Мисс Страна. Чудовище и красавица

Пришел курьер, принес ее обед.

Марианна давно не готовила сама – ни в ее двухсотметровой квартире на Ломоносовском, ни в офисе даже кухни не было. Хорошо, что в последние годы расплодились фирмы, которые доставляли на дом здоровое питание. Марианна уже полгода питалась как космонавт – из каких-то баночек, бутылок и тюбиков. Ничего лишнего, только то, что полезно для ее здоровья и красоты. На обед были смузи из кокосовых сливок, толченого льняного семени и маточного молочка и листья шпината с бальзамическим соусом. Хотелось, конечно, иногда хорошую отбивную с картошкой фри, но Марианне было за сорок, отбивная – непозволительная роскошь. И так с каждым годом все больше денег и времени уходило на то, чтобы оставаться красивой, а вокруг нее к тому же вертелись сотни молоденьких девушек, одна лучше другой – трудно было держаться, чтобы на их фоне не смотреться старой каргой. То десятидневный голод в швейцарской клинике, то термолифтинг в нью-йоркском институте пластической хирургии. Один ее дневной крем стоил столько, сколько некоторые московские семьи тратили в месяц на еду.

Марианна не была невротичкой, помешанной на сохранении молодости. Никакого «свет мой зеркальце, скажи». Она просто как никто другой понимала, что красота – это ресурс. Как нефть. Как недвижимость. А ресурс по мере возможностей надо сохранять, не проедать его, не обменивать на сигареты или страдания по каким-нибудь козлам, от которых в итоге все равно ничего хорошего не дождешься. Жестокая женщина в жестоком мире.

Зазвонил телефон, ее личный. У Марианны было четыре мобильных – два номера указаны на визитной карточке агентства, один – для партнеров, еще один – для семьи (которой у нее, кстати, и не было, если не брать в расчет оставшихся в Астрахани родителей и младших братьев, но она с ними редко общалась) и крупных клиентов, на чьи звонки она готова была ответить хоть в половине пятого утра. Сейчас звонил как раз один из таких. Некий Вертинский, банкир, полуолигарх, он финансировал четыре из шести ее конкурсов, а помимо финансовых дивидендов был любителем «человеческого золота» – красивых девушек.

Вертинский мог заполучить любую девушку из агентства Марианны. Она не имела права ему отказать. Это было сложно, требовало мастерства магистра игры, потому что все-таки у нее престижное модельное агентство, а не замаскированный публичный дом. Некоторые агентства и не скрывают, что съемки и кастинги – всего лишь прикрытие, а основные деньги зарабатываются ими на продаже тел. Так даже было бы проще, но амбициозной Марианне никогда не хотелось становиться просто «мадам». Она постоянно работала с несколькими сотнями моделей. Среди них были и те, кто не отказывался от возможности при случае закрутить роман (или хотя бы переспать) с миллионером, но были и совсем юные, неопытные девчонки, которые желали только одного: работать, делать карьеру, не нуждались в продвижении через постель и могли всего добиться благодаря внешности и характеру. Иногда случалось, что выбор Вертинского (или кого-нибудь из важных партнеров калибром помельче) падал на одну из таких девчонок. И Марианне приходилось проявлять чудеса изворотливости, придумывать какие-то сценарии и схемы, работать жилеткой и личным психологом, убеждать каждую девочку в том, что предложенный выбор – единственно верный в ее ситуации. Никаких угрызений совести Марианна при этом не испытывала. Не то чтобы она была злодейкой или беспринципным дельцом, как в фильме «Адвокат дьявола», просто, когда столько лет крутишься в мире моды, этические границы размываются, как акварельный рисунок, попавший под дождь.

Вертинский, мягко говоря, не был хорош собой. Невысокий, коренастый, с пивным животиком. Ему было под шестьдесят, выглядел он на свои, приукрасить себя не пытался, считая, что его статус и без того лучшее украшение.

– Что у тебя нового, моя звезда? – начал он издалека.

– Да всё по-старому, – весело ответила Марианна. – Кручусь как белка в колесе. Скоро «Мисс Страна», через несколько недель закрываю первый отборочный тур, дел невпроворот.

– О-о, свежие девушки! – обрадовался Вертинский. – Уже надоели старые лица. Ты же форварднешь мне фото всех кандидаток?

– Ну разумеется! Самых лучших пришлю!

– Ну уж нет. Давай вообще всех, сам разберусь.

– И охота тебе рыться в навозе, – усмехнулась Марианна. – В этом году все как с цепи сорвались. Вроде и рекламы особо не давала, а уже три тысячи заявок.

– Звезда моя, рыться в навозе я умею профессионально, – басовито рассмеялся Вертинский. – Давай всех. Мне как раз предстоит длинный перелет. Ненавижу спать в самолетах, уже что только ни делал. В последний раз на моем борту установили кровать почти два метра – ну как дома! И мелаксен с собой беру. Ну не выходит, и всё тут.

– Это старость, Леопольд. Ладно, пришлю. А куда летишь?

– В Аргентину. Да я всего на четыре дня, переговоры.

– Не бережешь себя совсем, как обычно. Четыре дня – это тяжело.

– А что поделать, жизнь такая. Так я сегодня вечером получу письмо?

– Конечно! Только там будут не все. Каждый день я получаю несколько десятков новых заявок.

– Ничего страшного – новые тоже сразу мне. Не хочу оставаться на обочине, люблю быть в центре событий!

Не успела она распрощаться с Вертинским, как в комнату заглянула секретарь Оля, красивая, но чуть полноватая девушка из неудавшихся моделей. Они познакомились шесть лет назад – тогда желанием блистать на подиуме Оля довела себя до анорексического состояния и попала в число участниц «Мисс Страны». Даже вышла в финал. Весь месяц, пока девушки репетировали в пансионате, Марианна внимательно наблюдала за каждой из них. Она сразу обратила внимание на Ольгу – на ее необыкновенную работоспособность и стойкость: ни разу не проспала утреннюю репетицию, не сорвалась и не пожаловалась, а когда в самый последний момент распорядитель слег с тяжелым гриппом, взяла на себя половину его обязанностей. Совмещала участие в конкурсе с миллионом административных дел. Может быть, с такой силой духа она могла бы и крепкой моделью стать. Но это означало бы постоянные неврозы и недоедание – Оля была из тех, кто полнеет от салатного листа, на конкурсе она себя неоднократно доводила до голодных обмороков. И Марианна убедила ее, что намного большего девушка добьется по ту сторону фотокамеры. Оля стала ее личным ассистентом, и с каждым годом Марианна передавала ей все больше дел, и даже появились мысли при очередном расширении бизнеса сделать девушку своим партнером. За все шесть лет Оля ни разу не накосячила и не сорвалась – у нее всегда было позитивное, ровное настроение, и в самых стрессовых ситуациях она оставалась спокойной и расслабленной, как хиппи, не теряя при этом деловой хватки.

– Марианна Николаевна, там еще шесть девушек ждут.

– Шесть! Им сегодня как медом тут намазано… Ладно, зови.

Глава 3

Убитые приходили к Сандугаш не так уж часто. Иногда целый месяц она не видела никаких кошмаров. А случалось – две ночи подряд. И всегда она была на позиции жертвы. И всегда видела убийство глазами другого человека. И всегда просыпалась, задыхаясь, жадно глотая воздух, хрипя, порой даже крича, но крик во сне не бывает криком, крик во сне – это тоненький жалобный писк, хотя иногда он требует такого напряжения, что голос садится.

Только в тот, первый, раз Сандугаш увидела девочку из их района. В остальные ночи ей являлись люди из незнакомых мест, зачастую из больших городов. А ведь больших городов Сандугаш боялась! В Улан-Удэ она в шесть лет поехала с бабушкой, и хорошо, что с бабушкой впервые попала в большой город, а не с классом, как многие… Ей казалось – в городе так шумно, что она глохнет, так душно, что она задыхается, а ночью совсем страшно было, словно все сновидения всех уснувших спрессовались в темную тучу, накрывшую город, повисшую на его проводах и антеннах, и тяжесть этой тучи ощущала только она, Сандугаш. Но пришлось еще раз поехать, и еще раз, и она привыкла. Поэтому, когда в Москву отправились, уже с классом, была готова… Ей казалось, что готова. В Москве она сразу слегла и все трое суток, пока класс организованно водили по достопримечательностям Первопрестольной, пролежала в номере с головной болью и подозрением на внезапно открывшуюся астму.

Когда все ездили в Петербург, Сандугаш отказалась. Впрочем, у нее тогда как раз мама должна была родить, и отказ был мотивирован. Одноклассники восхищались: «Круто! Красиво! Дворцы! Мосты!» – а она радовалась, что избавлена от этого испытания.

Отец говорил – с возрастом ей легче будет притерпеться к многолюдью. Но Сандугаш не хотелось проверить, достаточно ли она повзрослела, чтобы выдержать городскую жизнь. И пока одноклассники строили планы на будущее, обсуждая, кто куда уедет – в Улан-Удэ, в Москву, а то и вовсе в Лондон, – она смотрела мимо них и мечтала о своем, или повторяла материал к уроку, или просто скучала. Потому что большие города – это не для нее.

Но люди из ее снов жили и в больших городах.

Люди из ее снов жили такой жизнью, которую она разве что по телевизору видела.

Во сне Сандугаш оказывалась внутри этой жизни. Внутри этих людей. Она была этими людьми, пережила вместе с каждым из них его смерть.

Она уже не могла их забыть. И хорошо, если бы ее как-то обогатил чужой жизненный опыт или дал что-нибудь полезное, так нет! Она получала от них всего лишь несколько лоскутков жизни, чаще всего бессмысленных, и все муки умирания.

Это было несправедливо. И очень страшно.

Наконец-то зажил новый прокол в левой брови. Как-то неудачно штангу поставили: кожа долго воспалялась, нарывала. Даже предлагали вынуть. Но она была против. Она хотела, чтобы в правой брови были три колечка, а в левой – штанга. У нее уже было колечко в ноздре, в каждом ухе – по шесть сережек, только губу не проколола и язык, ее парень говорил – это ужасно неудобно, сам он год относил пирсинг в языке и снял. Мама, когда у нее было время на дочку и она замечала очередной прокол, новое металлическое украшение на лице, пыталась играть «понимающую». Говорила: «Это же теперь даже не модно! Это выдает твою внутреннюю неуверенность в себе!» Она не обращала внимания на маму, слова мамы были мертвыми, чувства мамы были мертвыми. А все эти колечки и штанги, проколы, весь этот металл – они были реальностью, словно бы за каждую цеплялась невидимая нить, пришивавшая ее к этому миру, и чуть меньше хотелось выпрыгнуть из окна.

Окно. Оно ее манило с самого детства. Они жили на четырнадцатом этаже. И если выпрыгнешь – не выживешь точно.

У нее всегда было окно. Поэтому она не хотела переезжать от родителей. Окно ее поддерживало. Самим своим существованием. Тем, что она всегда могла туда прыгнуть.

Не то чтобы ей и в самом деле хотелось умереть, нет. Ей хотелось знать, что она может прекратить жизнь в любой момент, по своей воле.

Но то, как на самом деле ей хочется жить, она поняла, когда сползла по стене между гаражами, захлебываясь собственной кровью, а ее Димка, ее любимый Димка, ее парень, ее единственный, тот самый, с которым они с тринадцати лет парочка, с которым пробовали вместе все: алкоголь, секс, траву, экстрим, все на свете – вместе… Димка – с бледным, забрызганным кровью лицом, с окровавленными руками – сначала пытался зажать ей рану сорванной с головы банданой, потому что когда-то видел в кино, что так надо делать, потом вытащил мобильник, уронил, поднял – кажется, он хотел вызвать «скорую». Но вдруг передумал. Заплакал, схватил окровавленный комок банданы и прижал ей ко рту и носу. И она, только что захлебывавшаяся кровью, начала задыхаться и, несмотря на рану, задыхалась долго, мучительно, по кусочку, по крупице отдавая жизнь…

Димка ударил ее выкидным ножом под ребра. За то, что она переспала с Рыжим. Хотя они договорились, что у них все будет по-честному, если кто-то с кем-то на стороне. Потому что они свободны и не принадлежат друг другу, но любят друг друга, и это настоящая любовь, когда не сжимаешь объятия и отпускаешь на свободу. Раньше они с Димкой, смеясь, обсуждали свои «ходки на сторону», и иногда рассказы о том, как это было с другими, возбуждали, и они начинали целоваться, сдирали с себя одежду, бросались друг на друга, яростно, жадно…

Но к Рыжему, как оказалось, Димка по-настоящему ревновал. Он завидовал Рыжему, потому что Рыжий учился на гитаре, в музыкалку ходил, и родители ему хорошую электрогитару купили, и его уже взяли в какую-то группу, а Рыжий даже не ценил, но хвастался, ведь все парни хвастливы, особенно насчет того, что для других важно и предмет для зависти… Димка научился играть всего года два как, и его мечта о музыкальной карьере останется мечтой, он бренькал на отцовской гитаре, и пел он паршиво, и слуха у него не было, и голоса, а Рыжий не пел, только играл, но хорошо, и гитара не паршивая.

Когда Димка узнал, что она переспала с Рыжим, он почти расплакался и ударил ее по лицу, а она дала ему сдачи, и еще, и еще, и думала, что потом драка перейдет в объятия, и, может, они прямо тут, между гаражами, такое уже бывало… Но Димка выхватил нож и ударил ее под ребра.

И, кажется, он жалел о том, что сделал, и, кажется, он хотел вызвать «скорую», но передумал, испугался, наверное, что она все же умрет, а его посадят, и зажал ей рот и нос окровавленной банданой, и она умирала долго, так долго, так долго…

…так долго, что Сандугаш, проснувшись, мучительно откашливалась, ей казалось, это ее горло напрягалось в попытках сделать хоть глоток воздуха. Потом жадно пила воду. И до утра не могла заснуть.

Об этом убийстве Сандугаш нашла информацию в Интернете только через четыре дня. Она гуглила «девушка убита между гаражами пирсинг на лице» – и в конце концов наткнулась на новость о том, что в Новосибирске между гаражами нашли труп заколотой ножом Малеевой Ирины Станиславовны девятнадцати лет. Покойная имела много подозрительных знакомств. Подозреваемых не было. Следствие велось.

Значит, Димке удалось-таки все провернуть так, чтобы его не заподозрили. Странно. Вроде бы мужа или парня подозревают в первую очередь. А его – нет…

И Сандугаш ничего не могла сделать для погибшей Ирины Станиславовны. Хотя даже знала имя ее убийцы.

Он пошел за грибами. В этом году грибов было мало, да и зайти далеко в лес он не мог, болели ноги. Но он очень любил ходить за грибами. Любил осенний лес, в «багрец и золото одетый», и раннее вставание, и тропинку в тумане, и как солнце растапливает туман, и запах, дивный запах опавших листьев, влажных стволов деревьев, земли – и грибов. И поиск: какое счастье, когда из-под листьев выглядывает аккуратная шляпка, блестящая или бархатистая! И тяжелеет, тяжелеет пластиковое ведерко в руке.

Конечно, одиноко ему было – всю жизнь за грибами он ходил с кем-то. Сначала с бабушкой, когда летом отдыхал у нее в деревне. Потом с мамой, когда она на пенсию вышла и почти полгода жила в бабушкином деревенском доме. Потом с женой. Ляля поначалу не слишком жаловала «грибную ловлю», но вскоре оценила всю красоту традиции. Ляля всегда брала с собой еду и пледик – для грибного пикничка. С ней поход за грибами превращался в маленький праздник. Она вообще умела превращать в праздник самые обыденные явления. Хотя грибы – это не обыденно, это одна из прекраснейших вех года. Жаль, детей не дал им Бог, да и друзей у него не осталось, слишком близки они были с Лялей, слишком большое место занимала она в его жизни. Ее не стало – и мир опустел. Да, поистине – «опустела без тебя земля…». Но жизнь продолжается, его-то жизнь продолжается, и уж сколько ему будет отпущено лет, весен, зим и осеней, сколько в багрец и золото одетых лесов, сколько грибной охоты? Никто не знает, но сколько бы ни было – все ему принадлежит. И он постарается не быть несчастным хотя бы в лесу. Здесь оживают его воспоминания, и бабушка, и мама, и Ляля, они живы, где-то рядом, может, вот за тем деревом… Впрочем, это уж точно не Ляля. Какие-то ребята. Тоже грибники, наверное. Молоденькие совсем. Трое. Нет, четверо. Правда, без ведерок и без корзинок, куда ж они грибы-то складывать собрались? Может, просто гуляют по лесу. Или походники, лагерь разбили где-то невдалеке. Но не слишком тут удобные места для походного лагеря.

Он не испугался. С чего ему пугаться четверых подростков? Он дружелюбно им улыбнулся, ведь общее у них было сейчас все это – лес, багрец и золото, острый осенний воздух, грибы…

– Вадька, этот – твой, – нарочито басовито сказал самый крупный и крепкий из ребят.

Твой? Гриб? Гриб увидели?

Тот, которого назвали Вадькой, побледнел, странно скривил рот, быстро подошел к нему и ударил. Не размахиваясь, но как-то невероятно быстро и невероятно сильно, в челюсть, так, что голова откинулась назад, в глазах почернело от боли, и что-то громко хрустнуло, и рот наполнился кровью.

Он упал навзничь, а Вадька ударил его ногой в живот, раз, два, три, выбивая из него жизнь, потом по почкам, потом рукой – в горло… И сомкнулись над ним золотые кроны, и обрушились чернотой и тишиной.

…Это был первый раз, когда Сандугаш увидела себя во сне мужчиной. Пожилым мужчиной, которого насмерть забили в лесу совершенно незнакомые парни.

Почему они это сделали? Тренировались, что ли, на живых мишенях?

Зло представало Сандугаш во всем многообразии ликов.

Потом она еще видела себя мужчиной несколько раз.

Молоденьким парнишкой, которого избили, связали и сожгли заживо, потому что он был из другого района и неправильной национальности, а мучителям хотелось посмотреть, как горит живой человек.

Мальчиком, которого одноклассники столкнули под электричку.

Молодым мужчиной, которого любовница отравила из ревности. Он даже не понял, что она подлила ему в коньяк, когда его скрутило от боли, начал задыхаться, а она включила погромче музыку и все время, пока он хрипел и бился на полу в конвульсиях, не переставала его обличать и проклинать.

Другим мальчиком, которого задушил, надругавшись, маньяк.

Стариком, которого внук убил в квартире, имитируя отравление газом, а старик все понимал и покорно принял смерть, надеясь только, что внука не заподозрят в убийстве.

Но чаще Сандугаш видела себя во сне женщиной.

Девочки, девушки, молодые женщины, зрелые, пожилые… Женщины, женщины, женщины, они постоянно становились жертвами Зла.

Она где-то слышала, что мужчины погибают чаще. Но, разобравшись со статистикой, поняла, что мужчины чаще погибают в авариях, в драках, по собственной неосторожности, а еще есть войны, которые мужчины ведут против мужчин (не думая, что при этом подминают под гусеницы танка и женщин, и детей, и зверей).

А вот жертвами Зла мужчины становились реже. Не того бесенка, который сидел в них самих, а настоящего Зла.

Почему-то это Зло предпочитало все же женщин. Иногда – мальчиков. Но чаще – женщин. Разного возраста. Городских и деревенских. Красивых и невзрачных. Женщин.

Она выкрасила волосы в рыжий цвет. Очень удачно получилось: такой глубокий рыжий, прямо как лисья шкурка. Натуральный. Брови она обесцветила и покрасила коричневой краской. Так что выглядела совсем натуральной рыжей, с ее-то белой кожей. И никаких веснушек! Она шла по улице и любовалась своим отражением в витринах. В сквере встала на фоне каштана и принялась себя фотографировать, старательно расширяя глаза и втягивая щеки: так лицо казалось более изящным. Хоть одно селфи из сотни, да получится… Ветер взметнул ее рыжие волосы, они плеснули в воздухе, как знамя, и она успела это заснять. Вот! Классная фотка! Села на лавочку и принялась обрабатывать снимок, чтобы отправить в Инстаграм. Она так увлеклась, что не заметила, как рядом с ней присел мужчина. А когда заметила – вздрогнула: незнакомец так пристально, так жадно на нее смотрел! Но он обезоруживающе ей улыбнулся. Он выглядел милым и безобидным: невысокого роста, пузатенький, с розовыми щеками и золотистыми кудряшками, как будто взрослый пупс. И через плечо у него был перекинут ремень от сумки с камерой. Судя по размерам, дорогая штука. Может, даже профессиональная.

– Вы очень красивая девушка. Но вы и сами знаете, что вы очень красивая девушка, да? Скажите честно, вы модель?

– Нет, я не модель, – улыбнулась она в ответ.

– Значит, мне очень повезло!

– Почему? Вы не любите моделей?

– Напротив. Я их очень люблю. Я же фотограф, – он указал на сумку с камерой. – Я профессиональный фотограф и отлично умею отличить просто красивую девушку от той, у которой есть потенциал модели. И мне очень повезло, что я встретил такую девушку, а ее еще не заполучило себе ни одно агентство. Значит, я могу сам за руку отвести вас в агентство, с которым сотрудничаю. Прямо как в каком-нибудь голливудском фильме. Фотограф встречает модель в сквере возле фонтана.

– А что за агентство?

– «Модел-Раша», может быть, слышали?

Еще бы она не слышала! Конечно, слышала, агентство входило в десятку самых-самых… И она даже мечтать не могла о том, чтобы стать их моделью!

И все же что-то поскребывало. Как в голливудском фильме… Так ведь не бывает!

– Мне уже двадцать лет вообще-то, – сказала она, убавив себе два года. – Не старовата для модели?

– А мы никому не скажем. Вы не выглядите на двадцать лет. Хотя это еще далеко не старость… С такой фактурой вы их заинтересуете. Не как манекенщица, они должны быть совсем плоские, костлявые, а именно как модель. Сниматься для каталогов, в рекламе, да просто для красивых фото, которые потом продают в журналы в качестве иллюстраций. У вас великолепная фактура. Волосы, кожа… Можно я вас сфотографирую?

– Конечно, – кокетливо улыбнулась она.

В сущности, ее это даже не слишком удивило – она давно ждала подобную встречу, лет с четырнадцати. И этот взрослый пупс говорил именно то, что в ее фантазиях должен был говорить представитель модельного агентства… или именитый кинорежиссер, зазывающий ее в свой фильм… В общем, кто-нибудь, кто, наконец, оценит ее красоту, изящную фигурку с округлостями везде, где надо. Она знала, что полновата для манекенщицы. Но оказывается, модели и не обязательно быть еще и манекенщицей, чтобы позировать для красивых фото!

Как здорово, что она покрасилась в рыжий и не поленилась перекрасить брови. Она много раз меняла цвет волос, и последняя перемена оказалась самой удачной.

Фотограф приладил увесистый объектив, направил на нее, и она, отразившись в темной линзе, улыбнулась самой себе. Фотоаппарат защелкал. Она повернулась, чтобы получился самый удачный ракурс, пошире распахнула глаза, слегка втянула щеки…

– Конечно, лучше бы с правильным светом. И с отражателем. Он позволяет придать коже такое мраморное свечение… При дневном свете так не получится. К тому же правильный свет скульптурно подчеркивает все линии лица, делает черты точеными. А при дневном – чуть-чуть плывет… даже ваше личико… Мне бы хотелось сделать профессиональную фотосессию. Чтобы показать директору агентства товар, что называется, лицом.

– Я для вас товар?

– Конечно. Не думаете же вы, что я в вас влюбился? – хохотнул фотограф. – Конечно, я получу премию, если приведу в агентство новую звезду. Но главное – я смогу сделать такие работы… У меня давно не было по-настоящему яркой девушки. Кстати, я же не представился: меня зовут Андрей. А вас?

– Анна.

– Анна, а давайте, я сделаю вам профессиональное портфолио? Совершенно бесплатно. И бесплатно отнесу его в «Модел-Раша». Вы же не думаете, что я маньяк, правда? Маньяки не подходят к жертвам средь бела дня. Нас с вами тут видело столько свидетелей…

– Да я и не думала, что вы маньяк.

– Вот и хорошо. Пойдемте со мной прямо сейчас? Легкий макияж я и сам вам сделаю, уже обучен. Я бы, конечно, предложил вам прийти в другой раз и с подругой в качестве моральной поддержки и защиты от маньяков, но сегодня вечером я уезжаю в Москву. Я же приезжал фотографировать этот ваш знаменитый кремль и золотую осень. Командировка на три дня, сегодня третий. Но я не хочу вас терять. И тянуть тоже не хочу. Вдруг в ваш гостеприимный городок заедет, например, Ник из «Диа Модел». Встретит вас – и все…

Она рассмеялась, откидывая назад волосы, представляя, как красиво они струятся вдоль спины, сверкая на солнце.

Если бы он знал, как мало шансов, что ее заметит этот самый Ник. И с каждым годом все меньше.