Первая жертва

А если у вас нет соответствующих средств на электронном банковском счете, то вот вам недорогая карнавальная деревня на пляже Деланси, на южной оконечности острова. Открыта она круглый год. Тут можно отпраздновать возобновленные сатурналии и уникальную местную версию Марди Гра. И наконец, но далеко не в последнюю очередь – сама Охота, где люди рискуют жизнью при соблюдении минимальных правил. Контролируемое беззаконие, пир темнейших эмоций. В Мире Охоты можно делать именно то, от чего человечество с незапамятных времен безуспешно пыталось избавиться.

Мир Охоты процветал среди всеобщего упадка и разорения. Люди со всего света стекались в этот аморальный оазис с удивительно разумными ценами. Помимо убийства корпорация вкладывала средства также в секс и наркотики в соответствии с первейшими человеческими потребностями.

Во всех остальных местах люди чурались всяческих новшеств и перемен. Понятие «мода» перестало существовать, искусство отвергало инновационные формы. Люди старались выглядеть и действовать одинаково. Конформизм торжествовал. Наука пришла в упадок. Медицина сильно изменилась с фаустовских времен двадцатого века: врачи больше не пытались продлевать до бесконечности индивидуальные жизни – их целью стало выживание тающей, сплошь больной популяции в целом.

Теоретическая физика уже больше ста лет не выдвигала новых космологических теорий и за последние тридцать не открыла ни одной новой элементарной частицы. Сказывались недостаток финансирования и всеобщее равнодушие. Развивать науку никто не стремился: все слишком хорошо понимали, что наука опасна. Именно научная мысль извлекла из ящика Пандоры атомную бомбу и прочие неприятные вещи. Пора эту мысль прихлопнуть; хватит улучшать окружающий мир, хватит его исследовать. Пора затаиться.

Эти квиетистские настроения появились в результате ядерной войны между Бразилией и Южной Африкой в 2019 году. Кто бы мог предсказать, что споры о рыболовных правах в Южной Атлантике приведут, как прямо, так и косвенно, к гибели двенадцати миллионов человек на двух континентах и едва не уничтожат весь мир? Повсеместный застой начался с конфликта между Южноамериканской Федерацией – ярким, но недолговечным порождением Карлоса Эстебана де Саенса – и Большой Южной Африкой под руководством чернокожего лидера Чарльза Грааца.

Так называемая Рыбная война завершилась 2 июня 2021 года внезапной смертью Саенса, причина которой не установлена до сих пор. Смерть диктатора сразу же после второго ядерного размена между обоими государствами повергла в замешательство южноамериканские власти. Давно планируемое наступление в бассейне Замбези пришлось отложить до назначения нового лидера; это давало южноафриканцам неоценимое преимущество, но Чарльз Граац, что крайне всех удивило, им не воспользовался. Он остановил военные действия и объявил, что рыболовные права больше его не интересуют. «Было бы безумием использовать свое превосходство в такой ситуации, – сказал он. – Зачем губить весь мир из-за рыбы? Если каждая из сторон согласна отойти от края пропасти лишь в случае бесповоротного поражения, война будет длиться вечно. От имени нашего зулусского большинства, а также белых, черных, цветных и восточных меньшинств я заявляю: пусть южноамериканцы забирают эту рыбу себе, если им так приспичило».

Вновь избранный президент Федерации генерал Реторио Торрес не уступил противнику в благородстве. Спор о правах был делом скорее принципа, чем рыбной ловли, заявил он, но гордость важнее любого принципа. Пусть ООН уладит этот конфликт.

Кризис разрешился столь быстро и неожиданно, что воевать стало не из-за чего. Ни одна другая страна не спешила заполнить кризисную брешь, как это назвали позже, и на планете, вопреки всем ожиданиям, настал мир.

Люди устали жить на грани неминуемой гибели. Острые вопросы национальности, расы, религии, политики, социальных теорий, власти утратили всякое значение в свете нового лозунга: «Не раскачивай лодку».

Оказавшись случайно в невиданном от начала цивилизации мирном периоде, человечество решило: пусть все идет как идет. Забудем о добрых старых национальных интересах; дадим радиоактивным отходам, накопленным в беззаботном двадцатом веке, немного выдохнуться и не будем добавлять новые.

Очистим атмосферу. Дадим планете и себе шанс вздохнуть.

Пора уже посидеть смирно.

Этот мирный период называют по-разному: Усталым Перемирием, Великим Застоем, началом новых Темных Времен.

Проявились, однако, любопытные статистические данные. Молодые мужчины, которых перестали убивать в расцвете лет на различных бессмысленных войнах, начали искать другие способы быть убитыми.

Как будто часть населения Земли считала необходимым истреблять себя по той или иной причине, а то и вообще без причины.

Явление иррациональное, но неизбежное – как иначе объяснить популярность Мира Охоты?

13

Не успев еще войти в отель, Гарольд услышал крики и топот. По тротуару прямо на него бежал человек. Его, отставая футов на двадцать, преследовал другой, с пистолетом.

Когда первый пробежал мимо, второй выстрелил. Пуля просвистела над правым ухом Гарольда, прижавшегося к стене, и срикошетила от гранита. Еще дюйм, и она бы попала в него. Пока Гарольд изучал щербинку в стене, беглец и преследователь скрылись в боковой улице. Он вошел в вестибюль. Портье, темнокожий и беловолосый, в грязных белых штанах и футболке, оторвался от газеты и сообщил:

– Пять долларов за ночь. Вперед. Ванная в коридоре.

– Меня тут чуть не убили около вас.

– Поосторожней надо, движение у нас бешеное.

– Да нет, я чуть пулю не схлопотал!

– А, охотники. – Портье махнул рукой: мальчишки, мол, есть мальчишки. – Если нужен номер, заполните эту графу.

Номер был маленький, довольно чистый, с белыми занавесками, односпальной кроватью и раковиной. Большое окно выходило на мощенную булыжником площадь со статуей в середине.

Гарольд как следует вымылся в ванной, побрился, постирал костюм, переоделся в джинсы и голубую рубашку. Костюм и прочее он повесил сушиться на плечиках в своей комнате.

Здесь был телефон, и он достал из бумажника листок с номером Норы. Дозванивался он через гостиничный коммутатор целую вечность, но наконец дозвонился.

– Нора, ты?

– А кто это?

– Угадай.

– Больно надо. Фрэнк, что ли?

– Черт возьми, Нора, ты правда не узнаёшь?

– Гарольд? Это в самом деле ты? Здесь, в Мире Охоты?

– Как бы да.

– Но как ты… ладно, это после. Не хочешь зайти ко мне выпить?

– Спроси хрюшку, не хочет ли она в грязи поваляться.

– Ну так приходи, – сказала она и объяснила, как добраться.

Народу на улицах было полным-полно. Пахло специями, жареным мясом, вином и – слабо, но явственно – порохом. Прохожие были одеты в меха, купальники, греческие туники, римские тоги, ренессансные камзолы, индейские набедренные повязки, туркменские халаты и прочие костюмы, которые он и опознать-то не мог. Чудно́е местечко, верно ему говорили. Но живется тут хорошо. Гарольд никогда еще не видел такой чистоты, и на деревья вдоль тротуаров приятно было смотреть. Он слышал, что на острове есть целый лес, тоже поглядеть надо.

Спросив пару раз дорогу, он пришел на маленькую площадь с фонтаном, о которой ему говорила Нора. Прошел через каменную арку, поднялся на два лестничных марша, позвонил в первую слева дверь.

– Ну заходи, – сказала открывшая ему Нора.

14

Она была почти такая же, как два года назад: маленькая хорошенькая блондинка с красивой фигурой и гладкой стрижкой, как у девушки с рекламного объявления. Жила она в маленькой, но уютной квартире.

– Ты как сюда попал? – спросила она, налив Гарольду пива. – У тебя была такая хорошая работа на мясокомбинате – не думала, что ты ее бросишь.

Гарольд был у старого Клеймора лучшим мраморщиком. Делалось это вручную, поскольку вся техника давно износилась. Мраморовальный автомат никогда и не работал как следует, а наладить его не представлялось возможным – ремонтных мастерских ближе чем в Олбани не было. Гарольд весь день стоял у конвейера и наводил прожилки на синтетические желатиновые бруски размерами 6×3×3 дюйма, выезжавшие к нему на засиженных мухами поддонах. Они были розовые, весили ровно килограмм и после Гарольда поступали к структурщикам.

– Не я ее бросил – она меня. Был, понимаешь, главным мраморщиком, и тут Клеймор решает перестать делать стейки мраморными и посмотреть, что из этого выйдет. Больно дорого обходилось мраморовать желатин натуральным жиром – ну, зато хоть какой-то вкус придавало. Короче, поперли меня, а другой работы в Кин-Вэлли нет, сама знаешь.

– Очень даже хорошо знаю, – кивнула Нора. – Я до отъезда вкалывала по двенадцать часов у Симмонса в офисе, в Лейк-Плэсиде, и мне еле-еле на жизнь хватало.

– Он уже помер, Фред Симмонс. Свалился в один из своих карьеров. Теперь бизнесом его сестра заправляет.

– Смерти я никому не желаю, но поганый был мужичок. Так как же ты здесь оказался?

– Отцы города поручили мне проведать тебя.

– Я серьезно!

– Им нужны деньги, чтобы протянуть эту зиму. Ну я и вызвался поехать раздобыть эти деньги.

– Записавшись в охотники?

– Может, проще банк ограбить, не знаю.

– Забудь. Убийства тут узаконили, зато ограбление банка к госизмене приравнивается.

– Да шучу я. Насчет банка то есть шучу. А знаешь, Сэма Кензила, он еще с дочкой Бергеров гулял, бродячие псы разорвали.

– Всегда приятно послушать вести из дома. Как вы теперь развлекаетесь?

– Ночная жизнь у нас примерно та же, что при тебе. Пьем кофе у миссис Симпсон. Когда очень уж тянет на приключения, лезу на ту кучу шлака за городом. Подходящее место – куча дерьма, которую ты и твои ближние воздвигли своими руками.

– Говорят, радиоактивный он, этот шлак.

– Как и весь городишко, чтоб ему. Рано или поздно от этого подыхаешь, если раньше не уморит что-то другое.

– Весело, нечего сказать. Я потому и уехала. Развлечься негде, и разговоры одни и те же, сплошная тоска.

– Разве смерть – это тоскливая тема? Я думал, Мир Охоты только ей и живет.

– Да, только здесь умирают красиво, не то что дома. Еще пивка?

– Сделайте милость, прекрасная леди.

Она засмеялась и пошла на кухню, а Гарольд стал рассматривать фотографии на стенах. Норины родители. Ущелье Озебл. Озеро Плэсид. Незнакомый лысый мужик средних лет, загорелый и, похоже, крепко в себе уверенный.

– А это кто? – спросил Гарольд, когда Нора вернулась.

– Джонсон.

– Ну ясное дело. Джонсон. Как же я сразу не узнал. Нора, кто такой этот чертов Джонсон?

– Я с ним жила, – засмеялась она. – Встретила его в Майами и приехала с ним сюда. Это его квартира – то есть была его.

– И чем же он занимался?

– Был охотником. Неплохим. Смешно получилось: в последний раз, когда он был жертвой, на него индиец охотился. Не индеец, а из Индии. Ну ты подумай! Они ж непротивленцы там, нет? Толстенький такой, коричневый и в тюрбане. Знал бы, что он в тюрбане, говорил Джонсон – не стал бы на егеря тратиться.

– Юморной он у тебя.

– Да, с ним всегда было весело. Это его трофеи.

На стене висели четыре лакированные дощечки красного дерева с бронзовыми табличками – официальное подтверждение, что Джонсон кого-то убил.

– А где он теперь, твой герой?

– На Бут-Хилле, тут за городом. Его пристрелил очкарик из Портленда в Орегоне – кто бы мог догадаться.

– Да уж. Слушай, Нора, у тебя поесть не найдется? Деньги есть, я тебе заплачу.

– Есть идея получше. Я знаю одно место с отличной кухней, и хозяин мне задолжал.

– За что, интересно?

– Давай без глупых вопросов. Каждый выживает как может, а еда там хорошая. Ой, Гарольд, – сказала она и обняла его, – как я рада, что ты приехал.

15

Пройдя по извилистой булыжной улочке, они свернули в переулок и спустились в подвальчик, где распевали йодли официанты в тирольских костюмах и наяривало цыганское трио. Крошечную танцплощадку освещали до ужаса розовые фонарики. В разгульной атмосфере пахло сигарным дымом и слышались разговоры на пяти языках. Хозяин, подмигнув Норе, дал им столик у танцплощадки и прислал напитки за счет заведения.

Голодный Гарольд жадно умял первое блюдо – рыбу под маринадом, называемую севиче, очень вкусную. На втором, стейке из натурального мяса, он сбавил темп и начал получать информацию.

– Нора, а сколько тебе платят, когда записываешься?

– Две тысячи долларов, когда получаешь статус охотника или жертвы. Еще три тысячи, когда убиваешь. Это для начала.

– А потом?

– Ставка повышается после каждого убийства.

– Ты сам выбираешь, охотником быть или жертвой?

– Нет, это делает компьютер. Но платят тем и другим одинаково.

– А если пристрелят?

– Правительство бесплатно похоронит тебя на Бут-Хилле.

– Пять тысяч – большие деньги.

– Угу. А если умираешь, то это надолго.

– И то верно. Но умирать все равно придется, даже если не подрядишься кого-то убить, и пять штук тебе не заплатят.

– Не думай, что это легкий заработок. Записавшимся платят много, потому что они привлекают туристов, за счет которых и живет Мир Охоты. Но процент смертности среди новичков довольно высокий – преимущество на стороне постоянных участников.

– Постоянные тоже были когда-то новенькими.

– В общем, да.

– Я слышал, сюда едут со всего мира, чтобы убивать совершенно незнакомых людей. Правда это?

– Да. Странно как-то. Я читала в журнале статью, там это называется «синдром Мира Охоты». Или «ментальность Мира Охоты». Будто бы это подсознательное желание смерти из-за давления, вызываемого перенаселенностью.

– Ну, это вряд ли. Сейчас-то никакой перенаселенности нет.

– Конечно, если сравнить с тем, что было сто лет назад. Но ресурсов все так же не хватает на всех, и с каждым годом их все меньше, этих ресурсов. Все ломается, ничего нового не выпускают, денег ни у кого нет, энергия у всех на нуле. Кроме разве охотников.

– Оно и понятно. Пять тысяч – большие деньги. Я не прочь за них кого-то убить. Если он, как и я, идет на это по своей воле, то я не против.

– А если он тебя убьет?

– Приходится рисковать – работа такая.

– Как ты можешь называть это работой?

– Потому что это и есть работа. Убил одного – получил пять штук, но тебя тоже могут прикончить. Нормальная, в общем, сделка.

Они поели, и Гарольд проводил Нору домой. У самой двери она спросила:

– Не хочешь остаться у меня?

– Я уж думал, ты никогда не спросишь.

– Зачем же на отель тратиться. У меня есть задняя комнатка, можешь жить там. Я дам тебе ключ, приходи и уходи, когда хочешь.

– Спасибо, я с удовольствием. За одну ночь я уже заплатил – посплю там, присмотрю за вещичками, еще раз ванну приму, а завтра переберусь.

– Зайди на минутку, – сказала она. Он зашел, и она дала ему ключ. – Меня часто не бывает дома, ты ж понимаешь.

– Не волнуйся из-за меня, Нора. Я тебя не сужу, чем бы ты там ни занималась. Я собаку пристрелил по пути сюда, всадил человеку пулю в плечо, а скоро начну творить совсем уж плохие дела. Все я понимаю.

– Подожди пока записываться. Очень уж высокая смертность у новичков.

– Надо же когда-нибудь начинать.

– И то правда, – мрачно сказала Нора.

16

Майк Альбани припарковал свой белый «Ламборгини», помахал хорошенькой соседке с трехлетним малышом в коляске, вышел и посмотрел из предосторожности в обе стороны. Родственники жертв иногда вымещают зло на егерях, хотя такое поведение противоречит как гражданскому, так и моральному кодексу. Не усмотрев ничего подозрительного, он отпер свою дверь и вошел.

Его жена Тереза смотрела телевизор в флоридской комнате. Шел «Дневник колонизации Марса», прямая дневная трансляция с марсианской станции по кабельному каналу. Тереза обожала всяческую экзотику и вообще могла часами смотреть на что угодно, даже как растут помидоры на заднем дворе – такому терпению позавидуешь.

– Ну, как сегодня дела? – спросила она.

Олбани плюхнулся в кресло, разом утратив весь свой искрометный энтузиазм.

– Подвез одного парня из аэропорта. Может, запишется и возьмет меня в егеря.

– Вот и чудненько. А тот, на кого ты сейчас работаешь?

– Джеффрис? – слегка оживился Олбани. – Он сегодня взял выходной. Говорит, что не может охотиться с насморком. Зато назавтра я приготовил отличнейшую засаду. Накроем его жертву, не беспокойся.

– Он хоть на что-то годен, твой Джеффрис?

– Успешно прошел одну дуэль в качестве жертвы. Но говорят, ему повезло просто, у охотника срикошетило.

– Умеешь ты их выбирать, – вздохнула Тереза.

– Это Джеффрис меня выбрал, не я его. Приходится работать на обормотов вроде него, пока не найдется такой, который будет убивать и обеспечивать нам бонусы. Ты только не волнуйся, ага?

Тереза пожала плечами, Майк налил себе вина. Дела у него шли из рук вон, жизнь рушилась.

Тридцатишестилетний Альбани родился в Дорчестере, пригороде Бостона. Его отец Джанкарло, эмигрировавший из Кастелламаре в Италии, сначала работал механиком в Провиденсе, потом перебрался в Дорчестер. У Джанкарло и Марии, его жены, было шесть детей. Мария работала в прачечной по соседству. Из шести, считая Майка, выжили четверо. Трех разбросало по всем Соединенным Штатам. Анджело убили при попытке ограбить банк в Шайенне, штат Вайоминг. Тито погиб в автомобильной аварии около Сиу-Фоллз.

Майк с детства проявил себя как талантливый предводитель мелкой шпаны. Он успешно орудовал в Дорчестере и на Южной стороне Бостона, пока один из его ребят, Бешеный Пес Лонниган, не попался при ограблении обувного магазина сети «Том Макэнн» в Бруклине. Лонниган заключил сделку с правосудием и согласился дать показания против своих, но Майка предупредили как раз вовремя, чтобы смыться из города. В Мир Охоты он приехал в 2081 году.

Перебрав несколько занятий, он пошел в ученики к сицилийцу Луиджи Ванилли, хитрому старому егерю. Спор из-за грушевого дерева, которое росло на соседском участке, но свешивалось к Ванилли, закончился гибелью последнего от соседской пули, а его дочка Тереза унаследовала папиных клиентов, белый «Ламборгини» и дом. Майк и она пришли к согласию и вскорости поженились.

Первый год Майка в качестве егеря прошел с блеском. Его второе убийство вошло даже в книгу рекордов, а потом ему повезло еще больше: его нанял Хулио Санчес, великий охотник из Коста-Рики. Те два года, что Санчес провел на Эсмеральде, Альбани жил как сыр в масле.

Потом Санчеса убили, что рано или поздно случается даже с самыми лучшими, и все пошло под откос. В городе стали говорить, что Альбани потерял прежний нюх и фантазию, что у него егерский застой – а с неудачливым егерем работать, само собой, никому не хотелось. Кончилось тем, что Альбани стал дежурить в аэропорту и ловить там приезжих.

В Мире Охоты взлет и падение совершаются очень быстро. Альбани пытался снова взобраться наверх, но единственным его клиентом пока что был Джеффрис – эксцентричный малообещающий англичанин.

Майк остро нуждался в успехе. Егерям, подобно охотникам и жертвам, платит Охота – и клиенты, и государство. Но если клиента убивают, из гонорара егеря вычитается штраф плюс десять процентов на судебные издержки. Трех последних клиентов Альбани потерял, штраф ему с каждым разом начисляли все выше, так что теперь он оказался на лезвии бритвы. Если Джеффрис убьет свою жертву, Майк продержится еще какое-то время. Если проиграет, Майка опять оштрафуют, и крах станет вопросом дней.

Крах в Мире Охоты означает официальную деэмансипацию. Ты объявляешься рабом, твое имущество конфискуется, а тебя отправляют на принудительные работы – может статься, и на свиноферму навоз убирать.

– Микеланджело, давай вернемся в Дорчестер, – внезапно сказала Тереза.

– Нет. Я там все еще в розыске.

– Ну еще куда-нибудь, Америка большая.

– И что? Голодать, оплачивая покупки в рассрочку? Спасибо. Мне нужен прорыв, вот и все. Эх, найти бы второго Санчеса.

– Да, Санчес был хорош. Вы с ним были первоклассной командой. Но его убили, и следом пришел Антонелли.

– Не напоминай.

– Что же нам делать, Майк?

– Джеффрис убьет, и мы выправимся. Или этот новый, Гарольд, нас вытащит.

– А если нет?

– Тогда я возьму суицидальную ссуду и оставлю ее тебе.

– Одни разговоры. Ты всегда грозишься покончить с собой, когда дела плохи.

– На этот раз я исполню угрозу. – Майк встал. – Прямо сейчас. Кому тогда будешь жаловаться?

Тереза, понимая, что это скорей всего блеф, все-таки испугалась и сказала дрожащим голосом:

– Не надо, Альбани.

– То-то же, – сказал он и сел. – Помни, главное, что со мной ты не пропадешь.

17

«Дорогой Алан,

я уже на Эсмеральде, и меня чуть не ухлопали в первый же день. За исключением этого, я больше не видел Охоты, которой так славятся эти места. Я думал, они тут бегают по улицам, как в том старом фильме, «Десятая жертва» – его сняли, когда Охота была еще нелегальной. Выстрелы вроде бы слышу время от времени, но кто его знает. Может, просто не попал куда надо в нужное время.

Сегодня наткнулся случайно на человека, с которым летел из Майами, Текс Драза его зовут. Думаю, его можно назвать ковбоем, вот только коров и в Техасе уже не осталось. Мы с ним выпили в салуне «Неряха Джо»[5] – говорят, это тот самый салун, не знаю уж, что они имеют в виду. Симпатичное такое местечко в конце Мэйн-стрит, на стенах фото знаменитостей, которые здесь бывали. Пили мы «зомби», старинный напиток, еще в двадцатом веке известный. Смесь разных сортов рома и чего-то химического, прошибает будь здоров.

Я спросил, почему здесь все украшают, флаги развешивают и прочее. Оказывается, сейчас канун их самого главного праздника, сатурналии называется. Все наряжаются в маскарадные костюмы, и Драза намекнул, что секс разрешается в любых видах. Вот бы поглядеть.

В праздник, говорит Драза, тут чего только нет: вечеринки, парады, концерты, соревнования разные. И есть такая забава «передай эстафету». Это такой медный цилиндрик с красным пятнышком сбоку, а внутри бомбочка, которая может уложить всех в радиусе одного фута. Часовой механизм уже тикает, но никто не знает, когда рванет – известно только, что на сатурналиях. И все ее друг другу передают, представляешь? Вроде русской рулетки, только вместо револьвера тут бомба. И каждый – женщины тоже – показывает, какой он храбрый: не сразу отдаст, а немного подержит в руке. Туристы не обязаны это делать, но многие делают. Как те, что когда-то бегали наперегонки с быками в Памплоне, Хемингуэй еще про это писал.

Вчера видел Нору, выглядит сногсшибательно. Живет в живописном районе недалеко от центра. Остановился у нее, пока собственное жилье не найду. Улочки у нее в квартале узкие, машины не допускаются. Дома все каменные и стоят под разным углом, как в старину – забываешь, что этот город совсем не старый и построен за последние семьдесят лет.

Мне здесь нравится. Прямых линий нет, сплошные изгибы, и вообще интересно, весело – странно говорить так про место, где правит смерть, но это правда.

С Охотой вроде бы все нормально. Разузнаю еще немного и запишусь. Скажи Калебу и остальным, что я пришлю им денег, как только что-нибудь заработаю.

Пишу я это уже в другом баре и только что, как ни смешно, снова увидел знакомого. Он меня из аэропорта подвез. Егерь, зовут Майк Альбани. Потом допишу».

18

Альбани пил белое вино, сидя на красном плюшевом табурете у бара – в хорошо скроенном синем блейзере, серых фланелевых брюках, в черных, до блеска начищенных мокасинах. На белоснежной рубашке виднелся аскотский галстук из голубого шелка. При виде Гарольда его красивое смуглое лицо расплылось в улыбке.

– Гарольд, вот так встреча! Надеюсь, наш островок пришелся тебе по вкусу.

– Здесь красиво. Мне очень нравится.

– А как насчет поохотиться?

– Я готов, только помирать не хотелось бы.

– Хороший егерь не позволит убить своего клиента. Чем тебя угостить?

– Я буду то же, что вы, спасибо.

– Еще бокал белого, Чарли, – сказал Альбани бармену в белой куртке.

Гарольд угнездился рядом на табурете.

– Сегодня самолеты не встречаете?

– Бесполезно, праздники ведь. Мало кто из приезжих интересуется высоким искусством Охоты. Все хотят выпить, позабавиться с женщинами, пошуметь, а после рассказывать про свои приключения в Мире Охоты. Вреда в этом нет, презирать их не за что, но я все-таки скучаю иногда по былым временам.

– А как было тогда?

Альбани с грустной улыбкой взял из серебряной коробочки сигарету с золотым кончиком, закурил, подвинул портсигар Гарольду:

– Попробуй. Это смесь виргинского и восточного табака с добавкой легкого возбуждающего «аптайм 32». Не галлюциноген, просто настроение поднимает.