Будничные жизни Вильгельма Почитателя

– Я… Не очень, если честно…

– Яна тебе порошка нашего насыпала. Пару дней без новой дозы – и ты бы превратился в инвалида. Две недели – оказался бы прикован к кровати. А через три…

– Я знаю, Валерий Константинович, смерть в лучшем случае. И чем быстрее – тем лучше.

– Ты так спокойно об этом говоришь, будто это с тобой не впервые. – хмыкнул Вильгельм, а Егор потупил взгляд. – Это не впервые? Отвечай.

Егор закрепил повязку на одной ладони и, чуть подумав, перешел к другой.

– Было как-то раз. Они устроили мне «свидание». Сказали, что девушка какая-то очень хотела со мной познакомиться. Но я в тот день заболел и не пошел, попросил друга сходить, посмотреть, что за девушка. Так он сказал, что там три бугая стояли с огромными кулачищами и битой. Наверное, меня ждали…

– И ты даже не пошел в полицию?

– Да зачем, Валерий Константинович, нет же доказательств… Тем более я не знаю, на самом ли деле меня ждали или кого-то другого.

– Или это три братца, которые решили защитить честь своей сестрицы, – хмыкнул Вильгельм. – Нет, Егор, мы не в восемнадцатом веке. Все очевидно.

Егор потупил взгляд и ничего не сказал. Молча закончил обрабатывать ладони Вильгельма, завязал вторую руку и тихо сказал: «Готово».

– Ты проходил медицинскую подготовку? – спросил Вильгельм, когда увидел повязки. Такие он в последний раз видел на войне, в одном госпитале, где он пересидел бомбардировку, ожидая, пока залатают ногу его попутчика.

– Нет, у меня сестра в больнице работает, она меня учила. Вам бы домой, Валерий Константинович, это ж больно.

– Чепуха, царапины. Знаешь, посиди-ка пока дома.

– Но я ведь не могу не появляться на рабочем месте из-за какого-то пустяка.

– Удивительно. Ты считаешь попытку отравления пустяком? – хмыкнул Эльгендорф и, порывшись в карманах, вытащил флешку и протянул секретарю. – На вот, будешь вести дела из дома. Лучше не светить нашими координатами.

Егор вздрогнул, но решил не перечить. Пусть руки начальника были перебинтованы, но никакой уверенности в том, что кулаки не могли ударить, нет.

– Но это же ваша.

– Не раздражай меня. Себе оставь. Будет лучше, если с этими документами будут делать хоть что-то, а мне некогда.

Егор, все еще находившийся под впечатлением от прожитого дня, предложил начальнику проводить его до машины. Вильгельм удивился, но согласился.

Когда они вышли на улицу, уже погрузившуюся в сумрак, Егор, изумленный картиной поднимавшегося по стремянке Вильгельма, засунувшего руки в карманы, испуганно обвел пустую стоянку местами.

– Что-то не так? – спросил Почитатель, уже открывший водительскую дверь.

– Я, ну…

– Да говори уже, хватит мямлить! – прикрикнул Вильгельм, но сделал это так устало, что даже удивился своему тону. И когда успел утомиться?

– Меня обещали подвезти до дома, но уже уехали! – на одном дыхании выпалил Егор.

– Так тебя подвезти надо или что? – С каждым словом сил у Вильгельма было словно меньше, и голос становился тише.

– Я… Я и сам дойду, наверное, – прошептал Егор и вновь оглянулся на пустырь. По темневшему небу проплывали тучи, тянуло холодом.

– Садись уже, подвезу. Давай, без разговоров.

Егор попытался отказаться, но сдался и сел на переднее сидение. Вильгельм пару минут подышал прохладой и ароматом приближавшегося дождя, сел и завел машину. Егор, никогда не ездивший в подобных автомобилях, хотел было сказать какой-то комплимент. Пару минут он думал, а потом ляпнул, что внутри до сих пор пахнет кожей, а Эльгендорф хмыкнул.

– Чем же тут должно пахнуть?

Егор промолчал.

Вильгельм включил климат-контроль закрыл окна и отгородился от города затонированными стеклами. Егору стало не по себе. Начальник был странным, про него всякое говорили. А находиться в закрытом помещении с тем, у кого, как говорил Олег, «не все дома», страшновато.

Это было неправдой – дома у Вильгельма нет, поэтому и никого там тоже, соответственно, быть не могло. А отсутствовать – тем более.

Они выехали на дорогу, Вильгельм включил музыку. Егор вздрогнул от неожиданности – он такую музыку не слушал, всегда пугался и переключал.

– Где живешь? – поинтересовался Вильгельм. Вокруг желтели фонари, а улицы были темно-серыми. Люди стояли на остановках и старались поскорее оказаться дома. Тучи надвигались.

– На улице Сентябрьской, дом тринадцать, – тихо ответил парень и вцепился в рюкзак. – Но вы меня просто на углу остановите. Во двор не заезжайте, если можно.

До дома доехали быстро, всего за три песни, попав лишь под два светофора. Улица находилась в районе на противоположной стороне реки, а дом стоял неказистым малиновым особняком в семь этажей с небольшими окошками и цветочным магазином на первом этаже. Его окружали стройки.

Егор, вцепившись в рюкзак сильнее, растекся в благодарностях, но, когда понял, что Вильгельму от его слов ни холодно, ни жарко, поблагодарил еще раз и убежал во двор. Эльгендорф проводил его взглядом.

«Странный он все-таки, этот Егор. И чего он так испугался?»

Когда Вильгельм приехал, уже разошелся дождь, похолодало. Дома пахло блинами, мылом и освежителем воздуха «морской бриз». Почитатель повесил пальто на крючок, оставил мокрые от дождя ботинки на коврике в прихожей. На кухне было чисто, на плите кипел чайник, а Шура сидела на столе и жевал арахис. Вильгельм обрадовался уюту.

Почитатель сходил к себе в спальню, переоделся в домашнее. На кровати сидела Лилиан и дрыхла. И даже она в тот вечер перестала раздражать.

Когда Вильгельм вернулся на кухню, за столом уже сидел Нуд, который, стоило завидеть перебинтованные ладони Почитателя, подлетел к нему и начал расспрашивать, все ли хорошо и не нужно ли было вызвать помощь. Вильгельм улыбнулся и сказал, что беспокоиться не стоило и что он все равно не чувствовал боли от царапин.

Ужинали блинами и горячим шоколадом, варить который пришлось Вильгельму, потому что Нуд не доставал до тумбочки. Однако карлик тоже не стоял без дела – он сумел вскипятить чайник. От Джуди новостей не было, а голова Вильгельма сплошь забита мыслями о людях. До глубокой ночи они, в компании Лилиан и Шуры, смотрели фильм про Космос. Вильгельм объяснял Нуду, что все это – полнейшая выдумка, а карлик радостно болтал ногами и жевал попкорн.

Спали крепко, на диване, накрывшись одним огромным пледом. Лилиан подползла к Вильгельму и, мечась между желанием задушить его хвостом и получить на следующий день на обед сверчков, в который раз выбрала второе и тоже засопела.

Глава шестая

Класс белый, полный белых стульев, парт и обклеенный белыми обоями. Воздух пах стерильной чистотой. Профессор Грохнворт монотонно диктовала лекцию, а с тридцать учеников чертили конспекты на экранах в столах. Они даже не поднимали голов, которых оказалось больше, чем тел, старались успеть запечатлеть все в планшетах. Оно и понятно – этот предмет был одним из самых важных на курсе. На последней парте занимались другим.

Вильгельм, прикрывшись учебниками, усердно вырисовывал звездную карту в альбоме, подсчитывая расстояние между Планетами на калькуляторе, припрятанном в кармане хламиды. Волосы скрывали лицо, руки покрыты тонкими полосками лечебных наклеек, приноровились рисовать так, чтобы от письма не отличить. Рядом Норрис, прикрыв глаза рукой, дрых.

– А сейчас кто-то расскажет нам о Почитателях, вернее, об их главной задаче в нашем мирозданье, – бубнила Грохнворт, существо настолько отвратительного вида, что даже классифицировать ее невозможно. Напоминала она жабу из кабинета биологии на желейной подстилке, заменявшей ноги. По следу слизи всегда можно было отыскать ее в университетском блоке Академии. Под монотонный голос, напоминавший тихое бульканье газов под водой, Вильгельма и Норриса, которые ее предмет знали «на зубок», всегда клонило в сон, и если Херц не боялся захрапеть прямо на уроке, то Эльгендорф всячески старался развеселить себя. Хорошие оценки ему важны.

Но он был настолько погружен в рисование, пытаясь как можно точнее вырисовать кольцо на Сатурне, что никого не слышал. Планету хотели назвать как-то иначе, но Вильгельм думал о ней только так. Наверное, вдохновился Норрисом, который так назвал цепь на кармане.

Когда оставалось подрисовать пару метеоритов, Норрис, вдруг проснувшийся, с силой долбанул его по коленке, будто пытаясь выдернуть из мечт и вернуть в реальность.

Вильгельм, будто сквозь пелену, услышал свое имя.

– … Вильгельм Эльгендорф, расскажи нам о главной роли Почитателя. – Она кивала головой и придурковато улыбалась, как делала всегда, когда звала младшего из группы по имени.

Вильгельм тихо вздохнул, улыбнулся вымученно. Но Норрис услышал и увидел, еле сдержавшись, прыснул в кулак.

– Давай, скажи что-нибудь. А то же не отвалит! – прошептал он и вновь тихо захихикал. Его темные глаза смеялись даже громче рта.

Вильгельм прокашлялся в кулачок, сжал лазерную ручку в шарик и сунул за ухо. В глазах каждого одногруппника сияла насмешка.

«Ну же, шмакодявка, сказани что-нибудь», – будто говорили они.

– Почитатели создают Планету или целые Галактики, изобретают и выводят вид, который становится первопроходцем на данной местности, а затем, если Планета оказывается пригодной для жизни, превращают ее в продолжение Шаттла, – отчеканил Вильгельм давным-давно выученный текст.

Класс смотрел на него так, что выходить из класса не последним Вильгельму расхотелось. Заучек не любят.

– Он рот открывать умеет! – фыркнули Луи и Дуи, занимавшие одно тело при двух головах. Ни одна из них умом не отличалась.

Профессор Грохнворт повернулась в их сторону, подняла голову с пустыми зелеными глазницами и улыбнулась.

– Вильгельм Эльгендорф, а во имя кого появляются колонии?

– Начинай сначала, – протянул Норрис и завалился на бок, подложив под голову руку. – Спектакль продолжается. Следующий номер по сценарию – поклонение кумиру.

– Колонии строятся во имя Альянса, – важно проговорил Вильгельм, даже подбородок приподняв, чтобы выглядеть солиднее, а Норрис хихикнул в кулак.

– Пожалуйста, пообещай, что не будешь таким жеманным, когда станешь Почитателем, – прошептал Норрис.

– Да ладно тебе, ни за что, – уверил его Вильгельм, а его юные глаза сияли.

Профессор Грохнворт не унималась, повторяя одно и то же из урока в урок, следуя государственному приказу.

– А что есть Альянс, Вильгельм Эльгендорф?

– Она имя так твое боится забыть, что постоянно его повторяет? – шепнул Норрис.

– Альянс есть содружество Штаба, Академии, Альбиона и Шаттла, Профессор Грохнворт.

– Правильно, Вильгельм Эльгендорф! Альянс – есть единение всего живого! – воскликнула она, а голос ее из монотонного превратился в писклявый и быстрый, словно речитатив. Норрис даже поморщился, а Вильгельм вернулся к рисованию. Он-то был на всех ее уроках, в отличие от Херца, который появлялся лишь на контрольных. Успел привыкнуть.

– Да здравствует Альянс! – воскликнула Грохнворт, подняв руки к стеклянному потолку.

– Да здравствует Альянс! – вторил ей класс, за исключением двух, сидевших за последней партой. У них были дела поважнее.

– Будь славен, Альянс!

– Будь славен…

Вильгельм проснулся. Школьные воспоминания ему совсем не нравились, как и школьные годы.

Он помнил тот день. Тогда они уже три месяца выезжали в Академию из Шаттла, им предлагали выбрать путь, которому следовать. Проводили тренинги, лекции читали, беседовали с ними в клубах поддержки. Бесполезная хрень, придуманная для того, чтобы ненароком никого не ущемить. Будто подачка – все же знали, что выбрать путь можно единожды, вот и боялись ошибиться. Только большинство все равно ошибалось.

«Вы можете быть, кем хотите, лишь захотите!» – твердили им на уроках профориентации таким вдохновленным голосом, что Вильгельм, работавший на свое будущее всю жизнь, только хмыкал. Больше половины так и не стали теми, к чему стремились. И всему всегда была причина. Идиоту никогда не стать Почитателем, а приземленному – великим художником. Трусу не работать в Альбионе, а умному нечего делать в отделе секретарей. Потому что одного желания «быть» – мало. Нужно еще что-то делать, а не только мечтать.

До того как задремать, Эльгендорф валялся на старом диване в гостиной и думал о судьбе Планеты. Шел второй день, а от подруги не было никаких вестей. Количество людей на Планете росло, а времени на решение проблемы оставалось все меньше.

Он думал о том, что все-таки вышло из его проекта. К «чьим» ногам бросил свою жизнь?

Почитатель думал о городах, таких разных и, в то же время, таких одинаковых. Много раз видел Эльгендорф места, какие даже со своей фантазией и талантом к преобразованию, придумать не мог, а бывали и такие, что он пытался поскорее прикрыть глаза рукой и не видеть позора. Но даже они, уродливые и неказистые, созданные пятипалой рукой, поражали до глубины души. Нигде, ни на одной Планете, не было такого разнообразия видов. Не было мест, от которых перехватывало дыхание и от которых на глазах появлялись слезы. Но везде все проблемой было одно – люди, населяющие эти места. И во всех уголках Земли они были идентичны. Никогда, ни в одном живом существе, не сопрягалось столько противоречий, которые посланцы не могли понять.

«Пришельцы» жили в мире, у которого не было границ – он тянулся по всей Вселенной, раскидывая платформы и корабли в темном пространстве. Все жители были разными по всем параметрам и не было даже мысли, что кто-то совершеннее или лучше. Редко на одной улице Шаттла встречался даже одинаковый цвет кожи и разрез глаз.

Они никогда не могли представить, что существовал бы мир, в котором за различия могли убить. Никогда не знали, что разумное создание могло осквернить другое, такое же, но выглядящее или думающее иначе. Никто не понимал, как на Планете, погрязшей в войнах и кровопролитии, могло остаться что-то хорошее. Все это казалось дикостью и не принималось ни Академией, что затеяла этот эксперимент, ни Штабом с Альбионом, что его спонсировали.

Вильгельм тоже перестал понимать, но где-то в глубине пустого тела, лишенного души, еще теплился уголек привязанности к Планете. Он надеялся, что не зря перечеркнул свою счастливую жизнь ради нее. Да и понимал, что, лишись он Земли, возвращаться некуда.

Нуд шарился по ящикам стенки, заставленной хозяйским хрусталем и сервизами, из которых никто никогда не пил. За последние дни он здорово округлился. Ладошки то и дело доставали всяким хлам: поваренную книжку, пластмассовую кружку, спицу, тряпочку или прочую дребедень, которую старушка упрятала подальше и вскоре забыла. Но карлика это, кажется, не волновало – из нескольких лоскутков он соорудил плащик, большие носки ножницами и булавкой превратил в несколько пар маленьких, а книжки обклеил скотчем и сделал себе подобие табуретки.

Вильгельм поднялся с места, но будто тяжелая рука легла ему на грудь и уложила обратно. Вставать совершенно не хотелось, душевное состояние его граничило с меланхолией. На стене висела картина известного художника девятнадцатого века, но имени Вильгельм не мог вспомнить. В те времена, когда Вильгельм получил эту картину, может, его и звали как-то иначе. Все его имена не уместились бы ни в одной летописи.

На кухне остывал недоеденный обед, а на плите стоял будущий ужин. День тянулся медленно, даже воздух был тяжелый и липкий.

– Вы бы на улицу вышли, свежим воздухом подышали, – начал Нуд, примеряя фартук в ягодки. – Погода хорошая, а у Вас цвет лица какой-то нездоровый…

Вильгельм посмотрел в окно и усмехнулся. Дождь лил уже пару часов, заходился пузырями и бил по стеклам огромными водяными кулачищами. Но Нуд, который вот уже освоился и считал себя хозяином квартиры, словно не различал погоду солнечную и не солнечную, а слепо верил вечно ошибающемуся прогнозу по телевизору.

Вильгельм начинал думать, что не зря притащил этого карлика к себе. Все-таки с одной задачей он справлялся на отлично – веселил хозяина глупостью.

Он вновь попытался сесть, но вновь, под действием силы, улегся на бок, подложив костлявую руку под сальные пакли, стянутые в пучок на затылке. Утром он позвонил Егору и приказал ему не выходить на работу. Егоркино смущение чувствовалось через телефон, кажется, даже экран нагрелся больше, чем нужно. Он сотню раз извинился, перекрестился и уверил начальника в том, что «у него все хорошо и он справится», но Эльгендорф стоял на своем до победного конца. Егор вздохнул и согласился поработать из дома. Недельку. Может, чуть дольше.

– Хозяин! Хозяин! Смотрите! – заверещал карлик и вытащил что-то, завернутое в марлю. – Я нашел! Нашел!

Вильгельм все-таки поднялся, не сумев сдержать стона, когда одна из костей ударилась о другую с противным и болезненным хрустом, уселся на колени рядом с Нудом и принял у него из рук сверток. Развернул его и рассмеялся.

– Нуд, это корыто!

Нуд дрожащими руками взял деревянное чудо, трогательно расписанное цветами и ягодами, повертел его так, что ручкой чуть не заехал себе по подбородку, а потом радостно завизжал и улетел куда-то на крючковатых ножках, весело размахивая марлей.

Вильгельм решил даже не останавливать карлика, непонимающе переглянулся с Шурой, который, кажется, тоже пребывал в недоумении.

Вернулся Нуд быстро, в руках у него была книжка. Карлик уселся рядом с заинтересованным Почитателем и начал быстро листать энциклопедию с картинками. Наконец, он наткнулся на раздел «Средневековье» и залистал медленнее, рассматривая заголовки.

– Вот! Смотрите! – воскликнул он и ткнул скрюченным пальчиком в рисунок крестьянки, которая держала на коленях похожее корыто. – Это оно?! Вы давали мне задание, прочитать три раздела! Посмотрите, Вы же были там! Это оно? Я сразу же вспомнил о нем!

– Да, Нуд, оно. Ну, не прям оно, но такое же, как это. Знаешь, а черт его знает, может и оно. Квартировладелице столько лет на вид, что она вполне могла еще из этой самой посудины и гусей кормить веке так в семнадцатом.

Нуд, который старушку никогда не видел, решил поверить и закивал, засовывая книжку под шкаф, где уже была целая библиотека. Вильгельм не задавал лишних вопросов.

– А если я Вам найду второе такое, Вы пойдете в магазин? – поинтересовался Нуд абсолютно серьезно, верча корыто в руках с видом знающего, а Вильгельм рассмеялся.

– Ты вряд ли найдешь еще одно. Я даже не представляю, как это-то тут оказалось! Да и не влезу я в него, я ж тебе не дюймовочка.

– А Вы как ботинки! Привяжите к ногам и идите! Это, кажется, «лапти» называется.

«И за какие такие страдания я должен подрабатывать учителем начальных классов?» – пронеслось в голове Почитателя.

– Знаешь, Нуд, я отведу тебя в музей как-нибудь. Там сам все посмотришь. И на лапти, и на корыто, и на все остальное. А пока я схожу за молоком и без этого. – Вильгельм все-таки не сдержался и хихикнул. – Я же не великан, чтобы носить такие громадные ботинки.

Нуд пошлепал к крысе. Достал ее, усадил на стол, застеленный ворохом газет, и начал зачем-то показывать зверенышу посудину. Вильгельм пошел одеваться к себе в спальню, а когда более или менее привел себя в порядок, увидел, что Шура уже вовсю плескался в корыте, а довольный карлик радостно смеялся и поглядывал в сторону Лилиан, которая от его взгляда ежилась и сворачивалась в темно-зеленый калачик.

– Тебе чего-нибудь купить, Нуд? – поинтересовался Вильгельм, уже засовывая наушники в уши. – Помимо молока и тех ужасных эклеров в коробке, от которых у тебя будет диабет.

– Ой, а я знаю! – воскликнул карлик, подбежал к дивану и вытащил из-под подушки список. – Вот! Я еще пару дней назад написал, но Вы как-то не заходили в продуктовый.

Вильгельм принял желтый листочек, исписанный со всех сторон убористым кривым почерком. В нем много чего значилось, от зеленой зубной щетки до сахара, но больше всего удивило другое.

– Нуд, а зачем тебе шесть кусков хозяйственного мыла? Что ты с ними делать будешь? На кой черт тебе календарь со свиньями? А блокнот с котом? И почему именно с рыжим?

– Ой, я ж люблю котов. – Расплылся в улыбочке карлик. – А рыжие – так это ж вообще предел мечтаний! Хотя, можно и с любым котом, главное чтоб не с собакой.

– Знаешь, а я хотел себе бульдога завести… – мечтательно потянул Вильгельм, а Нуд позеленел и воскликнул, что боится собак до чертиков и вообще уйдет в канализацию, если увидит щенка. Эльгендорф решил обдумать этот вариант, но карлика почему-то стало жалко, и Почитатель просто кивнул, натянул капюшон по брови и вышел на улицу.

Дождь продолжал лить, дыр в асфальте не видно, так что шел Почитатель осторожно, чтоб ненароком не провалиться. Хоть и роста он приличного, а встречались и такие ямы, что наступить можно по колено.

«Спасибо, управляющая компания. И за что я плачу, спрашивается?» – подумал он, но музыка в наушниках заглушила размышления.

Он широко расставлял ноги и кое-как маневрировал между местами, где эти дыры должны быть, но все равно угодил в одну по щиколотку. Выразительно ругнувшись, Вильгельм поглубже запихнул капельки беспроводных наушников и пошел дальше, вглубь домов. Улица, начинавшаяся от проспекта и носившая имя писателя, с которым у Эльгендорфа когда-то была нешуточная вражда, шла до трамвайной линии, а за ней – терялась среди частных домов, многие из которых уже сгорели или ожидали сноса.

В наушниках играла песня, наполненная клишированными фразами и наложенная на безвкусную музыку, но к всеобщему унынию она подходила как ни одна другая.

Магазинная вывеска красными буквами разрезала мрак улицы. Вильгельм прошлепал по лестнице, чуть не поскользнувшись на мокрой ступеньке, и попал в теплое помещение с тучным кассиром, отстраненным лысым охранником и противным голосом громкой связи, от которой он отгородился музыкой в наушниках. Эльгендорф взял тележку и поехал с ней мимо белых стеллажей. В магазине чисто, и от этой чистоты становилось дурно. Почитатель считал, что без толики бедлама невозможна спокойная жизнь, но его, кажется, поддерживал только он сам.

Вильгельм пытался сверяться со списком Нуда, но карлик вписал туда столько всего и так мелко и неразборчиво, что легче просто скупить весь магазин или вовсе переехать сюда. Но Вильгельм бросал в тележку все новые и новые бесполезные вещи. Зачем – не знал. Просто он забыл, какого это – тратить деньги на кого-то, кроме мутировавшей крысы и ненавистной игуаны.

Еду тоже брал, но, так как сам ел мало, делал упор на вкусовые предпочтения Нуда. Мучного в тележке было столько, что Вильгельм мог открывать булочную и торговать там несколько недель без пополнения запасов.

Уже у кассы он вспомнил, что молока так и не купил. Пришлось возвращаться и выслушивать тираду кассира. Эльгендорф уже хотел сравнить его со слюнявым пакетом творога, который он пробивал, но решил промолчать. Расплатившись наличными, Вильгельм свалил купленное в тележку. Охранник посмотрел на него с сочувствием.

Выехав на улицу с тележкой, Вильгельм решил, что доедет до дома с комфортом. Внутри вновь проснулось ребячество, которое так никто и не смог из него вытрясти. Состроив важную физиономию, Вильгельм повез тележку дальше, к стоянке, а потом, исчезнув в темноте и отгородившись ею от камер видеонаблюдения, поехал дальше, к дому.

«А что, владелец я Планеты или нет? Все тележки на Земле принадлежат мне!» – хихикнул он и покатился к дому, иногда разгоняясь и виснув на тележке, не касаясь асфальта.

У подъезда Вильгельм позвонил в домофон, но никто не открыл. Раз, два, три. Ответом была тишина. Он полез в карман за ключами и, открыв дверь, затащил тележку в подъезд, а потом к себе, прямо по ступенькам.

В квартире никто не открыл, да и дверь оказалась закрыта всего на один замок. Втащив мокрую тележку, набитую пакетами, Вильгельм наконец-то вытащил наушники и услышал разговор в кабинете. Вернее, монолог.

Свизистор был включен, потому что весь день Вильгельм дожидался звонка Джуди, Шура и Нуд спрятались за углом дивана, а Лилиан, испугавшаяся ни на шутку, сидела под комодом, свернувшись в клубочек.

Вильгельм понял не сразу, почему на экране высвечивалось не милое желтоватое личико Джуди, а отвратительная клыкастая морда Захарри.

– Ты похож на оборванца, Эльгендорф, – высказался Захарри и взлохматил голубые курчавые волосы.

Вильгельм посмотрел на подчиненного-давнего-врага с такой ненавистью, что Нуд прижал Шуру еще сильнее и пропихнулся в угол подальше.

– А ты что здесь забыл? Глава отдела надзора не ты, а Джуди. Я с ней должен поговорить, – процедил Вильгельм, усевшись перед Связистором.

– Ну, не все твои желания становятся явью, Эльгендорф.