Уж замуж невтерпеж

Задумчиво заскрипела дверь.

А я пригладила встопорщенные волосы. И вздохнула. Мне бы тоже какого куафера. Хотя бы во временное пользование.

Дверь хлопнула.

И приотворилась.

– Погоди, – я замахала руками. – Сначала умыться, одеться и все такое. А то ведь сам понимаешь, народу тут полно. Встречу еще кого не того. Скандал случится.

Дверь снова хлопнула и закрылась.

– Вот и я о том… как они тебе, к слову? Невесты?

Вода была прохладной, но не сказать, чтобы вовсе ледяной. Самое оно.

Платье лежало на кровати.

– Как ты это делаешь-то? Хотя… извини. Лучше не знать.

Расческа.

И волосы торчат уже не так интенсивно. Но не отпускает ощущение, что все равно я выгляжу не так… не так, как принцессы.

Плевать.

Не мне же замуж. А стало быть легкая лохматость, она только на пользу делу пойдет. Мужчины ведь обращают внимание на такие штуки. Пусть и врут, что важнее всего душа, только смотрят почему-то на размер груди и длину ног.

– Так, – мысли с трудом повернули в нужное русло. – Кто из них тебе нравится?

Молчание.

И как это понимать? Никто не нравится? Или все сгодятся?

– А Ричард? Как думаешь, кто подойдет ему?

На стене возникло зеркало.

– Спасибо, но… – я коснулась резной рамы. Отражение, к слову, было вполне себе симпатичным. И к рогам я привыкла, и красноватый блеск в глазах не слишком пугал. Да и волосы… что я к ним привязалась? Обычные волосы средней лохматости. – Ему принцесса нужна.

Зеркало исчезло.

Вот.

А я еще и не налюбовалась.

Ну и ладно.

Как-нибудь переживу.

Летиция Ладхемская к завтраку готовилась тщательно. Она позволила омыть тело водой, в которую добавили розовое масло и еще каплю особого золотого эликсира. Хотелось бы добавить лепестков, но лепестков в Замке не нашлось.

Дикое место.

Её вытерли.

Умастили драгоценным бальзамом. Облачили в тончайшую сорочку, поверх которой положили другую, из плотной ткани.

На нее уж – корсет из железных полос, чтобы выровнять фигуру и избавить её от пошлых изгибов. На корсете закрепили фижмы, а уж поверх их – юбки.

– Знаешь, пока ты соберешься, он уже женится, – Ариция с печалью наблюдала за священнодействием.

– На ком? – Летиция приподнялась на цыпочки, пытаясь разглядеть себя. Поверх нижних юбок легло нижнее же платье из переливчатой газейской тафты. И служанки старательно расправляли ткань, не оставляя место складкам. А прочие несли и верхнее платье, из плотного гладкого атласа, который ляжет ровно, придавая фигуре нужное изящество линий.

– На той, которая одевается побыстрее. Вон, виросска с утра, как мне сказали, на ногах.

– Ну и дура, – Летиция подавила зевок.

И нахмурилась.

Спалось на новом месте нехорошо. И вроде бы перины были мягки, пуховые одеяла легки, постели служанки согрели кирпичами, а вот все одно. Не то.

То ли снилось что-то мутное, беспокойное.

То ли предчувствия мучили.

То ли воспоминания вдруг очнулись, те самые, о которых не стоило бы. Касающееся вещей, принцессы недостойных, а потому давным-давно изжитых, похороненных и вообще ненужных. Главное, что теперь раздражало все это вот. Маешься тут, терпишь ради красоты… лица коснулась пуховка и служанка осторожно заметила:

– Волосы отрастают.

Летиция вскинула руку и поморщилась. И вправду отрастают. Пока прощупываются легчайшим пушком и под пудрой, особенно если потолще положить, видно не будет. Но вечером придется брить.

Проклятье.

А могли бы и придумать зелье какое, чтоб ненужные волосы раз и навсегда исчезли.

– Не дура. Это скорее уж ты…

Летиция кинула в сестру туфлей, но та увернулась.

– Госпожа, стойте смирно, а то неровно получится! – возмутилась служанка, прикладывая к щекам круглые камни-румяна. – Замрите.

Летиция послушно замерла.

– Или мы… тебе не показалось, что мы смотримся как-то… не так?

– Цивилизованно? – поинтересовалась Летиция. Хотя камни прижимались к щекам и говорила она, стараясь не напрягать лицо. Оттого и получилось «филифизованно». Но сестра поняла.

– Скорее уж странно. Вироссцы одеты проще. Островитянка…

– Жуть! – передернуло Летицию, и служанка, наконец, отложила камни и подняла, поднесла зеркало. Получилось идеально. Два розовых круга расцвели на белоснежном полотне лица. Осталось нарисовать губы и глаза. – Я бы умерла, если бы родилась такой… такой… огромной!

Служанка встала на табурет и взялась за кисточку. Пришлось замереть.

– И степнячка…

Степнячка раздражала, вот истинная правда. Нельзя же на самом деле быть настолько отвратительно хрупкой и нежной.

И эти шелка, в которые она куталась, но они словно бы ничего и не скрывали.

И выглядела она… не как степнячка.

То есть, варварское великолепие имелось с золотом вкупе, но волосы светлые… личико такое, аккуратное на диво. И кожа белая без белил.

Кисточка порхала, создавая образ совершенной красоты.

Нет, степнячка, конечно, хороша… но папенькины фаворитки тоже прелестны. А женат он на маменьке. Почему? Потому что политика. А какая политика может быть со степями?

Летиция это и озвучила.

Когда ей позволили говорить.

– Вижу, ты начинаешь думать, – Ариция подошла к резной шкатулке, где на светлом бархате лежали три дюжины бархатных же мушек. И какую выбрать?

Цветком?

Или пчелой?

Или…

– Вот эту, – Ариция указала на бабочку, крылья которой были украшены крохотными камнями. Пожалуй, и вправду будет неплохо. – Надо спросить, есть ли здесь портной…

А парик Летиция взяла розовый.

Под цвет платья.

И пусть он был не слишком пышен и даже почти неприлично низок, зато в него вплели шелковые розы и незабудки. Смотрелось это по-утреннему свежо.

Пара перышек, тоже окрашенных в розовый.

И золотая пудра.

– Зачем портной? Тебе мало платьев?

Хотя, конечно, платьев много не бывает.

– Кто-то же шьет наряды для демоницы…

Летиция фыркнула, но как-то неуверенно.

– Было бы там, что шить.

– Может, и просто, но ведь… ты видела, как он на нее смотрит?

Видела.

И это раздражало, пожалуй, больше степнячки с виросской принцессой, которая, пусть и одета была не по моде, но держала себя так, словно бы это она, Летиция Ладхемская, прибыла из неизвестной глуши.

Но ладно, виросска.

Демоница…

Сперва, конечно, она впечатления не произвела. Рога? Подумаешь, рога… помнится, в минувшем году папенькина фаворитка на карнавал явилась в высоченном парике с живыми птицами внутри. И еще поставили горшок с горошком, который парик оплел.

Вот это всех впечатлило.

А рога… так себе украшение. Хотя, может, если вызолотить и камнями украсить? Нет, о чем это она. Вот если у Летиции вдруг отрастут, тогда украшать и возьмется. А демоница пусть сама думает.

Именно.

Про демоницу им еще когда рассказали. И почтенная вдова еще велела выучить три молитвы пресветлым Сестрам, во избежание, стало быть, искушений.

Ну и от сглаза.

От него же повязала красную ленточку на левую щиколотку Летиции.

– И что?

– Может, конечно, и ничего…

– На демоницах не женятся!

– Нормальные люди, может, и не женятся, – Ариция одобрительно кивнула. – Но вот… неспокойно как-то.

Неспокойно.

И к завтраку, который почему-то объявили обедом, хотя вот лично Летиция никогда-то в этакую рань не обедала – только-только полдень наступил – демоница явилась.

В платье.

То есть, оно понятно. Явись она без платья, случился бы скандал. И дело даже не в самом факте отсутствия и явления, сколько… почему-то именно Летиция Ладхемская почувствовала себя дурой.

А ведь она обладала врожденным вкусом.

И тонкостью натуры.

И в модах разбиралась получше некоторых.

И была изящна, прекрасна, подобна пресветлой Богине, снизошедшей до смертных. Ей об этом не раз говорили. А теперь вот она стояла. Смотрела на демоницу, раздраженно отмечая, что та, пожалуй, неплохо выглядит.

Без пудры.

Платье простое. И облегает… слишком уж облегает. Никакой прямоты и простоты линий, а сплошные изгибы. Те самые, пошлые, от которых должно избавляться во имя высокой моды. Юбка длинная, ниспадает мягкими складками. А из-под юбки хвост выглядывает.

То есть сперва Летиция решила, что ей показалось.

А он выглядывает.

Раз. И другой тоже. Высунулся змейкой с пушистою кисточкой на конце. И исчез. И снова высунулся.

Летиция моргнула.

– У… вас хвост? – вежливо поинтересовалась она, поскольку демоница не думала отступать и в свою очередь разглядывала саму Летицию.

Придирчиво так.

– Хвост, – согласилась та и в свою очередь спросила. – А вы лоб бреете?

– Для красоты, – почему-то Летиция ощутила, что краснеет. Благо, под слоем пудры этого не было заметно.

– Чего только люди для красоты не делают, – протянула демоница задумчиво.

И вздохнула.

Летиция тоже вздохнула.

Корсет давил на ребра и на грудь, которая была слишком велика, а потому, чтобы выпрямить линию приходилось утягивать её совсем уж плотно.

Фижмы были тяжелы.

Платье и того тяжелее. От пудры зудела кожа. Под париком парило.

– Это да, – раздался до отвращения бодрый голос. – Вот помнится у нас одна девка к щекам жаб прикладывала.

– Зачем? – Летиция с неудовольствием поглядела на тощую особу, чье лицо было столь отвратительно, что не понятно было, как ей с этим вот лицом, сплошь изрытым оспинами, вовсе удалось войти в свиту цесаревны.

Дикие они люди.

Не понимают, что тонким натурам следует окружать себя прекрасным.

– Так для красоты же ж! Всем ведомо, что жабья слизь самое верное средство супротив морщин, – девица потянулась. – Ну да белила тоже хорошо. Рожу поплотней намазал и не видно, есть ли там морщины или другого чего.

– Нет там морщин! – взвизгнула Летиция, испытывая острое желание огреть сию наглую особу по голове.

– Да? – девка нахмурилась. – А так-то и не скажешь. Морда-то ладно намалевана. Аки на портрете!

И произнеся сие, повернулась задом.

Только сила воли удержала Летицию от того, чтобы не отвесить наглой девке пинка. Ну и наличие свидетелей. Почему-то подумалось, что пинающаяся принцесса – это не совсем то, что добавит Ладхему политического веса.

Глава 3

Где идет завтрак или даже обед и ведутся о пользе прогресса

«И нет хуже женщины, излишне увлеченной делом пустым, ибо тогда, в увлечении своем, слабость исконную женской натуры проявляя, забывает она и о доме, и о супруге, коий страдает премного, вынужденный влачить голодное существование, прозябая в тоске и неустроенности».

Трактат о дурных женских привычках, которые многие беды способны вызвать и брак разрушить, писанный достопочтенным магистром Нинусом на примере собственной неудачной жизни.

Ричард смотрел на потенциальных невест. Они смотрели на Ричарда. И как-то от этого становилось до крайности неуютненько.

Ведь смотрели выжидающе.

И появлялось нехорошее ощущение, будто он совершил огромную ошибку. Будто взял и ненароком пообещал всем этим девицам что-то, чего не сможет исполнить при всем своем желании. Он поерзал и покосился на сидевшего рядом Ксандра. Тот тоже был отчего-то мрачен и даже как-то… поблек, что ли?

Такое вот появилось ощущение легкой неправильности.

Сидит, в тарелку уставился. Вилку серебряную в руке крутит, ничего-то не замечая.

– Простите, – раздался звонкий голос Ариции Ладхемской.

Она, в отличие от старшей сестры, облачилась в платье цвета молодой зелени. И парик выбрала желтый, кудряшками. Из кудряшек этих выглядывали перышки, а на самой макушке застряла крохотная шляпка в виде кораблика.

Наверное, это было красиво, но Ричард не мог отделаться от мысли, что кораблику в волосах грустно. Его бы вытащить и на волю.

…весенний ручей пробивался сквозь снежное покрывало. Темная вода летела по камням, спеша добраться до узкой трещины, а там, по ней, и к реке. Весной горные реки становятся злыми. Они вбирают в себя талые снега, и гремят, грохочут, тревожат скалы.

Страшно.

Но отец смеется. И Ричард делает шаг. Камни скользкие, покрытые не растаявшей еще наледью. Кораблик в руках. Легкий. Сделанный из щепок и обрезка ткани. Вода подхватывает его не сразу. Она осторожно пробует, касается темного борта, толкает в него, неловко так, будто смущаясь. И в конце концов, решившись разом, вдруг подсовывает ледяную лапу, поднимает на волну.

– Плывет! – Ричарду так радостно, что от этой радости он хлопает в ладоши. Смеется. И поскальзывается.

Он бы упал, в ручей или на камне, но сильные руки подхватили.

Удержали.

Подбросили.

– Конечно, плывет, – голос отца рокочет, как тот старый водопад, к которому они ходили зимой. – Отчего б ему не плыть.

И они стоят.

Смотрят.

Ричард моргнул, избавляясь от наваждения.

– …значит, вы действительно мертвый? Полностью? Совершенно? – ладхемская принцесса даже привстала, то ли чтобы лучше видеть, то ли чтобы её саму было слышно.

– Ухо живое.

– Ухо?

– Левое, – Ксандр потрогал это самое ухо, в котором поблескивал огненный топаз. – Или правое. Простите, позабыл за давностью лет.

– Шутите, – догадалась принцесса.

– Пытаюсь.

– Извините мою сестру, – протянула вторая, которая ныне была тоже в кучеряшках, но розовых. К счастью, без кораблика.

Зато с цветами, что выглядывали из парика то тут, то там.

Интересно, а если парик снять, волосы под ним будут? Свои? И если будут, то какие они? Короткие? А может, они вовсе головы бреют?

Мысль смутила.

Какое, собственно говоря, Ричарду дело. Но теперь почему-то, глядя на ладхемских принцесс, он не мог отделаться от мысли, что на лысину парик крепить проще. И… и вдруг они не потому лысые, что удобнее так? А наоборот?

Вдруг они просто лысые? А парики уже придумали, чтобы скрыть это?

И тогда… тогда зачем ему лысая жена?

А еще дети тоже лысыми могут быть.

И конечно, не сказать, чтобы это как-то повлияло на все остальное, в конце концов, местная нежить излишним эстетизмом не страдает, но… как-то оно не то, что ли.

– Если вы совсем мертвый, то зачем вам еда?

– За компанию, – ответил Ксандр, нисколько не смутившись. – Меня в свое время учили, что крайне невежливо смущать гостей отсутствием аппетита.

– А… – потянула Летиция.

Ариция же выставила вилку вперед:

– Ученые считают, что существование мертвой материи невозможно.

– Да ну?

– Именно. Вы ходите. Говорите. Думаете, надеюсь.

– Иногда. По праздникам.

– Не важно, некоторые и того не могут, – отмахнулась принцесса. – Вы потребляете пищу. Следовательно, вы живы.

– Нет.

– Но ученые…

– Привозите их сюда, – Ксандр одарил принцессу очаровательной улыбкой. Блеснули клыки и кто-то из сидевших за столом икнул, только не Ариция Ладхемская.

– Всех? – уточнила она.

– Можно начать с избранных. А там уж как пойдет.

– Пожалуй… а вы… дадите себя исследовать? Знаете, это было бы уникальным опытом… и помогло бы окончательно разрешить спор между Храмом и наукой.

Ксандр прикрыл глаза.

– Вряд ли, – прозвучал тихий голос Светозарного.

– Но почему?

– Иные вещи непознаваемы.

– Это вы просто познавать не желаете! – возмутилась Ариция Ладхемская.

Светозарный ответил мягкою улыбкой.

– Если подойти ко всему не просто так, а продуманно, то все можно познать. Вот к примеру, как мертвая материя может быть одновременно живой?

Ксандр закатил очи.

– Вспоминаю, – тихо пробормотал он. – Почему я старался пореже бывать дома. Когда еще был жив.

– Почему? – столь же тихо уточнил Ричард. А Светозарный чуть склонил голову, похоже, и ему было любопытно.

– Моя супруга… пусть покоиться с миром… у нее был похожий характер. Никогда-то не умела признать свою неправоту.

– Может, потому что была права? – Летиция Ладхемская, лысая она там или нет, слухом обладала тонким. – Почему мужчины так не хотят признавать, что женщина права?

– Потому что иногда она бывает не права, – возразила островитянка.

Мягко.

Словно извиняясь, хотя не понять, за что.

– В чем?

– Он мертвый, – огромная рука махнула в сторону Ксандра. – И живой. Ибо древняя сила наполнила плоть. Он разумен, ибо смерть его была таковой, что душа не отделилась от тела.

Ксандр закашлялся.

И это не осталось без внимания.

– Он болеет! – возразила Ариция Ладхемская, которая категорически не желала отступать от своего. – И как понять, наступила ли смерть?

– Наступила! – рявкнул Ксандр.

– А вы откуда знаете?

– Прочувствовал!

– Ваши ощущения глубоко субъективны, а наука должна оперировать объективными фактами, – возразили ему.

– У меня сердце не бьется!

– Да? – она слегка нахмурилась. – А вы уверены?

– Проверьте.

Ариция встала и весьма решительно направилась к Ксандру. Она подняла голову, и шляпка-кораблик в кучеряшках волос опасно накренилась. Показалось даже, что еще немного и вывалится.

Кораблика было жаль.

– Очень… серьезная женщина, – тихо произнес Светозарный. – Берегитесь.

– Чего?

– Если она решит выйти за вас замуж, вам будет сложно ей отказать.

От девы пахло розами, и лилиями, и еще какими-то цветами. Вблизи её лицо, покрытое толстым слоем белил и пудры, казалось маской, причем довольно уродливой. Щеки горели алыми пятнами, а подведенные темной тушью глаза казались слишком уж страшными.

И…

Ксандр протянул руку. И Ариция Ладхемская взялась за нее. Двумя пальчиками.

За столом воцарилась тишина.

– Надо же… действительно… пульса нет. Но это еще ничего не доказывает!

– Да?

– Сердцебиение может быть столь слабым, что обычным способом его не услышишь. Я читала, что науке известны случаи, когда пациентов, впавших в глубокий сон, принимали за умерших. Это приводило ко всякого рода… недопониманиям. Вполне возможно…

– Я не сплю.

– Да погодите вы, – она махнула рукой, и кружево качнулось перед самым носом Ксандра. – Сейчас вы не спите, но вот… возможно то, что считается смертью, на самом деле лишь свидетельство глубокой перестройки организма под воздействием внешней энергии.

Она чуть прикусила губу.

Губы были красными. Слишком уж красными для белого лица. И это тоже пугало. Интересно, если Ричард попросит принцесс умыться и снять парики, это будет считаться неприличным?

А если будет, то насколько?

– Ваши жизненные процессы замедлились до крайности, что и позволило вам просуществовать столь длительное время. Конечно, вскрытие могло бы дать более точные ответы.

– Я не хочу, чтобы меня вскрывали.

– Наука требует жертв!

– Пожертвуйте ей кого-нибудь другого!

– Кого? – кажется, принцесса отнеслась к предложению весьма серьезно.

– Себя!

– Я живая.

– Это временно. Умрете, вот тогда пусть и исследуют.

– Между прочим, ваше непонятное упрямство вредит прогрессу. К слову, если вы мертвый, то вскрытие вам не повредит.

– Знаете, я прямо-таки почувствовал, как оживаю. Особенно ухо. Правое.

– Вы же говорили, что левое.

– И левое тоже, – Ксандр развернул чересчур уж прогрессивную принцессу. – Поэтому вы правы. Я только что понял, что был жив и буду… надеюсь. Как-нибудь.

– Вот видите, – сказала Летиция Ладхемская с упреком. – И ничего-то нет страшного в том, чтобы признать женскую правоту. Кстати, мне сказали, что здесь имеется сад. А погода стоит отличная. И можно устроить музыкальный вечер на открытом воздухе.

– Соглашайся, – Ксандр толкнул Ричарда в бок. – Лучше уж музыкальный вечер, чем вскрытие… а то с них станется… на открытом воздухе.

– Я прекрасно музицирую! – Летиция оглядела всех с видом победительницы. – На трех инструментах.

– Сразу? – серебряный голосок Теттенике был слышен везде.

– Поочередно… но если с сестрой… мы можем на всех разучить небольшую пиесу, если, конечно, это не слишком сложно для вас…

Её поспешили заверить, что ничуть.

– …для нашего дорогого хозяина, который заслуживает самого лучшего.

Ричард посмотрел на потолок.

На стену.

На полотно, которое завесили шелковой тканью, чтобы не портить дамам, с местным творчеством незнакомым, аппетит. А теперь ткань взяла и тихонько съехала. С правого угла. К счастью, никто из девиц, увлеченно обсуждавших грядущий вечер и особенности музыкальных инструментов, на эту мелочь внимания не обратил.

– …и я вам говорю…

– А я играть не умею, – произнесла демоница печально.

– Счастье-то какое, – сказал Ксандр.

И даже, кажется, без издевки.

А полотно еще немного опустилось, намекая, что обед несколько затянулся. И надо бы завершать. Только Ричард успел подумать, как шелковое покрывало шевельнулось, а после и вовсе съехало, обнажая бессмертное творение безумного мастера.

Тихо икнула Летиция Ладхемская.

Заворчала островитянка.

Покачнулся хрупкий цветок степей. Ариция же, привстав, осведомилась:

– Какая на удивление подробная работа! Просто чудо! Значит, вот он каким был… если, конечно, был.

Тихий стон Ксандра слышал, кажется, лишь Ричард.

Икнула Летиция, прикрыв глаза, потом взмахнула руками:

– Ах, мне дурно…

– Это от того, что едитя мало, – заметила рябая девица, разглядывая стену с превеликим интересом. – Оттого и случается… всякое.

Она облизала ложку.

– Даме благородной следует проявлять умеренность, – заявила пухлая женщина, которая сидела рядом с ладхемскими принцессами. И с решительным видом отодвинула третье пирожное, правда, проводив его печальным взглядом. – Ибо потакать телесным слабостям значит развращать душу. Мир полон искушений. И только человек, готовый преступить через страсти земные, познает…

– Вот, значит, как это было, – Светозарный поднялся. А с ним и островитянка, и человек в мятом камзоле, который выделялся средь свиты какой-то слишком уж бросающейся в глаза неказистостью.

– Боюсь, точно сказать, как это было, невозможно, – вынужден был признать Ричард. – Это… создали много позже.

– Ужас ужасный, – Летиция ладхемская старательно обмахивалась веером. – И аппетит портит.

– Зато умеренность проявлять легче, – не согласилась рябая девица, вытирая пальцы о платье. – Вот глянешь и сразу осознаешь, что надо скромнее быть. А то же ж… восстанет.

– В нашей библиотеке, – заговорил человечек в мятом камзоле, этот камзол одергивая. Он подошел почти вплотную к барельефу. – Сохранились лишь некоторые упоминания. Да и то достоверность их весьма… сомнительна. Знаю, что весьма многие ученые мужи склоняются к тому, чтобы признать падение Империи следствием великих природных бедствий. А демоны… в демонов, уж извините, мало кто верит.

И почему-то поглядел на демоницу.

И так поглядел, что Ричарду донельзя захотелось отвесить наглецу затрещину. Желание было острым и совершенно неподобающим.

Но чего он смотрит?

И так… внимательно? И главное, с интересом, причем не только научным. А… в общем, желание росло.

Глава 4

О вере в сверхъестественное и прихотях памяти человеческой

«В гостиницу «Белый лебедь» требуется ввиду начала сезона разная прислуга, в особенности горничные. Прислуга безусловно должна быть опрятная и трезвая»

«Ладхемские новости», раздел «Объявления»

– Совсем не верят? – уточнила рябая виросска, старательно пережевывая кусок ветчины. На вилке перед носом её висел еще один, а взгляд девицы был устремлен вовсе не на Ричарда, потенциального супруга, но на тарелку, где оставалась еще ветчина.

– Скажем так, многие склоняются, что во времена прежние люди обладали куда более примитивным разумом, а потому неверно толковали всякого рода естественные проявления силы, – гость произнес это и покраснел.

Густо.

– Но вон же ж… демоница, – девица махнула в мою сторону вилкой, и ветчина сорвалась, но упасть ей не позволили. Кусок был пойман и отправлен в рот. Она и пальцы облизала. – Сидит. Мается.

– Почему мается? – поинтересовалась степнячка, тоже на меня поглядев. Осторожненько так, словно стесняясь собственного любопытства.

– Тварям бездны, – возвестила круглощекая дуэнья, – немочно в мире людей, особенно, когда в одном месте собираются люди благочестивые.

И подбородки задрала.

Все три.

Отчего на меня сразу благочестивостью повеяло.

– И вообще, – Ариция Ладхемская отвлеклась от барельефа, чтобы одарить меня ревнивым взглядом. – Может, она не демоница даже.

– А кто? – удивилась островитянка.

И тоже поглядела.

Недружелюбненько так. Будто примериваясь, как меня секирой приложить, чтоб наверняка.

– Не знаю, – принцесса пожала плечами. – Как понять, демоница она или нет?

– У нее рога, между прочим, – заметила старшая ладхемка.