгу всё дольше и всё чаще, ведь страниц в ней на порядок больше, нежели в Книге всех книг, которая не вызывает такого привыкания, но поддерживает в человеке добро и огонёк жизни. Последнюю можно читать бесконечно долго (и даже перечитывать, как делала твоя мама), тогда как ту книгу…

– «Та книга, та книга»… – Нетерпеливо перебил Бренн. – Как же она называется?

– Лучше тебе не знать: велик риск того, что ты тоже захочешь на неё не просто взглянуть краешком глаза, но и прочесть – только бы не использовать её, как пособие, как руководство, ведь иначе…

– А вдруг всё это – россказни, враки? – Недоверчиво спросил Бренн. – Вдруг там есть нечто такое… Нечто ценное, чего вы, маги, так боитесь. Вдруг там описан секрет бессмертия?!

– Горе мне! – Воздел руки к нему патриарх. – Так я и думал; я так и знал. Велик соблазн, ведь ты – всего лишь человек…

Бренн осёкся, когда захотел вновь что-то сказать. Он не хотел обидеть человека, который приютил его; который протянул руку помощи. Просто то, что поведал ему старец, больше смахивало на самую обычную детскую страшилку.

– Глупец! – Укорил его уль-Вулкани. – Я ни в чём не солгал тебе. Название этой книги состоит ровно из дюжины букв; на любом из языков она произносится так, как произносится изначально, ибо ни в одном из языков для той книги нет подходящего слова. Правда, пишется то слово на каждом наречии по-разному, поскольку у каждого народа свой алфавит. Однако помни, что на каком бы языке ты не прочёл название этой книги, венчается она той же буквой, на которую и начинается, и это не просто так. Эта книга – в кожаном переплёте из самой настоящей человеческой кожи, мой друг. Но и это ещё не всё: на ней стоит замок, а ключ – у главного библиотекаря. Напоминаю, что вдумчивое чтение этой книги может привести к непредсказуемому результату, к непредвиденным последствиям. Если все эти мои доводы тебя нисколько не убедили – что ж, дерзай; изыди из чертога моего и читай. Читай в моей же библиотеке, в переводе, я дам тебе ключ. Но за конечный итог я не ручаюсь; я тебя предупредил. Поверь мне, я не шучу.

– Тогда её следует уничтожить! – Проявил инициативу малец.

– Верно; так было бы лучше для всех. Но чтобы отыскать все экземпляры, необходимо время; ты готов потратить на это всю свою жизнь?

– Их так много?

– К счастью, нет. Но гораздо большую опасность представляет та самая книга – оригинал, написанный особым слогом при помощи специальных чернил, которые не видны на абсолютно чёрных страницах. Вот она-то мне и нужна!

– Но для чего? – Похолодел Бренн.

– Надеюсь, ты не принимаешь меня за выжившего из ума колдуна, который будет творить невесть что? Найди, достань мне эту книгу, а я её как следует уничтожу.

– Разве нельзя её попросту сжечь? Или выкинуть в море?

На старика снова нашёл дикий хохот, и Бренну стало не по себе, неловко.

– Если бы её можно было уничтожить так, как предлагаешь ты – тогда ни книги, ни её переводов по всему миру не было бы.

– Она настолько популярна?

– Мальчик мой, – Откашлялся дед. – Великое множество людей хочет хотя бы несколько мгновений побыть Богом. Тогда они встают на иную стезю, и свершают глупости, ведущие к пропасти. Ибо как птица не может быть цветком, так и цветок не может быть птицею. Но человек, имея разум и анима, требует большего. Он знает, знает, что есть тот, кто однажды восстал против Творца неба и земли. Вот только человек в неведении своём думает, что злой дух даст ему и знания, и власть, и богатство… Нет, друг мой: тот, о ком мы стараемся помалкивать, не делится ни с кем. Да, он бросил Ему вызов, но пока есть мы, ему Его не одолеть. Пока люди читают Книгу всех книг, пока они сажают деревья, пока они верят в Любовь, этот мир не рухнет. Есть много людей, Бренн, кто таки заполучили в свои руки и богатство, и власть. Но к чему это приводит? Они несчастливы сами, и делают несчастной жизни других. Они точат себя изнутри, они плохо спят по ночам. Они боятся признаться самим себе, какие страхи и сомнения их терзают. Они желают всё большего, пока не сгорают во мгле…

Бренна как подменили: ему вдруг расхотелось мстить тем, кто однажды пленили его и сестру. Слушая речи преподобного старика, он млел и возымел желание творить лишь благо.

– Сыщешь мне ту книгу – и мы в расчёте, друг мой; ибо я тоже знатно рисковал, чтобы выгородить тебя и Синеглазку. Такова вот будет твоя мне услуга.– Продолжал уль-Вулкани. – Как только оригинал той демонической вещи будет в моих руках, я тайком переправлю тебя на Север, где ты сможешь разыскать своих родных и близких (если они ещё живы). Я мог бы сам её забрать; но, во-первых, я уже не столь молод, чтобы спускаться в Подземелье, а, во-вторых, точное местоположение этой книги я узнал сравнительно недавно, потратив на её поиски годы и даже десятилетия – так что тебя мне сам Всевышний послал!

– Ты упомянул Подземелье… Я должен сойти в ад?! Ибо мы, норды, веруем в это, и сторонимся подзёмки. Оттого и с гномами у нас разлад на этой почве, хотя во всём остальном мы очень схожи.

И молвил тогда Лариох, предостерегая:

– Немалая часть Стран Полумесяца усеяна песками – белыми (Огг-Дышг), рыжими (Рудж-Дышг) и бурыми (Булр-Дышг); всё это есть пустыня Хюм, по которой мы с вами уже впятером шествовали, включая кота и осла. И в самом сердце этой великой пустыни расположена котловина Ар, она же – Камышова падь, ибо находится то место в Глубоком разломе, и уровень той местности лежит ниже уровня Багрового моря на сто пять лиг. В этой пади, в этой котловине есть очень солёное озеро – возможно, оно уже иссохло, как и многое вокруг; реки уже давно не доходят до него, лишь вади, сухие русла их, ты можешь лицезреть. На дне же того озера покоится древний, забытый, заброшенный город, в первую эпоху Фантазии являвшийся столицею языческого государства Церберус – так оно зовётся на нордике. И в городе том, в его главной библиотеке и хранился «Некрономикон». Книга эта и цела, и первозданна; не намочены её листы, ибо под водою множество подземных пещер. И при погружении старого городища многое осталось нетленным, неиспорченным, потому как провидцы знали, что опустится он на дно морское – от которого и осталась лишь солёная лужа. И когда затопило город, некие сущности растащили наиболее ценные вещи, и перепрятали в глубокие подземные пещеры, преисполненные сталактитов и сталагмитов. У меня нет информации о том, живы ли те существа, или уже нет, а потому – будь осторожен.

И поведал старец Бренну, что некоторые из тех пещер очень холодные, и в них запросто можно не только заблудиться, но и простудиться. Но есть и такие, дотронувшись ладонью до стенок, которых, можно обжечься, ибо нечто их греет – и нет уверенности в том, что источник нагревания – недра Фантазии.

– Потому что после того, как был повержен Первый среди драконов, и рассыпался прахом в то, что ныне люди именуют Драконьими землями, от одной из его передних лап отломился так называемый Стальной коготь, которым он любил надрезать шеи младенцам. И коготь, вросший в землю, превратился в Сына земли – в Цепня, гигантского земляного червя длиной более двадцати лиг. Сей Цепень ходит на чреве своём и необычайно хитёр; крайне низок в помыслах, стремлениях своих; ужасен, подл и жестокосерд, немилостив всегда. Он ежесекундно грызёт ходы под всей Фантазией, и если он дойдёт до той книги – не миновать тогда нам всем беды. Он ищет, рыщет, и никак не может найти; я же не ведал, что книга под самым моим носом – в землях, что вверены были мне издавна. Мне не сокрушить этого змея, мой мальчик, ибо я не столь могуществен, как мог бы ты себе представить и вообразить. Мои верные соглядатаи, гномы и прочие подземные существа, которые по-прежнему имеют стойкий иммунитет против Зла, шепнули мне, что Червь земной, похоже, избрал верный путь, истинное направление, и уже близок к достижению своей цели; и если, найдя писание своего предка, прочтёт хоть слово – Архидьявол явится, и вот тогда…

Кудесник сделал небольшую паузу, выпив ещё немного коффэ.

– А прочесть её он сможет, мой друг, пусть даже ничего не видит он – ведь плоть от плоти этот вселенский ужас, и изначально Зло заложено в нём, пребывает постоянно. Я мог бы попросить гномов, дабы вынесли они ту книгу на поверхность – но слишком уж они шумны, и слишком уж жадны: в пещерах тех полным-полно золота; больше, нежели во всех закромах Нумизанда. Гномий глаз предаст гнома, и обманется гном, прельщённый златом-серебром, да драгоценными камнями. Захочет гном всё то добро прибрать к рукам, а про книгу и забудет. Тогда пойдёт всё прахом, Бренн, всё будет зря. Эльфы светлые, эльваны не выносят мглы; не сунутся во тьму даже по моей просьбе. И не было до сего дня ни одного человека, в котором я был бы хоть немного, но уверен, что он меня не подведёт. Может статься, что ты и есть тот самый избранный? Можешь ли ты отказать беспомощному старику? Спустишься ли ты вниз, дабы, найдя искомое, вручить его мне? Я буду ждать…

Тогда Бренн, оставив Василька на попечении старика, собрался в путь.

– Возьми моего старого осла; он укажет дорогу. – Звучали последние слова кудесника.

Навьючив ишака – того самого, на котором они плелись через верхний край пустыни Хюм к более каменистой местности – юнец скрылся вскоре на горизонте.

Как и говаривал старик, место, к которому стремился сейчас Бренн, было совершенно безлюдным – даже бедуины остерегались кочевать в тех краях, обходя за много лиг. Ибо просочился в тамошний народ слух о проклятом городе, по самые крыши припудренном песками али усопшем, утопшем в волнах. Но ещё более страшились амулетинцы Шепчущего во тьме, которым испокон веков пугали потомков их предки – тем, кто господствует в глубине, и с придыханием шипит, влача своё бренное тело по подземным туннелям, коридорам в поисках величайшего из сокровищ, перевод которого сгубил не одну человеческую душу.

Оставив позади себя много лиг, сошёл Бренн с ишака, едва завидев пред собою поле из камыша, которое точно падало всё ниже и ниже – впереди зияла пропасть, от которой несло болотной мерзостью.

«Мёртвое здесь всё, мёртвое», промелькнуло, пронеслось в голове у Бренна. Се, ныне он на дне почти совсем иссохшего водоёма, и камышовые брега – как Колизея стена. Крутой был спуск, и крутой же будет подъём, если он выберется отсюда когда-нибудь.

Мальчику захотелось пить, но маг предупредил его перед походом, что вода в озере крайне солёная – недолго и отравиться насмерть. Прямо на его глазах вода испарялась от высоких температур, господствующих в воздухе. Зловоние же стояло такое, что мальчик рукавом зажал себе нос. Возможно, когда-то здесь находился оазис? И за что, за какие грехи древнее городище было ввергнуто в пучину?

Следуя логике, заключалось следующее: если море высохло, то должно было обнажиться его дно; это закономерно. А раз на дне покоится проклятый город, то должны быть какие-то его признаки! Это же элементарно!

Вместо моря – лужа, глубина которой не превышала погружённого в него колена. При всём желании невозможно было здесь утонуть даже человеку, не говоря уже о том, чтобы упокоить целый город. Бренн исходил всё побережье вдоль и поперёк, но не нашёл ни единого намёка на хоть какие-то признаки разрушенных домов и так далее. Это была пустая трата времени.

Старик говорил, что город – под водой. Под этой лужей? Как тут пла…

Бренна, который дошёл до места водной глади, наиболее удалённой от любого из берегов, засосало. Коварное болото начало медленно, но верно затягивать его в придонный ил. Вначале его ноги чувствовали твердь, а потом он провалился в неизвестность. Таким образом, наиболее глубокое место озера дошло мальчику до горла, пока не затянуло совсем. Теперь это неважно – похоже, Бренн, весь измазанный в грязи, теперь валяется в какой-то богами забытой подземной пещере, где слышен чей-то плач и скрежет зубов.

Когда юный норд очнулся, кругом уже была тишина. Выходит, и плач, и скрежет ему попросту примерещились? Или нет?

Бренн озяб, но укутаться ему было не во что. Не было при себе и фонаря, дабы освещать путь.

Внезапно послышался какой-то гул – быть может, рядом пролегают копи гномов? Или приключилось землетрясение? Или…

При мысли о том, что где-то ползает ужасная скользкая Тварь, и без того измученный мальчик посерел вконец. Плохая это была затея, соглашаться помочь седовласому господину…

Блуждая в потёмках, Бренн немного пришёл в себя, и начал сосредоточенно искать что-нибудь, похожее на большой сундук – может, книга в нём?

Постепенно глаза привыкли к темноте, и бродяга мог различить валяющиеся монеты… И чьи-то скелеты тоже. Что давало понять: погонишься за чужим – погибнешь. Наверняка здесь всё зачаровано, околдовано; старик просил ни к чему не прикасаться.

Крадучись, шёл Бренн; едва слышно ступал, потому, как на его стопах были надеты волшебные сандалии, которые амулетинец называл не иначе, как «Тихая Таби».

Чего только не наслышался Бренн, бродя по величайшему из лабиринтов древности – рёв расстроенных труб, чьё-то злобное хихиканье, лязг холодного оружия, грохот барабанов и треск ломающихся черепов! Страх и ужас закрались в его сердце, но разум пока что был не затуманен. Бренн держался из последних сил, разыскивая «Некрономикон», но силы начали изменять ему. Усталость начала одолевать его, и глаза закрывались сами по себе.

Шорох. Шелест. Едкий смешок. Промчалось что-то возле уха с бешеной скоростью. Ветер, который воет, не переставая, из-под вон той воронки, подле которой – какой-то валун…

Бренн осторожно подошёл к яме – ветер, что дул оттуда, был ледяной! И какой-то неестественной природы. Он различил в яме ступени, ведущие глубоко вниз.

И возроптал на Бренна дух его, и не желал более идти. Один голос твердил: «Иди!», другой: «Остановись, безумец!».

Переборов себя, свою минутную слабость, отважный и храбрый малый проследовал в какую-то нишу. Галерею из подобия комнат. И в одной он различил всхлипывания, а в другой завидел слабый свет.

И направился Бренн к свету, точно загипнотизированный мотылёк. И войдя, отпрянул было обратно: на жертвенном алтаре, средь свежей ещё крови, покоится раскрытая посередине книга. И перевёл свой дух невольник Бренн, потому что тусклый свет, идущий от настенной свечи, ясно давал понять, что это какая-то другая книга – страницы бежевые, а на корешке следующая надпись: «Пнакот… эвв 2».

«Пнакотские рукописи!», понял Бренн. «Манускрипты древности, дополнения-апокрифы к Той книге; старче вскользь упомянул мне о них. Выходит, это второе издание – где же первое?».

Любопытство пересилило всё остальное, и Бренн попытался прочесть текст на том самом месте, на котором книгу оставили.

На гипертрофированной, изуродованной, исковерканной, пародийной смеси амулети и айзери было начертано вот что:

«Кыттвахд: ззанийе, ззерийе, суннийе; завони, завали дьжо дивани вяхд йар. Скузнэ рабийе мевотагх, сокойле др-др. Тслерге-и-махайёшь ушь-ушь упс тириннийе, сюттерийе. Дющманэ секхирзме берунэ. Джяннонийе, асфийе, эднанийе, тапийе. Пфайзолла огх металлым, хазретли башка кусним! Эдрисабад кухр лярине файсун, паргхла ттафлетт ишэм. Кхара тонкхар, утдиннахр курвэз исян. Смохт нерахийе, нийрхаб сфэджяб вэр Локхманзадэ. Нобозгой шаманийе, Падишахнамэ каверийе иншаллахым, онони шарифе-а-Шахристан калалы, кхашанным возрух дзиннэ; рахматт дурийе. Шахиншах турну бласккат сахнийе…».

Амулети Бренн владел далеко не в совершенстве – так, самые основные фразы разговорной речи. Что же до айзери – он и вовсе его не знал. Здесь же, на ломаном амулети с сильным акцентом на (скорее всего, айзери) были начертаны то ли слова поздравления, то ли какие-то пожелания (согласно самой вежливо-торжественной форме данного письма); каждое слово – с ударением на последний слог. Вряд ли юноша понял хотя бы десятую часть написанного; некоторые слова звучали очень грозно, и это давало неоднозначную тень на весь остальной текст, делая его скорее каким-то шифром. Просто набор мало связанных, порой непонятных букв; еретическое нагромождение – именно оно, так что от версии слов благодарности Бренну пришлось отказаться. Куда ему, четырнадцатилетнему невольнику, необразованному норду тягаться с ведущими лингвистами, вдаваясь в подробности, изложенные в тексте! Откуда было знать несведущему пленнику-рабу, обладающему поверхностными знаниями, что именно написано в Пнакотиках? Высшие умы Фантазии – и те не все могли разгадать этот неудобоваримый, странный шифр, который язык не повернётся назвать связной речью, где одно слово совершенно не согласуется с другим и имеет значение, отличное от другого, что и придаёт тексту сумбур. Это только на первый взгляд казалось, что это цельный текст, в котором кто-то кого-то за что-то благодарит; упомянуты города, имена и единожды слово «враг».

Однако Бренн знал, как произносятся звуки «кх» и «гх»; специфические, резкие, тяжёлые звуки Востока, которые не каждый учёный Севера иль Запада произнесёт верно. Там было мягкое и твёрдое «у», мягкое и твёрдое «о», мягкое и твёрдое «а». «А» и вовсе отдельная история – для того, чтобы произнести твёрдое «а», надо было приложить кучу просто неимоверных усилий. Оно было гораздо твёрже, гораздо грубее и жёстче обычного «а» нордов; даже злее и страшнее, если так можно сказать про звук. Некоторые согласные были удвоенными и даже утроенными.

– Кто здесь? – Бросил Бренн в пустоту, когда галька ожила, и камешки покатились сами по себе.

Ответом ему послужило какое-то невразумительное чавканье.

Оставив Пнакотские рукописи в покое, юноша вышел из комнаты в коридор и вошёл в другую, но та оказалась чьей-то усыпальницей – там стоял чей-то гроб. Оробев от неожиданности, Бренн вышел и оттуда, не став тревожить мертвеца.

«Покойся с миром, от греха подальше», ухнул мальчик и нырнул в ещё одну нору.

Ба! Кажется, он нашёл, что искал.

На очень пыльной плите-подставке, заменяющей стол (которая, возможно, тоже когда-то являлась каким-нибудь жертвенным алтарём, как плита под Пнакотикским манускриптом), лежало то, что коробило и внушало недоверие. Громадная книга в переплёте из человеческой кожи, на которой висел замок.

Весьма велик был соблазн открыть и прочесть. Но едва Бренн потянулся своею рукою к замку, пред его очи неожиданно явился лик матери.

Хризольда с самым серьёзным выражением лица начала грозить сыну пальцем, и несколько раз медленно задвигала головою влево-вправо. Внезапно её физиономию исказила гримаса нестерпимой боли. Фантом исчез.

«Почему она так сделала? Зачем так показала?», недоумевал Бренн. «Ведь при всём желании я не смогу открыть эту книгу, ибо нет при мне ключа к ней».

Только сейчас Бренн понял, осознал, как скучает по матери; как ему её не хватает. Уж она-то точно его любила! Любит ли Василёк? Скорее, сестрёнка просто привязана к нему, не зная, куда деваться от безвыходности.

Его мысли прервались на том, что кто-то, громко пыхтя и сопя, полз где-то рядом.

Кровь застыла в жилах Бренна: Неспящий таки нашёл свой клад! Проклятье…

Бренн обмяк и медленно сполз по стенке, как слизь по стеклу, едва дыша и глядя перед собой – похоже, змей был по ту сторону стены.

– С-с-слышиш-ш-шь? – Прошипел демон древности, и сам себе ответил. – Не с-с-слыш-ш-шу. И не виж-ж-жу. Но осязаю! Иди ко мне, мой белый хлеб! Иди ко мне, малыш-ш-ш…

Лариох уль-Вулкани предупреждал: если что-то пойдёт не так, если Червь явится за книгой примерно в одно и то же время с Бренном – следует произнести одно особое заклинание, и произнести его необходимо правильно. Но если змей разыщет книгу раньше, и Бренн не увидит ни книги, ни Змея – это хуже всего. Оптимальным вариантом было бы вовсе отсутствие Сына Земли на данный момент, на данный промежуток времени.

«Гад! Быстро же он роет норы», нервничал норд. «Согласно вычислениям кудесника, мне должно было хватить времени на то, чтобы и пробраться сюда, и книгу забрать, и убраться восвояси».

Бренн глянул себе под ноги – ничего определённого; обернулся через плечо – из-под приоткрытой двери струился слабый голубоватый свет… Который внезапно померк!

«Дать бы тебе по лбу! Дверь можно было бы и закрыть», злился мальчик на себя. «Теперь он запросто вползёт сюда! Хотя… Не думаю, чтобы его остановила какая-то там дверь – эта Тварь, согласно рассказам мага, прогрызает насквозь и детрит, и гранит, и базальт, и мрамор, круша всё на своём пути.

Лоб юнца покрылся потом: толстая чешуйчатая цепь заползла в комнату с Той книгой.

– Ощщщщь! – Цепень вытащил длинный, тонкий, раздвоенный язык в предвкушении вкусного ужина. – А ты где? Зачем со мной играешь в прятки? Чем бы полакомиться, чем бы поживиться, да воды напиться…

Язык нащупал ухо вросшего в стену от страха Бренна, и лизнул его.

Тот, взвизгнув от омерзения, крикнул:

– Йириан камблебурбиан!!!

Конечные буквы каждого из двух слов Бренн намеренно произнёс как нечто среднее между «м» и «н», ибо аналогов тому специфичному сонорному согласному нет ни в одном из языков смертных. Мальчик произнёс заклинание в точности, как учил его амулетинец.

Вертикальные полоски невидящих глаз Червя, больше похожего на громадную, увеличенную как минимум втрое королевскую кобру (под «капюшоном» которой болтался ключ от книги), застыли от удивления, а сам он замер и более не двигался. Однако Змей не умер: Цепень оцепенел лишь на некоторое время, и сколько он пробудет в таком положении, было неясно, неизвестно.

Мальчуган же, которого трясло, как грушу, так и остался стоять напротив Змея, со свечой в одной руке, снятой с настенного подсвечника; другая рука держалась за сердце. Бренн опустился на одно колено – в груди больно щемило. Он согнулся в три погибели, а потом и вовсе рухнул подбородком в преисполненный пыли пол. Естественно, при падении тела свеча погасла. Наступил мрак.

Очнувшись через некоторое время, Бренн чихнул – аллергическая реакция на пыль. Увидев же исполинских размеров Змея, мальчик понял, что всё, что с ним сегодня происходило – далеко не сон.

Нужно было как можно скорее бежать, прихватив с собой злополучную книгу – как назло, она оказалась достаточно тяжёлой. Унести её было под силу, но только не сильно торопливым шагом и уж тем более не бегом.

Как Бренн выбрался из Подземелья, он помнил смутно, слабо – двигался точно в полудрёме, полусне. Уходя, он ощутил позади себя какое-то движение – вода в озере зашипела так, будто её кипятили. Также, юнец обратил внимание на странные воздушные пузыри – застывшие, никуда не летящие. Позже они очень медленно поднялись в небо.

На счастье Бренна, ишак, которого он оставил наверху, много выше прибрежных камышей, никуда не делся, и спокойно щипал себе траву.

«Преданный какой», устало улыбнулся мальчик. «Если бы все люди были такими же».

Едва юный, но храбрый норд уселся на осла, мигом превратившегося в благородного коня, как его глазам предстала следующая картина: от озера снизу вверх потянулась свежевспаханная, пробуренная кем-то полоса земли.

«Очнулся», догадался Бренн. «А теперь ужаль, ежели настигнешь!».

Земля заходила ходуном – колоссальных размеров земляной червь устроил самое настоящее землетрясение, заметавшись по подземельному лабиринту в бессильной ярости и злобе.

Благополучно добравшись до дворца Лариоха уль-Вулкани, Бренн, вложив ему в персты «Некрономикон», пал ниц в изнеможении.

– Несите героя в его покои, – Приказал своим слугам довольно потирающий руки аррав и отнёс книгу в дальний конец своего дворца, куда не мог войти никто, кроме него самого, и запечатал за семью замками ради безопасности самих же грабителей, если бы они вознамерились украсть драгоценный, бесценный оригинал.