bannerbanner
Каждый час ранит, последний убивает
Каждый час ранит, последний убивает

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 9

Межда просыпается около четырех утра, в это время я должна закончить работу. Мы садимся в машину и возвращаемся в квартиру. Часто я засыпаю на заднем сиденье машины. Когда мы приезжаем, то мне наконец разрешается пойти поспать, с пяти до семи. Не больше, потому что по пятницами я работаю еще у одних людей. Это соседи Межды, месье и мадам Бенхима. Они живут этажом ниже. Как и у Маргариты, у них я должна убрать за день квартиру, постирать и погладить. Несмотря на то что нужно спуститься всего на этаж, я не имею права идти туда одна, и Межда меня провожает, закрывает на ключ, а потом забирает. Может быть, она боится, что я убегу? Но я не знаю, куда мне идти…

Я никогда или почти никогда не встречаюсь ни с кем из семьи Бенхима. Они оба работают, и иногда я вижу их, когда они возвращаются после работы. Они, наверное, хорошо знакомы с Междой, потому что доверили ей вторые ключи от квартиры. Раз в месяц они дают ей деньги, которые я заработала.

Вечером по пятницам, как только я заканчиваю у них убирать, я возвращаюсь на фирму, чтобы снова заняться ночной уборкой.

По выходным я остаюсь у Межды и занимаюсь уборкой у нее в квартире. А я-то думала, что тут будет меньше работы, чем у Шарандонов… Как я ошибалась!

Я подсчитала, что благодаря мне Межда зарабатывает сто евро в неделю, не считая того, что она получает на фирме в пятницу вечером. Думаю, что это много, но она постоянно напоминает мне, что я ей дорого обхожусь, больше, чем зарабатываю.

Я ломаю голову, но не понимаю, как я могу ей «дорого обходиться». У нее я ем еще меньше, чем у Шарандонов, я постоянно хочу есть. Вечером мне полагается яблоко или банан. Утром кусок хлеба с цикорием. К счастью, иногда мне удается незаметно взять что-нибудь из холодильника. Кусок сыра, помидор или йогурт.


Я живу здесь два месяца, а силы уже на исходе. Спину и плечи ломит практически постоянно. Еще часто ноют ступни. Один раз я пожаловалась Межде, сказав, что она дает мне слишком много работы и что я недостаточно сплю. Она молча встала с дивана и подошла к шкафу. Вытащила оттуда кожаный хлыст, приказала мне полностью раздеться и долго била, по спине, по ногам, по рукам и даже по животу. Потом вытолкала меня из комнаты на улицу и следом выбросила мою одежду. Ночь я провела на балконе, без одеяла.

С тех пор я больше не осмеливаюсь что-либо говорить, но чувствую, что успокоиться не могу. Я хочу возмутиться, закричать. Все вокруг сломать.

По вечерам я плачу. От усталости или тоски, уже и сама не знаю. А еще от ярости и несправедливости. Я думаю о Вадиме, его мне по-прежнему очень не хватает.

Нужно было все рассказать Изри. Я видела его всего два раза с тех пор, как покинула дом Шарандонов, но я знаю, что он скоро зайдет к матери. Может быть, ему удастся уговорить ее не так нагружать меня работой? Может быть, в его власти хоть немного облегчить мою жизнь здесь?

Он моя единственная надежда. Моя последняя надежда.

40

Сегодня понедельник. Лучший день недели.

Сейчас полдень, и мы обе садимся за стол в кухне. На этой неделе у нас пицца с чоризо и лимонад. На десерт Маргарита купила для меня в кондитерской маленькое шоколадное пирожное. Пирожное только одно: Маргарита утверждает, что ей нельзя из-за диабета. Но я думаю, что оно ей дороговато.

Пирожное называется «опера», никогда не ела ничего вкуснее.

Я даже расплакалась.

Маргарита тоже растрогалась и гладит меня по щеке. Я ей говорю, что все в порядке, что просто я очень рада быть здесь, с ней. Я вытираю слезы и варю кофе. Она спрашивает меня, чего бы мне хотелось, я от удивления немею. Немного размышляю и говорю:

– Книгу.

– Книгу? Ты читать умеешь?

По-видимому, это ее изумляет.

– А где ты научилась читать?

– В моей бывшей семье.

– Гм… И какую же книгу?

– Интересную. Где счастливые люди.

Она улыбается и поднимается на ноги. Ей тяжело ходить, поэтому она берет палку и исчезает в гостиной. Проходит три минуты, и она приносит мне книгу. Книжка маленькая, ну и хорошо. Так ее будет проще спрятать на лоджии.

– Спасибо, – благодарю я Маргариту, рассматривая книгу. – Я верну ее вам, когда прочитаю!

– И тогда я тебе другую дам, если захочешь.

Я радуюсь.

– Только Межде не говорите, хорошо?

– Хорошо, – улыбается Маргарита. – Это будет нашей маленькой тайной!

Книга старая, страницы пожелтели от времени. Но это большое сокровище. Бесценное. Я громко читаю название, как будто хочу ей доказать, что не обманываю:

– «Малыш», Альфонс Доде.

– Это прекрасная книга, вот увидишь, – добавляет Маргарита. – Уверена, она тебе понравится.

Она пьет кофе, а я начинаю мыть посуду.

Я бы хотела, чтобы неделя состояла только из понедельников.

* * *

Межда заглядывает в кухню и сухо говорит Таме:

– Сын придет обедать. Так что приготовь что-нибудь вкусное, ясно?

– Да, мадам.

Как только Межда выходит, Тама улыбается. Она смотрит, что есть в холодильнике и шкафчиках, ищет самые лучшие продукты, чтобы выполнить поручение хозяйки дома, но на самом деле, чтобы доставить удовольствие Изри. Она вспоминает, что он любит курицу, и находит в морозилке тушку. Она решает приготовить курицу с лимонами, а на гарнир овощи и рис с шафраном. На закуску она сделает марокканский салат.

В половине двенадцатого обед готов, стол накрыт, а на кухне витает приятный аромат. Изри приходит после полудня, обнимает мать и наливает себе стакан виски.

– Тама? – громко зовет он.

Девочка сразу прибегает.

– Добрый день, – говорит она, застенчиво улыбаясь.

– Привет… Не дашь льда?

– Сейчас.

Тама спешит принести ему полную чашку льда, и он кладет в напиток два кусочка. Пока Изри закуривает, Межда открывает окно, которое выходит на балкон.

– Тебе не следовало бы курить, сынок, это вредно для здоровья!

– Мам, не начинай, ладно?

Тама ставит на стол корзинку с лепешками и бутылку воды. Потом – закуску и раскладывает ее по тарелкам. Она замечает, что Изри поменял прическу и набил на руки татуировки. На левую – дракона, на правую – череп. Когда Изри смотрит на Таму, она волнуется.

Во время обеда Изри с матерью общаются мало. Тама следит, чтобы у них было все, что требуется. Она ждет комплиментов за свою работу. От Изри, потому что знает, что от Межды можно ждать только упреков.

Но Изри с ней не заговаривает. Лишь несколько раз бросает взгляд, улыбается. Это уже много.

После того как она принесла им кофе, Тама начинает мыть посуду. Она видит, как Изри с матерью выходят на балкон и что-то обсуждают, и Изри закуривает. Межда размахивает руками, как будто рассказывает ему нечто важное.

Десять минут спустя Изри приходит в кухню к Таме и делает себе вторую чашку кофе. Он присаживается к столу, рядом с Тамой, и сердце у нее начинает биться, как сумасшедшее. Она чувствует, что молодой человек смотрит на нее. На Таму это всегда производит удивительное впечатление.

– Столько тебе сейчас лет?

– Тринадцать с половиной, – отвечает она.

– Настоящая невеста уже!

Тама поворачивается и улыбается ему.

– И очень симпатичная…

– Спасибо, – шепчет Тама.

– Это правда, я так думаю.

Таму бросает в жар, несмотря на все усилия сдержаться, она становится пунцовой.

– Краснеешь?! – веселится Изри.

Тама не отвечает, только ломает пальцы.

– И как тебе тут, нравится?

Тама поднимает голову. Сейчас или никогда. Надо ему сказать. Но это не так просто. Он видит, что она мнется, и хмурится.

– Ну же, давай, – говорит Изри, приближаясь. – Она на балконе, цветы свои поливает…

– Мне… Нет, не очень, – шепчет она.

– Почему?

– Я работаю каждый день и три ночи в неделю… Это много. Поэтому я устаю. Очень. И еще… твоя мать меня избила и заставила спать на балконе.

Изри пристально смотрит на нее, не говоря ни слова. Тама пытается понять, что выражают его серые глаза, но не может.

– Раз она тебя ударила, значит ты что-то плохое сделала, нет?

– Нет! – защищается Тама. – Я просто ей сказала, что она заставляет меня слишком много работать.

Изри закуривает.

– Ты меня за идиота держишь?

Тама открывает рот, но слов не находит.

– Она мне кое-что про тебя рассказала. Кое-что интересное…

Тама пытается собраться с мыслями:

– Что?

– Она мне сказала, что Сефана тебя выгнала, потому что ты плохо вела себя с ее мужем. Будто бы ты с ним заигрывала?

Тама смотрит на него и не понимает. Играют с кошками или собаками. При чем тут мужья?

– Что это значит?

Изри встает прямо перед ней, проводит рукой под юбкой. Тама сжимается.

– Заигрывать? Вот что значит, – выдыхает молодой человек ей на ухо.

Тама опускает глаза.

– Ведь ты еще совсем мала…

– Я ничего плохого не сделала. Это он, не я!

– Серьезно?.. А еще она сказала, что ты ее обозвала. Что назвала ее «старой шлюхой».

Сердце у Тамы сжимается.

– Неправда! – возмущается она.

– Что, моя мать – лгунья?

– Я ее не обзывала! – кричит Тама дрожащим от слез голосом.

Изри хватает ее за плечи, ей кажется, что ее взяли в тиски.

– Черт, ты меня разочаровала! – бросает молодой человек. – Очень разочаровала. Мать расстраиваешь, а ведь она могла и не помешать Сефане, и та выбросила бы тебя на улицу… Еще раз так сделаешь, будешь иметь дело со мной, это я тебе обещаю. Ясно?


Изри уходит около четырех, не попрощавшись. Я глажу вещи Межды, а она опять валяется на диване перед телевизором.

Мне грустно. И меня трясет от ярости.

Я больше не нравлюсь Изри. Он считает меня грязной, презирает меня. Поэтому мне еще тяжелее, чем обычно. Слезы капают на одежду Межды. Вот бы они были из кислоты и прожгли бы ей дырки.

Все это из-за нее. С самого начала – из-за нее. Это она приехала за мной, когда мне было восемь лет. Она забрала меня из семьи и привезла в эту проклятую страну. Далеко, так далеко от кладбища, где покоится моя мама.

Вдруг она меня зовет. Как будто собаку подзывает. Я вздыхаю, отставляю утюг и иду в гостиную.

– Да?

– Да, мадам! – раздраженно поправляет она.

– Да, мадам?

– Пить хочу.

Я возвращаюсь в кухню, наливаю в стакан питьевой воды и сразу приношу.

– Да не воды, дурочка! Кока-колы.

Я сжимаю зубы и ухожу в кухню. Заменяю воду на колу, плюю в стакан и перемешиваю. Потом приношу стакан и ставлю на журнальный столик.

– Что-нибудь еще, мадам? – спрашиваю я тоном, который мне кажется нейтральным.

Межда смотрит на меня, у нее злобный вид.

– Ты как со мной разговариваешь? – бросает она.

– А вы не рассказывайте Изри обо мне всякие гадости! – произношу я с некоторым апломбом. – Врать нехорошо. Особенно собственному сыну.

Она ошеломлена моей наглостью, и я ухожу. Мне стало легче, намного легче. Пусть даже я дорого заплачу за свои слова. Она, наверное, скоро придет и хлыст захватит. Но мне уже все равно.

Она является меньше чем через минуту, ее лицо обезображено гневом. Руки пусты, может быть, я избегу хлыста.

– Думаешь, что ты имеешь право огрызаться на меня? – кричит она.

– Я просто говорю правду. Обижаются только на правду.

От ярости она багровеет, хватает меня за волосы и кидает об стену. Я сильно ударяюсь лицом, мне кажется, что у меня сломан нос. В любом случае из него идет кровь. Потом она срывает с меня блузку и футболку. Я отбиваюсь, кричу. Но она намного сильнее меня, мне не хватает сил.

– Я научу тебя слушаться, отребье!

Она пригибает меня к столу, держит, давя всем телом мне на затылок. Берет утюг и прикладывает между лопаток. Меня пронзает боль и распространяется по всему телу.

Ад.

Я горю в аду.

Я кричу так сильно, что срываю голос. И замолкаю.

* * *

Я стараюсь выкрутиться, вырваться. Но я так слаба… Я всегда была так слаба.

Кто-то хватает меня, ужасно рычит и запускает мне острые когти глубоко в спину. Клыками рвет мои легкие, разрывает внутренности. Я открываю рот, но мои крики беззвучны.

Чтобы позвать на помощь, надо существовать. Существовать хотя бы для кого-нибудь.

Я резко просыпаюсь, вызванный лихорадкой кошмар отступает.

Межда забрала у меня оба одеяла. Я лежу прямо на плитках пола, лежу на боку, меня трясет и тяжело дышать. Пальцы от невыразимой боли свело судорогой.

Я думаю только о боли. И ни о чем ином. Я вижу Батуль, она сидит неподалеку и, кажется, очень строго на меня смотрит. Как будто судит. Указывает на меня единственной рукой и выносит приговор.

– Бороться бессмысленно, дурочка, как ты не можешь этого понять?

Да, ты права, подружка. Я давно должна была понять, что сражаться бессмысленно.

Бунтовать – значит жить. Но это значит и страдать.

Особенно страдать.

Этой ночью, когда я переставала стучать зубами, когда переставала стонать и плакать, я клялась.

Клялась, что больше никогда не буду бунтовать.

В этом горячечном бреду я клялась, что всегда буду со всем соглашаться.

41

Габриэля разбудил холод. Когда он открыл глаза, то стал вспоминать, где он, пока не понял, что уснул в конюшне. Гайя стояла с одной стороны, Майя – с другой. Он посмотрел на лежащую на соломе кувалду, потом на свои окровавленные ладони. Поднялся на ноги, погладил Гайю, тихо поговорил с ней, чтобы успокоить. Она была нервной лошадью, а Майя, наоборот, более спокойной.

Он поднялся по лестнице и как только открыл дверь, Софокл выбежал наружу, чтобы совершить свой утренний моцион. Морщась от боли, Габриэль вымыл руки, потом сделал кофе и пошел в свою комнату. Ставшую комнатой незнакомки.

Она еще спала. Ничего удивительного, если принять во внимание ту дозу снотворного, что он ей дал. Но ее сон был беспокойным. Вероятно, мозг пытался собрать воедино кусочки ее жизни.

Габриэль принял душ и продезинфицировал израненные руки, а потом перевязал.

Открыл автомобиль и сел на водительское сиденье. Дорога к Флораку кое-где покрылась изморозью, несколько раз внедорожник занесло. Городок был еще погружен в полудрему, он как будто окоченел под снегом. Габриэль купил сигареты и газету и отправился в обратный путь.

Когда он приехал к себе, то пробежал глазами статьи, задержавшись на рубрике «Происшествия». В ней говорилось о страшном убийстве честной продавщицы из Тулузы. Речь, безусловно, шла об ужасном преступлении. Убийца лишил жизни уважаемую мать семейства ради трех сотен евро. Город будоражило, во второй половине дня запланировали траурное шествие.

– Шагайте, – прошептал Габриэль. – Стадо баранов…

Он вырезал статью и положил в папку, где лежали и другие многочисленные статьи.

Включил компьютер, чтобы посмотреть мейлы, хотя он знал, что в ближайшее время не получит никаких писем.

Когда почта открылась, он застыл на стуле.

Ночью ему написала леди Экдикос.

* * *

Она открыла глаза и зажмурилась от яркого света. Солнце заливало комнату, – значит, она еще не в аду.

Она повернула голову и увидела мужчину, сидящего в том же кресле. Она прекрасно помнила, что он пытался задушить ее подушкой. Значит, память начала возвращаться, хотя ей и хотелось бы забыть это страшное мгновение.

Она чуть приподнялась, застонав от боли. Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд.

Она была ярко освещена. Он же сидел в полумраке.

– Память вернулась?

Она отрицательно качнула головой. Внутри все так же было пусто, вернее, голову как будто окутывал густой туман. Она помнила, что было накануне, но ее мозг отказывался погружаться в прошлое.

– Помню вчерашний день, – прошептала она.

– Незабываемо, я знаю, – ответил Габриэль с улыбкой. – Ладно, говорить ты можешь нормально, а это уже кое-что! Голодна?

Она не знала, в какую игру он играет. Может быть, он решил ее не убивать? Может, хочет поиграть с ней сначала в кошки-мышки? Растянуть удовольствие…

– Я хочу в туалет, – застенчиво сказала она.

Он указал рукой на поставленное у кровати ведро.

– Оно тут для этого.

Он вышел, она же замешкалась. Как будто любое движение могло стать последним. Спустя несколько мгновений ценой нечеловеческого усилия она села на край матраса. Пододвинула ногой ведро поближе к себе. У нее не было выбора, и ей пришлось облегчиться в более чем неудобном положении. Она взяла со столика платок, чтобы подтереться, затем натянула трусы. Все это с помощью одной руки, с болью в животе, рана на котором продолжала ее терзать.

Она снова легла, ее силы уже были на исходе, и стала ждать, что будет дальше.

Габриэль вернулся несколько минут спустя с кофе и бутербродом с маслом. Он смотрел, как она с аппетитом ест, а затем принес ей тазик с горячей водой, мыло, банную рукавичку и полотенце. Открыл шкаф, вытащил чистую футболку и новые трусы.

– Думаю, тебе хочется помыться, – сказал он, положив вещи рядом с ней. – У тебя четверть часа.

Он расстегнул наручники и положил ключ в карман.

– Советую не делать глупостей, – уточнил он холодно.

Затем закрыл за собой дверь, и она осторожно поднялась с кровати. У нее сразу закружилась голова. Она оперлась о стену и приблизилась к окну, которое выходило на крышу и кованую решетку. Оставалась дверь, но мужчина, вероятно, стоит за ней.

Тогда она помылась, как могла, каждую секунду боясь, что он войдет в комнату. Но он сдержал слово, и, когда появился, она уже оделась и сидела на кровати.

Он вытащил из кармана ключ от наручников, и она искоса на него посмотрела:

– Зачем?

– Ты угрожала мне оружием. Не помнишь?.. А я не забыл. Представляешь, как у меня к тебе сразу доверие выросло! – добавил он с циничной улыбкой.

Он схватил ее за запястье и приковал к перекладине кровати. Затем ушел, а она снова легла на постель. Положила руку на рану и закрыла глаза.

«Ты угрожала мне оружием».

Такое не забывается.

42

День перевалил за половину, и над горами начали собираться грозовые облака, готовые вот-вот разразиться молниями.

Габриэль забрал из абонентского ящика в небольшом почтовом отделении почту и сел в машину, собираясь уезжать из деревни. Как обычно, он отъехал на несколько километров, чтобы вскрыть конверт.

Он долго смотрел на фотографию будущей жертвы. На обратной стороне – адрес и некоторые сведения, благодаря которым он может выиграть время.

Он еще никогда не убивал двух человек подряд, но леди Экдикос объяснила ему, что мужчина собирается покинуть Францию и поселиться в Южной Америке. Так что его нужно срочно ликвидировать.

Габриэль включил зажигание и отправился во Флорак. Заехал на вокзал, чтобы купить билет, который оплатил наличными.

Он снова должен оставить свою незнакомку одну.

* * *

Бушевал ветер, верхушки деревьев пригибались к земле, дождь хлестал по фасаду дома.

Габриэль собрал сумку и перекусил, сидя у камина. Потом зашел к своей гостье. Она не спала, лежала, прислонившись к изголовью кровати.

– Завтра утром я очень рано уезжаю, – сказал он. – Меня не будет сутки…

Она не знала, что ответить, но он думал, что от этой новости ей станет легче. Он поставил на столик бутылку воды, положил коробку печенья.

– Если хочешь, чтобы вернулась память, надо спать, – добавил он.

– А… А если я все вспомню, вы меня все равно убьете?

Габриэль ухмыльнулся. Чтобы скрыть неловкость.

– Кто из нас двоих пристегнут к кровати? – спросил он, приблизившись к ней вплотную.

Она громко сглотнула.

– Кто из нас двоих пристегнут? – повторил Габриэль.

– Я, – прошептала она.

– Значит, вопросы здесь задаю я. Ясно?

Она решила не реагировать, погрузившись в молчание.

– Так что советую тебе подготовить правильные ответы, – заключил он. – Спокойной ночи.

Он закрыл дверь, и она начала плакать.

Спокойной ночи. Даже если эта ночь будет последней.

43

Я прихожу к Маргарите около восьми утра. Мне она кажется уставшей, и я спрашиваю, как она себя чувствует.

– Все в порядке, дитя мое, – уверяет меня она. – Что это у тебя с лицом?

– Ерунда. Ударилась о дверной косяк. Чертова дверь…

Я надеваю блузку, и из-за этого движения след от ожога начинает страшно гореть. Я морщусь, дыхание перехватывает, у меня не получается сдержаться, и я кричу.

– Тебе больно? – волнуется Маргарита. – Ты поранилась?

Я отрицательно качаю головой. Это даже не вранье, потому что меня поранили.

– Не волнуйтесь.

Утюг был позавчера. У меня все еще высокая температура. Несмотря ни на что, я начинаю работать. Я так рада провести день здесь, вдали от Межды. Но из-за ожога работать сложно. Каждое движение вызывает острую боль, которая меня постепенно убивает. Я постоянно вытираю со лба пот, слезы катятся из глаз, и я ничего не могу с этим поделать.

В полдень я все еще не закончила убирать. Я сделала в два раза меньше, чем обычно. Когда Маргарита зовет меня обедать, я захожу в кухню.

– Присаживайся, – приглашает она. – Сегодня я тебе купила рулет с сыром, а на десерт будет сюрприз!

Я сажусь и задеваю спинку стула. И снова кричу.

– Да что с тобой, Тама?

Врать, снова и снова. Потому что, если я скажу ей правду, она может захотеть поговорить с Междой, а если поговорит, то, думаю, можно прощаться с жизнью.

– Спина болит. А когда сажусь, то становится хуже.

– Ах, бедняжка! И кажется, у тебя температура?

– Небольшая. Наверное, простудилась, насморк подцепила или еще что-нибудь такое…

– Межда дала тебе таблетки?

Нет. Только мораль прочитала.

– Подожди, я сейчас приду.

Маргарита берет палку и ковыляет в подсобку. Там она открывает ящик с лекарствами и приносит мне зеленую упаковку.

– Это аспирин, чтобы температуру сбить.

– Спасибо, мадам Маргарита.

– Можешь звать меня просто Маргарита! – сказала она и чуть улыбнулась.

Мне хочется плакать, но я сдерживаюсь. Выпиваю таблетку и вгрызаюсь в рулет, слушая Маргариту, которая рассказывает мне о своей молодости в Алжире. О том, как она встретила мужчину своей жизни, как они поженились. Она мне об этом рассказывала уже раз пять, но мне не надоело, наоборот. Это такая прекрасная история!

– Ты тоже однажды встретишь мужчину. И с первого взгляда поймешь, что это он! – добавляет она, подмигивая.

Я вдруг вспоминаю об Изри, и сердце у меня сжимается.

Маргарита говорит, чтобы я достала из холодильника маленькую коробку. Внутри лежит великолепное слоеное пирожное.

– Это «наполеон»! Ты такое уже ела?

– Нет.

Этот десерт – само объедение. Каждый кусочек смягчает мои боль и страдания.

– Ты дочитала книгу, которую я тебе дала две недели назад?

– Нет… у меня было не очень много времени на чтение в последнее время.

Отводя взгляд, Маргарита говорит:

– Межда объяснила мне, что ты – ее племянница и работаешь, чтобы немного помочь семье… То, что ты так делаешь, хорошо. Ты молодец. Но лучше бы ты ходила в школу, нет?

Я тоже смотрю в сторону и вытираю набегающие слезы.

– Я стараюсь учиться сама, – говорю я шепотом. – Когда есть силы.

– Сколько у тебя братьев и сестер?

– Думаю, двое. Два брата.

– «Думаешь»?

– Когда я уезжала из Марокко, у папы было два сына от новой жены. Но с тех пор у него, может быть, появились еще дети.

– То есть… у тебя нет новостей о твоей семье?

Ну вот. Она смогла заставить меня плакать. Она встает и идет меня обнять. Никто со смерти мамы меня не обнимал. Мои слезы превращаются в неиссякаемый поток.

– Где твоя мама?

Я с трудом говорю, что она умерла, а потом горло снова перехватывает от слез.

– Бедняжка моя…

Она гладит меня по спине, и я еще сильнее плачу, потому что мне очень больно. Я чуть отстраняюсь, хотя мне бы хотелось остаться в ее объятиях навсегда.

– Я закончу убирать, – произношу я, вытирая слезы. – Не передавайте Межде наш разговор, хорошо?

Маргарита медлит. Наверное, она все поняла.

– Она не отдает тебе деньги, которые ты здесь зарабатываешь, так?

Я больше не могу сдерживаться. Маргарита падает на стул, сжимает кулаки.

– Вы же ничего ей не скажете? – всхлипываю я.

– Если хочешь… Но теперь, когда я это знаю, я не хочу, чтобы ты сюда приходила. Я думала, что это деньги для тебя, для твоей семьи…

Я кладу ладонь ей на руку:

– Пожалуйста, не делайте этого… Не выгоняйте меня! Потому что вы – единственный человек, которого мне приятно видеть. Потому что я хотела бы, чтобы понедельники были каждый день…

Теперь плачет Маргарита. А обнимаю ее я.

– Рассказывай, – просит она глухо.

– Меня зовут не Тама, – тихо говорю я. – Меня зовут…


Я все ей рассказала. Почти все. Но умолчала о том, что меня били ремнем, о гвозде в руке или об утюге. Потому что, я уверена, Маргарите было бы тяжело это слышать. Она хотела вызвать полицию. Я так испугалась, что стала умолять ее никуда не звонить, иначе меня арестуют и посадят в тюрьму. Она начала убеждать меня в обратном, но я ей не поверила. Еще я ей объяснила, что Сефана рассказала обо мне всякие ужасы моему отцу, поэтому, если я вернусь домой, меня там не примут.

На страницу:
8 из 9