Шепот в темноте

– На дверь посмотри.

Я посмотрела – нормальная такая себе дверь, с ручкой, но совершенно без замка или там отверстия для ключа… да даже электронного замка не было. Или тут вообще без замков обходятся?

Оказалось, что нет.

– Здесь уникальная система распознавания тех, кому разрешен вход. Дай руку, – произнес оборотень. – Нужен отпечаток твоей ладони.

Отпечаток так отпечаток.

Я перекинула рюкзак на другое плечо, вытерла ладонь о джинсы, протянула Роутегу.

Он протянул свою ладонь, прикоснулся пальцами к моей коже и… и тут что-то пошло не так. Что-то как-то совершенно пошло не так!

И я не просто поняла это – я почувствовала, потому что от прикосновения его пальцев к моим у меня сжалось сердце. Всего на миг сжалось, уже в следующий оно неистово забилось, а вот у Роутега, кажется, нет. Оборотень замер, сузив глаза, тяжело дыша и сжав губы так сильно, что они побелели. А взгляд, который в упор был направлен на мои глаза, словно заледенел. И столько в нем было ненависти, что мое сердце повторно перестало биться. А затем накатило привычное недоумение – за что? За что они все настолько меня ненавидят?! Что Дик, Стэн и Грейг, что вот теперь эти нелюди. Мне всего двадцать лет, я в жизни своей не совершила ничего плохого. За что столько ненависти и презрения?

Тяжело вздохнув, опустила глаза, постояла несколько секунд, успокаиваясь. Мерзко, конечно, быть по жизни без вины виноватой, мерзко чувствовать себя жертвой, но хуже всего то, что я ничего не могу с этим сделать. Переубеждать кого-то в чем-то? Какой смысл? Люди Вихо ненавидят меня за то, что их главный решил сохранить мне и моим родным право на существование. Эти оборотни-кайоты ненавидят за то, что моя жизнь связана с Вихо… И те и другие считают продажной девкой. У меня просто не жизнь, а сказка. Страшная, правда, и с заведомо паршивым концом, но в общем и целом – сказка как ни крути. Про страшного серого волка по кличке Вихо и девочку, которой очень не повезло ему понравиться.

И вспомнив обо всем этом, я успокоилась. А успокоившись, поняла, что мы так и продолжаем стоять на ступенях, и оборотень все так же меня держит за руку, разве что еще сильнее побледнел. Интересно, долго мы еще вот так стоять собираемся?! Я посмотрела на свою руку, на дверь, на Роутега… на руку… на дверь… на Роутега. Взгляд мой был до крайности выразительным, потому как стоять тут мне уже надоело. Но оборотень все так же не реагировал, глядя на меня как на что-то вроде ископаемого червя, о котором все давно знали, что он благополучно вымер, не пережив очередного витка эволюции, и тут вдруг оп – и вылез. В смысле, я вылезла.

Устав бросать выразительные взгляды, я мрачно спросила:

– И сколько еще мы так стоять будем?

«Повелитель» не ответил, только глаза, его красивые серебристые глаза почему-то начали все сильнее светиться тускло-желтым. Что обидно – их даже вот такая подсветка не портила. Но я уже была на оборотня настолько злая, что даже сверкать глазками с его стороны было совершенно бессмысленно.

– Эй, – я чуть повысила голос, – я говорю – стоять мы тут еще долго будем?

Роутег не реагировал. Только его пальцы, обхватившие мою ладонь, подрагивали от напряжения, словно он хотел сжать мою конечность до хруста, но неимоверным усилием себя сдерживал. Осознав опасность, я осторожненько высвободила свою руку, мне ее было жалко, у меня рук ограниченное количество – всего две, и комплектация от производителя не предполагает наличие запасных. Так что я ладонь опасливо отобрала, но Роутег продолжал стоять в той же позе, разве что его рука, утратив мое содержимое, сжалась в кулак. В такой не угрожающий кулак, то есть не агрессивный, а вполне себе пытающийся взять эмоции хозяина под контроль. Но кулак определенно не справлялся с задачей, потому что оборотень продолжал стоять столбом, вперив взгляд почему-то в меня. А я продолжала ощущать себя уже упомянутым ископаемым червяком, подло и коварно обставившим эволюцию. Да что там обставившим… Судя по взгляду Роутега, я над этой эволюцией еще и надругалась самым жестоким образом, потому что взирал он на меня с явным обвинением в чем-то вконец нехорошем.

Между прочим, крайне неприятное ощущение.

И может, стоило возмутиться, но когда на тебя так смотрят, даже с даром речи начинаются заметные трудности.

И все же я справилась, глубоко вздохнула и прямо спросила:

– В чем дело?

Роутег не отреагировал, разве что опустил сжавшуюся в кулак руку, но в остальном все так же стоял, глядя в мои глаза. Да сколько можно уже?!

– Слушай, если ты болен и у тебя приступ, то я пойду, а? – раздраженно предложила я.

Он ничего не ответил.

– И стоять нам так до скончания веков, – пробормотала с нескрываемым недовольством. Но затем, подумав, устало добавила: – Или пока за мной Вихо не явится.

Роутег отмер в то же мгновение. Его глаза сузились еще сильнее, обозначились желваки от с трудом сдерживаемого гнева, и оборотень прорычал:

– Я бы не стал на это рассчитывать!

Я бы вообще не хотела на это рассчитывать, но, зная Вихо, даже сомневаться не приходилось в том, что меня заберут отсюда, причем довольно скоро.

– Рассчитывай, не рассчитывай, но Вихо всегда получает то, чего хочет, – тихо сказала я.

Роутег вдруг улыбнулся. Правда, улыбка гораздо больше походила на оскал, но затем оборотень стал совершенно серьезен и хрипло произнес:

– Вихо не получит тебя. Никогда. Уже никогда.

Я улыбнулась. Я бы вообще рассмеялась, но были опасения, что смех перерастет в истерику и все закончится слезами и рыданиями, а я свое уже отревела, хватит с меня. Так что просто покивала, всем своим видом демонстрируя, насколько «верю» его заявлению, и совсем устало спросила:

– Зайти уже можно или как?

И тут Роутег неожиданно шагнул ко мне. Всего один шаг, но оборотень вдруг оказался пугающе близко. Его серо-серебристые глаза, полыхающие тусклым желтым сиянием, затмили огромный дом с колоннами, яркое синее небо, зелень прилегающего сада… Они затмили все, приковав мой испуганный взгляд и заставив сердце учащенно биться от неясной, практически неосознанной, но стремительно нарастающей тревоги. В этот миг время остановилось… И мир остановился тоже, растворившись на границе осознанности…

Внезапно с шумом упал мой рюкзак, больно ударив по ноге.

Я вскрикнула и отпрянула, Роутег остался стоять на месте и даже не пошевелился за все время, пока я подхватывала рюкзак, выпавшие из него три упаковки жевательной резинки, ручку и блокнот. И когда поднялась, вновь накидывая лямку на плечо, он все так же продолжал стоять на месте, будто громом пораженный.

Затем сглотнул и произнес:

– Дай руку.

– Еще раз? – скептически поинтересовалась я.

– Да, – голос Роутега прозвучал хрипло.

Делать особо было нечего, я протянула ему ладонь. Он осторожно прикоснулся к ней пальцами, лицо его при этом хранило каменное выражение, вот только глаза пытливо вглядывались в мои, словно оборотень искал в них ответ на какой-то важный для него вопрос. Искал и не находил. Судорожно вздохнув, потянул мою руку на себя, повернувшись, приложил ладонь плашмя к двери.

Та откликнулась серией механических щелчков и золотистым сиянием.

Роутег, отпустив меня, отодвинул и рывком распахнул дверь. Затем, старательно отводя взгляд, указал на вход. Гостеприимно, конечно, вот только хотелось бы мне узнать, что там делать. И я рот открыла, чтобы спросить, но оборотень с неожиданной яростью прорычал:

– Просто исчезни. Молча!

И так он это сказал, что я без разговоров влетела в дом. За моей спиной остервенело захлопнули дверь.

И кто мне объяснит, что это было?

Впрочем, вопрос не имел смысла – я уже точно знала, что никто мне ничего объяснять не будет. Совершенно никто и совершенно ничего. Так что следовало просто выбросить из головы очередную странность и сделать вид, что все в порядке. Ну психанул мужик, может, реально приступ накрыл, с кем не бывает?! И я тут же мысленно себе ответила – с людьми. А вот у оборотней странностей выше крыши.

Я постояла, ожидая Роутега. Походила из стороны в сторону, но оборотень, видимо, ушел и быть гостеприимным хозяином напрочь отказывался.

Внезапно вспомнилось, что три года назад примерно сходным, крайне странным образом себя повел Вихо. Я спускалась по лестнице, а он, стоявший на пороге нашего дома, вдруг застыл, глядя на меня, затем стремительно развернулся и ушел, остервенело хлопнув дверью. И после два года не появлялся в моей жизни, зато основательно нарастил в ней собственное удаленное присутствие, лишив меня даже призрачной надежды попробовать, что такое личная жизнь…

Это воспоминание вызвало горькое чувство, но я лишь усмехнулась, в очередной раз напомнив себе – происходящее всего лишь отсрочка. И вряд ли она будет долгой.

Но, как бы то ни было, я отправилась изучать дом целого «повелителя», мысленно прикинув, что это, наверное, даже круче, чем изучать дом главаря мафии, а ведь, если бы не похищение, примерно этим я сейчас и занималась бы. Точнее, Вихо начал бы мою экскурсию со своей спальни, как он и обещал. Меня бросило в дрожь при одной мысли об этом, по спине прошелся холодок, к горлу подступила тошнота от дикого панического ужаса. Это действительно очень жутко – отчетливо осознавать, что твоя жизнь кончена, так толком и не начавшись.

Запрокинув голову, подождала, пока высохнут проступившие слезы, успокоилась и пошла осматривать свое временное место обитания.

Дом Роутега оказался впечатляющим – огромный холл, красивая, ведущая наверх широкая лестница, внушительные широкие витражные окна, заливающие все пространство мягким светом, ковры на полу и на ступенях, все в классическом южно-американском стиле. Мне откровенно понравился этот дом.

В момент, когда я бродила по гостиной, распахнулась дверь, боком вошел Кел, неся внушительные пакеты, глянул на меня, улыбнулся и весело спросил:

– Ну как ты тут?

Памятуя о случившемся перед городом, да и в торговой лавке, с вызовом ответила:

– Роутега жду. Буду на него бросаться с неприличными предложениями и всячески преследовать.

– А-а-а, – весело посмеиваясь, протянул Кел. – В таком случае тебе непременно нужно поесть, чтобы сил бегать за Повелителем хватило. Он, знаешь ли, быстрый, а ты с утра ничего не ела.

– Откуда ты… – искренне удивилась я.

Просто с утра я под надзором моих сторожей совершила два перелета на самолетах и одну поездку на поезде, то есть как бы на месте не стояла. Так что знать, ела я или нет, Кел определенно не мог.

– Я следил за тобой, Мадди, – просто ответил оборотень. – Точнее, лично я вел вас от Бостона, а до того тебя около года отслеживали наши.

У меня выразительно отвисла челюсть.

– Не поверишь, у нас была та же реакция, когда выяснилось, что трех своих лучших бойцов Вихо приставил охранять никому не известную человеческую девчонку, – усмехнулся Кел.

И направился, видимо, на кухню, выдав мне:

– Иди наверх, бросай рюкзак и спускайся, кормить буду.

Я снова осталась одна.

Постояла. Подумала. Поняла, что в очередной раз вопросов оказалось куда больше, чем ответов, и пошла наверх, выбирать себе спальное место. Выбрала поближе к лестнице, то есть первую спальню с краю. Интерьер даже толком не рассматривала, сразу бросила вещи на кровать и отправилась в душ.

Минут через десять, встряхивая влажными волосами, спустилась вниз, на ходу прислушиваясь к умопомрачительному аромату чего-то жареного, и так, практически исключительно по запаху, и обнаружила кухню.

А там танцевал Кел.

Ну не совсем, чтобы танцевал, но двигался он, пританцовывая, и стругал салат. А на плите жарилось что-то с мясом, на столе уже были готовые тосты и омлет, из скрытых колонок звучала какая-то мелодия с индейскими нотками, и… и я стояла и смотрела на Кела. Засмотрелась, если честно. Оборотень полурасстегнул рубашку, собрал волосы в хвост на затылке и босиком в темно-синих джинсах крутился по кухне, одновременно и салат готовя, и раскладывая по местам баночки со специями, маслами, салатными заправками, которые принес из лавки. И двигался он так плавно, четко, местами резко и молниеносно, с грацией хищника и в то же время как-то до крайности по-домашнему выглядел босиком и в полурастегнутой клетчатой рубашке, которая открывала очень мускулистую грудь, и…

Тут заработал кондиционер, окатив меня со спины холодом.

Кел вздрогнул всем телом, стремительно развернулся ко мне, прикрыв глаза, втянул носом воздух и выдохнул:

– Ты невероятно пахнешь.

Открыл глаза, смерил меня взглядом, сглотнул и хрипло добавил:

– Выглядишь так же. Как куколка.

– Качина, – проговорила я, скрывая внутреннее содрогание при этом слове.

– Знаешь наш язык? – удивился Кел.

– Частично. – Я прошла в кухню, откидывая назад влажные волосы.

Черные. Темнее, чем даже у Вихо, а он, как сам говорил, был единственным черным волком в стае, меня же оборотень называл редкостью – черные волосы и ярко-голубые глаза у волчиц встречались редко. Тот факт, что я не волчица, а человек, Вихо привычно забывал в наших с ним… пусть будет отношениях.

Кел проследил за каждым моим движением с отчетливо голодным видом, и я, не сдержавшись, заметила:

– Слушай, сомневаюсь, что у такого парня, как ты, имеется недостаток в женском внимании, так что прекрати смущать меня.

Усмехнувшись, Кел произнес:

– Ты очень привлекательная. Точно качина. Такая белая кожа, черные волосы, совершенно удивительные глаза цвета чистого летнего неба. И да – ты для меня редкость, среди наших девушек практически нет брюнеток.

Оставив неприятную для меня тему, я поинтересовалась:

– А что значит твое имя?

– Кел?

Я кивнула.

– Воробей, – улыбнулся оборотень. – Я быстрый и неприметный, как воробей.

Никогда бы не подумала, что его имя имеет такое значение. Особенно если учесть ширину его плеч и выделяющуюся мускулатуру. Воробей… ну надо же, очень неожиданно.

Сев за стол и поглаживая пальцем мраморную столешницу, поинтересовалась:

– А Роутег?

– Огонь.

В сковородке что-то угрожающе зашкварчало, и Кел с невероятной скоростью метнулся туда, чтобы тарелку с омлетом, стоящую передо мной, вскоре украсило что-то вроде бекона, но в перемолотом виде.

– Можно приступать к обеду, – пододвигая мне вилку и нож, сообщил оборотень и принялся накладывать это подобие бекона и себе.

Потом на стол был поставлен салат, заправки и кетчуп. Для меня Кел налил стакан апельсинового сока, себе воды, и мы начали есть.

– Омлет великолепен, – отдала я должное искусству повара, – мясо оригинальное, но тоже очень даже ничего.

– Знаю, – не без гордости ответил Кел. – Омлет – это то блюдо, которое я научился готовить в совершенстве. Один живу.

Я понятливо кивнула и набрала себе салата.

И тут Кел, прожевав, сложил руки и с явным сомнением, неверием и чем-то еще, мне не понятным, задал вопрос, который явно его мучил:

– Слушай, я все никак не могу решиться, говорить или нет… – Он взглянул на меня: – Мадди, а ты вообще знаешь, что у Вихо до тебя семь жен было?

Я промолчала, безразлично глядя на Кела.

– Это да или нет? – не понял он.

Я продолжала все так же молча смотреть на него.

– То есть знала? – продолжал допытываться Кел.

Я улыбнулась, подавив горькую усмешку, и вернулась к обеду. Оборотень молчал, все так же испытующе глядя на меня. Я закончила с омлетом и салатом, парой глотков допила сок и, поднявшись, сказала:

– Ты готовил, я мою посуду.

– Посуду моет посудомойка, – возразил Кел. – Чего ты молчишь?

– Я не молчу, что подтверждает сказанная ранее реплика про посуду, – ответила спокойно. – Посудомойка где?

Кел указал направление движения, я обнаружила агрегат, открыла и сообщила очевидное:

– Ею еще даже не пользовались. Тут внутри лежат инструкция и упаковка.

Кел подошел, взяв меня за талию, плавно отодвинул, присев, стал разбираться с посудомойкой и ворчать по поводу того, что ее еще даже не подключили.

– Схожу за инструментами, – вздохнул он.

Пока оборотень возился с кухонной техникой, я спокойно перемыла всю посуду под краном и перетерла обнаруженным в шкафу полотенцем. Открыв холодильник, разложила продукты, заодно проинспектировав, что тут, собственно, есть.

– Если что понадобится, берешь в любой лавке, – сказал Кел.

Тут я была вынуждена признаться:

– У меня с собой не так много наличных денег.

Кел, чья голова в данный момент как раз в посудомойке была, рассмеялся, высунулся и, глядя на меня, спросил:

– Ты серьезно думаешь, что их тут у тебя кто-нибудь возьмет? Ты под защитой Роутега, за все, что тебе понадобится, платит он.

Это было очень печально, потому как личных вещей у меня с собой имелось крайне мало, в смысле одежды и прочего, а позволять Роутегу платить за себя я не собиралась. С другой стороны, зная Вихо, меня отсюда заберут гораздо раньше, чем мне что-то понадобится.

Закрыв дверцу холодильника, я постояла, глядя, как Кел подключает посудомойку, и, собственно, по поводу нее и возник вопрос:

– Роутег здесь не живет, насколько я поняла?

Оборотень поднялся и принялся соединять шланги, ответив мне спустя пару минут:

– Не жил, да. В целом мы, свободные, редко бываем в Долине. Это место для детей и женщин.

Хмыкнув, продолжила за него:

– И стариков.

– Нет. – Кел что-то откручивал, активно пользуясь ключом. – Старики предпочитают Изнанку, там время течет иначе и процессы старения значительно замедляются.

Это обозначение я услышала впервые и поэтому переспросила:

– В Изнанке?

– Ааа-га, – напряженно, видимо прикладывая все силы к откручиванию чего-то, ответил Кел. – Там тоже есть наши изолированные территории… Да что ж ты никак… а, все, есть!

Он плавно поднялся, придвинул посудомойку обратно к стене, открыл дверцу и скрылся в агрегате.

Не желая мешать ему, я стояла молча и ждала, пока он закончит. Ждать пришлось недолго – Кел что-то там вправил, достал все ненужное, вставил решетки, взял из шкафчика рядом упаковочку с моющим средством, вскрыл, вставил в паз, повернулся ко мне и скомандовал:

– Все, давай сюда грязную посуду.

Молча указала ему на уже перемытые тарелки, вилки и стаканы.

– Шустрая ты, – поправляя рубашку, протянул Кел.

Безразлично пожала плечами.

Оборотень, чуть прищурившись, взял и вернулся к неприятному, вопросив:

– Так что там с семью женами?

Я снова промолчала, выразительно глядя на него. И должен был бы понять, что я в принципе не желаю развивать данную тему, но Кел положительно не желал с этим смириться.

– Слушай! – Он подошел к разделяющему нас столу, взялся за спинку стула и, с некоторым сомнением глядя на меня, продолжил: – Ты вроде нормальная. Я наблюдал, как ты ведешь себя с Диком и остальными, как реагируешь на витрины с украшениями в аэропорту, и в принципе отчетливо видел твое безразличие по отношению к модельного вида красоткам – ты на них даже не взглянула. Нетипичное поведение для трофейной жены, не находишь?

Оу, так они меня тут сочли трофейной женой, как мило! Можно было бы обойтись без столь обтекаемых определений и сразу обозвать продажной женщиной.

– Молчишь? – озвучил очевидное Кел.

Я улыбнулась, чуть насмешливо глядя на него.

– Не смейся, мне действительно интересно, – произнес он.

– Мне – нет. – Я вновь пожала плечами.

– Совсем нет? – поддел оборотень.

– Совсем.

Кел прищурился, затем усмехнулся и сказал:

– Наши наблюдатели сообщили, что ты с Вихо по своей воле. Они не заметили ни принуждения, ни насилия.

Еще бы! Смысл применять насилие или принуждать, если можно просто забрать жизнь и право что-либо решать в этой жизни. А так в целом да, ни насилия, ни принуждения со стороны Вихо определенно не происходило.

– Хочешь сказать, он тебя просто купил? – недоверчиво вопросил Кел.

Я могла бы промолчать, но почему-то предельно честно ответила:

– В каком-то смысле да.

– Да?! – переспросил парень.

Недоуменно покачал головой и сокрушенно признался:

– Поверить не могу, что ты продажная…

Он оборвал себя, видимо не желая озвучивать мне в лицо шаблонное «продажная девка». Но я совершенно спокойно отреагировала и на его признание, и на испытующий взгляд после.

Горько, конечно, было, но если по факту, то:

– Все мы продажные, Кел. Вопрос лишь в цене.

Он неодобрительно покачал головой, помолчал некоторое время, затем сказал:

– Видимо, твоя была крайне высокой, раз Вихо настолько тебя ценит.

И он снова посмотрел на меня, причем вопросительно посмотрел. Стало ясно, что Кел тянет информацию. Из любопытства или, возможно, он какие-то иные цели преследовал – мне было совершенно неясно, да и неинтересно.

– Знаешь, я думаю, будет лучше, если ты об этом спросишь у Вихо лично, – произнесла я.

Хмыкнув, Кел заметил:

– Не думаю, что представится такой шанс.

Я едва не расхохоталась. Мне, к сожалению, уже слишком хорошо было известно, на что способен Вихо.

Кел вдруг стал совершенно серьезным и так же серьезно сказал:

– У тебя глаза заблестели. И я так догадываюсь, что от слез.

Отвернулась, стараясь просто держать себя в руках. Получалось же все последние дни, значит, и сейчас должна совладать с собственными эмоциями.

Кел деликатно помолчал, дав мне время успокоиться, затем тихо заметил:

– Может, ты и права, в том, что цена есть у каждого, но что-то мне подсказывает, что в твоем случае это были не деньги.

Усмехнувшись, я горько спросила:

– Да какая разница, Кел?

И посмотрела на него. Оборотень не отвел глаз, продолжая вглядываться в меня. И я устало пояснила:

– Деньги это были или не деньги, я принадлежу Вихо вся, целиком и полностью. Я принадлежу ему настолько, что, прикажи Вихо прыгнуть с моста, перерезать себе вены или лечь в его постель, я сделаю это. Я сделаю все, абсолютно все, что он пожелает, и без вариантов. Так что да, ты был совершенно прав, назвав меня продажной девкой. Я такая и есть. Что-то еще, Кел?

Он промолчал, опустив глаза. Затем вновь посмотрел на меня и уверенно произнес:

– Здесь Вихо до тебя не доберется, ты можешь даже не переживать об этом, Маделин.

Я расхохоталась. Смех, горький, едва прикрывающий мое отчаяние, вырвался из задрожавшей груди, неестественно и дико прозвучав в доме моего похитителя… Оборвала его на высокой ноте, подавив всхлип, развернулась и вышла из кухни.

Вихо не доберется, как же… просто ха-ха три раза и жесткое напоминание самой себе о том, кто я, почему живу и отчего мне не стоит даже надеяться на что-либо. Просто надеяться. Хотя бы надеяться…

– Мадди! – окликнул Кел.

Но я не обернулась, не желая ни продолжать бессмысленный разговор, ни выслушивать заверения Кела в том, что Вихо меня здесь не достанет. Вопрос не в том, доберется Вихо или не доберется, вопрос в том – когда. В смысле, быстро или очень быстро.

* * *

Побродив по гостиной, я обнаружила огромный телевизор за панелью из бамбука, нашла даже пульт, эту панель раздвигающий. На поиски пульта от самого телевизора ушло чуть больше времени, но, обнаружив искомый, устроилась на огромном коричневом кожаном диване, включила.

Практически сразу стало ясно, что с этим телевидением что-то не так. Различные кулинарные шоу, программы о воспитании детей, обучающие программы, масса фильмов времен так пятидесятых-шестидесятых годов про идеальных домохозяек в отутюженных и накрахмаленных платьишках с передничками, заботящихся о пышности пирога и сытности обеда. На всех каналах. Масса различных телевизионных программ прошлых лет. Вездесущий канал Дискавери. Никакой крови, насилия, ужасов и передач о террористах. Никаких современных новостей. Вообще никаких новостей.

Куда я попала?!

За два часа, прощелкав более сотни каналов, я отупела достаточно для того, чтобы задуматься о муже, детях и черничном пироге, который несомненно буду печь, когда выйду замуж и заведу детей. Значит, так, только завожу детей и тут же оп – и пирог! Несомненно. Вот как встану с родильного кресла, так сразу за пирог!

И вдруг, совершенно неожиданно, на одном из каналов я увидела бегущую внизу строку о том, что есть срочные новости на канале 214. О, с каким воодушевлением я его тут же включила! Оказалось, включила для того, чтобы узнать, что новости будут в десять. Глянув на часы, обнаружила всего-то начало восьмого.

Подумав, переключила на музыкальный канал и под успокаивающую классическую музыку заснула.

* * *

Тихий щелчок двери разбудил мгновенно, но вот подскакивать я не спешила. И лежала все так же без движения, прислушиваясь к звукам. Разговаривающих было двое, и одного из них я узнала по голосу.

– Спит, – произнес Роутег.

– Ты втянул нас в войну, Повелитель, – этот голос принадлежал явно пожилому мужчине.