Сошедшие с ковчега

30 мая 1913 года состоялось подписание мирного договора. Но это были лишь несколько страниц из истории дипломатии, своего рода пролог к многотомной эпопее под названием «Первая мировая война»…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1914 год, май. Россия,

г. Санкт-Петербург

Смутная тревога не покидала Лазоряна с того момента, когда он получил уведомление: явиться в Генштаб к полковнику Яхонтову. Через знакомых он попытался узнать, что представляет собой полковник. Но один из друзей – Александр Васильчиков, имевший связи в армейских верхах, недвусмысленно намекнул Георгию, что не стоит проявлять активность в сборе информации об этом человеке. «Себе дороже выйдет», – ответил он. А напоследок дружески посоветовал держаться подальше от таких полковников. Но при этом, с напускным равнодушием, не упустил возможности поинтересоваться: «И что за надобность у тебя, Жорж, к нему?»

Лазорян не нашел, что ответить, и поспешил перевести разговор на другую тему. Васильчиков настаивать не стал. И с тех пор, а случилось это четыре дня назад, их отношения стали несколько натянутыми. Лазорян искреннее переживал по этому поводу. Но справедливо полагал, что предстоящая встреча многое разъяснит. А после он уже сможет довериться другу.

Сейчас, направляясь в Генеральный штаб, слегка встревоженный и отчасти раздосадованный, он старался отвлечься от дурных мыслей. Удавалось это с трудом. Главное, что занимало Лазоряна – зачем его вызывают. Понятнее выглядело бы уведомление, пришедшее из-под «шпица» – так в среде офицеров российского флота звучало название Адмиралтейства. Но Генштаб? Словом, было отчего теряться в догадках. Вдобавок к общему настроению примешивалось раздражение, вызванное неискоренимым отношением флотских к сухопутным. Флот всегда отличался известной привилегированностью. Словно некая каста избранных, высшее общество, куда непосвященным попасть весьма и весьма трудно.

Лазорян служил в Гвардейском Экипаже. В Балтийском флоте было двадцать семь Экипажей, каждый из них приравнивался к полку. Два Экипажа составляли эскадру, три – дивизию. Свои Экипажи имел Черноморский флот, были еще Архангельский, Сибирский, Каспийский. Но самым элитным считался Гвардейский Экипаж.

Это военно-морское формирование, входившее в состав Российской императорской гвардии, было сформировано из чинов Придворной гребецкой и яхтенной команд. Его прообразом послужила созданная еще Петром I «Придворная гребецкая команда», которая обслуживала плавсредства императорского двора. С середины ХVIII века существовали команда придворных гребцов дворцового ведомства и экипажи придворных яхт; в 1797 году их объединили и передали в ведение Адмиралтейств-коллегии. Из этих частей 16 февраля 1810 года был сформирован Морской гвардейский экипаж, в который вошли четыре роты (постепенно численность увеличилась до восьми), артиллерийское отделение с двумя полевыми орудиями, нестроевая ластовая рота и оркестр.

Поначалу экипаж формировался в районе Галерной гавани, потом был переведен в Литовский замок, а в 1819 году – в Морские казармы на Екатерингофском проспекте. Экипажу присвоили форму одежды, отличную от общефлотской, с элементами обмундирования гвардейской пехоты. А по штату – положили боевые средства и имущество сухопутного образца с включением шанцевого инструмента и обоза. Личный состав нес службу на императорских яхтах и плавсредствах загородных дворцов, привлекался наравне со всей гвардией к караулам, смотрам, парадам, торжествам. Его храмом считался Никольский Морской собор, в его сквере в 1908 году был открыт памятник морякам-гвардейцам, погибшим в Цусимском сражении.

Боевое крещение экипаж получил 4 августа 1812 года при обороне Смоленска, отражая атаки французской кавалерии на Королевский бастион и мост через Днепр. После он неоднократно принимал участие в военных кампаниях. За период Отечественной войны 1912 года экипаж потерял 53 моряка; 16 матросов были награждены Георгиевскими крестами.

Прославились гвардейцы и в битве под Бауценом в Саксонии. Блистательным подвигом экипажа стало участие в кровопролитном сражении под Кульмом в Богемии. Под начальством генерала А. Ермолова моряки успешно отражали атаки французского корпуса Вандама. За мужество они заслужили высшую боевую награду – Георгиевское знамя.

Вместе с российской гвардией Экипаж вступил 19 марта 1814 года в столицу поверженной наполеоновской империи – Париж. Вернувшись из Гавра в Кронштадт на фрегате «Архипелаг», 30 июля моряки в составе гвардии торжественно вошли в Санкт-Петербург через установленные у Нарвской заставы Триумфальные ворота.

Через год в составе Экипажа появился первый боевой корабль – 24-пушечная яхта «Россия». 5 июня 1819 года в память о сражении при Кульме кораблям Гвардейского экипажа были присвоены стеньговые флаги и вымпелы с изображением Святого Георгия.

Наряду с несением службы в столице и загородных резиденциях, моряки участвовали в дальних походах российских кораблей. На каждом паруснике, отправлявшемся в кругосветное плавание, находился офицер-гвардеец.

Экипаж участвовал почти во всех войнах, что вела Россия, в том числе при осаде Варны, в Венгерском походе, отличился при обороне Кронштадта в Крымскую войну. Во время русско-турецкой войны 1877–1878-х годов моряки сражались на Балканах. За героизм и доблесть в этой войне гвардейцев наградили серебряными Георгиевскими рожками, а нижним чинам было присвоено ношение георгиевских лент на бескозырках.

Прославились они и в русско-японскую войну. Геройски сражался в Цусимском сражении броненосец «Император Александр III». С погибшего, но не спустившего флага корабля не уцелел никто.

Гвардейцами была укомплектована во Владивостоке одна из первых русских подводных лодок «Фельдмаршал граф Шереметьев».

В мирное время личный состав нес службу вместе с другими частями Гвардейского корпуса. Летом моряки плавали на кораблях Балтийского флота и императорских яхтах. К 1910 году гвардейцами был укомплектован крейсер «Олег», эсминцы «Войсковой» и «Украйна», императорские яхты «Штандарт», «Полярная звезда», «Александрия», «Царевна», «Марево», посыльные суда «Разведчик» и «Дозорный».

В списках Гвардейского экипажа числилось пять адмиралов, штаб и обер-офицеры флота, инженеры-механики, медики, офицеры по адмиралтейству, классные чиновники, кондукторы, две тысячи унтер-офицеров и матросов. Причисленными к нему были император Николай II, императрица Мария Федоровна, цесаревич Алексей. А также – многие российские великие князья.

В 1910 году, в ознаменование 200-летия, Гвардейскому экипажу было пожаловано новое знамя и перевязи к Георгиевским сигнальным рожкам. Всему личному составу присвоено ношение нагрудного Кульмского юбилейного знака, а матросам вместо штыков выданы тесаки общегвардейского образца.

Во время Первой мировой войны моряками-гвардейцами был укомплектован экипаж крейсера «Варяг», возвращенного Японией и совершившего переход из Владивостока в Мурманск по Южному морскому пути. На сухопутном фронте тоже действовал отдельный батальон экипажа, насчитывавший почти две тысячи человек.

Его последним командиром был контр-адмирал, великий князь Кирилл Владимирович. Во время Февральской революции он привел моряков в Таврический дворец, передав экипаж в распоряжение Государственной Думы.

В 1918 году Гвардейский экипаж, составлявший гордость, славу, доблесть Российской империи, был расформирован.

…Когда Лазорян вошел в приемную, на часах было без двух минут два пополудни. Встреча назначена ровно на два часа. Он посчитал, что двух минут хватит, чтобы представиться адъютанту, если таковой у полковника имеется. Адъютант был.

Поднявшись навстречу посетителю, выслушав его лаконичный доклад-представление, он вышел из-за стола, подошел к двери, открыл ее и посторонился, проговорив:

– Прошу вас, проходите.

Лазорян вошел, и двери за ним бесшумно закрылись.

Он замер у порога, взглядом окидывая кабинет, но более – оценивая его хозяина. И не без удивления обнаружил, что в помещении находятся два человека. При этом оба, не скрывая интереса, с любопытством смотрели на него.

Первый, сидевший за большим столом, наверняка и был полковник Яхонтов. На вид – около сорока лет, густые черные волосы, слегка посеребренные на висках, широкий лоб, высокие скулы, узкое лицо, хищный нос, упрямая линия губ, смуглая кожа. В его облике присутствовало нечто азиатское. Впечатление усиливали глаза – их едва приметный миндалевидный разрез. Как будто Яхонтов надел маску, а сквозь ее прорези смотрят глаза – глубокие, как омут, на дне которого вполне могут прятаться хитрость и коварство. Хозяин кабинета был одет в шикарный костюм. Цивильное платье смотрелось на полковнике привычно, более того – элегантно.

Второй расположился в кресле напротив. Он был по виду моложе Яхонтова лет на десять. Примерно ровесник Георгия. На первый взгляд его внешность не отличалась ничем примечательным. Но черты лица несли в себе признаки аристократизма и благородства, какие бывают у людей, отмеченных не одной лишь знатностью происхождения, но и соответствующим воспитанием, образованностью. И хотя на фоне яркой внешности полковника он виделся несколько блекло, впечатление это было обманчивым.

Несмотря на то, что он сидел в кресле, было заметно, что рост его – выше среднего, фигура – подтянутая. Белокурые волосы, серо-голубые глаза, прямой нос, утонченные линии в овале лица, губ, подбородка. Но, как и у Яхонтова, более всего внимание приковывали глаза этого человека. Их выражение не соответствовало возрасту обладателя. Такое часто замечаешь у людей, успевших понять на личном опыте, что «многия знания» порождают «многия печали». И эти знания и печали гораздо глубже, нежели те, что являются непременным атрибутом жизни скучающего светского льва: любовные приключения, посещение модных салонов, жажда славы и чинов, неудовлетворенность положением в обществе.

Их молчаливая взаимная оценка друг друга длилась не более минуты. Лазорян сделал два шага вперед и вновь представился, после чего его визави поднялись со своих мест и тоже отрекомендовались, правда, не упоминая чинов:

– Яхонтов Роман Борисович.

– Румянцев Дмитрий Иванович, – коротко произнес второй.

– Прошу, Георгий Георгиевич, присаживайтесь. Признаться, мы с Дмитрием Ивановичем с нетерпением ждали вашего визита, – скупо улыбнувшись, начал Яхонтов.

Лазорян присел в указанное кресло, напротив Румянцева. Таким образом оба они оказались по одну сторону стола, а полковник – с противоположной. Как заметил Георгий, стол Яхонтова не изобиловал документацией. Можно сказать, он был девственно чистым, если не считать чернильного набора из малахита, инкрустированного золотом, и небольшой фигурки всадника, скорее всего, из серебра. Внешний вид «джигита» и экипировка, исполненные с необычайным мастерством и во всех подробностях, не оставляли сомнений в его принадлежности к кочевникам.

«Я был прав, – мимоходом подумал Лазорян. – Возможно, Яхонтов и Роман Борисович, но в его крови – немалая доля Азии. А фигурка на столе – лишнее подтверждение тому, что полковник не склонен скрывать свою родословную. Более того, он гордится ею. Да и фамилия его тоже кое о чем говорит. Во всяком случае, вряд ли ее обладателями были безродные, нищие степняки».

– Полагаю, вам не терпится услышать, какими причинами обусловлена необходимость вашего присутствия в этих стенах. Ведь вы служите по военно-морскому ведомству, – полковник остро взглянул на Лазоряна. – Мне известно, что вы проявили интерес в отношении моей особы. Мне также известно, что вы пытались это сделать осторожно, через особо доверенных друзей…

После этих слов лицо Лазоряна сделалось мрачным, а взгляд – холодным. Он поднялся и ледяным тоном отчеканил:

– Господин полковник, соблаговолите объяснить, кто вы и что здесь происходит. В противном случае я буду вынужден…

– Ваше сиятельство, вы не дослушали меня, а уже пытаетесь делать выводы, – не обратив внимания на выпад Георгия, спокойно перебил его Яхонтов. – Прошу вас, присядьте.

Лазорян взглянул на Румянцева. Тот ответил ему сочувствующим взглядом. Затем кивнул, словно подтверждая слова полковника. Странно, но после этого Георгий почувствовал, как к нему возвращается спокойствие.

– Благодарю вас, – произнес Яхонтов, видя, как Лазорян вновь садится в кресло. Затем бесстрастным голосом сказал:

– Не стану держать вас в неведении. Я представляю Департамент контрразведки Генерального штаба. А Дмитрий Иванович – военную разведку.

Что и говорить, Георгию стоило немалых усилий сохранить невозмутимость. Несмотря на внутреннее смятение, от него не укрылось, как Яхонтов и Румянцев обменялись быстрыми, многозначительными взглядами.

После чего слово опять взял полковник:

– Не могу не признать, в целом держитесь вы хорошо.

У вас неплохое самообладание.

– Боюсь, в данных обстоятельствах это – слабый повод для радости, – не удержался от колкости Лазорян. – Могу я узнать, какое отношение имеет мое самообладание к ведомствам, которые вы здесь представляете?

– Самое что ни на есть прямое, – ответил Яхонтов. – Мы с Дмитрием Ивановичем хотим предложить вам послужить Отечеству…

Он слегка замялся. А потом закончил:

– Но в несколько ином качестве.

– Но я уже служу Отечеству, – четко отделяя каждое слово, ответил Георгий. – Смею надеяться, мой нынешний статус лейтенанта военно-морского флота России ничуть не хуже любого другого служения Отечеству. Простите, господа, но я не представляю себя в иной роли. И менее всего в той, какую вы желали бы для меня определить.

– Вы убеждены, что вам известна и понятна эта роль?

– в тоне Яхонтова прозвучала неприкрытая насмешка.

– Уж куда понятнее, – откликнулся Лазорян. – Вы зря теряете время. Я никогда не соглашусь шпионить за своими друзьями – людьми, с которыми делю тяготы службы и ем один хлеб в кают-компании. Я вообще считаю ваше предложение оскорбительным. Но, принимая во внимание тот факт, что вы тоже, некоторым образом, служите Отечеству, согласен удовлетвориться тем, что на этом наша встреча и закончится.

– У вас чересчур прямолинейное и искаженное представление о нашей службе, – на этот раз миролюбиво заметил полковник.

– Георгий Георгиевич, – обратился к нему молчавший до того Дмитрий Румянцев, – вы обмолвились, что никогда не согласились бы шпионить за своими друзьями. А что вы скажите относительно врагов? Вы не можете не знать, что европейские державы испытывают к России далеко не дружеские чувства. Скорее напротив. Кое-кто в Европе, как, впрочем, в Азии и на Дальнем Востоке, был бы рад, если бы она утратила хотя бы часть своих позиций и того влияния, каковое имеет в настоящее время.

Лазорян оглядел своих визави и откровенно высказался:

– Возможно, я принял бы ваше предложение. Но абсолютно не чувствую в себе для этого призвания. Моя стихия – флот. Пусть вас не смутит высокопарность моих слов, но заявляю предельно искренне: одна только мысль о том, чтобы оставить службу на флоте, приводит меня в отчаяние. Я не могу и не хочу желать себе иной судьбы.

Лазорян помолчал, давая возможность собеседникам проникнуться его словами. Потом обратил взгляд на Яхонтова и впервые за время разговора назвал его по имени-отчеству.

– Роман Борисович, догадываюсь, что, прежде чем пригласить меня, вы собрали исчерпывающее досье. В таком случае вам должен быть известен один примечательный факт из моей биографии. Не подумайте, что я пытаюсь сейчас использовать его в корыстных целях. Хочу лишь заметить, что всегда расценивал это как предопределение свыше.

– Имеете в виду пожелание государя императора относительно вашего будущего? – уточнил Румянцев.

– Да, – коротко ответил Лазорян.

– Мы знаем, что ваш покойный батюшка – князь Георгий Размикович Лазорян, некогда был лично знаком с будущим наследником российской короны, а ныне Его Величеством государем императором. Вы удостоились чести быть его крестником. После вашего двукратного крещения – сначала под проливным дождем, затем – уже в храме, будущий император в шутку предрек князю, что его первенца наверняка ожидает морская стезя. В день вашего выпуска из Морского корпуса, в память о дружеском расположении к князю, его Величество удостоил вас высочайшей милости, сделав личный подарок. Если мне не изменяет память, это была именная сабля, на клинке которой значился девиз рода Лазорянов: «Честь и долг». И все это вы считаете предопределением свыше? – с какой-то неоднозначной интонацией спросил Яхонтов.

Лазорян, испытывая неловкость, ответил:

– Поверьте, господа, я не имел намерения предстать в ваших глазах особой, приближенной к государю императору. И тем самым оказать давление. В Гвардейском экипаже, где я имею честь служить, об этих фактах мало кто знает. Возможно, лишь высшие чины. Но их осведомленность имеет другие источники.

– Мы вам верим, – откликнулся Дмитрий Иванович. – Но, думаю, настало время перейти ко второй части нашей беседы.

– Что вы имеете в виду? – озадачено нахмурился Лазорян.

– Возьму на себя смелость пояснить вам, – слегка переменив позу, но не расслабляясь, ответил Румянцев. – Уверен, Роман Борисович согласится со мной, если я скажу, что все, о чем мы говорили здесь до этого момента, можно считать вступлением.

Полковник кивнул.

А Румянцев продолжал:

– Георгий Георгиевич, вы происходите из рода армянских князей – потомков династии Артешесидов. Один из ваших предков присягнул Российской короне в двадцатых годах восемнадцатого столетия. Григор Лазорян был посланником Сюникских князей. По их поручению он с тайной миссией отправился ко двору Петра Великого. В то время Россия направила войска в Каспию. В расчете на ее помощь Сюникские князья и карабахские мелики подняли восстание. Но военные события на севере Европы отвлекли внимание России от Армении. Лишь к 1801 году стало возможным присоединение Восточной Армении. Что касается судьбы Григора Лазоряна, этот достойный человек был принят на российскую службу.

– Мне знакома моя родословная. Тем не менее, я польщен, что вы тоже осведомлены о ней столь превосходным образом, – иронично произнес Георгий. – Но, простите мое нетерпение и упрямство, я все-таки настаиваю на бесполезности нашей встречи.

– Не торопитесь, – спокойно возразил Румянцев. – Родословная у вас действительно примечательная, и не только с точки зрения генеалогии. Еще со времен Григора Лазоряна в вашей семье сложилась традиция. Все мужчины, за редким исключением, состояли на военной или дипломатической службе.

– Я не совсем понимаю, вы склонны усматривать в этом нечто предосудительное?

Дмитрий Иванович слегка поморщился и бросил беглый взгляд на Яхонтова. Полковник, уловив его молчаливый намек, тут же перехватил инициативу.

– Бог с вами, Георгий Георгиевич! – вскинув руки, воскликнул он. – Речь ни в коей мере не идет о чем-либо недостойном. Мы лишь пытаемся довести до вашего сведения некоторые аспекты деятельности представителей династии Лазорянов. Факты, что вряд ли упоминаются в родословной. Потому что они имеют касательство к делам, кои принято содержать под грифом «совершенно секретно».

– То есть вы хотите сказать, что мои предки занимались шпионажем? – прямо спросил Георгий.

– Исключительно на благо Армении и России, – глядя на него в упор, жестко произнес полковник. Затем чуть склонился, выдвигая один из ящиков стола. И положил на стол папку в твердой зеленой обложке. – Здесь содержатся краткие выписки из личных дел. Можете ознакомиться. Много времени это не займет. Прошу вас, Георгий Георгиевич.

– Почему я должен вам верить?

– Советую начать с последних документов, – не ответив на его вопрос, проговорил Яхонтов. – Надеюсь, вам хорошо знаком почерк вашего батюшки, и вы не станете утверждать, что эти документы – грубая подделка.

– Как бы кощунственно и цинично это ни прозвучало, но вы выбрали удачный момент, господа, – не скрывая сарказма, бросил Георгий. – Моего отца почти год как нет в живых. Он уже не сможет подтвердить или опровергнуть подлинность этих бумаг, даже если они написаны его рукой. Вам ведь известно, что он трагически погиб в Софии

16 апреля прошлого года. Его ограбили, предварительно подло убив четырьмя выстрелами в упор. Абсолютная дикость и жестокость!

Полковник вздохнул и, помрачнев, осведомился:

– Георгий Георгиевич, не могли бы вы припомнить, какое еще событие произошло в этот день?

– Господин полковник, вы должны понимать, любое другое событие этого дня для меня попросту меркнет на фоне гибели отца, – но затем, не удержавшись, спросил: – Или, может, было что-то еще, заслуживающее моего внимания?

– Вы правы, – вступил в разговор Дмитрий Иванович. – Другое событие, имевшее место 16 апреля 1913 года, наверняка прошло мимо вашего внимания. Между тем, оно имело прямое касательство к гибели Георгия Размиковича. 16 апреля 1913 года было заключено перемирие между Болгарией и Турцией, – с нажимом пояснил Румянцев…

ИНТЕРЛЮДИЯ

Из истории международной дипломатии

…Балканские войны привели к еще большему обострению международной ситуации. Правда, вследствие этого завершилось освобождение балканских славян от гнета Турции. Но они же (войны) явились причиной усиления противоречий между балканскими государствами. Владычество Турции было свергнуто войной, начатой монархическими правительствами, что, в свою очередь, привело уже к ожесточенной борьбе между победителями. В то же время, результаты мирных переговоров не могли удовлетворить и побежденную сторону.

Болгария жаждала реванша за вторую балканскую войну.

Турция выжидала благоприятного момента, чтобы отнять у Греции Эгейские острова.

Италия не покидала занятого ею Дедеканеза.

Грецию и Сербию не устраивали новые границы Албании.

Но, помимо этих, существовали и другие аспекты. За балканскими монархиями стояли великие европейские державы, оспаривающие друг у друга влияние на Ближнем Востоке. Россия и Англия стремились вырвать Турцию из-под опеки Германии. В Софии, Бухаресте и Афинах шла упорная борьба между Антантой и австро-германским союзом за политическую ориентацию балканских государств, их военные силы, необходимые ввиду надвигающейся мировой войны.

Австрия с нетерпением ожидала возможности расправиться с Сербией. В свою очередь Сербия прилагала усилия, чтобы освободить югославян Австрии. А Россия оказывала ей в этом всестороннюю поддержку и покровительство. Она усматривала в Сербии свою лучшую опору на балканском плацдарме. Стоило еще раз вспыхнуть австро-сербскому конфликту, а России – не отступить перед центральными державами, и могла начаться австро-русская война. Что неизбежно повлекло бы за собой втягивание в конфликт других государств, связанных между собой системой блоков и союзов.

Австрия не пошла бы на крайнее обострение ситуации с Сербией без санкции Германии. А, случись подобное, Германия признала бы это подходящим моментом для вступления в войну за передел мира.

Франция наверняка не отказалась бы от поддержки России, ибо разгром Российской империи не только уничтожал ее шансы на реванш, но и оставлял беззащитной перед Германией.

Наконец, Англия тоже встала бы перед выбором. И однозначно помогла бы Франции в борьбе с опасным германским соперником.

Таким образом, после двух балкано-турецких войн этот регион вновь стал пороховым погребом Европы. И стоило бросить в него спичку, чтобы прогремел взрыв…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1914 год, май. Россия,

г. Санкт-Петербург

– 16 апреля 1913 года было заключено перемирие между Болгарией и Турцией, – с нажимом пояснил Румянцев. – Во многом оно стало возможным благодаря результатам особой миссии, которая была возложена на вашего отца. Георгий Георгиевич, мы искренне сочувствуем вашему горю. Настало время открыть истину. Князь Георгий Размикович Лазорян, ваш батюшка, стал жертвой противоборства русской и германской разведок. Увы, такое случается. Несмотря на успехи дипломатов, для наших служб война никогда не заканчивается. Невидимая, тайная, она продолжается. С переменным успехом.

– Почему вы говорите об этом сейчас, по прошествии почти года? – стараясь скрыть волнение, спросил Георгий.

– Мы установили имена людей, имевших непосредственное отношение к гибели Георгия Размиковича, – ответил полковник.

– И подумали, что я захочу отомстить?

У нас нет такого понятия, как месть, – принялся терпеливо пояснять Румянцев. – Она – из области эмоций, которые, откровенно говоря, не приветствуются в нашей среде. Куда более мы ценим образованность, хладнокровие, знание языков, наблюдательность, склонность к аналитическому мышлению. А месть – опасна и жестока. К тому же, независимо от результата, обе стороны всегда оказываются проигравшими. Врага невозможно победить, руководствуясь одним только чувством мести.