Забавная книга про льва и шишигу. О природе с любовью и улыбкой

Если его покормить, он меня полюбит!

И будет везде за мной прыгать следом! Дома и в школе!

Окрылённая этой новой мыслью, я пошла туда, где стояло ведро с очистками овощей для супа. Я нашла в ведре кусочек морковки и вернулась в палатку. Зайчик не двигался с места, лежал, как приклеенный.

Я дала ему понюхать морковку.

Никакой реакции.

Странно, всем с пелёнок известно, что заяц и морковка – близнецы братья!

Однако, отчего же он не ест?

Я аккуратно раздвинула крохотные раздвоенные губки на мордочке зайчика и легонько потёрла кусочек морковки о его яркие передние резцы – на, попробуй сок! Это же морковка!

Вновь никакой реакции. Только смотрит загнанным и обречённым взором…

Но тут полог палатки откинули с новой силой. В палатку заглянул мой папа. Он запыхался и выглядел встревоженным. Молча оглядев всю картину маслом, он выскочил на открытое место и, приложив руки рупором ко рту, заревел:

– Отбой тревоги!

Оказалось, что, заметив моё исчезновение, наши кинулись искать «эту вредную девчонку». Все бросились в чащу, а папка, зная меня, пошёл посмотреть к лагерю. И не ошибся. Скоро к месту стоянки подтянулись и остальные. Мама даже не ругалась, так была рада, что я нашлась. Дети сгрудились вокруг меня и зайчика. Всем хотелось его погладить, да мой папка не дал. Не разрешил трогать. Потом велел всем сесть рядом завёл рассказ.

– Вот ты, Ира, где нашла зайчонка?

– Под кустом.

– А он пытался убежать?

– Нет…

– А кричал?

– Нет…

– И всё время он лежит неподвижно?

– Да. Он больной?

– Вовсе нет. Здоровый. Но вы, дети, должны знать, что такое поведение – единственная защита зайчат от хищников. Не двигаться и молчать. Не двигаться и молчать при любых обстоятельствах!

И узнали мы от моего папки, лесного человека, что зайчихи рождают зайчат, кормят их родным молочком один единственный раз и… бросают под кустом! Зайчонок маленький, бегает ещё плохо, мать с зайчонком от хищника не убежит, никак не защитит ни себя, ни зайчонка. Вот и придумали зайцы детишек своих оставлять и велели лежать неподвижно и тихо, чтобы никто не нашёл, не заметил. Зайчатки даже запаха-то практически не имеют, чтобы вообще ничем лису или сову не привлечь. Лежит себе под кустом зайчонок и взрослеет не по дням, а по часам. Все зайчихи зайчат рождают в одно время, поэтому кормит детишек та зайчиха, что будет рядом, неважно, её зайчонок или нет. Уж как сами зайчихи детишек находят, я так и не поняла, но с огорчением узнала, что до морковки мой зайчик ещё не дорос. Ему только молочко нужно.

– А теперь, – продолжал папка, – когда зайчонок побывал у людей в руках, он и пахнет людьми. Примут его зайчихи обратно? Не знаю. Но надеюсь, что вечерняя роса смоет наш запах и его покормят.

– Пойдём, покажи, где ты его нашла, – обратился папка ко мне.

Несчастная, поминутно шмыгая носом, потащилась я к тому месту, где упала и нашла зайчика. Папа отрезал большой кусок бересты и на нём нёс зайчонка.

Точно я уверена не была, но приблизительно правильно вернули мы найдёныша под куст черёмухи.

– Не реви, пойдём. Пора ехать. Наши уже в лодки погрузились.

Мы развернулись и ушли.

А зайчик остался под кустом. Всё такой же безучастный ко всему, тихий и спокойный.

До сих пор я надеюсь, что с ним всё окончилось благополучно, и общие мамки накормили этого путешественника в мир людей. И не сильно его ругали… Меня-то никто не ругал!

5. Гадюка или умеют ли люди летать

Наши друзья вернулись из Индии. Многие инженеры на Уралмаше получали приглашение в эту жаркую и сказочную страну строить там заводы, налаживать производство, и вообще, учить индусов уму-разуму.

На два года уезжали и наши друзья Цветовы. Вернулись они недавно и, вернувшись, созвали всю компанию друзей: и Павловых, и Заблинских, и нас – полюбоваться удивительными фотографиями и книгами, индийским национальным костюмом для их дочки Натули, моей подружки, странными медными вазами и инкрустированными панно, изделиями тамошних ремесленников.

Но замечательнее всего, удивительнее, вызывающее восторг и желание погладить руками, был новенький автомобиль Волга со стремительно летящим серебряным оленем на …носу?

– На капоте, – сказал мой папа. Замечательный автомобиль! Сказка! А большой какой, вместительный…

Но со всем этим богатством наши друзья слегка переменились. И теперь не приглашали более одной семьи прокатиться с ними в их новой Волге. В прошлое ушли весёлые поездки «вповалку» вдесятером в их стареньком, дребезжащем Москвиче.

Волгу холили и лелеяли.

Нас с собой Цветовы звали частенько.

Однажды осенью они решили съездить «на пикник» в горы. Надо сказать, что, вернувшись из Индии, Цветовы щеголяли иностранными словечками: пикник, баблгам, отель. Но мы им снисходительно прощали эти слабости. Что в жизни ни бывает! Да потом проходит же!

Итак, рассевшись на комфортабельных сидениях Волги мы и Цветовы отправились по шоссе прямиком на Уральские горы.

По пути папа Цветов истерично шарахался от многочисленных лесовозов, гружёных строевой сосной. Объяснял, что ему рассказали, что одна семья вот так поехала, близко подобралась к лесовозу, а с того возьми, да скатись бревно! Прямо на крышу легковушки, точнёхонько между мужем и женой на передних сидениях! Никого не поранило, но что с машиной сталось, ужас ужасный! Мои родители сочувственно и испуганно ахали. А я с удовольствием смотрела, как скачет впереди нас серебряный олень, летит, как птица, только ветер свистит! Вот бы и мне уметь летать…

Я уже представила себе, что вдруг подпрыгиваю, отталкиваюсь руками от… воздуха?…и взмываю вверх, к облакам! И чем выше, тем легче лететь, главное, не забывать разгребать воздух руками, ну, как будто плывёшь…

Замечталась, а вот уже предгорья. Застывшие огромные волны камней, поросшие тёмно-зелёной шерстью хвойных лесов. На местах старых вырубок прочно обосновались лиственные породы: берёза, осина, черёмуха, рябина.

Мы выбрали место, расположились. Отобедав, решили прогуляться по предгорьям. То вверх, то вниз, то по валунам, то по осыпи. И везде по бездорожью. Ведь остановились мы в нехоженых местах, где широких троп ещё не натоптали. Подруга Натуля скоро устала. Она была довольно рыхлая и капризная. Родители души в ней не чаяли и исполняли всё её желания, вот она и привыкла командовать. Она сказала мне:

– Пойдём вот туда.

– Там кусты, – попыталась возразить я, – продираться придётся.

– Тогда вон туда! – твёрдо заявила Натуля. – Там только большие деревья и путь под гору. Идти легче!

Мы повернули в сторону. Вдруг Натуля побежала. Она решила, что под гору лучше бежать. Я за ней следом. Родители отстали. Слетев с довольно длинного склона, мы затормозили перед россыпью мелких камней. Вокруг крохотной полянки росли корявые деревья, а прямо перед нами возвышался огромный старый пень.

А на пне, свернувшись в пружину, высунув язык и гадко шипя, восседала гадюка!

Что это была гадюка, я поняла сразу, как только увидела её блестящую тёмную головку без единого жёлтого пятнышка.

Натуля попыталась подойти поближе, рассмотреть, ведь она была близорука и носила очки.

– Это уж? – спросила она.

– Это гадюка! – заорала я, – бежим! Сейчас прыгнет! А-а-а!

Мы побежали. Или полетели?

Говорят, что древний лесной бог Пан, козлоногий злой шалун, баловался тем, что насылал на древних греков мистический слепой ужас, впоследствии и прозванный «панический» или «паникой». Думаю теперь, что именно он, Пан, и подшутил над нами в тот погожий осенний день в лесу Уральских гор. А как иначе объяснить то, что произошло потом?

В дикой панике мы бросились к ближайшему стволу… До сего дня я не понимаю, как две полненькие девочки в мгновение ока смогли взлететь на нижнюю ветку раскоряченного старого дерева… Вот только что мы были на земле, а в следующее мгновение – обе уже на ветке! Не иначе как в нужный момент человек способен левитировать, ну, летать, по-простому. А как иначе объяснить, что после, когда подоспели родители, ни я, ни Натуля сами слезть с дерева не смогли. Высоко, да и ствол гладкий…

Так это и осталось тайной, как мы оказались на этом дереве…

Родители пошумели, поволновались, решили – пора назад.

А гадюка, да что гадюка. Перепугавшись, не меньше нашего, она скорее всего ускользнула меж камней, проклиная тот час, когда ей пришла в голову эта блажь – погреться на последнем осеннем солнышке перед тем, как вместе с другими уйти в глубокую нору на зимнюю спячку.

Так умеют люди летать?

6. Сентябрь, «Костёр» в дубраве. Прощай, пионерское лето!

Куда бежишь, тропинка милая?

Куда зовёшь, куда ведёшь?

А прямиком в детство…

Тёплая осень, почти лето… Прозрачный солнечный день звенит, и в воздухе колышется волшебное марево… Но что это? Арка из наклоненных друг ко другу деревьев? Арка-вход в заповедную часть леса?

Кто осмелится пройти под ней, тот увидит чудо?

Да?

Рискнём же! Осень ещё не золотая, но уже разноцветие листвы… Оголился подлесок… Стало далеко видно. Над головой глубоким голубым оком – небо солнечной осени.

И всё же, куда ведёт эта старая асфальтная дорога в заповедном лесу? И зачем в лесу она вообще была проложена? Да ещё в прошлом веке… Прихотливо изгибаясь, ведёт она нас всё глубже в лес.

Что там проглядывает между деревьев?

Что за здание чернеет провалами окон?

И почему сердце щемит вдруг тёплой грустью? Да, я догадываюсь, куда ведёт эта лесная дорога…

В моё школьное детство.

И воспоминания уже встают в душе.

Я вижу себя ребёнком, впервые привезённым на жестком и дребезжащем заводском автобусе вместе с другими детьми в летний пионерский лагерь «Костёр». Все дети в автобусе мне незнакомые, друг друга тоже не знают, сидят молча, исподтишка поглядывают друг на друга. Все немного волнуются: как там всё будет в пионерском лагере?

Немного грустно без мамы… Но и интересно! Всё же, впервые сама по себе, сама себе хозяйка!

Какой там будет отряд?

Обещали костёр в честь открытия лагеря, концерт, даже танцы!

Обожаю костёр!

«Ночью звёзды вдаль плывут по синим рекам…» Красивая песня, душа летит за ней!

Воодушевляюсь.

А вот и приехали!

Центральная проходная под высокой сосной. Какая старая и могучая сосна!

За проходной сразу начинается новая самостоятельная пионерская жизнь: горн, подъём и бегом к умывальнику на воздухе, линейка, рапорты командиров отрядов, речёвки, подъем флага под горн и барабан, старший вожатый зачитывает распорядок дня на сегодня, завтрак! И ещё много-много занятий и кружков, спартакиад, конкурсов, самодеятельных спектаклей, песен под ночным небом перед костром…

И симпатии …робкие и незаметные другим, но ощутимые друг для друга…

Пионерский лагерь!

Широкая центральная аллея прекрасно освещена фонарями, вечером совсем не страшно пробегать по ней.

Направо – одноэтажное кирпичное здание светлой столовой, сверкающее чисто-вымытыми многочисленными окнами. Повара улыбаются новой смене ребят с порога, машут руками. Вижу широкую веранду со столами для обедов на свежем воздухе. Мне всё нравится. Перед столовой огромное поле для линеек, смотров и военно-патриотической, всеми обожаемой, «Зарницы»! Дорожки от столовой к корпусам любовно выложены плиткой, бордюры побелены, чтобы в темное время не споткнуться.

С волнением идём к своему отрядному корпусу, какая там спальная? Какая койка будет моей? Кровати застелены, одеяла сложены в ногах, подушки гордо стоят «углом». Уютно. Выбираем себе кровати по желанию, кладём вещи и выходим на крыльцо – оглядеться, отдышаться.

Прямо перед корпусом нашего отряда фонтан «Золотая рыбка». Из бетонной пасти ярко раскрашенной рыбки бьет струя воды! Вот это роскошь! Богатый завод! Может позволить себе и фонтан в детском летнем лагере!

Вокруг здания – деревянная застеклённая отрядная веранда. Вечерами там можно играть в настольные игры. Их много лежит в шкафу на полках. Можно рисовать, клеить поделки, репетировать, да просто послушать воспитателя, расположившись вокруг неё кружком.

Как нам повезло с воспитательницей! Она приняла нас, как родных. Знаете, она играет на аккордеоне! И поёт! И мы выучили от неё новые смешные и печальные песни.

«Ночью, перед стартом, снился космонавту страшный сон,

Снилось космонавту, в космос на прогулку вышел он!

Вязнут в небе ноги, звёздные созвездья стали в ряд!

Раки, Козероги и глаза Медведицы горят!

Лезут Скорпионы, гонится за ним созвездье Псов…»

Короче, много злоключений выпало на долю незадачливого космонавта… от этих волнений у него подскочило давление, и утром: «в космос поднялся его дублёр!»

Мы с удовольствием резво и весело пели под аккордеон, представляя себе всю эту «котовасию» в звёздном небе…

Но наступает первая ночь смены!

Ночь, когда по неписанным, но суровым «детским» законам полагалось мазать противоположную палату зубной пастой!

В тайне! Без звука!

Чтобы утром «они» проснулись и порадовались от удивления!

И вот, после первого лагерного костра, когда ноги еле несут тебя, а рот перекошен от бесконечного и непрекращающегося зевания, когда глаза не только слипаются, а просто – не открываются, мне что же? Ещё и не спать, ждать, когда воспитатель угомонится в своей комнатушке-чуланчике, ждать глухого полуночного часа, чтобы, дрожа от лесного холода и росы, пробираться «к мальчишкам» в палату и рисовать усы зубной пастой хоть одному бедняге, кто спит с краю у двери?!

Знаете, традиции-традициями, но это очень редко удавалось. Засыпали все и сразу. Богатырским сном! До утра…

А утром…

Горн!

– Вставай-вставай! Штанишки надевай!

Так бы и придушила горниста! Спать охота, сил нет… Так нет же…

– Вставай! Вставай!

Ну, встала… и опять упала на кровать.

А вот и утренняя линейка по жутко мокрой росе, по холодку, пробирающему до костей.

– Товарищ председатель Совета отрядов! – наш отрядный командир отдаёт пионерский салют.

Совет отряда мы выбирали наскоро ещё накануне.

– Отряд! (Кричит, обернувшись к нашим рядам…)

Мы все дружно вопим во всё горло:

– «Ракета!»

– Наш девиз! (Это опять слово всему отряду…)

– Ни шагу назад, ни шагу на месте! Только вперёд и только все вместе!

Кажется, что даже белое облачко покачнулось от нашего дружного рёва.

– На утреннюю линейку построен! Больных, отсутствующих – нет! Рапорт сдавал командир четвёртого отряда Петров!

А когда на линейке объявляют благодарность именно тебе за… да за что угодно, такая гордость, распирает и счастье! Безоблачное пионерское счастье!

Спортивные кружки, походы на речку, состязания. Лагерь богатый, есть даже свой маленький бассейн для соревнований по плаванию. Некоторые тут же и учатся плавать под присмотром физрука.

Набегаешься, есть хочется, а тут горн, долгожданный горн!

– Бери ложку бери хлеб …и садися за обе-е-ед!

Некоторые предпочитают подпевать горну по-старинке: Бери ложку, бери бак… а не хочешь, иди та-а-ак, а не хочешь – иди так!

И несутся все к столовой!

Что там сегодня на обед?

А компот? А добавку?

Вот и прошла смена. Все сдружились. Сколько событий было, сколько важных моментов пионерского лета в тринадцать лет!

Соревнования, спектакль! Сама сочинила сценарий, расписала роли и отрежиссировала постановку! И меня слушались даже «старшие» из первого отряда и уважали!

Вот так!

А как мы мастерили костюмы!

Многострадальные простыни с кроватей шли на всё! И решительно всё могли изобразить: и тогу патриция, завязанные узлом на плече, подхваченные пояском, становились греческой туникой. А если по длинной стороне простыни пропустить верёвочку посредине, перегнуть и сосборить по верёвочке – то выйдет просто пышное бальное платье Золушки.

И плащ, и палатка, и всё-всё-всё. Вот какая простыня полезная!

Воспитательница наша оказалась мастерицей на все руки. Научила нас делать изумительные полумаски с бумажными ресницами и украшениями над глазницами по желанию каждого – каждому индивидуально. Как старательно и увлечённо девочки вырезывали и раскрашивали для мальчиков эти маски: те же не сумеют как надо, таланту нет…

И вот он – долгожданный последний костёр и бал маскарад. И тут все долго-долго скрываемые симпатии проявляются перед разлукой… разлукой навсегда, ведь все мы – из разных школ. «Костёр» – заводской лагерь. Сборный. И гуляют все парами до полуночи, воспитатели разрешили. Но только на центральном плацу перед столовой. И на виду у них, воспитателей!

Смена окончена… Какая грусть…

Как сердце летит, летит туда, назад, в уютный, уже ставший родным, лагерь пионеров!

Но заводской автобус увозит наш, уже ставший монолитным, отряд пионеров назад в город, к мамам, школе, будням, урокам.

А пока всем отрядом громко поём, перекрывая рёв мотора старенького автобуса:

«В честь дружбы нашей, нерушимой

Мы свой костёр зажгли,

Друзей хороших здесь нашли мы,

Товарищей нашли.

Вернёмся мы в родную школу,

Вбежим в просторный класс…

Там вспомним лагерь наш весёлый…

Споём в последний раз:

Гори, костёр, подольше,

Гори, не догорай,

А завтра лагерю скажем —

Прощай, прощай, прощай!»

Прощай, старый пионерский лагерь «Костёр».

Прощай навсегда.

Мы любили тебя1.

6. Очень-очень грустная история о птицах

Вспомнилась давняя уральская история из детства. Сейчас расскажу.

Однажды ночью меня разбудил странный и тревожный… гул моря? Я слезла с кровати и босиком на цыпочках пошла в большую комнату.

Папка стоял на коленях перед деревянной громадой полированного жёлтого дерева и крутил ручку верньера шкалы настройки. Массивный радиоприёмник подмигивал ему зелёным глазом и ужасающе хрипел, скулил и завывал. Папка старательно настраивал его на новости о Китае. Вдруг через пелену какофонии диких звуков прорвался тонкий и взволнованный девичий голосок, очень странно выговаривающий русские слова:

– От восторга я не спала всю ночь! Все девушки общежития приходили поглядеть на меня! И поздравить! Великий Председатель Мао пожал мне руку!!!

Не выдержав накала эмоций, звук уплыл в сторону, растаял в помехах, и в комнате снова затрещали электрические разряды и завыли небесные сферы.

Я знала, что в Китае живут китайцы, и у них есть великий вождь Мао Цзэдун. Так как я тогда увлекалась Фенимором Купером, то всех вождей представляла не иначе, как спокойными мудрецами в головном уборе из орлиных перьев и с трубкой мира в руках, любящими и понимающими зверей и птиц:

– Хао, белый человек, Соколиный Глаз будет говорить с тобой.

– А почему она плачет? – пожаловалась я папе.

Он обернулся и увидел меня в дверях комнаты.

– Ты что встала? Иди, спи. Я новости слушаю.

Иногда лучше внешне подчиниться, чем бесполезно спорить, доказывая своё право. Я послушно пошла в свою комнату, но до кровати не дошла, притаилась за растворённой для тепла дверью.

Сквозь космические шумы и всплески отец набрёл на мужской голос с тем же странным для уха акцентом. Голос поведал нам о том, что все беды на этом свете происходят от воробьёв. Они воруют урожай у крестьянина. Вот как! Поэтому их можно и нужно безжалостно истреблять! Именно так через атмосферные помехи кричал странный голос.

– Недаром, – подумала я, – недаром их и зовут так странно – «вора бей»!

Только мне сразу вспомнились те воробьи, что я кормила булкой по дороге из школы домой, как они радовались крошкам и суетились так весело, вовсе ничего не воровали, только чирикали. И тут мне сделалось грустно, тревожно, отчего-то на глаза навернулись слёзы, и я залезла в самое безопасное и уютное место на свете – в тёплую родную кровать.

Наутро среди привычных слов, которыми обменивались за завтраком мама и папа, появилось и одно новое, тяжёлое, как удар дубиной – «хунвейбины». А что оно обозначает, мне было неведомо. Но вряд ли что хорошее, так решила я тогда.

К воскресенью сильно потеплело, и погода решительно стала соответствовать весне, что уже значилась в моём школьном дневнике звенящим и солнечным словом «апрель». Мама отпустила меня погулять. Чудесная для Урала погода!

– Только во дворе. До гаражей. Дальше не ходи. Запрещаю. Помнишь, что было зимой?

Я помнила. Все помнили.

Зимой четвёртый класс из соседней школы пошёл в лыжный поход с учителем физкультуры. Пошли недалеко, по лесам у города. Один мальчик сильно отстал от группы, у него расстегнулось ремённое крепление лыж. Он присел на пенёк, поправить дело. А с сосны, прямо ему на спину, спрыгнула рысь! Исход оказался страшен. Эта новость обежала весь город, и теперь все матери разрешали гулять только во дворе, и никаких лесов!

Я кивнула. Зачем говорить маме, что голодная и холодная зима и тёплая весна – для зверей в лесу совершенно разное дело. Рысь тогда к городу выгнал голод, а теперь рыси и след простыл! Мама всё равно волнуется.

Я пошла вниз по лестнице во двор. Да только двор был пуст!

Ну никого нет!

Что за чудеса? Где же все? Где ребята?

В отдалении я услышала вскрики. Лес начинался сразу за гаражами, фактически у нас во дворе. Шум шёл оттуда.

Я вспомнила, что до гаражей мама разрешила.

Так. Я побежала.

Вот новые гаражи, вот кусты, сосны… Да! Все с нашего двора собрались в лесу за гаражами. Собрались и орут друг на друга.

Я ворвалась в круг ребят, когда всё уже было сделано.

На чёрной земле лежали крохотные разноцветные, серенькие и коричневые тельца. Глазки мёртвых птичек были открыты, как и их клювики. Пёрышки в крови, головки свёрнуты набок, а над ними стояли наши мальчишки с рогатками в руках…

Кто-то из них предложил пострелять в цель по живым мишеням. Мальчишки вошли в жестокий азарт и теперь около десятка птичек лежало на земле. Девчонки визжали и плакали, ругались на мальчишек. А те смущённо вертели рогатки в руках. Молчали. Дикарский азарт прошёл, пришло запоздалое понимание и раскаяние. Да содеянного уж не вернёшь.

Не оживить этих и разноцветных, и простецких щебетунов, не извиниться перед ними, не сказать, что больше не будешь…

Остаётся стоять, потупившись, сглатывая слёзы стыда за то, что был ты ослеплён жестокостью, смеялся, когда твои пульки попадали в цель.

А птички… что же, они за зиму привыкли получать корм в кормушках из тех же самых детских рук, которые принесли им теперь смерть, вот и не улетали от своей судьбы.

Тяжёлое и огромное горе повисло над нами. Мы все впервые осознали окончательность смерти, необратимость её.

Все замолкли.

Постояли.

Потом я взяла у гаража, оставленную кем-то лопату, и мы зарыли птичек в общей могиле. Я сказала надгробную речь о том, что в этом году маленьким пернатым уготована, видно, тяжёлая судьба. То в Китае за воробьями гоняются, то вот тут, в нашем дворе вот это!

Все шмыгали носами.

Домой весь двор вернулся зарёванным. Но родителям ничего не рассказали. К чему? Так это и осталось нашим детским горем.

7. ирбит

Как дальний маяк над глубинами моряВсем-путь-указующе солнце встаёт.Как белые брови морского прибоя,Туманы седые над полем вразлёт…И льются, играя, цвета перламутра.И в волнах тумана встают миражи:Далёкое детство, уральское утро,И с дедушкой в лес мы идём по грибы.Картины пригрезятся сладкою болью:Под полог берёз на заре попадём,Как вкусен грибок, припорошенный солью!На прутике жарим его над костром.Лесную науку серьезно, как в церкви,Мой дед мне рассказывал, он вспоминал,Как путь отыскал по нехоженым дебрям,Как выжил в лесу, партизан как искал.Как другом был лес, неподкупным и верным…Такое величье сквозило в словах…Хоть многое и не поняла я, наверно,Но сердцем увидела правду в глазах.Суровый и горький рассказ партизанаРебёнку неполных пяти-то годков,Под жаркое пламя костра средь тумана,Не здесь ли все таинства жизни основ?

Мама, это что за птичка у нас в саду?

Весёлые наблюдения дилетанта.

Думаю, не ошибусь, если предположу, что люди знают названия птиц, но не представляют, как эти птички выглядят. И ещё меньше представляют себе, какие именно песни эти птички поют.

Клесты, снегири, синицы

Когда я училась в школе и жила на Урале, клёст, снегири и синицы были так же обычны моему глазу, как и воробьи.