Символы в искусстве. Религиозный, исторический и культурный контекст

Валериан Анашвили

Символы в искусстве: религиозный, исторический и культурный контекст

Рецензенты:

В. А. Косякова, канд. культурологии, доцент Высшей школы европейских культур (факультет культурологии), старший научный сотрудник УНЦ визуальных исследований Средневековья и Нового времени РГГУ

Ю. В. Синеокая, д-р филос. наук, член-корреспондент РАН, заместитель директора ИФ РАН по научной работе, руководитель сектора истории западной философии ИФРАН

© ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации», 2022

Введение

Когда мы приходим в музей и оказываемся перед картиной, гравюрой или фреской, написанной кем-то из старых мастеров, нам всегда кажется, будто одного лишь визуального впечатления недостаточно, изображение неуловимо дает почувствовать нам, что оно не исчерпывается лишь сочетанием красок и техникой мазка. Всегда, помимо и за пределами явленных нам как зрителям образов существует что-то еще, какой-то явный или тайный смысл, который для любого живописца прошедших столетий был столь же важен и значим, как и фигуративная система, композиция, цветовые решения, линии, сочетания светлот и темнот, использованные им для создания своего произведения. Средневековое искусство и возвышающееся над ним искусство Нового времени катастрофически обедняются, если ограничиваться в отношении них лишь «зрением», они неизменно взывают к «пониманию»: «В картине, как и в библейском тексте, нет незначительных элементов и деталей. Если художник написал их, значит, он наделил их каким-то смыслом, и зритель обязан понять его, пусть не во всей полноте, но хотя бы осознать его наличие. Религиозный утилитаризм и дух глобального символизма, характерные для средневековой эстетики, не позволяли ни мастеру, ни зрителю того времени допускать наличие случайных (даже самых незначительных) элементов в изображении» [1: 36].

Христианское религиозное искусство немыслимо без разветвленной системы символов, но и светское искусство насыщено аллегориями, требующими интерпретации и истолкования, чаще всего присутствующими в произведении по воле, но иногда и против воли автора.

Известный художник и архитектор Александр Раппапорт писал: «Картина сродни иконе, даже если это не иллюстрация мифологического или евангельского сюжета. Самой своей неподвижностью в мирской суете, самим фактом причастности к иному миру, самой своей телесностью она обретает право быть источником вечного смысла.

Конечно, чтобы отождествить картину с иконой, этого мало. Нужно еще предположить, что источник картины – святой дух. Но этот дух, как ни странно, картины сохраняют даже тогда, когда они громко и настойчиво повторяют, что ничего общего ни с каким духом вообще не имеют. Зритель не в силах поверить в это, он это «знает», но не видит, и потому всматривается в картину так, как если бы в ней заключалась благая весть. Духовная наследственность, смысловая генетика картины такова, что ее трудно уничтожить даже при больших усилиях.

Картины Нового времени – это как бы иконы неявленного писания. Их подлинный смысл остается в тени.

Художник делает больше, чем хочет и может. Он поневоле становится пророком, хотя и не способен понять смысл своего пророчества. Некоторая необразованность к лицу художникам именно потому, что выражает их неустранимое отставание от смысла собственного дела.

Как повар может не догадываться о существовании витаминов, так и художник пишет пейзаж или натюрморт, не ведая, что за этим стоит язык скрытых символов» [21: 30-31].

Искусство, предполагающее исключительно зрительные впечатления, конечно, столь же значимо и необходимо, как и искусство, ориентированное на синтез зрительных и интеллектуальных (духовных) впечатлений (по словам преподобного Максима Исповедника: «Для обладающего [духовным] зрением весь умопостигаемый мир представляется таинственно отпечатленным во всем чувственном мире посредством символических образов, но пренебрегая вторым мы многое теряем». Знаменитый знаток живописи Макс Фридлендер писал: «Французские импрессионисты настойчиво декларировали необходимость отказа от человеческого участия. Так, Моне однажды рассказывал Клемансо: „Я стоял у постели умершей женщины, которую я, признаюсь, когда-то очень любил… да и в тот момент продолжал еще любить. Я рассматривал ее виски и говорил сам себе —какой интересный фиолетовый цвет… В основе явно синий, только какой? И наверное, еще красный? И, может быть, желтый…“ Искусство, ориентированное на абсолютность зрительных впечатлений, превращалось в искусство бесчеловечное.

Программным требованием импрессионистов был отказ от любого духовного упорядочивания, от любой интерпретации—во имя непосредственно воспринимаемого образа; во главу угла они поставили лозунг – „все было усладой счастливых очей"» [31: 22].

В работах старых мастеров мы всегда сталкиваемся с тем или иным типом символов, аллегорий или эмблем. Художники словно воплощали доктрину Гуго Сен-Викторского, схоласта XII в.: «Все зримое дано нам для обозначения и объяснения невидимого, для нашего наставления зримым, символическим способом, то есть образно»[1]. Символами могут служить предметы, явления, животные, действия, а также художественные образы, воплощающие какую-либо идею. Например, оливковая ветвь – символ мира, цветок нарцисса – в мифологической традиции может означать самовлюбленность, а в ряду христианских символов – означать Деву Марию и Воскресение. Орех, на основании богословских интуиций, отсылает к образу Иисуса Христа: плотная кожура, покрывающая орех, есть Его плоть, Его земная ипостась, дерево скорлупки – крест, на котором Его плоть познала страдания, ядро ореха, служащее для пропитания человека —Его сокровенная божественная природа. Филин, который ничего не видит при солнечном свете, как утверждается в средневековом бестиарии, днем подвергается нападению других птиц, и таким образом филин символизирует слепоту иудеев, закрывших глаза перед Истинным Солнцем и ставших предметом насмешек всех христианских народов. Овца — символ забвения себя ради других, как об этом писал Руперт Дойтцкий, бенедектинский богослов XII в.: «Овца отдает свою плоть в пищу тем, кто силен; молоко —тем, кто слаб. Своим руном она покрывает тех, кто наг; снимает с себя всё, чтобы согреть тех, кто замерз». Ткачество символизирует создание мира, вселенной, определение судеб всего сущего; рыбная ловля — обращение в свою веру (Христос научил своих учеников быть «ловцами человеков»). Художественный образ кентавра – символ низменных страстей, распрей (если изображен с колчаном, стрелами и луком), в религиозных композициях—символ ереси.

Символы могут быть обозначены числом, свойством, формой. Например, число 7 —символ совершенства и завершенности (семь дней в каждой фазе луны, семь цветов радуги, семь нот, семь дней недели, семь добродетелей, семь смертных грехов, семь таинств); синий (цвет неба) – символ всего духовного [см.: 25]; круг, не имеющий ни начала, ни конца, является образом Бога. «Простертая из облаков и окруженная крестчатым нимбом рука с пальцами, сложенными в благословляющем жесте – три вытянуты, два последних согнуты – становится знаком божественного вмешательства, символом Провидения, а маленькие обнаженные детские фигурки без половых признаков, изображенные в складках одежд на коленях Авраама – символом будущей жизни и вечного покоя… Изображение дерева (вернее, ростка с двумя-тремя листочками) дает понять, что действие происходит на земле. Башня, прорезанная дверью, служит для обозначения города; ангел, стоящий между ее зубцами, дает понять, что город этот – Небесный Иерусалим» [15: 34-35].

Многие символы имеют многозначный смысл: например, собака – символ верности (если изображена у ног супругов), символ низости и бесстыдства в античных сценах. Как хранитель стада собака олицетворяет доброго пастыря, епископа или проповедника. Черная собака в средневековом искусстве обозначала неверие, язычество. Как видно из этого примера, смысл символа часто зависит от эпохи, религии, культуры.

Символ активно использовался в искусстве до второй половины XIX в. и только потом стал ускользающей редкостью[2].

Английский искусствовед К.В.Уэджвут отмечает: «Вениус[3] особенно славился своими знаниями символов, таких художественных образов, с помощью которых можно было визуально передать абстрактные идеи. Такие символы теперь применяются в живописи очень редко, так что немногим из нас они известны. Например, голубь с оливковой ветвью обозначает мир, весы – правосудие, лавровый венок – победу. Однако в XVI столетии пропаганда идей через символы была общепринятой формой искусства, как народного, так и возвышенноинтеллектуального. Святые, конечно, обладали собственными атрибутами. Символом святой Екатерины было колесо, на котором она приняла пытку, Марии Магдалины – сосуд с нардовым миром, которым она умащала ступни ног Иисуса, для святого Иеронима —лев, с которым он подружился в пустыне. Но даже на портретах, аллегориях и светских картинах использовались различные символы, служащие бессловесными комментариями. На картинах птицы, цветы и животные изображались с вполне определенной целью. Заяц означал бдительность, кот или кошка – свободу, змея – мудрость. Разные цветы указывали на разные добродетели, а если их лепестки опадали, то это означало эфемерность молодости и красоты.

От каждого художника требовались знания таких символов, и для их объяснения существовали даже специальные учебники. Не слишком запутанные символы приводили всех в восторг, образованным людям нравилось расшифровывать скрытый смысл изображений на картинах. Такая ученая игра придавала интерес даже самым приземленным работам» [30: 13-14].

В данном учебном пособии мы приведем несколько примеров того, как и какие смыслы художники вкладывали в свои работы, рассмотрим их творчество в историческом и социальном контексте.

***

Мы начинали эти штудии несколько лет назад, когда подобный подход к произведениям искусства был если и не в новинку (профессионалы, разумеется, давно знакомы с работами Аби Варбурга, Эрвина Панофского, Ганса Зедльмайера, Умбэр-то Эко, Мишеля Пастуро или Эмиля Маля), то, во всяком случае, не слишком популярен среди искусствоведов и культурологов. Однако количество слушателей наших лекций свидетельствовало, что мы на правильном пути, и запрос на исследования такого рода огромен. С тех пор утекло много воды (а с ней и типографской краски) и на русском языке появилось множество прекрасных – и не очень – книг, в которых рассказывается о символах в искусстве, их происхождении и бытовании в том или ином социальном и культурном окружении. Мы сходу можем припомнить не менее двух десятков отечественных монографий, которые смело порекомендуем заинтересованному читателю. Некоторые из них написаны давно, некоторые совсем недавно. «Эмблематика в мире старинного натюрморта» Ю. Звездиной, «Голландский натюрморт XVII века» Ю. Тарасова, статьи В. Л. Смирнова, книги С.М. Даниэля, В. Косяковой, М. Майзульса и тех, чьи имена можно найти в списке литературы в конце нашей скромной компиляции (скромной, поскольку объем материала, полученного нами за время занятий этой интереснейшей практикой по изучению искусства, имя которой у нас пока так и не устоялось – visual studies? феноменология искусства, берущая начало от Гуссерля, в области эстетики – от Романа Ингардена? вечно спорящие между собой иконология или иконография? семиотика? —намного превышает объем представленного в этом учебном пособии и ждет дальнейшей систематизации и превращения в действительно авторскую рукопись). Все больше выходит и переводов (увы, в том числе выпускаются переводы крайне неудачных оригиналов, профанирующих научный анализ художественных произведений и подменяющих его безответственным фиглярством и броской клоунадой). Впрочем, поле для исследования искусства продолжает оставаться необъятным, и одна прочитанная книга или прослушанная лекция не отменяет необходимости обратиться к другим. Творения художников прошлого неисчерпаемы. И они все еще ждут своих внимательных и квалифицированных зрителей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Например, так Гуго Сен-Викторский описывал одно из своих прозрений: «Голубка имеет два крыла, подобно тому как есть два образа жизни христианина-жизнь деятельная и созерцательная. Голубоватые перья на ее крыльях указывают на мысли о небесах. Неясные переливы остальных частей оперения, изменчивые цвета, напоминающие бурное море, символизируют пучину человеческих страстей, то житейское море, в котором носится ладья Церкви. Почему у голубки такие красивые золотисто-желтые глаза? Потому что желтый цвет, цвет созревших плодов, означает опыт и зрелость. Желтые глаза голубки означают умудренный взгляд Церкви в будущее. Наконец, у голубки красные лапки, ибо Церковь шествует по миру, и стопы ее ног обагрены кровью мучеников».

2

Христианские религиозные символы окружают нас, проявляя себя не только в искусстве, но и в повседневных практиках, ср.: «Облачение священника и богослужебные предметы также становятся символами. Казула, которую надевают поверх других одеяний, означает любовь, которая больше всех предписаний закона и сама есть высший закон. Стола, которая надевается на шею священнику— легкое иго Господа, а поскольку каждый христианин, как сказано, должен любить это иго, священник, надевая и снимая столу, лобызает ее. Митра епископа, имеющая две вершины, символизирует знание Ветхого и Нового Заветов, к ней пришиты две ленты в напоминание о том, что Писание должно толковаться согласно букве и духу. Звон колокола означает голос проповедника, балка, на которой колокол подвешен – крест. Трос, скрученный из трех веревок, означает тройственное понимание Писания, которое толкуется в трех смыслах: историческом, аллегорическом и моральном. Когда звонарь берет веревку в руки, чтобы раскачать колокол, он тем самым выражает глубокую истину, гласящую, что знание Писания должно побуждать к действию» [15: 56-57].

3

Октавиус Вениус (Отто ван Веен, 1556-1629) – фламандский художник, автор большого количества иллюстраций аллегорического содержания, учитель Рубенса.