Тайна Форта Росс, или Почему с русскими не соскучишься

Он передал мне письмо. Грубый серый конверт из плотной, немного шершавой бумаги. Без обратного адреса и без марок. Но с моей фамилией и неразборчивой подписью отправителя. Я недоверчиво покрутил конверт в руках, даже не зная, что теперь с ним делать. Затем, поблагодарив «кузнеца-почтальона», положил письмо в карман.

Настроение у меня было подавленное, я пошел к нашему служебному минивэну. Там, уже сложив аппаратуру, меня ждал Билл. Я старался не смотреть ему в глаза. Мне было жалко загубленного телесюжета и неловко перед оператором. Но главное, меня не покидало чувство, что меня снова разыграли – теперь уже с этой нелепой смертью. Я не знал, что теперь делать. Объехать все морги, все госпитали Северной Вирджинии, Мэриленда и Вашингтона? Но это было глупо! И потом, кого искать? И зачем? Покойники, как известно, не очень разговорчивы даже перед телекамерами.

Билл подвез меня домой. Когда прощались, он несильно стукнул меня кулаком в плечо:

– Не горюй, дружище. Я отснял кучу эффектных лайвов, огнедышащих пушек, падающих всадников и рукопашку. Ватерлоо не обещаю, но вытянешь вполне пристойный сюжет.

Я выдавил из себя благодарную улыбку. Несмотря на поддержку Билла, я чувствовал себя совершенно разбитым.

Дома было пусто и холодно. Я разжег камин. Дрова были сырые и не хотели разгораться. Не знаю почему, может я просто простыл на ветру, но меня знобило. Я налил себе рюмку коньяка. Выпил залпом. Сел у огня, укрывшись пледом. Мне было не по себе.

Чего я боялся, скажете вы? В общем-то ничего. Просто меня пугало это письмо. Я даже пожалел, что не прочитал его там, в Маунт-Верноне, на людях. Наконец, выпив для храбрости еще рюмочку, я решил вскрыть конверт, пока не стало темнеть. Мне было страшно быстро надвигающегося зимнего вечера. Мне казалось, что вместе с темнотой за окном, мой дом наполнится кошмарами.

Наконец я собрался духом: достал конверт и осторожно вскрыл его ножницами. Письмо было написано на твердой зернистой белой бумаге мелким, экономным почерком, который трудно разобрать быстро. Я надел очки и принялся изучать вот такое послание:

«Мой русский друг!

Надеюсь, Вы позволите мне называть вас другом, потому что несмотря на все наши споры и на то, что у нас было слишком мало времени для общения, я искренне надеюсь, что мы расстались друзьями. И, если бы Провидению было бы угодно свести нас вновь, я думаю, мы нашли бы еще много тем для душевного дружеского разговора.

Прежде всего я спешу извиниться, что не смог встретиться с вами перед Рождеством. Но у меня была на это единственная уважительная для джентльмена причина, и мой друг, передавший вам письмо, видимо, рассказал вам о ней…

Вы задали мне вопрос, который до сих пор не идет у меня из головы. Мне казалось, что я достаточно недвусмысленно и своими публичными выступлениями, и главное – своим образом действий ответил на него. Но, раз вы и другие люди его снова задают и, видимо, будут задавать дальше, мне хотелось бы снова объясниться.

Я несколько раз откладывал писать вам, надеясь, что у нас еще будет возможность встретиться в Маунт-Верноне. Но вчера, объезжая верхом плантацию, я попал под сильный дождь со снегом и сильно простудился. К вечеру я почувствовал себя очень неважно, а сегодня я почти потерял не только голос, но и физические силы и понял, что это, вероятно, моя последняя возможность, взяться за перо.

Итак, почему же я решил не баллотироваться на третий президентский срок в 1796-м году? Я думаю, ответ на этот вопрос вам уже понятен. И у вас, после общения с моей супругой, была возможность удостовериться, что мои помыслы были искренними и что мое желание вернуться к тихой семейной жизни было очевидным.

Но сейчас меня волнует другое. Меня терзают сомнения: не совершил ли я ошибку, когда позволил уговорить себя избираться на второй срок? Мне всегда казалось, что это было связано с безвыходной ситуацией, с тем, что наша юная республика оказалось перед угрозой новой опустошительной и, возможно, даже проигрышной войны и внутренних распрей. Но сейчас я прихожу к выводу, что неизмеримо большая для нас угроза все-таки состоит в том, что во многих людях, в тех, кто идет во власть, интуитивно живет желание, не только удерживать ее как можно дольше любым мало-мальски законным путем, но откровенно узурпировать ее. Поверьте мне, это желание, как скрытую болезнь, порой трудно распознать. А уж лечить ее можно только одним способом – твердостью демократических законов.

Уходя в отставку после восьми лет президентства, я хотел подать пример, которому бы следовали следующие лидеры нашей страны. Уверяю, что и сегодня я сделал бы тоже самое, но с одной разницей: я бы ограничил себя только одним сроком президентских полномочий. Более того, я склонен считать, что такой же практике должны неукоснительно следовать не только президенты, но и конгрессмены, губернаторы и даже мэры маленьких городов – в общем, все те, кто облечен доверием народа. Возможно, это стало бы еще одним защитным барьером против партийных, семейных, финансовых кланов, от которых не может быть полностью защищена ни одна Демократия. Возможно ли это сегодня? Завтра? Или через сто, двести, триста лет? Не таит ли это опасности развала всякой новой республиканской государственности? Это сомнение удержало меня от пропаганды такого образа действий в недавнем прошлом и настоящем, но не исключаю, что это то, к чему мы все, люди, которые придерживаются идеи свободного правления, придем, если будем к этому искренне стремиться.

Остаюсь в глубоком почтении к Вам. Передаю наилучшие пожелания от моей супруги Марты.

Джордж Вашингтон.13 декабря 1799 г. Маунт-Вернон».

Я перечитал письмо еще раз. Потом еще раз. Выпил залпом еще рюмку коньяка. Но алкоголь не брал меня.

Я позвонил жене и спросил, когда она приедет с работы.

Она сказала, что собиралась заскочить в магазин, но уже передумала и едет домой. Ей не понравился мой голос:

– Ты говоришь голосом человека, который один застрял в лифте.

Я ответил, что просто очень устал, а в остальном все нормально. Но я соврал. Все было ненормально.

Я перечитал письмо еще несколько раз. По частям. По абзацам. Стиль, слог, почерк, все было очень грамотно подстроено. Будто над его сочинением трудилась целая группа экспертов.

«Эврика! – я вскочил на ноги и нервно заходил по комнате. – Все ведь элементарно. Завтра это письмо надо отдать на экспертизу. И все прояснится. Зато этой подделкой я хоть повеселю всю редакцию перед праздниками!»

Я почти убедил себя, что это так и немного успокоился. От коньяка и огня в камине мне наконец стало тепло и уютно. Успокоившись, я решился еще раз перечитать это «президентское послание».

Но теперь не дочитал до конца. Жуткая мысль, холодная как дыхание могильного склепа, пришла мне в голову. А что, если письмо настоящее? Вдруг это оригинал какой-то неизвестной президентской переписки, которую умудрился сохранить старик Джо? Ведь внутри письма не было указано, кому оно адресовано… Тогда это удача, о которой только может мечтать любой репортер. Ведь здесь завет самого Вашингтона! И завет, который взорвет весь Капитолийский холм!

«Бред?!» – воскликнул я и от этого еще больше был готов поверить в этот бред. Я вскочил и нервно заходил, почти забегал по комнате и в груди также забегало мое сердце. Я был похож на человека, который выиграл в лотерею миллион долларов. И это было недалеко от истины. Ведь даже если письмо оказывалось фальшивкой, то все равно оно могло стать сенсацией. Следовало только найти следы старика Джо и раскопать все о нем. Я взялся перечитать письмо еще раз и только сейчас заметил постскриптум. Удивительно, что я сразу не увидел его за линией сгиба второй страницы, словно, оно было написано другими чернилами и они проявились только что. Постскриптум вмиг разрушил все мои честолюбивые планы:

P.S.. Только одна просьба, мой друг: воздержитесь от того, чтобы кому-либо показывать это письмо. А еще лучше – сразу сожгите его. За себя я уже не беспокоюсь. Да и о чем может беспокоиться отставной президент, к тому же лежащий, похоже, на смертном одре. Но, памятуя об обстоятельствах нашего общения в Маунт-Верноне, я просто опасаюсь, что это письмо может навредить Вам.

Я как подкошенный снова опустился в кресло.

А ведь и правда. Если письмо окажется фальшивкой, меня поднимут на смех. Пусть даже я смогу поклясться под присягой на слушаниях в Конгрессе, что все это чистая правда. Но кто мне поверит? К тому же, кто захочет мне поверить? Не думаю, что многим в Вашингтоне придется по вкусу идея избираться только один раз! Да меня просто заклюют! Меня сочтут сумасшедшим!

Голова у меня шла кругом. Я почувствовал, что уже сам схожу с ума, не дожидаясь никакой травли. Жар от огня становился все сильнее. Языки пламени в камине поднимались все выше. И я понял, для того, чтобы не свихнуться от этого, необходимо просто сделать то, о чем попросил автор послания: письмо нужно сжечь. Сжечь и забыть! Мои руки потянулись к листкам бумаги. Но знаете, это не так просто – бросить в огонь выигрышный лотерейный билет. Вы бы смогли это сделать? Я – нет. Все-таки это был, возможно, единственный оригинальный текст послания Первого Президента Соединенных Штатов! В эту минуту я ни на йоту не сомневался в его подлинности. Единственная мысль, которую я продолжал гнать от себя, заключалась в том, что умерший вчера старик Джо и был… ни кем иным как настоящим президентом США Джорджем Вашингтоном. Но допустить это значило просто добровольно уложить себя в стационар психиатрической клиники. Я прикончил наконец бутылку коньяка и теперь вошел в какой-то ступор. Долго немигающими глазами я смотрел на огонь, держа письмо в руках как бы дразня огнедышащего дракона, который пламенел рядом, в камине. Не знаю, сколько прошло времени, когда я наконец очнулся от забытья и в голове моей как молния сверкнуло спасительное решение. Простое и ясное как день. Ведь автор письма просил никому не показывать его, но не запрещал говорить о самом письме как о факте!

Я вскочил с кресла и бросился на второй этаж – в свой кабинет. Я включил компьютер, создал вордовский документ и в бешеном темпе начала стучать на клавиатуре. Я торопился, как будто от быстроты моих действий зависела вся моя жизнь. Как будто я выстукивал на телеграфе сообщение-молнию для мировых новостей. Я понял, что теперь, чтобы не произошло, я уже не встану из-за стола, пока не напишу обо всей этой невыдуманной истории. Гора, словно, свалилась с моих плеч, когда я набрал жирным шрифтом заголовок:

ИНТЕРВЬЮ С ПРЕЗИДЕНТОМ,или Розыгрыш в Маунт-Верноне

Хиросима: когда взорвется бомба?

1

Освободившись от 4-х тонного «Малыша», «Энола Гэй» задрожала, будто в родовых конвульсиях. Но командир B-29 полковник Пол Тиббетс крепко держал в руках штурвал, как ковбой держит поводья норовистой лошадки. Он выровнял бомбардировщик и ушел на боевой разворот, увеличив скорость до максимальной.

Тотчас в наушниках Пол услышал бравый голос капитана Уильяма Парсонса, главного техспеца по обслуживанию бомбы:

– Порядок, командир. Через 45 секунд начнется мега-шоу!

Внизу змейкой убегала в залив река Ота, разрезавшая город на две части. В безоблачную погоду даже с высоты 30 тысяч футов град обреченных был виден как на ладони. Пол рассмотрел Т-образный мост, ставший точкой прицеливания – купол Выставочного центра, каменные коробки административных зданий даунтауна, а дальше – бесконечные кубики жилых кварталов, в которых (это Тиббетс мог уже только представить) безмятежно копошились тысячи и тысячи людей. Ведь в городе даже не объявили воздушную тревогу: одиночный американский самолет приняли за метеоразведчика.

– Господи Исуси! – прошептал Пол, и в глазах его блеснул ужас от осознания неизбежной катастрофы.

– Сэр, вы в порядке? – спросил второй пилот, капитан Роберт Льюис, готовый взять управление на себя.

– Я Окей, – скривил губы в улыбке полковник Тиббетс.

Самообладание уже вернулось к нему, и он продолжал командовать:

– Экипажу опустить светоотражательные шторки на все иллюминаторы. Быть готовыми к сильной турбулентности!

До взрыва оставалось еще добрых полминуты, когда «Энолу Гэй» вдруг затрясло, она сбавила скорость и начала терять высоту.

Пол Тиббетс перед взлётом, утро 6 августа 1945 года

– Вышел из строя четвертый двигатель! – доложил бортинженер сержант Шумард. – Топливный насос второго работает с перебоями…

Теперь уже не только командир, но и весь экипаж B-29 вспомнил о Боге и молил его дать хотя бы дюжину лишних секунд до взрыва, чтобы убежать от ударной волны.

Прошла минута. B-29, как раненая птица, медленно снижался и уходил на юг. Город уже исчез, и внизу раскинулась дельта реки Ота с точечками островов.

– О, дьявол! – выругался полковник Тиббетс.

Сейчас он был готов сам отправиться в ад и отправить туда же весь экипаж, лишь бы эта чертова бомба скорее взорвалась над головами этих чертовых япошек. Но вспышки не было. Зато с севера, со стороны солнца, появилась четверка японских истребителей «Зеро». Огневой мощи «летающей крепости» было достаточно, чтобы дать отпор врагу, но судьба продолжала играть с «Энолой Гэй» злые шутки.

– Хвостовую пушку заклинило! – доложил стрелок сержант Роберт Карон.

Все бортовые пулеметы тоже заклинило. Но на удивление японские истребители тоже пока не стреляли. Они взяли «Энолу Гэй» в клещи, постепенно сжимая хватку.

Пол уже хорошо различал опознавательные знаки – крупные кровавые круги с белым ободком на крыльях и фюзеляжах «Зеро». Тиббетсу даже показалось, что он увидел жест японского летчика, приказавшего американцам следовать новым курсом.

– Командир, в ста милях к западу на карте указан японский аэродром, – пояснил штурман. – Видимо, они попытаются посадить нас там.

– Штурман, мы следуем прежним курсом: зюйд-вест, – железным голосом ответил Тиббетс.

Стать военнопленным никак не входило в планы полковника. Кстати, это не входило и в планы американского командования. И потому по пятам «Энолы Гэй» следовал бомбардировщик, дублер, которому изначально ставилась задача не допустить захвата противником «атомного бомбардировщика». Однако дублер висел в воздухе далеко на горизонте, вокруг которого словно осы кружили такие же японские ястребки.

Тиббетс мысленно приготовил себя к самому худшему, но, похоже, этот августовский денек еще не исчерпал свой лимит сюрпризов.

Четверка «Зеро» могла с легкостью изрешетить пулями беззащитный B-29, отказавшийся сменить курс. Но японцы не произвели ни единого выстрела. Какое-то время они еще пытались держать строй, но потом отстали и ушли на запад.

«Может, у них оказалось на исходе топливо?» – подумал Пол. Разведка уже не раз докладывала, что из-за горючего японским перехватчикам строго-настрого запрещалось гоняться за одиночными целями. Но гадания командира прервал радист-шифровальщик:

– Получен приказ не возвращаться на базу Титиан, а следовать на ближайший аэродром на Иводзиме.

Тиббетс снял шлемофон и вытер пот со лба, внутренне уже смиряясь с неудачей. Во всяком случае, они были живы, и они возвращались к своим. И теперь можно было передать управление второму пилоту.

2

Аэродром на Иводзиме, менее полугода как полностью очищенной от японских войск, встретил сильным боковым ветром и низкой облачностью. Когда Тиббетс посадил машину на единственную рабочую полосу и вырулил на стоянку, объезжая наспех засыпанные землей воронки, он увидел на бетонке командующего стратегической авиацией генерала Стаатса. Тот стоял, чуть пригнувшись от ветра и придерживая рукой козырек фуражки. Тиббетс попытался заранее подобрать нужные слова для своего невеселого рапорта. Но все оказалось банальнее и проще.

– О неудаче мне уже известно от приземлившихся дублеров, – мрачно заметил Карл Стаатс. – Я даю вам час, чтобы подготовить письменный доклад об операции. Еще через час сюда прибудет специальный советник президента Джон Смит. Доложите ему лично.

…Бегло просмотрев доклад Тиббетса, которые штабные машинистки уже успели распечатать, Смит бросил листы на стол и поднялся со стула. Полковник Тиббетс и генерал Стаатс тотчас вскочили со своих мест и стали по стойке смирно. Вашингтонский чиновник только вяло махнул рукой, дав понять, что более не задерживает командира B-29. Тиббетс козырнул и крутанулся на каблуках, направившись к двери. Здесь его, словно пуля, догнала последняя фраза представителя Белого дома.

Boeing B-17D в полете

– Надеюсь, вы отдает себе отчет, полковник, что значит для всех нас ваша неудача.

Пол резко обернулся:

– Я боевой офицер, сэр, и готов отвечать своей жизнью. Смит поморщился:

– Только не надо этой театральщины, полковник. Мы же не самураи.

Тиббетс побледнел:

– Кодекс чести существует не только у самураев.

Чиновник отмахнулся как от назойливой мухи.

– Я вас не держу, и даже не требую взять под домашний арест. Можете быть свободны.

Тиббетс сделал шаг навстречу Смиту, достал из кобуры кольт. Движения его были хладнокровны и точны до автоматизма. Он снял пистолет с предохранителя, приставил к своему виску и нажал на спусковой крючок. Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Пол зажмурил глаза и снова нажал на курок. И снова осечка.

Генерал Стаатс в один прыжок подскочил к Тиббетсу, пытаясь, выхватить у него пистолет.

Джон Смит нервно расхохотался:

– Увы, полковник, у меня нет для вас меча для харакири.

Он подошел к Тиббетсу вплотную и в упор посмотрел в глаза:

– Впрочем, я надеюсь, на ваше благоразумие. Президент просил передать, что именно теперь Америке нужны живыми такие офицеры как вы, ибо другого оружия теперь у нее просто нет.

Пол в недоумении опустил пистолет. Он вынул обойму и пересчитал патроны. Его личное оружие было в полном порядке. И тут невероятная догадка пришла ему в голову…

3

Белый дом пал под натиском журналистов. Пожалуй, никогда еще, тем более во время войны, президентская резиденция не видела такого наглого, беспардонного вторжения прессы. Репортеры были повсюду: на крыше, в спальнях, в рабочих кабинетах и даже в оранжерее сада. Они рыскали как ищейки, пытаясь взять след, на который указала вчерашняя The Washington Mail. А в ней было опубликовано интервью столетнего индийского брамина-предсказателя, с утверждением, что Белый дом захвачен инопланетянами, вернее «инозвездовцами» – пришельцами с Сириуса. Как утверждал брамин, который, по заявлению британских колониальных властей, якобы никогда не ошибался в своих заключениях, пришельцы ждут подкрепления и готовятся захватить всю планету. А пока они вывели из строя все огнестрельное оружие и боеприпасы землян, «вогнав человечество в каменный век».

Президент Гарри Трумэн, наблюдая с балкона, как толпа репортеров едва не затоптала беспомощных полицейских, сразу сообразил, что если нынешнюю акцию коллективного помешательства невозможно предотвратить, то ее следует попытаться возглавить. А потому он вызвался быть организатором проведения обыска в собственной резиденции. Только после того, как были открыты даже гардеробы президентской спальни, и даже там (к разочарованию фотографов и кинооператоров) не были обнаружены «зеленые человечки», репортеры снова согласились выйти на лужайку Белого дома, где Трумэн на Библии поклялся ответить на все вопросы прессы, даже если на это уйдет весь уикенд.

– Мистер президент, – спросил представитель британской «The Royal Times», намерены ли вы признать независимость Индии, которая потребовала в течение 3-х дней вывести все британские гарнизоны с ее территории?

Трумэн уклончиво ответил, что это сложный политический процесс и что для начала Вашингтон намерен дождаться реакции официального Лондона.

– Ну, а если, – не унимался британский газетчик, – премьер Эттли попросит вас оказать срочную военную помощь ближайшему союзнику?

– И как вы себе это представляете?! – возмутился вопросом-провокацией президент. – Пошлем к берегам Индостана пару авианосцев с кавалерией на борту, чтобы напугать индийских боевых слонов?

В толпе раздались возгласы одобрения. Похоже, пресса сегодня была на стороне президента.

– Хорошо, а как быть со сталинской Россией? – послышался возглас от эмигрантского «Старого русского слова».

– Россия была и остается нашим союзником в соответствии с Потсдамской декларацией. Мы намерены и дальше оперативно обмениваться с Москвой важной информацией.

В голосе Трумэна, видимо, не хватило твердости, потому что репортер эмигрантского издания наседал дальше.

– Информацией?! А известно ли вам, мистер президент, что из сибирских лагерей в Москву уже движутся сотни эшелонов с бывшими заключенными, которые намерены свергнуть ненавистную им большевистскую диктатуру?

Трумэн спокойно поправил пенсне и выдержал политкорректную паузу. Главе Белого дома было известно гораздо больше. Посольство Соединенных Штатов уже проинформировало его, что Кремль фактически осажден бастующими рабочими столичных заводов, к которым каждый день присоединяются тысячи и тысячи демобилизованных фронтовиков. Все попытки посла США связаться с представителями советского правительства оказались безуспешны. Местонахождение Сталина оставалось тайной.

Не желая сейчас вдаваться в эти детали, президент Трумэн однако счел целесообразным произнести короткую речь о том, что Америка всегда и везде будет поддерживать право людей на свободу, право наций на самоопределение, право меньшинств на равные социальные возможности.

Однако следующий вопрос редактора одного малоизвестного американского издания левого толка помешал президенту развить правозащитную тему в общепланетарном аспекте.

– Мистер Трумэн, плантации Джорджии, Алабамы и Миссисипи охвачены негритянскими волнениями. Без огнестрельного оружия их уже не способна подавить ни местная полиция, ни национальная гвардия. Что вы намерены предпринять, если миллионы чернокожих, требующих отмены сегрегации на Юге, двинутся на Вашингтон?

– Разумеется, мы не станем стрелять в наших сограждан.

В толпе журналистов послышались ехидные смешки. Гарри Трумэн понял свою ошибку, но не один мускул не дрогнул на его лице.

– Да, да, джентльмены, вы не ослышались. Право граждан мирно собираться и предъявлять петиции правительству предусмотрено Первой Поправкой нашей Конституцией. И я как президент…

На лужайке Белого дома поднялся гул. Но Трумэн жестом руки еще раз призвал к спокойствию:

– И я как президент гарантирую это право. Но если кто-то из манифестантов попробует прибегнуть к насилию, то у нас есть крайние, но весьма эффективные средства и мы готовы их использовать.

Гарри Трумэн блефовал, но сейчас у него не было другого выхода.

– Однако я рассчитываю на высокий моральный дух и единство всего американского народа. Не стоит забывать, что, несмотря на чрезвычайные и пока трудно объяснимые обстоятельства вынужденного прекращения огня всеми сторонами, мы и наши союзники остаемся в состоянии войны с Японской империей. И я, как и вы все, ни на минуту не сомневаюсь в нашей окончательной и полной победе над врагом.

Хозяин Белого дома обвел притихшую толпу орлиным взором – почти четыре месяца президентства, хотя и свалившегося на него как снег на голову, все-таки давали себя знать. Он подумал, что сейчас это бы была прекрасная финальная точка его многочасового изнурительного поединка с прессой. Но прежде чем Трумэну пришла мысль быстро попрощаться и уйти, из прорехи в первом ряду репортеров, вырос, словно гном, тщедушный старичок с радиомикрофоном в руке:

– Мистер президент, ну а как быть с бомбой?

– С какой бомбой? – машинально переспросил Трумэн, выигрывая лишние секунды для обдумывания ответа.

– С нашей. С атомной бомбой, сброшенной на Хиросиму 6 августа, но не взорвавшейся.

Пресс-секретарь поспешил на выручку своему шефу. Он вырос перед трибуной, широко расставив руки и выпятив грудь, словно, от пуль прикрывая тело президента:

– Леди и джентльмены, всем спасибо! Пресс-конференция окончена. Все свободны.

Но было поздно. Толпа уже взяла в кольцо старичка из никому неизвестной ранее сельской радиостанции в Нью-Мексико «Вой койота». Тот триумфально взобрался на услужливо предложенный стул и принялся зачитывать скрипучим, совершенно неэфирным голосом, экстренное сообщение для прессы:

– Сограждане американцы, по конфиденциальным данным нашего источника, японское правительство обещает незамедлительно вернуть американской стороне ее атомное изделие, при условии, что США и их союзники будут готовы начать переговоры о мире без всяких предварительных условий. При этом японские власти рассчитывают, что новая бомба, чудовищную мощь которой пока трудно даже вообразить, будет обезврежена и ликвидирована за пределами Японских островов. Токио также обращается с ходатайством об участии в переговорах с американской стороны генерала Дуайта Эйзенхауэра, в настоящее время главнокомандующего англо-американскими силами в Европе… который является одним из принципиальных противников применения нового ядерного оружия. Токио надеется, что эта просьба будет удовлетворена американским президентом.