Страх звёзд

Василий Воронков

Страх звёзд

Пролог

За день до отлёта Фён чувствовала себя так, словно покидает Литию навсегда.

Опыта у неё не было никакого – пару сотен часов в симуляторе и несколько выходов на орбиту, где в команде других выпускников она по протоколу, как робот, отрабатывала дежурные действия при различных авариях. Код «красный, два нуля один», код «красный, два нуля два» – и далее по списку. Сирену врубали на полную, от аварийных огней слезились глаза, да и гравитационные катушки могли отключить для пущей правдоподобности, из-за чего учения превращались в возню слепых котят.

Курсанты шутили, что орбитальную станцию нашли вместе с парочкой учителей на ближайшей свалке, и гравитация там отрубается сама по себе, без всякой учебной тревоги.

Как бы то ни было, двое знакомых Фён так крепко столкнулись лбами во время последнего учения, что их отправили с сотрясением мозга в лазарет, а капитан заявил на разборе, что выпуск Фён – худший в учебке со времён Переселения. Быть первыми с конца не слишком обнадёживало, и Фён уже морально готовилась к тому, что её сошлют на какую-нибудь тухлую штабную работу, подальше от глаз, – но потом ей вдруг сообщили, что она включена в судовой экипаж крейсера «Рокотовский», вылет которого назначен уже через неделю.

Экипаж.

Это звучало так неправдоподобно, как будто речь шла о ком-то другом. Ещё пару дней назад Фён была «жалкой дурой» с «растущими, сама знаешь, откуда, руками» – и никакие оценки по курсам не могли её спасти, – а теперь она приписана к «Рокотовскому», не к рухляди, которую нашли на помойке, а к настоящему боевому крейсеру, сошедшему с верфи всего несколько лет назад.

Видимо, людей отчаянно не хватало.

Изначально они должны были лететь к Орей-3 – третьей открытой планете в системе. Первой была Лития, второй – терраформированный Бакар, превратившийся со временем в чудовищную агломерацию, гигантский многоуровневый город без единого клочка живой земли. Орей, замёрзшая глыба из аммиака и метанового льда, так и остался непригодным для жизни, не заслужив даже внятного названия – о нём наверняка бы давно забыли, если бы не единственное месторождение Азма-12. В учебке ходили слухи, что из-за Орея скоро разгорится первая после Переселения полномасштабная война. Лития и Бакар за сотни лет так и не смогли поделить одну мёртвую ледяную планету, а большинство кораблей летали на азме.

Фён разволновалась, как будто её собирались послать на передовую – не исключено, впрочем, что так бы в итоге и оказалось, – однако за два дня до вылета приказ (удивительное дело!) отменили, и «Рокотовский» с тем же экипажем направлялся уже на другую планету, Черну, к орбитальным колониям.

Объяснять, разумеется, ничего не собирались. Новая миссия казалась гораздо безобиднее прежней, – что может произойти на границе сектора, у мирных колоний? – и у Фён даже появилась тусклая надежда, что обратно её не пришлют в металлическом ящике. Впрочем, Милорад, её приятель с курса, которого тоже перевели на «Рокотовского», испугался Черны куда больше напророченных боёв на орбите Орея.

– Да ты чего? – Он вытаращился на Фён, как во время игры в гляделки, но тут же сам зажмурился и замотал головой. – Думаешь, нас зачем туда посылают?

Они сидели в пивнушке при кампусе, где по вечерам то ли создавали романтическую атмосферу, то ли экономили электричество, и приглушенное мерцание мутных потолочных ламп напоминало освещение в кораблях дальнего следования.

– Руководство наше, очигледно, не хочет, чтобы мы чего-то думали да выдумывали, – пожала плечами Фён. – Хотели бы – сказали. Наверняка какая-нибудь проверка.

– Ох! – вздохнул Милорад.

Им принесли по кружке пенного «ветельского», он схватил свою обеими руками и приложился так жадно, словно изнывал от жажды. Или был уверен, что это последнее пиво в его жизни.

– А чего? – спросила Фён. – На Орее было бы лучше?

– «Рокотовский» – малый крейсер, – с важным видом произнёс Милорад, вытирая губы ладонью. – На его ударную мощь никто особо не рассчитывает. Будет в группе поддержки стоять. Да и до Орея волна ещё нескоро докатится.

– А на Черне – что?

– Чёрт знает что на Черне! – Кружка «ветельского» драматично ударила по столу. – Туда эти пожити так зачастили, что в их дутую независимость только идиоты верят. Глядишь, скоро к Бакару присоединятся. Слышал я, – Милорад перегнулся через столик и заговорил тише, хотя никто не обращал на них внимания, – что там испытания нового двигателя проводят. Мне отец говорил, он-то знает.

Отец у Милорада был кем-то из военных чинов – не слишком высокопоставленный, но наверняка осведомлённый лучше вчерашних курсантов.

– Новый двигатель? – спросила Фён. – Это который не на азме летает? Да таких целый зоопарк!

– Нет, не в этом дело. Новый двигатель, который может за секунду перемещать корабль в пространстве.

Милорад щёлкнул пальцами, и проходящая мимо официантка вопросительно повернула к нему голову, решив, что он хочет заказать ещё пива.

– За секунду – в любую точку? – недоверчиво качнула головой Фён.

– Именно! Прямо как устройство мгновенной связи.

– Несмысля какая-то. Но даже если и так, то что?

– А ты подумай! – Милорад отпил из кружки. – Как мы с ними воевать будем, если у них окажется такая технология?

В пивнушке собралось столько курсантов – вчерашних и нынешних, – как будто все хором решили залиться пенным напоследок. Заканчивался последний день весны, через несколько часов начиналось лето.

Фён от пива клонило в сон.

– Думаешь, правда будет война? – тихо спросила она.

– Война уже идёт, – ответил Милорад, – просто мы этого не видим.

* * *

Накануне отлёта Фён прогулялась по Аллее Памяти рядом с космодромом, где среди скрюченных деревьев, умирающих от белого лишая, стояли высокие чёрные глыбы – монументы погибшим выпускникам. Она хотела поехать к реке, но с территории её не выпустили – начальство, видимо, сообразило, что у курсантов могут не выдержать нервы. Тогда Фён решила, что всю ночь не ляжет спать, насладится последними часами на Литии, посмотрит закат, встретит зарю – но после наступления сумерек всё же ненадолго прилегла, не расстилая кровать, да так и проспала до самого рассвета.

Ей снилась Черна – планета, которую человеческий глаз не в силах различить без специальных приборов, потому что её поверхность поглощает солнечный свет. Фён во сне заходила на орбиту Черны, но видела всё так, словно подключилась к корабельному вирту или сама стала кораблём. Она падала в идеальную темноту, планета притягивала её, как чёрная дыра, и Фён, точно под гипнозом, не могла сопротивляться.

События следующего утра прошли для неё, как во сне.

Она долго не могла избавиться от липкого ужаса после ночного кошмара. Всё вокруг было нереальным, как неумелая театральная постановка – вот сейчас разгорится над горизонтом набирающее силу солнце, и тут же потускнеют бутафорские коробки гарнизонных строений, стоящие рядом с Фён курсанты превратятся в плоские аппликации из картона и повалятся на дорогу, когда их толкнёт нетерпеливый ветер, а взлетающие над головой корабли окажутся лишь причудливой игрой света и тени. Реальна была только Черна – совершенная темнота.

Милорад потом говорил, что Фён походила на лунатика во время приступа ночных блужданий. Он даже пару раз толкнул её локтем на равнении, опасаясь, что она сладко зевнёт, пока им вдалбливают пафосную напутственную речь.

Впрочем, когда Фён скрутило кишки от перегрузок при взлёте, она тут же пришла в себя. И испугалась. Лития оставалась позади, голова раскалывалась от чудовищного гвалта и воя, в глазах всё двоилось, а впереди её ждала только темнота.

Черна.

Безвыходная ситуация

– Спасибо за предложение, конечно, но сейчас не лучшее время, чтобы изображать из себя межпланетный экспресс.

Томаш откинулся на спинку кресла и пригубил тинктуру – крепкую и терпкую настолько, что даже от осторожного глотка першило в горле. Женщина, которая назвалась Айшей, смерила его взглядом совершенно чёрных, блестящих глаз.

– Я ведь объясняла, – сказала она, – я обеспечу вам безопасный коридор.

– Что значит – безопасный коридор? Вы войну ненадолго остановите?

– Карам икраам! Ну какая война?

Имя Айша подходило ей не больше, чем Томашу – традиционный бакарийский наряд с застёгнутой на все пуговицы цветастой рубахой. Сутулая и сухая, высоченного роста, с покрытым серым платком головой, она напоминала, скорее, изваяние из полимерной глины, чем живого человека.

– Вы же знаете, – Айша поднесла ко рту золотую трубку мазина, едва коснулась её губами и тут же выдохнула обильные клубы синего искрящегося дыма, – у нас любят всё драматизировать. Никаких военных действий нет, опасность сильно преувеличена. Да, были какие-то волнения на Орее, но не в первый же раз. И, смею вас заверить, не в последний.

Они сидели в широком прохладном зале, обставленном на классический бакарийский манер – резной металлический стол, деревянные кресла с украшенными бахромой подушками, мозаика на стенах. С потолка мягко лилось журчание воды. Миролюбивую идиллию нарушали только телохранители в чёрных костюмах, которые подпирали стену за спиной у Айши – одинаково высокие и широкоплечие, точно выращенные в пробирке однояйцевые близнецы.

– А как же погибшие торговые корабли? – Томаш поёрзал в кресле. Близость этой странной женщины вызывала у него безотчётное беспокойство. – Военных действий нет, а люди гибнут?

– Люди всегда гибнут. – Айша затянулась мазином и выдохнула дым. – Я же не говорю, что нет никакой опасности. Опасность, пусть и небольшая, есть всегда.

Дым, неожиданно сменив цвет, поплыл пурпурным облаком над головой Томаша.

– Да, но…

– Но я готова компенсировать вам все риски.

– Хорошо. – Томашу вдруг захотелось встать и, ничего не объясняя, выйти из зала, попрощаться по-литийски. – Значит, как вы там говорили, надо вылететь за пределы сектора, где появится некий корабль – попробую угадать, с литийской сигнатурой? – забрать у него груз и попытаться пробиться обратно к Бакару. Всё это, разумеется, находится так далеко за гранью закона, что уже и грань не видно. Причём для всех сторон. А если ваш безопасный коридор окажется не таким уж и безопасным, то нас либо распылят на атомы, либо поймают, приставят к стенке, – пряная горечь тинктуры обожгла Томашу горло, – и распылят на атомы. Я правильно обрисовал картину?

– Мне казалось, вы и ваша команда – специалисты по вопросам подобного рода.

Айша улыбнулась, и на её неподвижном лице впервые прорезались тонкие и глубокие, как трещины в камне, морщины.

– Вы имеете в виду самоубийство? Вовсе нет. Вообще-то до того, как началась вся эта чехарда, мы занимались вполне легальным бизнесом. Продажа бакарийских сувениров на Литии преступлением никогда не считалась.

– Хотите сказать, вас лишили полётной лицензии за сувениры?

– Досадное недоразумение, – нахмурился Томаш. – Я уже подал апелляцию, так что скоро всё…

– Очень надеюсь, что апелляция поможет восстановить справедливость! К тому же я прекрасно понимаю всю важность и полезность сувениров. Вот, к примеру, мазин. – Айша припала к трубке, и лицо её окутал переливчатый дым. – Насколько мне известно, на Литии он запрещён. Точно так же, как у нас запрещён ваш прекрасный напиток.

Томаш невольно поднял бокал с тёмно-красной маслянистой жидкостью.

– И то, и другое можно без проблем синтезировать, – продолжала Айша, – но для истинных ценителей…

– Не понимаю, о чём вы говорите, – перебил её Томаш. – Под сувенирами я имел в виду сувениры, не более. Безделушки всякие. Например, бакарийские кристаллы естественного происхождения.

– Как скажете.

Айша постучала мазином по окоёму узорчатого блюдца, и из трубки со смачным щелчком вылетела тонкая, почерневшая изнутри капсула. Томаш допил залпом тинктуру.

– Что ж, – он начал вставать, – было очень приятно с вами пообщаться, но, боюсь, я…

– Сядьте! – сказала Айша.

Телохранители за её спиной заволновались.

– Вы же не торопитесь? – Голос Айши вновь встал вкрадчивым и мягким. – Давайте ещё немного поболтаем. Я всегда любила литийцев. Очень жаль, что из-за этих недалёких гхаби, – она показала трубкой в потолок, – отношения между нашими народами так обострились.

– Надеюсь, это временно.

– Да-да, всё в этом мире временно, вы же знаете. Кстати, не желаете ещё бокальчик тинктуры?

– Почему бы нет? – улыбнулся Томаш.

Айша сощурилась, отдавая кому-то приказ по голосети, и через несколько секунд у стола возник тощий официант, поклонился и, проговорив что-то на бакарийском, поставил перед Томашем новый бокал с щедрой порцией тинктуры.

– Малак! – зашипела Айша. – Суприя гадаш! При госте говорим только на литийском! – и раздражённо махнула рукой.

Официант тут же покраснел, страдальчески сгорбился и отполз куда-то за границы зрения.

– Прекрасный напиток, – сказала Айша. – Тридцать лет выдержки в бочках из растительного волокна. Это вам не синтезированное пойло, которое вязнет на зубах. Вещь для настоящих ценителей. То, что делает нашу пресную жизнь немного приятнее, немного, как это сказать, хаарин, острее. Поэтому правительство никогда в действительности не препятствовало небольшому теневому импорту. Это просто повышает качество продуктов для избранных, тогда как остальным до этого нет никакого дела. Но, к сожалению, скоро таких напитков у нас не останется.

– Да, печально! – закивал Томаш. – По правде сказать, я всего пару раз в жизни пил тридцатилетнюю тинктуру. С каждым годом выдержки она становится всё более резкой и жёсткой. На Литии бутылочку такого зелья покупают для коллекции, на полку поставить или в подарок кому-нибудь на юбилей.

Айша рассмеялась.

– Вы меня раскусили! Никогда её не пробовала.

Она извлекла из складок одежды белую, похожую на личинку капсулу, вставила её в трубку и с наслаждением затянулась.

– Я на самом деле понимаю, что вы хотите сказать. – Томаш пригладил волосы на затылке. – Все мы для чего-нибудь да сгодимся. Теневой бизнес, все дела. Только вот не в текущей ситуации.

– Да ничего я не хочу сказать! – Над резным столом медленно оседало сиреневое, похожее на космическую туманность облако. – Мы же просто отдыхаем, общаемся. На планете осталось не так много литийцев, и вы для меня – уникальный собеседник. Мне и правда очень нравятся ваши обычаи, ваш народ. Мы так сильно отличаемся друг от друга, даже внешне. Для некоторых – это проблема. У меня же, напротив, это вызывает особенный интерес. Очень жаль, что не все разделяют мою позицию.

– К чему вы ведёте?

– Я – ни к чему. Но сложившаяся ситуация к чему-нибудь да приведёт. Будь я литийкой, не хотелось бы мне сейчас оказаться на Бакаре. Большинство ваших соотечественников давно улетели, но вы, наверное, не хотели бросать корабль. Я вас прекрасно понимаю и очень надеюсь на, – Айша поиграла пальцами в воздухе, нажимая на невидимые клавиши, – успех вашей апелляции. А пока вы, как несложно догадаться, отсиживаетесь в Аль-Салиме? Не самое воодушевляющее занятие. К тому же в вас литийца за милю видно, в какой бы наряд вы ни облачились. Скоро и в порту станет небезопасно.

Томаш осушил залпом бокал и прижал руку к груди, сдерживая кашель.

– Мир полон опасностей! – заявил он, подражая голосу Айши. – Но уж лучше опасности на космодроме, чем ваша самоубийственная миссия. Я ведь всё правильно угадал с её деталями?

– Да. Вы очень проницательны!

Айша улыбнулась, и кожу у неё на щёках испещрили глубокие старческие морщины. Томаш подумал, что ей, должно быть, далеко за шестьдесят – бакарийские женщины часто выглядят моложе своих лет. Возраст Айши прорывался сквозь неестественно-белую кожу, когда она хмурилась или улыбалась – точно уродливая экзема, которую пытаются скрыть под жирным слоем грима. Стоило же Айше согнать с лица человеческие эмоции, как она вновь превращалась в бездушное, лишённое возраста изваяние.

– Вы ошиблись буквально в паре незначительных деталей. Дело в том, что корабль, к которому вам предстоит пристыковаться, не имеет современной сигнатуры. Да и груз никакой забирать не придётся.

– Корабль без сигнатуры? – поднял брови Томаш. – Без груза?

– Вижу, вы заинтересовались. – Айша вновь на секунду стала похожа на древнюю старуху. – Может быть, ещё бокальчик тинктуры?

* * *

Лада ждала в коридоре. Она стояла у панорамного окна, облокотившись на резную балюстраду, и смотрела, как темнеющее вечернее небо рассекают лазерные лучи, похожие на координатную сетку в вирте. В пасмурной синеве стремительно мелькали созданные игрой света изображения – чьё-то хмурое лицо, крутящаяся, как волчок, планета, сложносочинённый герб, космолёт с ненужными крыльями. Ладу так загипнотизировало это зрелище, что она даже не услышала приближающихся шагов.

Томаш положил ей руку на плечо.

– Я уж решила, ты через час будешь, не раньше.

– Извини, – сказал Томаш. – Странная манера у этой дамочки вести переговоры. Ходит вокруг да около и ищет, с какой стороны к тебе лучше подобраться, чтобы ухватить посильнее.

– И о чём вы говорили всё это время?

– Да много о чём. О тинктуре, например.

– То-то я запах чувствую. – Лада махнула рукой.

– Запах! – хмыкнул Томаш. – Это настоящий эксклюзив – аж тридцать лет выдержки. Она, видимо, хотела свой недосягаемый уровень крутизны показать. Мы такую тинктурку даже не возили обычно. Правда, теперь все кишки гудят.

– Короче, понятно. Очередная корпоративная стерва, которая переживает, что из-за кризиса ей тинктуры не хватает.

– На самом деле, – Томаш потёр затылок, – не совсем.

Призрачная планета, похожая на изъеденный червями плод, зависла над стеклянными сталагмитами небоскрёбов – как фальшивая бакарийская луна.

– Что, сегодня праздник какой-то? – спросил Томаш.

– А я откуда знаю? У них тут каждый день праздник. Там, – Лада подняла голову, – война, а тут праздник.

Они замолчали. С высоты двухсотого этажа казалось, что город затягивает полотно кипящих туч, над которым плывут призрачные корабли и планеты. Томаш подумал, что это самая наглядная демонстрация расслоения общества, которую он видел. Живущие на нижних ярусах видят лишь туман, а тех, кто забрался повыше, развлекают иллюминацией.

– Дело хоть предлагает? – спросила Лада.

Томаш вздохнул.

– Не знаю. Это зависит… – Призрачный истребитель спикировал над небоскрёбами и рассеялся в воздухе, как отголосок битвы, которая ведётся далеко в космосе. – От многого зависит. Хотела бы убраться отсюда поскорее?

– Спрашиваешь! – фыркнула Лада.

Небо полыхало огнями, как во время артобстрела.

Лада всегда считала себя человеком без родины, но больше всего ненавидела Бакар с его душными мегаполисами, низкой гравитацией и вечным смогом, из-за которого приходилось бороться с накатывающей приступами тошнотой. Сама она родилась на Литии, но в ней текла кровь двух миров. Бакариец и литийка – союз редкий и одинаково презираемый на обеих планетах. Лада нигде себе не находила места. Высокая, с атлетичным телосложением и короткими угольными волосами – она стала чужаком и на Литии, и на Бакаре.

Она была красива – но какой-то холодной, отстранённой красотой, которая, скорее, могла вдохновить написать с неё портрет, чем вызвать шевеление в штанах. Это, впрочем, не помешало Томашу подкатить к ней в первый же полёт – и получить отлуп, о котором он до сих пор вспоминал с кислой миной. Лада тогда обворожительно улыбнулась, потрепала его по небритой щеке и сказала, что мужчины её совершенно не интересуют.

– Так ты расскажешь, о чём вы договорились? – спросила Лада. – Или руку тебе сломать?

Томаш даже не был уверен, что она шутит. Он набрал побольше воздуха в грудь:

– Знаю, это покажется тебе бредом, но…

* * *

– Чего? Какой ещё корабль без сигнатуры? – Насир покрутил пальцем у виска. – Вы там перепились без меня? Адыр елдыш! Знал я, надо было с вами идти! Хоть развлёкся бы!

Он с аппетитом наворачивал квелый на вид синтостейк, кое-как втиснувшись за столик в кают-компании. Корабль Томаша создавался по литийским меркам, и крупному бакарийцу – в два с лишним метра ростом – на нём было тесновато. Когда Насир сидел за обеденным столом, то казалось, что взрослый верзила залез каким-то чудом за школьную парту.

– Корабль как корабль, – сказал Томаш. – Ты чего, опять тинктуры перебрал? Сигнатуры меньше десяти лет назад появились, а до этого…

– Не учи учёного! – проговорил, аппетитно чавкая, Насир. – Знаю я всё без тебя и так! Сигнатуры и прочий абрам кирдым!

– Насик, может, ты прервёшь на время свою трапезу? – спросила Лада. – Или хотя бы начнёшь нас слушать?

– Да слушаю я! Херзац матерах! Что за корабль такой, который десять лет в какой-то харазе летает? Когда его отправили, у меня ещё печень живая была! А теперь это корыто домой вернуться решило? С этими, как их там, фанфарами и прочими херзацами? Вы там чем обдолбались-то? Тут одной тинктуры мало!

Томаш сел за стол, взял бутылку с разбавленной, судя по цвету, тинктурой, которой Насир запивал свой ужин, и глотнул прямо из горла.

– Трубы горят? – осклабился Насир.

– Иди ты!

– Я бы, может, и пошёл, да только некуда, херзац его так!

– Слушай, – спокойно сказал Томаш. – Дело серьёзное. И люди серьёзные. Видел бы ты, где они окопались! Ещё немного, и орбитальный лифт получится.

– И деньги серьёзные, – сказала Лада.

– Сколько?

– Двенадцать миллионов бакарийских.

Насир потёр лысый череп с таким видом, словно искал несуществующие волосы.

– Ничего так. Можно залечь где-нибудь на дно и мирно допивать свою жизнь, причём напитки будут поприятнее, чем эта бормотуха.

Томаш ещё отхлебнул из бутылки. После коллекционной тинктуры, которой его угощала Айша, пойло Насира по вкусу почти не отличалось от воды.

– Нам вернут лицензию, – сказал он, – вместе с нашей старой сигнатурой. Только…

– Только вот это похоже на какой-то скверный розыгрыш! Больше десяти лет назад грузовоз потерялся, думали, что с концами, ан нет, херзац его, концы вот они! – Насир изобразил что-то невразумительное на пальцах. Томаш как-то попросил его объяснить смысл подобного жеста и до сих пор об этом жалел. – Хозяйка потерянного елдыша сама к нему лететь не хочет, а нас отправляет. За двенадцать миллионов! При этом ни груз ей не нужен, ничего – фоточки только по голосети перекинуть, и кабирах абрам!

– Она говорит, что груз уже не имеет ценности.

– Испортился, что ли?

– Понятно, почему сама лететь не хочет, – сказала Лада. – Война всё-таки. А нас не жалко.

– Конечно, не жалко. Стыковаться с кораблём, который на скорости идёт, удовольствие так себе! Ошибся с синхронизацией – и кирдык елдыш тебе, а не двенадцать миллионов!

– Да какая там скорость! – поморщился Томаш. Насир любил устраивать такие сценки перед каждым заданием, как актёр на шутовском бенефисе. – Корабль идёт в дрейфе, очень медленно. Он считай и не движется почти. Живых там никого уже нет. Скорее всего, корабль полностью мёртвый. Если им кто и управляет – то искусственный интеллект.

Насир слушал, даже перестав чавкать.

– Красиво стелешь!

– Коды на стыковку нам дадут. Если вдруг не сработают – например, реактор вконец сдох – разворачиваемся и улетаем.

– Куда улетаем? На Литию я не полечу, а если обратно, то смысл дёргаться? Мне и тут неплохо сидится.

Насир глотнул тинктуры.

– Пойдём потом на Черну, – сказала Лада. – Как раньше и планировали. Если даже ничего не получится, нам всё равно заплатят некоторую компенсацию. Хоть что-то за душой будет.

– Некоторая компенсация? – Насир отодвинул от себя тарелку с недоеденным стейком и потянулся, разведя локтями в разные стороны. – А ваша история становится всё интереснее и интереснее!

– Насик, – проговорила Лада с какой-то плотоядной нежностью – до знакомства с ней Томаш даже не думал, что такое возможно, – хватит паясничать! Мы ещё никакого решения не приняли.

– Да приняли вы всё! Вам за любую возможность надо хвататься! Особенно – ему! – Насир ткнул в Томаша пальцем. – А мне зачем? Я у себя дома, мне и тут хорошо. На Литию я уж точно не собираюсь. И ещё… – Он покосился на Ладу. – Я тебе уже говорил, херзац матерах, не называй меня Насиком!

– Вообще мы тебя не держим, – сказал Томаш. – Если хочешь – проваливай! Какую-нибудь работёнку ты себе наверняка подыщешь. Или на крайняк пособие по безработице будешь получать.

– Добрый какой! – Насир опять заинтересовался синтостейком, точно хотел набить себе пузо впрок, и поковырял вилкой в застывшем соусе. – А пилота вы где возьмёте?

– Лада у нас – отличный пилот! И курсовая программа на корабле безупречно работает. Вообще с точки зрения пилотирования я проблем не вижу.