– Эдвин захотел узнать, за что она и откуда у меня пятьдесят фунтов на расходы. Я не хотела, чтобы он подумал плохое, и объяснила, в чем дело. Мол, я понимала, как он расстраивается из-за моего пьянства. В конце концов он понял.

– А про деньги что сказали? – уточняю я.

– Что накопила, откладывая свои карманные деньги. Сперва Эдвин разозлился, но потом успокоился, поняв, что это впрямь для него.

Таблетки, досмотр сумочки, карманные деньги, расспросы о расходах. Я стараюсь осознать услышанное и не думать о своей семейной жизни.

– С ваших слов, проблема с алкоголем была непостоянной, а скорее возникала из-за несдержанности. Как долго она существовала? – спрашиваю я.

– Со студенческих лет – в той или иной степени. А последнее время некоторые ужины давались мне тяжело, – отвечает Мадлен.

– Ужины?

– Да, деловые ужины. Эдвину вечно хотелось, чтобы я на них была хозяйкой, ну, или идеальной гостьей. Меня они тяготили. Эдвину это не нравилось. Однажды мне стало плохо… – Голос Мадлен слабеет.

Я поднимаю голову: она бледна и ладонью закрывает глаза от света.

– Вы как, ничего?

– Да, просто тяжеловато, голова опять заболела.

– Нам нужно много обсудить, но давайте пока остановимся. Вы согласны встретиться с психиатром? Заключение специалиста нам очень поможет, – говорю я, ставлю возле своих записей вопросительный знак и переворачиваю страницу.

– Вряд ли это что-то изменит, но, если вам угодно, встречусь. – Голос Мадлен звучит на диво четко и ясно, и моя запись наверху новой страницы тоже получается четкой и ясной: «КЛИЕНТКА СОГЛАСНА НА ПСИХИАТРИЧЕСКОЕ ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЕ».

Напряжение спадает. Патрик встает из-за стола, аккуратно складывает документы, убирает их в портфель. Фрэнсин тоже поднимается, бормочет что-то про фотографии и выходит из кухни. Я прячу в сумку блокнот и ручку, попутно коснувшись сотового. В памяти всплывает сообщение. Но нет, я еще с Мадлен не закончила.

– Мы назначим встречу в ближайшее время, – обещаю я, мысленно перебирая знакомых специалистов.

– Спасибо!

Мадлен встает и, потянувшись через стол, пожимает мне руку. Крепче, чем в прошлый раз. Она заметно оживилась, и я решаю разобраться почему. Какая тема нашего сегодняшнего разговора ее осчастливила? Дело в том, что мы не обсуждали роковой день? Так передышка временная!

Фрэнсин возвращается на кухню с большим коричневым конвертом, который едва не лопается, и протягивает его мне:

– Вот фотографии Эдвина и Мадлен, которые у меня есть.

Я забираю конверт и кивком благодарю Фрэнсин.

– Могу я забрать их с собой? Обещаю быть предельно аккуратной.

Сестры кивают в унисон. Я осторожно кладу конверт в сумку и застегиваю молнию. На этот раз постараюсь не купать сумку в моче.

Фрэнсин вызывает такси и ждет его с нами.

– С вашей стороны очень благородно так здорово опекать сестру, – говорит Патрик.

– Это нелегко, – говорит Фрэнсин, но электроворота начинают закрываться, и она возвращается в дом.

Такси увозит нас с Патриком на вокзал.

Глава 7

Поезд задерживается. Я меряю платформу шагами, гадая, лучше или хуже мне станет от маффина с латте. Патрик направляется прямиком к киоску, покупает черный кофе и подливает в него что-то из фляги, которую достает из портфеля. Мне он ничего не предлагает. Судя по выражению его лица, лучше не просить угощения и не спрашивать, что он делает, даже когда он закуривает, вопреки надписям «Не курить!» на стенах. В ушах звенит отчасти от желания, чтобы он ко мне прикоснулся, затащил в темный угол, прижал лицом к стене и овладел мною… Перед мысленным взором возникает сообщение. Я вытаскиваю телефон из сумочки и перечитываю текст:

«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».

Не верю, что речь об этом. Об этом никто не знает. Мы были очень осторожны. Сообщение пришло ко мне по ошибке.

– Ну, что ты об этом скажешь? – Патрик подходит сзади, пугая меня.

– О чем? – Я заталкиваю телефон поглубже в карман жакета, не желая обсуждать текст. Если не упоминать его, может, оно просто исчезнет?

– О встрече с клиенткой, разумеется. О чем еще мне спрашивать?

Я пожимаю плечами. Голос Патрика звучит четко, а глаза красные, веки набрякшие.

– У тебя усталый вид, – отмечаю я. – Ночами не спишь?

– Что? Я спросил, что ты думаешь о встрече с клиенткой. – Патрик отворачивается от меня и смотрит на платформу.

– Думаю, в отношениях Мадлен с мужем что-то не так. Дело в этом.

– Ну да, она же заколола его! Вот это глубинное понимание вопроса, вот это проницательность! – язвит Патрик.

Нет, этим он меня не заденет. Я пожимаю плечами. Он снова вынимает пачку сигарет. На этот раз я забираю ее у него вместе с зажигалкой, делаю глубокий вдох и делюсь соображениями о встрече с Мадлен.

– Да, конечно, она его заколола. Других объяснений случившемуся нет. Но Мадлен многое не договаривает. А таблетки, которые Эдвин давал ей тайком? Разве это нормальное поведение?

– А по-моему, весьма разумно. В итоге ни забот ни хлопот!

– Правда? Ты что, от женской фертильности пострадал? – осведомляюсь я, удивленная его запальчивостью.

– Не твое дело. Ты многое обо мне не знаешь. И узнать особо не стремишься – вопросы не задаешь. И ради бога, покупай себе курево сама!

– Сам говорил, никаких вопросов, – огрызаюсь я, игнорируя последний подкол. – Еще в самом начале!

Я бешусь в открытую и плевать на это хочу. Тот разговор я помню прекрасно. Около года назад осенним вечером мы, оба поддатые, стояли у бара на Кингзуэй. Патрик слыл донжуаном-сердцеедом, за спиной имел развод и несколько разбитых сердец, но меня это не остановило. Один его взгляд, и меня как током ударило. Этот человек видел меня настоящую и сильно хотел. Тогда я прикусила Патрику ухо, а он в ответ схватил меня за горло, прижал к стене и зашипел: «Не кусаться, вопросов не задавать. Мы трахаемся, и точка». Сейчас я правила нарушать не стану.

Патрик выплескивает остатки питья на рельсы и снова поворачивается ко мне.

– Разумеется, никаких вопросов. Как я мог забыть?! – язвит он, потом делает глубокий вдох, очевидно, чтобы успокоиться. – Согласен. Судя по словам Мадлен, в этих отношениях присутствовал контроль.

– Может, присутствовало и что-то еще, что-то по-страшнее, о чем она пока нам не говорит… Если психиатрических проблем нет, единственным вариантом защи ты останется аффект в результате домашнего насилия. Голые факты выглядят неутешительно… – Я замолкаю, вспомнив ножевые раны на теле Эдвина и кровавые пятна на одежде Мадлен.

Не успевает Патрик ответить, как у платформы останавливается поезд. Мы заходим в вагон и усаживаемся напротив друг друга. Я готова к его призыву, кончик языка в нетерпении прижат к губам: отлично помню, как давилась, когда его эрегированный член вбивался мне в рот. «Открой рот пошире и расслабься» – такой совет я вынесла из многолетнего чтения журналов и просмотра порнухи. Такие советы легко давать за пивасиком, а попробуй-ка широко раскрыть рот и дышать носом через лобковые волосы, параллельно удерживая равновесие на обоссанном полу. Задачка не из легких. Так почему мне не терпится «выйти на бис»? Почему я сижу на краю сиденья и жду, когда Патрик меня коснется? Боже, купе-то пустое, можем приступить здесь и сейчас. Кто нас увидит? Перед мысленным взором издевательски кружатся слова сообщения: «Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная», но я их «выключаю». Никто ничего не видел, никто ничего не знает – в этом я уверена.

Кладу ладонь ему на колено, поднимаю ее к бедру…

Патрик с силой ее отталкивает – такое ощущение, что меня шлепнули. Резко, словно обжегшись, я выпрямляю спину.

«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».

– Ты что творишь?!

– Я подумала…

– Ты подумала неправильно. Лучше думай о деле, это главное.

– Так мы не обсудим встречу по возвращении в город? – спрашиваю я. Говорить о деле Мадлен в поезде совершенно не хочется.

– Я не успею, так как спешу на ужин. В начале следующей недели время выберем.

– С кем ты ужинаешь? – Голос мой звучит буднично, только Патрика не обмануть.

– Это совершенно не твое дело, – заявляет он.

Я прислоняюсь к окну и смотрю на плывущие мимо дома. Поезд чуть замедляет ход, и в одном саду я замечаю целующуюся парочку. Интересно, они меня видят? Они гадают, кто я? Гадают, почему женщина, ссутулившаяся у окна поезда, вытирает слезы? Когда мы подъезжаем к Марилебону, я дожидаюсь, когда Патрик сойдет с поезда, и лишь потом отворачиваюсь от окна и начинаю собирать вещи.

Линия Бейкерлу очень быстрая. Не успеваю оглянуться, и я на набережной, качу сумку по Эссекс-стрит мимо винного бара Кэрна, мимо Королевского судного двора и останавливаюсь в канцелярии. Марк вручает мне записки по делу на следующий день – пухлую стопку документов, наспех перевязанную розовой тесьмой. Листы бумаги и фотографии из нее едва не вываливаются.

– Почему она такая неряшливая? – разочарованно спрашиваю я.

– Ее из коллегии вернули. Кингз-бенч-вэй, двадцать семь. У них документы всегда неряшливые.

– Здорово! Я очень рада. – Я заглядываю на последнюю станицу. Суд короны в Вуд-Грин. Что же, это, крайней мере, рядом. То есть относительно рядом.

– Процесс чисто символический, мисс, – сообщает Марк. – Займет дней пять-шесть.

– Ясно. – Я просматриваю обвинительное заключение. Семь попыток нанести тяжкие телесные повреждения, один случай опасного вождения. – Ясно, – киваю я. – Всю ночь буду готовиться. Спасибо! – Я пячусь из канцелярии, прижимая документы к груди.

Сумку и пальто я бросаю у стола и кладу перед собой документы. Прежде чем ознакомиться с ними или с фотографиями, которые дала Фрэнсин, я звоню Карлу. Он должен быть на плавании с Матильдой.

– Алло! Вас не слышно! – Голос Карла звучит совсем слабо.

– Привет, это я. Как Матильда? – кричу я.

– Отлично, у нее все отлично. – Внезапно связь улучшается, делая последние слова слишком громкими.

– Уж наверное! Слушай, мне тут неожиданно процесс подсуетили. Готовиться придется долго. Я скоро буду дома, а вот вечером придется работать.

Долгая пауза.

– Понятно, – наконец говорит Карл. – В награду за плавательные успехи я обещал отвести Матильду в пиццерию.

Я смотрю на часы: сейчас пять. У меня есть несколько часов. Сколько времени нужно, чтобы съесть пиццу?

– Приехать к вам в пиццерию? Поработаю потом.

Снова долгая пауза.

– Думать-то ты будешь о процессе. Я тебя знаю! Так что работай спокойно в коллегии и за нас не беспокойся. – Карл говорит спокойно и довольно сухо.

– Мне же надо поесть. В самом деле, я могу приехать к вам в пиццерию, уложить Матильду спать, а поработать потом. – Умолять не собираюсь, но в своем голосе слышу трепет. Увидеть дочку хочу отчаянно.

– Слушай, все в полном порядке. Приезжай, как закончишь. Не забывай, что сегодня у нас собирается моя мужская группа, так что особо не спеши.

Карл отсоединяется, прервав меня на полуслове. Я смотрю на телефон, не зная, на что решиться. Вдруг в пиццерию они пойдут с кем-то из Матильдиных подруг по бассейну. Я не водила ее ни разу и с родителями не знакома. Вдруг в эту самую минуту Карл улыбается очередной мамаше с сырыми белокурыми волосами: она намочила их, наматывая круги по бассейну, пока ее дочь вместе с Матильдой осваивала поворот сальто. Мамаша наверняка стройная и подтянутая благодаря брассу, который мне в жизни не освоить. Вдруг в эту самую минуту Карл смеется и просит мамашу не волноваться: его жена в бассейн не придет, у нее дел по горло, так что давай заберем девочек и пропустим где-нибудь по стаканчику. Нужно же отметить…

Я качаю головой, потрясенная яркостью сцены, которую сама придумала. Карл ни на кого смотреть не станет: он с Матильдой и не захочет ее расстраивать. Да и флиртовать он не будет – он будет наводить порядок в гостиной и переносить стулья из кухни, чтобы каждому члену его мужской группы хватило места. Еще поставит пару коробок с носовыми платками: вдруг кто расчувствуется? По крайней мере, я так думаю – Карл никогда не рассказывает мне о сеансах, мол, все строго конфиденциально. Группа должна полностью ему доверять. Я всегда киваю: горы своей лжи не позволяют развивать эту тему.

Я открываю записки по завтрашнему делу и погружаюсь в чтение. Все не так плохо, как мне сперва казалось. Опасная езда и покушение на убийство: обвиняемого довели подростки, оравшие на него на стоянке у супермаркета. Он сел в свою машину и поехал прямо на них. Он никого не сбил: помешал заглохший двигатель. Свидетелей набралось человек двадцать, поэтому процесс растянулся на неделю. По-моему, все очевидно.

Я представляю обвинение, но, читая протокол полицейского допроса, не могу не сочувствовать обвиняемому. У него задержка умственного и физического развития, а машина с особыми приспособлениями. Из прочитанного ясно, что мерзкие юнцы достают его регулярно, немудрено, что в итоге он слетел с катушек. Вот только говорить об этом вслух в мои обязанности не входит. Я пишу тезисы вступительной речи и надеюсь, что адвокат у инвалида приличный. Увидев, кто солиситоры защиты, я вздыхаю: эта фирма из Хэрроу мне хорошо известна. Нормальные записки по делу они не представили мне ни разу – в лучшем случае имя на стикере. Тщательной подготовкой к процессам они брезгуют, инструктирующих консультантов выбирают самых дешевых. Прочитав еще несколько документов, я мысленно подвожу черту под завтрашним слушанием: проблем возникнуть не должно. Защита сделает заявление против иска, я постараюсь сгустить краски и притянуть более серьезную статью – думаю, за день мы управимся. Закончив подготовку, я собираю документы в стопку и аккуратно перевязываю розовой лентой. Уже восьмой час… Я пишу эсэмэску Карлу, спрашиваю, как пицца, потом сижу, глядя на экран, потом набираю сообщение Патрику: «Как дела?»

Сегодня он вел себя странно. Никогда раньше при мне он не пил из фляги. И от секса не отказывался. Может, Патрик понял, что у нас отношения тупиковые, и решил поставить на них крест. Может, ужин у него с кем-то интереснее меня – моложе, выше, стройнее, без мужа и ребенка. Может, это даже к лучшему – хватит интрижек, самобичевания и самоуничижения. Хватит отвлекаться от семьи. Тогда, может, и для друзей время появится.

Телефон пищит: пришло сообщение, и я буквально хватаю его. Это Карл. «Матильда в душе. Пицца норм. Все норм». В ответ я отправляю эмодзи – поднятый вверх палец. Из неразговорчивого лишних слов не выбьешь. Я отключаю телефон и достаю из сумки фотографии Мадлен и Эдвина Смит.

Фотографий всего около сорока. Я раскладываю их в хронологической последовательности, ориентируясь на возраст супругов и прогрессирующую лысину Эдвина. По словам Мадлен, познакомились они в университете. Фотографии того периода выделяются из общей массы: вот она, молодая и симпатичная, в полосатом комбинезоне, рядом он, счастливый, улыбающийся, в простом свитере. Дальше целая серия отпускных фотографий – вот горовосхождение в Европе, вот Колизей, вот фонтан Треви, вот пирамида Лувра, вот ящерица Гауди. А вот и совсем дальние дали – вулкан на фоне рисового поля. Индонезия, наверное. А вот Петра.

Мы с Карлом тоже были в Петре – смеялись над верблюдом, который не мог подняться под весом жирного туриста. Сейчас вспоминать стыдно. У бедняги верблюда ноги дрожали, а погонщик орал на него: вставай, вставай, вставай! Того верблюда давно нет на свете, как нет чувства, заставлявшего нас с Карлом держаться за руки по пути к монастырю на вершине холма. Как нет мужчины с добрыми глазами, застенчиво улыбающегося мне с фотографий, которые я разложила на столе.

Вдруг мы с Карлом были в Иордании в то же самое время? Определить невозможно. Я переворачиваю фотографии лицом вниз: вдруг на оборотах есть какие-то указания относительно года, когда их сделали? Ничего. Только на одной фотографии синими чернилами написано: «Она сказала „да”». Перевернув ту фотографию, я вижу не студентов, а сияющую Мадлен в облегающем синем платье. Она сидит в ресторане и улыбается. Эдвин в кои веки не за ней, а рядом – прижимает Мадлен к себе. Фотографию наверняка сделал официант. На столе флюте для шампанского, в одном из них Эдвин спрятал кольцо? Или он принес коробочку в кармане брюк? Он то и дело похлопывал карман, проверяя, на месте ли заветная ноша, и надеялся, что Мадлен ничего не замечает?

А Мадлен ждала предложения руки и сердца? Она обрадовалась? На фото она улыбается. Эдвин обнимает ее крепко, локтем придерживает шею. Ей удобно или во взгляде правда сквозит напряжение? Неужели что-то омрачает ей даже радость такого события? Текст на обороте написан твердой, уверенной рукой. «Она сказала „да”». Разве исключительность момента не должна подчеркиваться восклицательным знаком?

Когда Карл сделал мне предложение, фотоаппарата у нас не было. И шампанского не было. Мы говорили о том, по карману ли нам перебраться со съемной квартиры в Боу в место получше, и я предложила купить жилье. «Тогда нам нужно пожениться», – сказал Карл. Я кивнула, и он добавил: «Думаю, пожениться нужно в любом случае». В тот вечер к этому больше не возвращались, а через несколько недель Карл сообщил, что через четырнадцать дней у нас запись в офис регистрации. Я не возражала. На регистрацию пришли мать Карла и моя лучшая подруга Эви. В какой-то момент я наверняка тоже сияла от счастья, хотя это не запечатлено ни на одной фотографии. С другой стороны, я не выпущена на поруки и Карла не убивала, так что, пожалуй, все не так плохо.

На многих других фото Эдвин и Мадлен выглядят совершенно нормально – не отличаются от любой другой пары. От нас Карлом, например. Абсолютно ничто не указывает на то, что через пятнадцать лет Мадлен зарежет супруга.

Вот свадебная фотография – у Мадлен изысканный букет из оранжевых лилий. Вот беременная Мадлен боком стоит у обвитой глицинией двери. Вот она с младенцем на руках, Эдвин рядом, он крепко ее обнимает. На каждой фотографии Мадлен счастливо улыбается. Я зря теряю время. Эти фотографии не подскажут, почему Мадлен убила мужа. Они как непроницаемо идеальные картинки. Изучать их – все равно что смотреть на наши с Карлом фотографии и гадать, на каком этапе между нами возник разлад. Вздохнув, я включаю сотовый. Он тотчас пищит: пришло сообщение о Патрика.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

Оуэн Клайв – британский актер театра, кино, телевидения. Получил призвание после выхода в Великобритании телесериала «Законник». (Здесь и далее прим. пер.)

Элисон вспоминает детские книги британской писательницы Лорны Хилл.

Хитклифф – главный герой романа Эмили Бронте «Грозовой перевал».

„There is a light that never goes out“ – саундтрек к фильму «Пятьсот дней лета» в исполнении группы „The Smiths”.

„My Way” – мегахит Фрэнка Синатры.

Морисси Стивен Патрик – британский певец, фронтмен группы „The Smiths”.

В квартале Темпл находится одно из двух лондонских обществ адвокатов.

Серия книг о Кларисе Бин написана и иллюстрирована английским автором Лорен Чайлд с 1999 года.

„Rolling in the Deep” («Скатываясь в бездну») – хит Адель.

«Трэвелодж» – крупнейший независимый гостиничный бренд Великобретании с более чем 570 отелями по всей стране.

«Славные парни» („Goodfellas”) – драма Мартина Скорсезе с Робертом Де Ниро в главной роли.

Шард – небоскреб в Лондоне высотой 309 метров.

Имеется в виду песня американского певца и поэта Боба Дилана „Don’t think twice, it’s all right”, написанная в 1962 году, выпущенная в 1963 году.