Письма странника. Спаси себя сам

Оберегайте в чистоте область своего духовного продвижения. Допускать каждого к своему «святая святых», конечно, не следует, но сотрудничать на широких дорогах жизни приходится также широко» (август 1978).

Наряду с Учением Живой Этики, мне, действительно, не давала покоя тема «Живая Этика и Христианство», о которой я советовался с Павлом Федоровичем. Именно ради завершения ряда основных тем, волновавших меня в то время, я и начал свою «писательскую» деятельность. И газетные публикации были всего лишь пробными страницами для будущей книги по проблемам арканологии, которая постепенно зрела во мне.

Кроме того, не покидала и задумка написать повесть о лагерях, поскольку (опять же волей Судьбы) весь мой лагерный архив оказался у меня дома – в Таллинне. Получилось так, что через три месяца после перевода заключенных из Мордовских лагерей в Пермские лагеря, меня, Владлена Павленкова и еще двоих зэков отправили в Пермскую тюрьму.

Ожидалась амнистия в стране, и нас четверых, чтобы мы по этому поводу в лагере «не мутили воду», органы КГБ решили убрать на время из этого «злачного места». Но пока нас не было в Мордовской зоне, туда прибыли поездом мои чемоданы, поскольку меня и Владлена[8] везли в Пермскую зону не вместе со всеми заключенными и их багажом – в «Столыпине», а несколько позже – без багажа, в наручниках и самолетом.

Теперь же, получив мой багаж, лагерное начальство, не зная точно, куда и зачем повезли нас четверых, прямо с вокзала отправило эти чемоданы с вещами в Эстонию – на адрес жены, без всяких разъяснений ей по этому поводу. Освободившись из заключения, я сразу же обработал так чудесно попавшие в мои руки свои же тюремные и лагерные записи. И через год предварительная версия книги под рабочим названием «Зона» была готова. Но от этой заготовки до нормальной повести надо было еще пройти расстояние немалое. К тому же, в то время дальше архивов КГБ книга, если бы она была написана, вряд ли дошла бы.

Походы по рериховским местам Алтая, строительство музея Рериха в алтайском селе Верхний Уймон, начатое группой Алексея Дмитриева, лекции по каналам Общества знания, всякого рода переписка с единомышленниками – все это также настоятельно требовало четкости слова и отточенности пера. Учитывая все это, я и стал нештатным корреспондентом газет «Советская Сибирь» и «Вечерний Новосибирск». Вскоре у меня возникла идея о публикации серии очерков об Алтае и Рерихах, которую редакции газет одобрили, подкрепив свое одобрение соответствующими командировками.

И летом 1978 года я вновь посетил теперь уже знакомые для меня алтайские предгорья. Осенью появилась в газете и первая статья этой серии под названием «Свет рериховских гор».

«Утром с группой туристов мы выехали на Усть-Коксу, – делился я с читателем своими впечатлениями от поездки по Алтаю. – Осилив Ябаганский, перевал, остановились в Усть-Кане… «На горных кряжах лежат красные комиссары, – записывал здесь Николай Константинович в своем дневнике. – Много могил по дорогам, и около них растет густая трава». На вершине Кырлыкского перевала традиционная остановка – у горного источника. Вода в нем иссине-прозрачная, ароматная, ледяная… Плотной стеной высятся горы. «В скалах, стоящих над Карлыком, чернеют входы пещер» (Н. Рерих). Пещеры видны из окон автобуса. Ребята-спелеологи сверяют их по своим картам, намечают маршруты. Когда-то алтайцы прятались в этих гротах от набегов иноплеменников. Перемахнули Синий Яр и Громатуху… И лишь только солнце выкатилось из-за гор, мы уже вышли к берегу Коксы. Воздух дрожал в первых лучах света. И «неслыханная прозрачность тонов» (Н. Рерих) делала мир призрачным и чудесным…

Из-за поворота дороги как-то вдруг распахнулась навстречу долина Уймона, засверкали снега Курагана. Где-то здесь по межгорным котловинам и плоскогорьям Уймонской и Катандинской степей проходили пути от России до Инда, здесь встречались дороги великих кочевий… На берегу Чарыша палаточный город. Из Новосибирска и Иркутска, с запада и востока страны идут туристы на Алтай и с Алтая, «пересекаясь» здесь на ночлеге. Допоздна беседы у костра… И зримо представляется теперь нам путь Николая Рериха в страну гор, в страну солнца» (сентябрь 1978).

Откройте двери в изумруд лесов.И окна в небо синее откройте.Звенит струна в сиянье золотом,Пронизывая Бездны МировыеСтрелой Времен.

«Вышел сборник «Н.Рерих. Жизнь и творчество», – уведомлял меня Павел Федорович. – Достать его чрезвычайно трудно. Сможете ли в Новосибирске для себя раздобыть? Я сейчас боюсь обещать. Как редактор и участник, я получу только авторский экземпляр, а что удастся получить и удастся ли вообще сверх этого – пока не знаю…

Вопрос «Кто был Иисусом Христом» – слишком сложен. Ведь эзотерически «Христос» и «Иисус» – не равнозначные понятия. Иисус – земной аспект Космического Христа. Исторически Иисус близок эпохе принятой церковью, хотя, вероятно, Он ходил по Земле десятками лет раньше принятого нами летоисчисления со дня Его рождения. У нас все еще недостаточно собрано материала об Общине ессеев, откуда, безусловно, христианство берет свои корни и связь с которой Иисуса – несомненна…» (октябрь 1978).

Конечно же, свои реальные позиции в Рериховском движении нам приходилось отстаивать и завоевывать не только в дружеских беседах с единомышленниками, но и в начавшихся уже тогда идеологических столкновениях с теми, кто не только не принимали Живую Этику, но и были ее явными противниками. На мои сообщения по этому поводу из Новосибирска Павел Федорович запрашивал подробности.

«Рад был узнать из письма, – отвечал он мне, – о вашей активной деятельности. Конечно, вам придется сталкиваться с разными людьми, разными степенями сознания, устремленности, целенаправленности и даже искренности, хотя, казалось бы, последняя степеней не имеет. Но, как сказано, живем мы среди людей, а не среди ангелов.

Множественность исходных точек всегда необходимо иметь в виду, только в таком случае есть надежда разобщенную множественность направить к Единой Цели. На этом пути часто придется встречаться с противоборством бессознательного невежества и сознательного искажения. Тут могут влиять и разные по характеру факторы.

Например: ортодоксальное христианство, западничество Бенуа и его советского апологета Зильберштейна, уже выступавшего против Н.К., современные европоцентрические идеи, философский рационализм, волюнтаризм и, если да, то уточните – какого толка? Могут быть и совсем неожиданные причины, как-то: личные столкновения с не очень компетентными и очень ограниченными «поклонниками» Н.К. К сожалению, таковых немало. Ведь чем обширнее Храм, тем больше на его паперти юродивых. Не исключено, конечно, и совмещение нескольких перечисленных факторов. Если мы их умело прощупаем, то сможем и лучше ответить. Рад был, что в своем ответе таким поползновениям вы очень хорошо опровергли некоторые допущенные искусствоведом Б. Андреевым ошибки и лживые утверждения. Помните «Ловцу, входящему в лес»: «Из преследуемого сделайся ты нападающим. Как сильны нападающие и как бедны оправдывающиеся. Оставь защищаться другим. Ты нападай»… Если чем-то я смогу быть вам полезен в этом деле, то рассчитывайте на меня…

С Новосибирской конференцией, похожее, все налаживается. Так что осенью, возможно, свидимся» (февраль 1979).

Однако несколько ранее этого времени одна из групп рериховцев Академгородка распространила разработанный ею «Меморандум Международного Правительства», что сразу же приковало внимание органов госбезопасности не только к ним, но и ко всему Рериховскому движению. Началась его «усушка и утряска» – и не только в Сибири. Опасаясь обысков в Академгородке, мои единомышленники везли мне в Новосибирск не разрешенные еще к публикации ксерокопии или «манускрипты» на хранение – на всякий случай.

Некоторые из них до сих пор так и стоят в моем книжном шкафу.

Вот сейчас я просмотрел, в частности, данные мне тогда «Первоначальные сведения по оккультизму» Папюса и особенно мне понравившиеся «Древние мистерии», где титульный лист выцвел и год издания, как и само название, были уже неразличимы. Первый лист выцвел потому, что это были не совсем книги, а хорошо исполненные фотокопии, у которых сложенные пополам листы фотобумаги хорошо проклеены, аккуратно обрезаны и вставлены в плотную суконную обложку, а по корешку все это обшито кожимитом. Получились толстые, но прочные сооружения – действительно «фотокниги», а не как у меня – просто пачки фотобумаги.

По делу «Меморандума»[9] никого не посадили тогда, но нервы потрепали многим кандидатам и академикам. В связи с этим в начале апреля я получил от Павла Федоровича открытку:

«Очень давно не имел от вас весточек. Знаю о новосибирских делах, надеюсь, они обошли вас стороной.

Сообщите» (апрель 1979).

А в первых числах мая на мой срочный ответ пришло уже большое и подробное письмо от Павла Федоровича, в котором он детально анализировал ситуацию в Академгородке и ее последствия.

Кратко, конечно, не называя фамилий, могу лишь уведомить тебя, мой дорогой Друг, о содержании этого письма.

«Насколько мне известно, – писал Павел Федорович, – «Меморандум» сильно повредил Чтениям. Объем их значительно урезывается, все доклады подвергаются проверке в соответствующих учреждениях. Ко мне тоже проявили повышенный интерес в смысле идеологии моих работ и их отношения к Ж.Э.[10]… Попаду ли я на Чтения – сейчас еще вопрос. Похоже, что Прибалтику сильно урежут или вообще «зарежут». В центральной печати после «звонка» из Новосибирска сняли одну запланированную и уже готовую к публикации статью о Н.К. «Меморандумом» я был возмущен до глубины души. Я не посягаю на право каждого высказывать свое мнение и нести за это ответственность.

Но если при этом происходит разрушение с трудом воздвигаемого строительства – то это уже не «героизм», не «активность», не «смелость», а, в первую очередь, предательство со всеми вытекающими отсюда последствиями…

После ухода от нас в 1960 г. Ю.Н.[11], пришлось заново закладывать фундамент дела Н.К. Я смею утверждать, что мне лучше, чем кому-либо, известно, с каким трудом это делалось, какие препятствия приходилось преодолевать. Чего стоила только книга серии ЖЗЛ[12], пробившая дорогу другим изданиям и оказавшая решающее значение в праздновании юбилея[13]. Я первый начал публикации о Н.К. в научных изданиях и прекрасно знаю, на какие сваи опирается фундамент той широкой популярности имени Н.К., которая в необыкновенно короткое время была достигнута. Доскональное изучение всех трудов Е.И.[14] u H.K., как опубликованных, так и неопубликованных, их переписки, личное общение с Ю.Н. и С.Н. вооружили меня не только, в меру моих возможностей, усвоенными Знаниями, но и методами их использования. И второе не менее важно, чем первое.

Энергией атома одинаково можно стимулировать и жизнь, и смерть. Именно по этой причине, при их незыблемости, меняется методика их внедрения в жизнь. Меняется во времени, меняется регионально, меняется с учетом накопленной кармы человечества и Планом Владык, который тоже приходится корректировать в результате свободного, но несовершенного волеизъявления человечества.

Вот почему в ЖЭ на первое место ставится расширение сознания и соизмеримость. Именно ни того, ни другого не наблюдалось при составлении и предъявлении в официальные инстанции «Меморандума», что и привело к разрушению, а не к строительству… Содержание же его говорит лишь о самообольстительной претензии на «всезнайство» в деле руководства эволюцией человечества, на готовность взять такое руководство в свои руки и на некую «исключительность», достигнутую своего рода монопольным правом «сношения с Космосом»…

Посылаю вам полный текст «Писем»[15]. Третий том «Т.Д.»[16], может быть, удастся переснять. Смог также получить «Разоблаченную Изиду» в русском переводе… По затронутым вами в письме вопросам хотелось бы побеседовать лично» (май 1979).

В августе 1979 года уже по заданию редакции «Вечернего Новосибирска» я вновь оказался на Алтае – в селе Верхний Уймон.

И 9 октября, в день 105-летия со дня рождения Н. К. Рериха, вышел мой большой очерк с четырьмя фотографиями под названием «Музей на ладонях гор».

«Они сидели на обтесанных бревнах плечом к плечу у пылающего костра, – писал я в очерке. – Сушили еще не просохшие после дождя фуфайки и брезентовые куртки. Было за полночь. У этих парней и девчат из Новосибирска стало традицией собираться у огня, когда тело гудит после многотрудного дня, когда языки пламени, выхватывая из темноты очертания лиц, как бы соединяют их воедино. А начиналось все с пустыря, что раскинулся черной мягкой землей по правую сторону от фасада старенького бревенчатого дома Атамановых, в котором пятьдесят три года назад останавливался Н. К. Рерих со своей женой и старшим сыном Юрием для изучения истории и культуры Горного Алтая. И тогда такой же тесной стеной окружали горы это село. И тогда на ладонях своих они держали мощные сосновые срубы верхнеуймонцев.

И уже год каждое утро эти ребята, подпоясав фуфайки, в кирзовых сапогах, а если зимой, то и в валенках, выходят на стройплощадку, орудуя лопатой и топором, пилой и рубанком, возводят фундамент и стены, а теперь вот и крышу. Рядом со стареньким домом вырос и обретает форму мощный двухэтажный сруб с пристройкой – будущий музей Н. К. Pepuxa[17]. Начинаясь с нуля, на одном энтузиазме почти, эта стройка вписывается сегодня в жизнь села на равных со строительством новых жилых домов и производственных помещений.

И все же здание будущего музея отличается от них тщательностью стыковки бревен и отделки помещений, отточенностью и завершенностью, пронизанной любовью к художнику и мыслителю, общественному деятелю и ученому, жизнь которого стала для них зовущим примером. И это особенно понимаешь, когда читаешь в книге отзывов: «Уймон прекрасен не только как город будущего, но и как могучая мастерская для преображения себя. Пусть же эти горы, люди и «бревенчатый Храм» будут вечным магнитом, устремляющим к совершенству».

Приложил человек руки свои и уехал, а память о нем осталась в его делах, в его устремленности, передающейся как эстафета от одного к другому… Здесь нет суббот и нет воскресений. Нет ограничения рабочему дню. И платой является только харч. Нет ограничений и на отдых у костра в течение ночи. Они спешат «закрыть» дом окнами и дверьми и поставить печь хотя бы к октябрю, к открытию в Новосибирске Всесоюзной конференции, посвященной жизни и творческой деятельности семьи Рерихов, в честь столетнего юбилея со дня рождения Елены Ивановны Рерих – жены и друга Николая Константиновича, постоянной спутницы во всех его начинаниях. И не удивительно, что сюда приезжают семьями, следуя примеру великого подвижника и гуманиста…

В долине Верхнего Уймона, на ладонях гор встает этот новый дом – еще одно звено в союзе России и Индии, союзе Алтая и Гималаев, о котором мечтал Николай Константинович. Недаром на стене в доме Атамановых была роспись – «красная чаша», чаша единения, чаша синтеза. И есть что-то символическое в том, что именно новосибирцы, являясь основным связующим звеном строительства, наполняют эту духовную чашу новым современным звучанием…» (октябрь 1979).

«Сегодня получил вашу посылку и письмо, – уведомлял Павел Федорович. – Большое спасибо. Алтайский Камень водрузил на письменный стол. Очень красив!..

Бандеролью посылаю работу Князевой[18] и списки[19]. Князева проделала очень нужную для нас работу, но вообще знаки на картинах Н.К. не засекречивал. Думаю, что у него имеются где-то пометки относительно их введения. Во всяком случае, он писал об этих знаках Зинаиде Григорьевне, но З.Г. в архиве Музея не может этого письма найти. Вообще – зарубежные архивы дадут нам еще много находок.

Хотя приходится сознаться, что и свои архивы (например, Третьяковская галерея) еще плохо изучены…

Рад вашим писательским контактам. Это чрезвычайно важно. У вас вырисовывается четко выраженная собственная творческая линия и свое поле деятельности. Многие другие будут для вас на этом поле только помехой. Точно также и вы будете для кого-то просто неприемлемы в аспекте сотрудничества.

Так всегда было, так, к сожалению, и сейчас есть…

На определенных этапах материал для строительства подготовляется по различным методам и раздельно. Если мы попытаемся и кирпич, и цементный раствор, и деревянные детали, и скобяной товар делать под одной крышей и придерживаться одних и тех же методов и режимов, то добротного материала нам не видать. Наш этап – это еще только изготовление материалов. Отсюда столько разногласий. Каждый считает свой рецепт универсальным, но только из кирпича, только из цементного раствора, только из деревянных деталей – дома не построить. Н.К. явил нам необыкновенно мудрый подход к этому противоречию житейского характера. Он умело направлял изолированные друг от друга потоки на колесо одной и той же мельницы… Относительно рериховцев в целом я бы посоветовал им забыть слово «рериховец», и начать заниматься серьезно и хорошо своим делом. Каждое хорошо сделанное дело само по себе относится к «рериховскому…» (ноябрь 1979).

25 ноября 1979 года я предложил редакции газеты «Вечерний Новосибирск» ответ на статью В. Пивкина «Ненужный крен», опубликованную в этой же газете 19 ноября.

Отклонив мою положительную статью о состоявшихся в Новосибирске вторых Рериховских чтениях, газета поместила заметку кандидата архитектуры, критикующего и Рериха, и рериховцев за чрезмерное, как он считал, увлечение им.

«Что же делать, – отвечал я автору статьи, – если, действительно, Н.К. Рерих, и здесь я цитирую самого Пивкина: «художник, создавший более семи тысяч картин; ученый разносторонних знаний, неутомимый путешественник, поэт, общественный и культурный деятель».

Можно к этому добавить, что во всех этих сферах Рерих проявлял не любопытство, а высокий профессионализм. А. Эйнштейн, Л. Милликен, Л. Бройл, Р. Тагор, С. Чаттерджи, С. Радхакришнан, Д. Неру, Н. Вавилов и многие другие сотрудничали на равных с Николаем Константиновичем.

Рериховский институт «Урусвати» обменивался публикациями с 285 институтами, университетами, музеями, библиотеками и научными обществами разных стран мира. В журнале института публиковались материалы по археологии, этнографии, лингвистике, философии, ботанике, фармакологии и геологии. Институт выпустил целый ряд монографий, посвященных древностям Тибета. И вполне естественно, что творчество Н. К. Рериха привлекало и привлекает особое внимание, а сам Николай Константинович, опять же цитируем Пивкина: «вызывает искреннее уважение и восхищение».

Обширность творческого диапазона Н. К. Рериха, – писал я далее, – тем более уникальна, что в его титаническую работу была вовлечена вся семья Николая Константиновича. Его жена, Елена Ивановна, – автор и переводчик ряда книг по философии, этике и религии Востока. Старший сын, Юрий Николаевич, – талантливый исследователь Тибета и Монголии, этнограф и лингвист, досконально знавший несколько восточных языков. Младший сын, Святослав Николаевич, – художник с мировым именем, видный специалист в ботанике, орнитологии и кристаллографии.

Найдем ли мы еще в истории XX века подобный феномен такого плодотворного, многогранного и бескорыстного творчества целой семьи, такого служения человечеству, такой преданности своему делу? И если уж быть до конца объективными, то именно родина Рериха позже всех отдала ему дань уважения и признания. Только в октябре 1964 года, в 90-летие со дня рождения и спустя 17 лет после его ухода от нас, имя Рериха впервые прозвучало в нашей широкой прессе. Тогда наша страна узнала только Рериха-художника. Сегодня Рерих открывается нам и как ученый, писатель, как общественный деятель…

В противовес В. Пивкину, пытавшемуся приписать свою оценку Рериховских чтений и «гостям искусствоведам из разных городов страны» (Пивкин), приведу лишь отрывок из письма искусствоведа Ленинградского русского музея Валентины Павловны Князевой, которая писала мне: «Приветствую вас из Ленинграда, где на меня нахлынула масса всяких музейных дел и забот. Но «Рериховские чтения» до сих пор для меня – самое яркое событие за последние годы, самый радостный праздник».

Что здесь можно еще добавить? В Живой Этике есть хорошая фраза: «меньше читай, но размышляй». Иногда именно простых размышлений и не хватает новоявленным «апостолам», за малыми кустарниками, не различающими белоснежных Вершин, устремленных к Владыкам Миров.

«Доселе Я говорил вам притчами, – разъяснял Иисус своим ученикам, – но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце».

«Живая Этика» и есть одно из прямых Провозвестий об Отце».

«Посылаю вам, – отвечал Павел Федорович на мое письмо, – «Указатель по Письмам Е.И.», «Происхождение религий» Эншлена, «Рукописи мертвого моря» Амусина, «Пещеры у Мертвого моря» Штоля, «Палестинский сборник», «Тайную Доктрину» (том III). «Надземное» пока в работе…

Возможно, вам напишет Юрий Владимирович Линник[20] из Петрозаводска. Я говорил ему о вас, и по его просьбе дал ваш адрес. Он в последнее время провел несколько прекрасных передач по телевидению и, вообще, много полезного делает…

Не слыхали ли Вы что-либо об Алексее[21]: Я писал ему, но ответа нет. Как в воду канул…

К Саше Ибрагимову прислушивайтесь. Он очень талантлив. Сужу по его стихам. В нем чувствуется творческая жилка. Где он сейчас и что делает? Привет от меня новому Путнику Владимиру[22]. Громадное спасибо за материалы Ларисе, они гораздо полнее, чем те, которыми я пользовался. Соответствующие поправки внесу.

Игорю[23] передайте от меня большую благодарность за книгу и Камень, который теперь висит перед моим столом, а под ним полученный из Индии маленький Будда под деревом Озарения. Они так гармонируют друг с другом, что как будто специально друг для друга и сделаны. Очень тронут его вниманием. Передавайте Игорю[24] и Пете[25] мои наилучшие пожелания в их поисках своего пути. Если они даже не будут одинаковы, они не будут исключать друг друга.

Помните: «На каком бы Пути ни приблизился человек ко Мне, на том Пути я благословлю его, ибо все Пути принадлежат Мне» (август 1980).

Готовься к новым и делам, и мыслям.И к новому звучанию огняВ сознании и в сердце устремленном.Зажгите факелы, чтоб осветить дорогу.Сердца зажгите, чтоб по ней лететь.

Письмо 7. У порога Храма

11 августа 1999.

Уже вечер. После солнечного затмения, которое очень красочно и подробно показали по телевидению, все остальное время дня смотрел в окно – на проносящиеся по небу облака, на дорогу перед домом, по которой снуют суетливые машины, на двухэтажку «Бытовых услуг» прямо перед моими окнами через эту дорогу. За «Услугами» расположился базар – наши «развалы», напоминающие «супермаркеты» под открытым небом. Еще дальше – многоэтажки, и за ними – колея железной дороги Москва-Петербург. И если шагнуть за эту железную трассу, то здесь и сосновый бор, куда иногда хожу я с Севой на прогулку, но случается это крайне редко, поскольку с утра я берусь за свое «гусиное перо».

Моим «гусиным пером», на самом-то деле, является уже вышедший из моды компьютер с памятью 340 мегабайт. Если же сравнить его с компьютерами, имеющими в несколько раз большее быстродействие и память, измеряемую в гигабайтах, как у детей новых русских, то читатель и ты, мой Друг, согласитесь, что я, действительно, пишу это письмо «гусиным пером», поскольку письмо – это же не суперигрушки, требующие для себя много места в памяти компьютера и особого сервиса на экране дисплея.

Весь сервис письма – в голове пишущего.

И все же мое «гусиное перо» много удобнее шариковых или гелиевых ручек и рукописных листов бумаги, требующих большой траты времени, терпения и сил на замены одних испорченных листов на другие, на стирания и дополнения текста, на разного рода вставки и заклейки и многое другое, от чего в полной мере освобождает «гусиное перо». Но самое главное при этом – освобождается мысль, поскольку она не вязнет уже, не зависает в неразборчивом почерке, в медлительности написания слов на бумаге обычным способом, не спотыкается особо в поиске ранее напечатанного.

Теперь же, если от этого лирического отступления оттолкнуться или встать на табуретку, чтобы расширить горизонт, то станет очевидно, что сутью движения человечества по винтовой лестнице цивилизации, иначе сказать – целью и смыслом человеческого «сервиса» является постепенное освобождение сознания от рутины материального быта во всех сферах духовной жизнедеятельности.