Не буди спящее дитя

И убежал на улицу. Положив бусы на место, Катя закрыла крышку сундука. Подошла к трюмо, осторожно ткнула пальцем в зеркало и прошептала:

– Ау, – внимательно посмотрела на отражение мебели. Провела пальцами по своим косичкам. Высунула язык и сузила глаза. Ткнула в стекло ещё раз. – Вы тута?

Но там никого не было.

– Ну и ладно, – хихикнув, побежала в кухню.

Набрала жестяной кружкой колодезной воды из цинкового ведра. Поднесла к лицу и отпрянула. Из кружки на неё смотрели хитрые глаза с накрашенными ресницами, длиннющими, как чёрная бахрома.

– Ой! – медленно опустила кружку на лавку рядом с ведром.

Обошла лавку и встала с краю. Вытянула шею, чтобы ещё раз посмотреть в отражение. Никого, кроме побеленного потолка, в воде не было видно.

– Бр-р, нервно передёрнула плечами и быстро-быстро покрутила головой. – Наверно, я исчо сплю.

Резко схватила кружку, разлив при этом часть воды на лавку, и жадно сделала три глотка.

– Уф-ф, – поставила посудину на стол. – Я тебе задам, – погрозила кулаком своему воображению и побежала во двор.

Выглянула из-за забора на дорогу, убедилась, что коров с поля ещё не пригнали. Покружилась у калитки, любуясь ярким платьем и радостно смеясь. Остановившись, погладила подол и поскакала поить домашнюю птицу. Заглянула в сарай, чтобы проверить, не снесли ли куры ещё яиц. Обнаружив гнёзда пустыми, немного расстроилась.

– Эх, вы, кудахталки, – пожурила ленивых птиц, устроившихся на лестнице, словно на курошесте, и подбежала к бочке с водой. – Ау, – сказала вполголоса, наклонившись с опаской. А вдруг там тоже чужое отражение?

Убедившись, что в бочке, кроме воды, никого, радостно схватила ведёрко и опустила тёплую воду.

Издалека донеслось мычание коров. Бурёнки и Зорьки устало ковыляли к родным дворам, оповещая о своём возвращении с далёкого «вкусного» поля и лениво смахивая хвостом с впалых боков надоедливых, кусачих мошек. Следом за стадом кормильцев домой вернулась и мама. Уставшая и очень сердитая.

– Вот чичас ты у меня схлопочешь, – открыв калитку, Маня окликнула дочь. – Енто ж сколько разов я буду выслухивать о тебе, а? Енто ж сколько нервов надобно, шоб ты вконец поняла? Иль драть тебя пора, як Сидорову козу?

Опустив ведро на землю, Катя приготовилась к наказанию. Правда, неизвестно – за что.

– Ты пошто мальца́ обидела? – вошла во двор и сняла косынку с плеч. – Енто ж по какому такому праву ты ему усю рожу расцарапала?

– Кому? – опешившая Катя не могла понять, какому мальцу, когда…

– Прибёг домой, пожаловался своей мамке, а она ко мне и давай орать при усём честном народе! – мать так яростно размахивала косынкой, что Катя поняла – сейчас будет лупка. – А она ж с брюхом, нервозная, як кошка окотившая! Енто ж, если шо случись, мы виноватые будем!

Скрутила косынку в жгут, подбежала к дочери и огрела по спине. Катя взвизгнула, не от боли, а от страха. Мать редко наказывала, но этого хватало. Могла отлупить прутом или рукой по мягкому месту. Уж очень она волновалась за людское осуждение. Мол, отец при такой должности, а дитё – нескладное.

– Вот я тебе чичас покажу, як на людёв ки́даться! – размахивая тряпичным канатом, Маня от всего сердца воспитывала дочь. – Усе щёки разодраны! А ежели б в глаз? А? Шо б мы тогда делали? На усю жизнь вину не отмолили бы! В кого ж ты такая уродилася? Ах ты ж, мерзавка, ах, злыдня пакостная!

Маня поднимала и опускала руку, а Катя подпрыгивала на месте и визжала, как молоденький поросёнок, играющий с собратьями в вольере.

– Мамка! – крикнул Павлик, пригнав корову. – За шо ты её?

– За дело, милок, за дело, – отвлёкшись на крик, Маня прекратила наказывать ребёнка. Повернулась и, задыхаясь, сказала. – Гони Зорьку в стойло.

Зарёванная Катя стояла рядом с мамой и жалобно всхлипывала. Вот так дела-а… Досталось ни за что.

– Чего ноешь? – Маня перевела взгляд на дочь. – Пошла в хату переодеваться. Ишь, нацепила праздничное и щеголяет по огороду. – Ткнула пальцем в затылок, – иди, говорю, и шоб я больше ничого о тебе не слыхала, иначе побрею налысо, и будет тебе наказанье. Попомнишь, як руки распускать. И шоб больше к Федьке не подходила!

Катя побрела в дом. Обидно? Не то слово. С чего это вдруг Федя сказал, что это она ему лицо повредила? Когда она ругала мальчишку за обман и дубасила его, то никаких царапин не оставалось. Зачем он соврал?

– Ну, погоди, белобрысый, – вытирая слёзы на ходу, девочка открыла дверь, – я тебе припомню.

Заходя в комнату, Катя вспомнила о обмоченном сарафане. Надо срочно спрятать его, иначе мать и за этот проступок накажет. И тоже зазря. Это случилось нечаянно, из-за Федьки.

– Завтра постираю, покуда все будут на работе, – сунула платье под кровать. – Эх, а листочки я так и не собрала.

Опечалившись из-за гербария, Катюша решила сорвать листья яблони, чтобы учительница была довольна.

Следующее утро Катя встретила с опухшими веками и красными глазами. Вот так картина, будто пчёлы покусали. Наревелась вчера от души, прям от всего сердца.

– Бягом у школу, – поторапливал брат, допивая молоко. – Мне сёдня некогда будет, так шо, как придёшь, сама с хозяйством управляйся.

– Ага, – рассматривая своё неприглядное отражение в зеркале, девчушка вздыхала и поправляла косички.

Засмеют в школе. Быстрее бы уже отёк спал. Эх, надо было холодной водой ещё вчера…

Взяла портфель и отправилась навстречу к знаниям. Не успела войти в класс, как на весь кабинет раздался детский смех, сопровождающийся вытянутыми указательными пальцами мальчишек.

– А-ха-ха!

Смеялись ребятишки, откидывая головы назад. Кто-то даже закашлялся от нехватки воздуха. Закрывая за собой дверь, девочка опустила голову и быстро подошла к своей парте. Положила на стол портфель, села и уставилась в окно. Ну вот, чего и требовалось ожидать. Ржут над внешностью, негодяи.

– Катька! – девочку окликнул мальчик Иван, худощавый и обритый налысо. Половину лба прикрывала длинная редкая чёлка. – Встань, шо у тебя тама?

Катя не реагировала. Хватит и Федькиных вчерашних шуток.

– Слышь, аль не? – Иван продолжал донимать обиженную одноклассницу. – Встань, ты на шо-то села!

– Там гвозди! – подхватил шутку другой мальчишка.

– Где? – напуганная Катя вскочила со стула и посмотрела на сидение. Но на нём ничего не было.

– А-ха-ха! – ещё громче рассмеялись дети. – Нету на платье ничого! Исчо не успела!

И тут стало ясно, как божий день: Федька рассказал им о вчерашнем происшествии.

– Ты бы горшок с собой прихватила, а то мало ли шо! – детишки веселились от души. – Али б чулки запасные взяла!

Пока одноклассники шутили, открылась дверь, и в класс явился Федька. Да-а, его лицо было не лучше Катиного. И кто ж его так отделал? Кожа исполосована знатно. Будто петух острыми шпорами драл его физиономию.

– Здоров, Федул! – один из мальчишек поднял руку кверху, смеясь во всё горло. – Очухался?

– Отстань, – Федя опустил голову и быстрым шагом направился к своему месту за партой.

– А шо енто у него? – зашушукались девочки. – Кто его так?

– В парке отлупсовали! – поддержал девчачье шушуканье тот же мальчик по имени Толя. – Говорит, шо их пятеро было!

Детский смех доносился из кабинета по всему коридору до учительской. Уже прошло две минуты, как прозвенел звонок, но Светлана Игоревна не торопилась в класс. В учительской велась серьёзная беседа с мамой Федьки.

– А ежели б чего сломала? Как тогда? – Лариса поддерживала беременный живот. – Об ней ужо давно известно. Гоните из школы, пущай дома сидит.

– Так нельзя, – классный руководитель вступилась за свою ученицу, – девочка – способная к наукам. Да, согласна, с её стороны случаются неопределённые моменты в поведении, но они совершенно безобидные.

– Вы видали лицо моего Федьки? А? И как Вам? – присев на свободный стул, Лара замахала рукой перед лицом. От волнения ей стало душно. – До сих удивляюсь, как исчо глаза не выдавила? Вы с ней говорили?

– Я могу поговорить с её мамой, чтобы она провела воспитательную беседу, – Светлана достала из кармана кофты носовой платок и два раза приложила к губам. После этой же рукой поправила очки на носу. – После уроков и приглашу, но отчислять девочку из школы…

– Ой, да будет Вам! – отмахнувшись от педагога, Лара еле поднялась под тяжестью живота. – С Манькой разговор какой? Она ж у нас малахольная. У хуторе об её девке давненько легенды складывають, а ей хоть бы хны. – Подошла к учительнице и шепнула на ухо, – девка у их с придурью. Когда пять годков стукнуло, вот тады и с катушек она съехала.

Отпрянула, чтобы посмотреть в испуганные глаза Светланы. Погладила огромный живот и с гордостью продолжила:

– Вы разве не слыхали, як она у прошлом годе чуть хату Иванкиным не спалила? Нет? Слава тебе Господи, поймали дурную за руку. Она ж под крылечком спряталась и сидит. Спасибочки Петру Григоричу, заметил юбчонку и бо́сы ноги из-под ступеньки. А так бы и погорела вместе с дедом Тихоном.

Лариса смекнула, педагог в ступоре, как и две другие дамы пожилого возраста, сидящие за столом. Вальяжно прошлась по кабинету, встала у окна спиной к подоконнику и последними словами вдребезги разнесла репутацию Екатерины Гунько.

– Воруеть в соседских огородах шипшину и огурки – раз, – при всех выставила правую руку и согнула указательный палец.

– Хату чуть не спалила – два, – следом согнулся и средний.

– У бабки, ну той, шо у нас у хуторе с глушиной, стекло выбила – три, – безымянный повторил за первыми двумя.

– Прошлым летом выпустила из стойла телят на ферме – четыре, – мизинец сложился пополам. – А давеча ребята поговаривали, она в пруду купалася. Голяком, – согнула большой палец.

Подумала две секунды и добавила:

– А, ночью из дому сбежала, так её всем хутором искали до утра, а она по кладбищу шлялася, – пальцы одной руки закончились. В ход пошла вторая – левая.

– Соседу моему, Ваньке Кривому беду кликает. Мол, у него уся грудина в дырках. Семь. Федьке усю рожу расковыряла – восемь.

Вновь замолчала, поглядывая на побледневшие лица слушателей.

– А глазья ейные видали? Глядить на нас, як на врагов народа…

В кабинете повисла гробовая тишина.

В гадкой Ларискиной душе порхали мелкие птицы и щекотали желудок изнутри, цепляясь пёрышками за покрасневшую от голода слизистую, – вот так она «порадовала» педагогический коллектив новостями о хулиганке-первокласснице, и сама осталась довольной, бросая короткие взгляды на вытянувшиеся лица и открытые от удивления рты.

К слову сказать, Лара ничем не отличалась от болтливой рыжеволосой Валентины, той, что пару лет назад кудахтала после сенокоса при всём честно́м женском коллективе о назначении Панкрата Федосеевича в председательские «погоны».

У Ларисы Ивановны ни одна весть не задерживалась под извилистым языком и тонкими, бледными губами. Только синичка принесёт какой-нибудь слушок, как она уже несётся на всех парах к любимым подружкам и, не добегая до первого уха, во всю ивановскую горлопанит досадное известие о какой-либо жительнице хутора Сиротский. Правду сказать, слух, то бишь сплетня, мог бы принять и правдивый оборот, но толстопузая Лариска не из тех, кто доносит истину из первых уст. Она страсть как любила приврать, переврать и добавить. Никто и никогда не приходил к ней с разборками и скандалами, дабы навесить обвинения за лживые небылицы, потому как знали: стоит лишь перешагнуть порог её семейной хаты, как она готова схватить вилы и погнаться за обнаглевшим заявителем. Побаивались в хуторе несносную скандальщицу, обходили стороной и редко здоровались с ней. А всё потому, что в родне у неё когда-то состояла бабка Агаша, зловредная и очень мстительная. В народе поговаривали, что Агашка была чёрной ведьмой, и все, кто становился ей поперёк горла, гибли почём зря. Один водой захлебнулся, другой в лесу пропал, так и не нашли. Третий как сквозь землю провалился, четвёртый вошёл ночью в её хату, но так и не вышел. В общем, слыхом слыхивали, но трупов отродясь не видывали.

А вот подружки безмерно обожали Лару за её развесёлый нрав и умение выйти сухой из воды, скандала и даже словесной перепалки.

– Ой, шо-то я засиделася у вас тута, – видя, как интеллигентные бабы пребывают в полнейшей прострации, Лариса с глубоким вдохом погладила верх живота, попрощалась и пулей выскочила из кабинета.

Не стоит боле задерживаться, пускай теперь переваривают, а Ларочке пора брюхо блинчиками набивать, а то плод любви все кишки по нутру размотал и пинает в ожидании плотного завтрака.

– Это что сейчас было? – учительница физкультуры чуть не рухнула со стула, когда увидела перед глазами картинку, собранную из слов скандальной молодой женщины. – Это она о ребёнке говорила или о дядьке лет сорока, отсидевшем в тюрьме?

– Меня чуть Кондратий не хватил, – вторая учительница привстала со стула, держась за край письменного стола. – О ком это она? Кто эта ученица?

– Мне кажется, – протерев платком глаза под тяжёлыми очками, Светлана Игоревна подошла к окошку, – девочку необходимо показать врачу, – посмотрела в спину изогнутой Лариске, браво топающей к дороге. – Кое-какие сомнения у меня есть о психологическом состоянии ребёнка.

– Какие? – физрук уставилась на классного руководителя.

– Все эти разговоры преувеличены, я уверена. Но что-то в маленькой головке всё ж затаилось. И, пока не поздно, этот тайник нужно вскрыть.

– О чём Вы?

– А это мы потом узнаем, когда я поговорю с Марией Гунько. Надеюсь, она согласится показать девочку хорошему специалисту, – оттянула кофту вниз, чтобы расправить вязаные складки, придвинула очки поближе к переносице и направилась в класс.

Глава 4

Из кабинета младших классов доносились детский смех и кулачные бои, сопровождаемые одиночными воплями Феди и Гриши.

– Чичас все ноги переломаю! – размахивая кулаками, кричал мальчик Гриша, уронив одноклассника на скрипучий деревянный пол. – Ты у меня получишь!

Дети встали в круг, создав ринг для мальчишечьих боёв, и скандировали дерущимся.

– Давай! Давай!

– Справа! Слева!

– Бей! Ногой!

– Прекратить! – эхом раздалось в просторном помещении. – Быстро все по местам!

Ребятишки опомнились и разбежались по партам. Взгляд у учительницы был настолько суровым, что у девочки Иры заблестели глаза от испуга.

– Вы что устроили? – медленно закрывая за собой дверь, Светлана Игоревна нахмурила брови. – В школе? Как можно? Это вам не футбольное поле! Не состязания по троеборью! Это – ШКОЛА!

Подняла указательный палец вверх, чтобы придать особое значение учебному заведению.

– Кто разрешил устраивать балаган в отсутствии учителя? – окинула каждого строжайшим взором. – Звонок прозвенел, и вы обязаны сидеть тихо, как мыши! – говорила громко, чтобы оказать давление на детей. – Я же вчера объясняла правила поведения!

Медленно подходя к своему столу, женщина не прекращала наблюдать за каждым провинившимся. Встала у стола, положила ладонь на шершавую поверхность и выпрямилась.

– Кто зачинщик? – чуть опустила голову, чтобы смотреть на детей из-под очков. – Кто, я спрашиваю?

Дети сидели смирно, втянув головы в плечи и сложив руки перед собой, как полагается по уставу.

– Смелости не хватает признаться? – обошла стул, отодвинула назад и присела. – Никогда бы не подумала, что мне достанется класс с трусишками! Стыдно! Стыдно, товарищи ученики!

Открыла учительский журнал, чтобы пометить отсутствующих.

– Это я! – Гришка решил признаться. Слова учителя о трусости больно ударили по самолюбию.

– Что? – не поднимая головы, спросила женщина, что-то записывая в журнал.

– Это я устроил драчку.

Наконец, Светлана Игоревна «осчастливила» мальчика своим пристальным вниманием.

– Зачем? – подняв голову, поправила очки и сложила руки перед собой.

– Надо, – Грише стало неловко. Не хочется говорить правду, иначе друзья засмеют.

– Я жду внятного ответа, Григорий. Зачем ты ударил своего друга и одноклассника Фёдора Лукина?

– Заслужил, – буркнул ученик, уставившись на чёрные мысы своих потёртых ботинок, которые были велики почти на два размера.

– Мы ждём, – давление со стороны учительницы не прекращалось.

Гришка сопел и тяжело дышал, напрягая живот.

– Я не начну урок, пока ты не изложишь нам суть дела. Я хочу, чтобы все уяснили: драться – это показывать свою невоспитанность, глупость, неумение решать любой конфликт словами. Итак, Григорий, за что ты ударил Федю? Давай сейчас разрешим этот вопрос и не будем привлекать родителей. Так ты скажешь?

– Нет, – глаза Гриши наполнились слезами отчаяния. Не надо было признаваться. Теперь стой и терпи сверлящие взгляды друзей и грозный голос классного руководителя.

– В таком случае мне придётся пригласить твоих родителей на беседу, – развела руками Светлана и продолжила писать в журнале. – Печально, что ты не бережёшь нервы и здоровье своей мамы…

– Мамку не тронь! – у Гриши прорезался голос. Зловеще сказав фразу, он стукнул по столу и поднял глаза на учителя. – Не тронь, я сказал!

Светлану передёрнуло от детского возгласа. Уронив очки на стол, женщина покраснела и полезла в карман за носовым платком.

– Ты шо-о? – протянул рядом сидевший Виталя. – Она ж на тебя нажалуется, и батька тебя в живых не оставит.

– Ну и пусть! Пусть жалуется, коли жить надоело! – схватив портфель, висящий на крючке парты, Гришка бросился бежать.

У Светланы перехватило дыхание от поведения мальчика. Вконец растерявшись от последних слов Гриши, она поднялась со стула, приблизилась к окну и приложила ладонь ко рту. По лицу стало ясно – сейчас начнёт рыдать.

– Не слухайте Вы его! – Виталя вскочил с места. – Это он за батькой повторяет! А так наш Гришка хороший! Он и мухи не обидит! Вон, даже за придурошную заступился! – показал рукой на Катю.

– А почему? – зашушукались дети, любопытствуя, причём здесь Катя и почему Гришка за неё начал драку.

– Брешешь! – не выдержал побитый Федька. – Ты всё брешешь! Брехун несчастный!

Также подхватил портфель и побежал прочь.

– Да что же это происходит? – сквозь слёзы проговорила Светлана Игоревна, проводив взглядом мальчишек. – Да когда же это кончится? – всхлипнула, вспомнив прошлое.

Ребята переглянулись, не понимая, почему Гриша бросил учительнице такие страшные слова и выбежал из класса и почему Светлана Игоревна так расстроилась? И что должно кончиться? Здесь кроется какая-то тайна.

Да, тайна. Из прошлого, которое до сих пор не даёт спокойно жить классному руководителю, ни в чём не повинному перед семьёй Гриши.

В конце девятнадцатого века, когда Светлане было чуть больше тридцати, молодой и энергичный Степан обратил внимание на приезжую чернобровую учительницу. Она порядком отличалась от местных простушек своей грациозностью, прямой осанкой, лебединой шеей, манерой говорить, выбирать для беседы замысловатые фразы и держать мужчин на расстоянии. С первых минут знакомства, приезжая из окрестностей Екатеринодара, заставила сердце молодого конюха замереть от невообразимой привлекательности и услаждающего слух трепетного голоса.

Света приехала преподавать индивидуальные уроки немецкого языка одному мальчику из зажиточной семьи. Воспитанная бабушкой и дедушкой в русских традициях девочка имела тягу к языкам и естественным наукам. Её интересовала природа и всё, что с ней связано. Строгая бабуля отдала ребёнка в женский пансионат, чтобы в будущем Света могла удачно выйти замуж и ни в чём не нуждаться. А после девочку перевели в гимназию по настоянию директора, так как она выделялась среди учениц аналитическим складом ума и непреодолимым желанием познавать мир во всех его проявлениях. Затем, окончив гимназию, осталась в ней преподавать. Спустя несколько лет гимназию закрыли, и, по совету коллеги, Светлана покинула родные места и отправилась передавать знания хуторским ребятишкам. Переехав в хутор, молодая женщина поселилась в небольшой мазанке и узнала, что её пригласили обучать не детей, а одного мальчика.

С первого дня конюх Степан стал вести себя рядом с очаровательной Светланой как заворожённый. Он терял голову при виде чарующей грации, нежных, тонких ручек, стройной обольстительной фигуры и огромных, бездонных глаз. Через месяц прилипчивых и навязчивых знаков внимания Света сдалась. Влюбилась, как простодушная девица, потеряв здравый ум и самообладание. Она ещё не знала, что её любимый Стёпушка связан по рукам и ногам семейными узами и пятью детишками, которые проживали вместе с матерью в тридцати километрах от хутора. Дома Степан появлялся раз в месяц, чтобы справиться о судьбе покорной Агафьи и разновозрастных сыновей. Приезжал на один день, привозил подарки и отдыхал от трудной работы и тяжёлой доли.

Нашлись-таки добродетели, донесшие до Агафьи весть о непристойном поведении её благоверного. Не смогла любящая женщина смириться с второстепенной участью. Накинула верёвку на балку в сарае и оставила детей сиротствовать. После этого случая конюха выпроводили восвояси, а учительница переехала в хутор Сиротский, подальше от позора. Но и там местные жители прознали о её беспутной репутации. Поначалу за спиной шушукались, а со временем разговоры замолкли, так как в хутор нагрянул Степан с сыновьями. Быстро разогнал бабье любопытство, женившись на молодой красавице, так как Света дала ему отказ. С тех пор немало воды утекло, дети выросли, Степан похоронил вторую жену, а молва людская поутихла. Но старший сын не смог смириться с кончиной матери, обвиняя во всех грехах Светлану Игоревну. Как выпьет, так мать вспоминает и сыплет проклятиями на уже постаревшую учительницу. Вот отсюда-то Гришка и прознал о судьбе бабушки, которую он никогда не видел.

Простояв у окна минут десять, Светлана села за стол и продолжила заполнять журнал. Глаза на мокром месте, но надо держаться. Непозволительно показывать свою слабость перед детьми.

– А тётка Ваша злая была? – тишину нарушил неожиданной вопрос Кати.

– Моя? – Светлана подняла голову. – Почему ты так решила?

– А Вы на неё ни чуть не похожи, – смущённая улыбка девочки ввела в ступор Свету. – У ей брови, як ниточки, а у Вас не такие. А пошто она лицо мукой мазала? Енто шо, красиво разве? Бледная, як мертвец.

Ученики уставились на странную одноклассницу и замерли. Мурашки побежали по спине Светланы от слов Кати. Приподнявшись, спустила очки на кончик носа и пристально посмотрела ей в глаза.

– Ты видела фотокарточки моей тётушки? – спросила вполголоса, пытаясь вспомнить, где она могла оставить фото родственницы, чтобы кто-то мог их увидеть.

– Нет, хи-хи, – с усмешкой ответила ученица.

– Тогда откуда ты всё это знаешь? – выдавив из себя, педагог плюхнулась на стул. Она ещё не успела отойти от беседы с Ларисой, а Катя снова и снова продолжает удивлять чудными высказываниями.

Подперев подбородок маленьким кулаком, Катя часто-часто захлопала ресницами, не сводя глаз с удивлённой учительницы.

– Як же ж? Вы уже старенькая – значится, Ваша тётка уже помёрла. Так?

Светлана не знала, что ответить. Её лицо не выдало эмоций. Глядя на ребёнка, краем глаза заметила, как дети застыли на местах и ждут дальнейшего развития событий.

– А в газетках тёти такие красивые, намазанные, в шляпках. А мой батька сказал, шо и раньше женщины из городских были такими. Щипали волосы на бровях, носили шляпки. Вот я и покумекала маленько, шо тётя Ваша была вот такой красивой. Тогда почему Вы не такая? Брови у Вас – як помело, а лицо немазаное. Вы же учителка, да? А в городах они другие.

Фух, отлегло. Светлана Игоревна раскраснелась на глазах. Кровь моментально ударила в лицо, когда она поняла – Катя видела картинки и сравнила чёрно-белое изображение со старшим поколением.

– Для меня неприемлемо носить шляпки и краситься, – хотелось побыстрее закончить этот пустой разговор. – Итак, дети, сегодня мы с Вами начнём новый урок…

– А гербарий?

– Что? А, гербарий… – совсем забыла о заданной домашней работе. – Да. Покажите, пожалуйста, какие листья вы подготовили для дальнейшей работы.

Дети повскакивали с мест, и в воздух поднялись шуршание, скрипы, шептание и детская неосторожная торопливость.

– Вот, – Катя привстала и подала учителю газетный лист, сложенный пополам.

– Хорошо. – приняв готовую работу, женщина положила её на край стола.

Как только перед учителем выросла стопка из листков бумаги, она пообещала каждому поставить в журнал «отлично».

– А почему не чичас? – придвинув стул, Катюша трепетала от ожидания, что её работу похвалят при всех.

– Очень много времени мы потеряли, дискутируя не по теме урока, Катенька. Нам нужно наверстать упущенное, – Светлана встала у доски и взяла кусок мела. – С сегодняшнего дня мы начнём…

– Нечестно! – с недовольством вспылила Катя, подпрыгнув на стуле. – Я вчера такого натрепыхалась, а Вы…