Ошибка мертвого жокея

– Пожалуйста, такие дискуссии приберегите для дома. Это ресторан, а не «Мэдисон-Сквер-Гарден»!

И вновь уставился на Макмахона, протирающего стаканы. Трое официантов ответили одинаково ненавидящими взглядами.

– Многие лучшие бары города, – вкрадчиво заговорил Тезинг, – продают наше фирменное виски.

– Многим лучшим барам города, – Макмахон с силой нажимал на полотенце, – следовало бы теперь называться конюшней.

– Забавно. – Тезинг очень естественно рассмеялся. – Забавный он парень, не так ли, мистер Гриммет?

– Билли, – мистер Гриммет наклонился вперед, не обращая внимания на Тезинга, – прислушайся к голосу здравого смысла. Когда речь заходит о напитках, которые надо смешивать, никто не сможет сказать, сколько ты заплатил за ржаное виски. В этом особая прелесть коктейлей.

Макмахон молчал. Только на щеках и лысине прибавилось красноты, а стаканы на полках недовольно задребезжали, когда он с силой поставил туда очередной. Невысокий, крепко сбитый толстячок, он царил за стойкой, и, наблюдая за его движениями, можно было легко понять, весел он, зол или встревожен. Обуревавшие его чувства проявлялись и в манере смешивать напитки, и в движениях протирающих стаканы рук. Сейчас он определенно злился, и мистер Гриммет это видел. Ссориться мистеру Гриммету не хотелось, но речь шла о возможности сэкономить приличные деньги. Он обратился к Тезингу:

– Скажи мне правду, Тезинг. Ваше фирменное виски – дерьмо?

– Ну, – уклончиво начал Тезинг, – многим оно очень даже нравится. Для купажированных продуктов у него отменное качество.

– Купажированная олифа, – сообщил Макмахон полкам со стаканами. – Тщательно смешанный проявитель.

Тезинг рассмеялся тем смехом, что он брал на вооружение с девяти утра до шести вечера.

– Остроумный у вас бармен, мистер Гриммет.

Макмахон развернулся к нему, набычился.

– Я это серьезно, – тут же добавил Тезинг. – Без всяких шуток.

Макмахон начал насвистывать арию тенора из «Паяцев». Смотрел в потолок, протирал стакан и насвистывал. Мистера Гриммета охватило желание незамедлительно уволить его, но он вспомнил, что такое желание появлялось у него как минимум дважды в месяц.

– Пожалуйста, перестань свистеть, – вежливо попросил он. – Мы обсуждаем деловой вопрос.

Макмахон перестал свистеть, но желание уволить его у мистера Гриммета не пропало.

– Времена сейчас суровые. – Мистер Гриммет ненавидел себя за то, что ему приходится прибегать к подобной тактике в разговоре с наемным работником. – Не забывай, Макмахон, Кулиджа[5] в Белом доме уже нет. Наверное, я последний, кто готов поступиться качеством, но мы должны получать прибыль, а на дворе 1938 год.

– Фирменное виски Тезинга испортит желудок даже здоровой лошади, – ответил Макмахон.

– Муссолини! – донесся от дальней стены голос первого официанта. – Каждый день я вижу на Бродвее сорок пять актеров, которые справились бы с этой ролью гораздо лучше.

– Я хочу сказать тебе только одно, – говорил мистер Гриммет предельно спокойно. – Владелец этого ресторана – я.

Макмахон вновь просвистел что-то из «Паяцев». Тезинг на всякий случай сдвинулся к краю бара.

– Я заинтересован в получении прибыли, – продолжил мистер Гриммет. – Что бы ты ответил, Макмахон, если бы я приказал тебе использовать в коктейлях фирменное виски Тезинга?

– Я бы ответил: «Я увольняюсь, мистер Гриммет. И ноги моей за этой стойкой больше не будет».

Мистер Гриммет со вздохом потер подбородок, холодно посмотрел на официантов у дальней стены. Официанты молчали, отвечая такими же холодными взглядами.

– В чем, собственно, дело? – В голосе мистера Гриммета зазвучали злые нотки. – Да, я хочу поменять сорт виски. Какая тебе разница? Ты же не должен его пить.

– В моем баре… – Макмахон положил полотенце на стойку, поставил стакан и посмотрел работодателю в глаза. – В моем баре подают качественные напитки.

– Никто ничего не заметит! – Мистер Гриммет слез со стула, в возбуждении стал расхаживать туда и обратно. – Что американцы знают о спиртном? Ничего! Об этом написано в любой книге, в любой газете.

– Это правда, – вставил Тезинг. – Все эксперты едины во мнении, что американцы не способны отличить красное вино от шоколадного молока с кленовым сиропом.

– В моем баре, – упершись руками в стойку, повторил Макмахон, и его лицо густо покраснело, – подают только качественные напитки.

– Упрямец! – воскликнул мистер Гриммет. – Упрямый ирландец! Ты делаешь это из злобы. Хочешь, чтобы я терял по семь долларов на ящике виски, потому что недолюбливаешь меня. В этом причина, так?

– Не надо кричать, – сказал Макмахон ровным, спокойным голосом. – Я хочу кое-что напомнить вам. Я работаю у вас со дня отмены «сухого закона», мистер Гриммет. Сколько раз за это время вам пришлось расширять бар?

– Не то у меня сейчас настроение, чтобы углубляться в историю! – все так же кричал мистер Гриммет. – Что толку в баре длиной с «Нормандию», если он не приносит максимальной прибыли?

– Ответьте на мой вопрос, – гнул свое Макмахон. – Сколько раз?

– Три, – пробурчал мистер Гриммет. – Ладно, три.

– Бар сейчас в три раза больше, чем шесть лет назад, – говорил Макмахон тоном профессора математики, объясняющего постулат номер один с тем, чтобы перейти к постулату номер два. – И, позвольте вас спросить, почему?

– Случайность! – воскликнул мистер Гриммет, устремив взгляд к потолку. – Судьба! Рузвельт! Рука Господа! Откуда мне знать?

– Так я вам скажу, – все тем же профессорским тоном продолжал Макмахон. – Люди, которые приходят в этот бар, знают, что здесь они получат лучшие «манхэттены», лучшие мартини, лучшие «дайкири», какие только можно получить на этом свете. Смешанные из лучших ингредиентов и с большой любовью, мистер Гриммет.

– Один коктейль по вкусу не отличается от другого, – не унимался мистер Гриммет. – Щеки раздувают многие, а на самом деле никто ни в чем не разбирается.

– Мистер Гриммет, – голос Макмахона сочился нескрываемым презрением, – сразу видно, что вы – человек непьющий.

По лицу мистера Гриммета было заметно, что он лихорадочно ищет новые доводы, чтобы защитить свою позицию. Наконец его брови взлетели вверх: он их нашел. Вновь взобрался на стул и вкрадчиво обратился к Макмахону:

– А тебе не приходило в голову, что люди приходят в этот ресторан, потому что здесь их вкусно кормят?

– Я скажу вам, что думаю о Грете Гарбо, – заполнил паузу голос первого официанта. – Лучше ее нет никого.

Несколько мгновений Макмахон смотрел в глаза мистеру Гриммету. Потом его губы искривила горькая улыбка. Он глубоко вздохнул, как вздыхает человек, решивший поставить на лошадь, не выигрывавшую четырнадцать заездов подряд.

– Хотите знать, что я думаю о еде, которую подают в вашем ресторане, мистер Гриммет? – сухо спросил Макмахон.

– У меня лучшие повара, – без запинки ответил тот. – Лучшие повара в Нью-Йорке.

Макмахон медленно кивнул:

– Лучшие повара и худшая еда.

– Думай, – рявкнул мистер Гриммет, – думай, что говоришь!

– Любое дерьмо, которое повар может сервировать под конфетку, здесь подают на стол. – Теперь Макмахон обращался к Тезингу, начисто забыв про мистера Гриммета. – Заливают соусом и подают. Однажды я съел в этом ресторане стейк из филе…

– Думай, что говоришь, Макмахон! – Мистер Гриммет слетел со стула и подбежал к бармену.

– Разве можно испортить стейк, если он действительно из филе? Разумеется, нет. Его надо поджарить, и все дела. Если срезаешь с бычка кусок отличного мяса, он будет таким же и в твоей тарелке. Если стейк плохой…

– Я плачу за продукты хорошую цену! – крикнул мистер Гриммет. – Не потерплю намеков на то…

– Я бы не привел в этот ресторан собаку, чтобы она съела стейк из филе. – Макмахон его не слушал. – Даже молодую собаку с зубами как у льва.

– Ты уволен! – Мистер Гриммет хрястнул кулаком по стойке. – Ресторан обойдется без твоих услуг.

Макмахон поклонился:

– Меня это устраивает. Полностью устраивает.

– Да ладно вам, ладно, – попытался примирить их Тезинг. – Стоит ли ссориться из-за такого пустяка, как наше фирменное ржаное виски…

Макмахон уже снимал фартук.

– У этого бара есть репутация. У меня есть репутация. Я ею горжусь. Нет смысла работать там, где моей репутации может быть нанесен ущерб.

Макмахон аккуратно сложил фартук, бросил его на вешалку для полотенец, взял с полки деревянную табличку с надписью золотыми буквами «Уильям Макмахон, ответственный». Мистер Гриммет с тревогой наблюдал, как Макмахон открывает навесную решетчатую дверцу, отделяющую стойку от ресторанного зала.

– К чему такая спешка, Билли? – спросил он под скрип петель дверцы. Вновь он ненавидел себя за просительные нотки в голосе, но Уильям Макмахон действительно был одним из лучших барменов Нью-Йорка.

Макмахон остановился, удерживая дверцу.

– Ноги моей за этой стойкой больше не будет.

Он отпустил дверцу.

– Я скажу тебе, что сделаю. – Мистер Гриммет ненавидел себя все больше и больше. – Я пойду на компромисс. Я увеличу твое еженедельное жалованье на пять долларов. – Он подавил горестный вздох и посмотрел Макмахону в глаза.

Макмахон постукивал табличкой по стойке.

– Я хочу, чтобы вы уяснили простую истину, мистер Гриммет, – мягко заговорил он. – В принципе деньги меня не интересуют. Меня интересует совсем другое.

– Не так уж ты отличаешься от всех остальных, – с достоинством изрек мистер Гриммет.

– Я проработал двадцать пять лет. – Макмахон все постукивал по стойке табличкой с надписью «Уильям Макмахон, ответственный». – И всегда мог заработать на кусок хлеба. Но я тружусь не только ради куска хлеба. Я тружусь ради чего-то более важного. Последние шесть лет я работаю здесь днем и вечером. Множество достойных людей приходят сюда, чтобы выпить, как положено леди и джентльменам. Им нравится этот бар. Им нравлюсь я.

– Кто ж спорит с тем, что тебя все любят, – нетерпеливо бросил мистер Гриммет. – Мы обсуждаем деловой вопрос, норму прибыли.

– Мне нравится это место. – Макмахон посмотрел на табличку, которую держал в руке. – Я думаю, это очень хороший бар. Я сам его спланировал. Так? – Он поднял глаза на мистера Гриммета.

– Ты его спланировал. Готов дать письменные показания и подписаться под ними. Ты его спланировал. – В голосе мистера Гриммета звучала издевка. – Но какое это имеет отношение к фирменному виски Тезинга?

– Если здесь все хорошо, – продолжал Макмахон, не повышая голоса, – люди могут сказать, что это заслуга Уильяма Макмахона. Если что-то будет не так, люди могут сказать, что это промашка Уильяма Макмахона. Мне это нравится, мистер Гриммет. Когда я умру, люди, возможно, будут говорить: «Уильям Макмахон оставил после себя памятник, бар в ресторане Гриммета. За всю свою жизнь он ни разу не смешал плохого коктейля». – Макмахон достал из стенного шкафа пальто. – Памятник. Монумент. Мне не создать монумента из фирменного виски Тезинга. Мистер Гриммет, я думаю, вы просто болван.

Макмахон чуть поклонился обоим мужчинам и направился к двери. Мистер Гриммет шумно сглотнул, а потом крикнул во весь голос:

– Макмахон! – Бармен обернулся. – Хорошо. Возвращайся.

Макмахон указал на Тезинга.

– Все, что ты скажешь! – выпалил мистер Гриммет. – Любое чертово виски, какое ты захочешь.

Макмахон улыбнулся, прошествовал к стенному шкафу, повесил пальто, достал из кармана табличку. Прошел за стойку, надел фартук. Тезинг и мистер Гриммет не сводили с него глаз.

– Я хочу от тебя одного, – выдавил мистер Гриммет. – Только одного.

– Да, сэр.

– Я хочу, чтобы ты не разговаривал со мной. И сам не буду к тебе обращаться. Никогда.

Тезинг молча взял шляпу и двинулся к двери.

– Да, сэр.

Мистер Гриммет зашагал к кухне.

– Я вам кое-что скажу насчет дебютанток, – говорил у дальней стены первый официант. – Их очень уж захваливают.

Макмахон завязал тесемки фартука и аккуратно поставил на прежнее место, на полку среди бутылок виски, табличку с надписью «Уильям Макмахон, ответственный».

1939

Греческий полководец

– Я сделал это, – продолжал твердить Алекс. – Клянусь, что сделал.

– Рассказывай сказки, – сказал Фланаган. – Обожаю слушать сказки.

– Богом клянусь, – повторил Алекс, начиная испытывать страх.

– Давай двигай! – Фланаган рывком поднял Алекса на ноги. – Мы собираемся в Нью-Джерси. Хотим вернуться на место преступления, которого так и не совершили.

– Ничего не понимаю, – тараторил Алекс. Он поспешно влез в пальто и, оставив дверь открытой, заторопился вниз по лестнице следом за Фланаганом и Сэмом. – Совершенно не понимаю.

Фланаган с Алексом разместились на заднем сиденье, и Сэм повел машину по пустынным ночным улицам.

– Я делал все как надо и очень внимательно, – рассказывал взволнованный Алекс. – Насквозь пропитал этот проклятый дом лигроином. Ничего не забыл. Ты же знаешь меня, Фланаган. Я умею делать дело…

– Да-а… – протянул Фланаган. – Эксперт мирового класса Александр! В любой ситуации действует не менее эффективно, чем великий греческий полководец. Только дом почему-то не загорелся. Все. Конец сказки.

– Нет, честно, я ничего не понимаю. – Алекс с недоумением покачал головой. – Я положил фитиль в кучу тряпья, пропитанного таким количеством лигроина, что в нем можно было бы искупать слона. Богом клянусь!

– Но дом почему-то не загорелся, – подытожил Фланаган. – Все было сделано классно, только дом не пожелал гореть. Ой, как мне хочется двинуть тебе в брюхо!

– Послушай, Фланаган, – возмутился Алекс, – почему это тебе вдруг захотелось двинуть мне в брюхо? Я старался изо всех сил. Сэм, – обратился он к водителю, – скажи ему… Ведь ты меня знаешь. Разве у меня плохая репутация?

– Нормальная, – буркнул Сэм, не отрывая взгляда от идущих впереди машин.

– Господи, Фланаган, скажи, с какой стати, по-твоему, я мог захотеть отвалить? Какая мне от этого польза? Ответь мне на этот простой вопрос.

– Меня, Алекс, начинает от тебя тошнить. Тошнить, и очень сильно, – сказал Фланаган, достал пачку сигарет и, не предложив Алексу, закурил, после чего принялся следить за тем, как полицейский взимает с Сэма плату за проезд через туннель Холланд.

Через туннель они ехали молча, и лишь Сэм один раз нарушил тишину.

– Классный туннель, – сказал он. – Великое достижение инженерной мысли. Посмотрите, копов расставили через каждые сто ярдов.

– От тебя меня тоже воротит, – сказал Фланаган, и дальше они молчали до тех пор, пока не оказались на скоростной магистрали.

Вид чистого, усыпанного звездами неба, по-видимому, чуть успокоил Фланагана, и он, сняв котелок, нервным движением провел ладонью по своим светлым, песочного цвета волосам.

– У меня, наверное, помутился рассудок, когда я согласился связаться с тобой, – сказал Фланаган Алексу. – Незамысловатый поджог дома ты превратил в липкую бумагу для ловли мух, а в качестве липучки использовал двадцать пять тысяч долларов, подвесив их передо мной на нитке. Нет, мне следовало тебя сразу пристрелить.

– Ничего не понимаю, – жалобно произнес Алекс. – Фитиль должен был тлеть два часа, а потом дом обязан был вспыхнуть, как газовая духовка.

– Ты – типичный греческий генерал.

– Послушай, Фланаган, – сухо, деловым тоном сказал Алекс (он хотел казаться крутым), – мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Ты ведешь себя так, будто я нарочно провалил дело. Неужели думаешь, что я готов выбросить пять тысяч баксов в окно просто так, за здорово живешь? – Для большей убедительности он щелкнул пальцами.

– Я не знаю, что ты сделал, – ответил Фланаган, зажигая вторую сигарету, – но полагаю, что у тебя просто не хватает мозгов. Даже в ливень ты не способен сообразить, что от потоков воды следует укрыться. Вот что я о тебе думаю – честно и откровенно.

– Пять тысяч баксов есть пять тысяч баксов, – гнул свое Алекс. – С такими бабками я мог бы открыть бильярдную и до конца дней кантоваться, как джентльмен. – Он поднял глаза вверх и мечтательно добавил: – Мне всегда хотелось владеть бильярдной. – Неужели ты думаешь, что я намеренно отказался от такой возможности? – довольно грубо спросил он у Фланагана. – Может, ты считаешь, что у меня с головой не в порядке?

– Я ничего не думаю, – угрюмо произнес Фланаган. – Я знаю лишь, что дом не сгорел. Это мне точно известно.

Больше Фланаган не произнес ни слова. Он мрачно смотрел в окно. Машина катила по зеленым полям Нью-Джерси, а ее пассажиры дышали запахами скотных дворов, навоза и ароматами фабрик, в которых варился клей. Добравшись до развилки дороги, они свернули на Оранджберг и, не доехав две мили до городка, остановились на перекрестке. Из-за дерева вышел Мак-Кракен и влез в машину. Сэм начал движение еще до того, как тот успел опуститься на сиденье. Мундира Мак-Кракен не надел, а на его лице было выражение идущей по следу гончей.

– Бред какой-то, – сказал он, едва успев захлопнуть дверцу. – Чудеса, да и только. Сборище идиотов.

– Если вы явились сюда рыдать, – без обиняков заявил Фланаган, – то можете сразу выметаться.

– Я сидел в полицейском участке и чуть не сошел с ума в ожидании.

– Да будет вам, – произнес Фланаган.

– Все шло так, как мы и планировали, – продолжал Мак-Кракен, ритмично постукивая кулаком по колену. – Без десяти одиннадцать на противоположном конце города заработал сигнал пожарной тревоги, и все пожарные части кинулись туда, тушить кусты на пустыре. Я ждал два часа, но так и не дождался никаких признаков пожара в доме Литлуортов. Двадцать пять тысяч баксов! – Не в силах преодолеть обрушившееся на него горе, он стал раскачиваться взад и вперед. – После этого я позвонил вам. Чем вы занимаетесь? В игры играете?

– Полюбуйтесь, – сказал Фланаган, ткнув большим пальцем в сторону Алекса. – Вот наш герой. Эксперт, эффективно действующий в любой ситуации. Как великий греческий полководец. Мне ужасно хочется пнуть его ногой в брюхо.

– Послушайте, – стараясь казаться спокойным, обратился к ним Алекс, – там что-то пошло не так. На сей раз все будет в лучшем виде.

– Да уж постарайся, – угрюмо ответил Фланаган. – Если ты и теперь ошибешься, тебя подадут в зажаренном виде в пироге.

– Не надо так говорить, – обиделся Алекс.

– Я говорю так, как хочу, – сказал Фланаган и добавил: – Сэм, поезжай к дому Литлуортов.

Машина не успела полностью остановиться, как из нее выскочил Алекс и бегом кинулся к дому.

– Мы вернемся через десять минут! – крикнул Фланаган ему вслед. – Выясни к тому времени, что там не так… – Он захлопнул дверь и закончил: – … Алекс. – Последнее слово прозвучало как ругательство.

Алекс посмотрел на дом Литлуортов, огромной глыбой чернеющий на фоне звездного неба. Этому дому давно следовало стать грудой золы, и теперь на пепелище должны были уныло бродить эксперты страховой компании, подсчитывающие ущерб. «Почему же он не сгорел? – спрашивал себя Алекс, а сердце его обливалось кровью. – Пять тысяч долларов…» – думал он, быстро шагая по лужайке. Прекрасная, уютная бильярдная, музыкально постукивающие друг о друга шары и парни, покупающие после каждого удара кока-колу по десять центов бутылка. Мелодичный, радующий слух звук кассового аппарата… Одним словом, жизнь джентльмена, и никакого страха, когда в твою сторону случайно взглянул коп. Так почему же этот проклятый дом не сгорел?

Алекс бесшумно проскользнул в окно, которое еще раньше оставил открытым, и зашагал по толстому ковру в библиотеку, освещая себе путь короткими вспышками карманного фонарика. Войдя в библиотеку, он сразу прошел в угол к куче тряпья, все еще слабо попахивавшей лигроином. Затем Алекс направил луч фонаря на фитиль, который аккуратно запалил, перед тем как выбраться через окно. От фитиля осталась лишь полоска пепла, и это говорило о том, что он горел как положено. Алекс неуверенно потрогал тряпки. Те оказались сухими – прямо песок.

– Идиот! – прошептал он. – Что за идиот! – Он шлепнул себя обеими руками по лбу. – Неужели нельзя было сообразить?

Злобно пнув ногой кучу тряпья, он прошел через зал, вылез из окна, пробежал через лужайку, спрятался за дерево и, дымя сигаретой, стал ждать возвращения Фланагана и Сэма.

Глубоко вздохнув, Алекс огляделся по сторонам. Вот как надо жить, думал он вглядываясь в большие дома, темнеющие на фоне звездного неба. Деревья и лужайки, свежий воздух, тишина и пение птиц, поездка на Палм-Бич, когда вы хотите, чтобы ваш дом сгорел, и не желаете знать, как это случилось. Алекс еще раз вздохнул и раздавил сигарету о дерево. Бильярдная, если ею правильно управлять, может принести шесть-семь тысяч долларов в год. Имея такие деньги, можно отлично устроиться в районе Флэтбуш, где повсюду растут деревья, а в садах резвятся белки. Настоящие живые белки! Этот район Нью-Йорка похож на парк, и именно там следует жить порядочным людям…

К нему подкатил автомобиль, Фланаган открыл дверцу и мрачно спросил, не выходя из машины:

– Ну, что скажешь, полководец?

– Знаешь, Фланаган, произошла ошибка, – произнес Алекс, переходя на шепот.

– Не может быть! – издевательским тоном бросил Фланаган. – Не надо! Не надо меня огорчать!

– Ты намерен шутить? – спросил Алекс. – Может, все же послушаешь, что там произошло?

– Ради всего святого, Фланаган, – срывающимся голосом пропищал Мак-Кракен, – перестань паясничать! Говори то, что надо сказать, и уезжаем отсюда. – Тревожно осмотрев улицу, он добавил: – Насколько мне известно, здесь каждую минуту может появиться коп!

– Наш славный шеф полиции. Наши «Старые железные нервы»[6], – усмехнулся Фланаган.

– Не могу себе простить, что ввязался в это дело, – хрипло произнес Мак-Кракен и спросил: – Итак, Алекс, в чем дело?

– Все очень просто, – ответил Алекс, – я рассчитал горение фитиля на два часа, но за это время произошло испарение лигроина.

– Испарение? – протянул Сэм. – Что это за штука такая «испарение»?

– Он у нас образованный парень, этот Алекс. Ну прямо студент. Знает кучу мудреных слов. Теперь послушай меня, тупоголовый грек! Гений эффективных действий! Безголовый сукин сын! И как я мог доверить подобному кретину поджог дома? Ведь ты способен только мыть посуду в дешевой забегаловке! Александр! – сказал Фланаган и плюнул Алексу в физиономию.

– Ты не должен так говорить, – сказал Алекс, вытирая лицо. – Я старался, как мог.

– И что же нам теперь делать? – взвыл Мак-Кракен? – Кто-нибудь может мне сказать, что нам теперь делать?

Фланаган резко наклонился вперед, схватил Алекса за воротник и, притянув к себе, прошипел ему прямо в лицо:

– Слушай меня, Александр. Слушай внимательно. Сейчас ты вернешься в этот дом и подожжешь его. На сей раз ты подожжешь дом как следует! Ты все понял?

– Да, – ответил Алекс дрожащим голосом. – Конечно, я все понял, Фланаган. Тебе совсем не обязательно отрывать мой воротник. Послушай, рубашка обошлась мне в восемь долларов…

– На этот раз ты будешь поджигать дом без всяких фитилей, – сказал Фланаган и для большей убедительности сильнее затянул воротник рубашки. – Почтишь пожар, так сказать, своим личным вниманием. И чтобы никаких испарений! Ты меня хорошо понял?

– Да, – ответил Алекс. – Я понял тебя, Фланаган, очень хорошо.

– Если что-нибудь опять пойдет не так, тебя запекут в пироге, – пригрозил Фланаган, устремив взгляд своих маленьких светлых подловатых глаз прямо в зрачки Алекса.

– Ну почему ты не отпускаешь воротник? – прохрипел Алекс – он уже начал задыхаться. – Эта рубашка стоила мне…

– Как мне хочется врезать тебе в брюхо! – сказал Фланаган.

Еще раз плюнув Алексу в лицо, он отпустил воротник рубашки и тычком оттолкнул от себя его голову.

– Послушай, Фланаган… – возмущенно пискнул Алекс и попятился назад, едва устояв на ногах.

Дверца машины захлопнулась.

– Поехали, Сэм, – бросил Фланаган, откидываясь на спинку сиденья.

Автомобиль рванул с места. Алекс вытер лицо дрожащей ладонью.

– О Господи! – прошептал он и двинулся по темной лужайке к еще более темному дому.

Тишину ночи нарушило чириканье воробья, и Алекс едва не заплакал под сенью столь мирных деревьев.

Оказавшись в доме, Алекс повел себя весьма деловито. Первым делом он поднялся на второй этаж, где с прошлого раза оставил ведра с лигроином, и перетащил их вниз по два за ходку. Затем он сорвал все драпировки с окон первого этажа и сложил их кучей в дальнем конце коридора, протянувшегося вдоль всей стены дома. После этого он сдернул холщовые чехлы с мебели и бросил их поверх драпировок. Алекс не поленился спуститься в подвал, чтобы принести оттуда картонные коробки из-под яиц, наполненные древесной стружкой. Когда он высыпал стружки на драпировки и чехлы, куча в конце коридора достигла высоты семи футов. Он работал решительно и быстро, разрывая ткань в том случае, если она легко поддавалась, и передвигаясь по ступеням лестницы бегом. На нем было тяжелое пальто, и он обильно потел, чувствуя, как струйки пота стекают под воротник рубашки. Алекс пропитал лигроином всю мягкую мебель и вылил десять галлонов жидкости на кучу, которую он воздвиг в коридоре. От острого запаха лигроина у него свербило в носу. Алекс отступил на пару шагов и с удовлетворением окинул взглядом плоды своего труда. Если и теперь ничего не получится, подумал он, то этот дом не сожжешь даже в доменной печи. Когда он закончит подготовку и приступит к делу, в домике Литлуортов станет очень жарко. На сей раз ошибки быть не должно. Алекс взял метлу, отломал рукоятку и обмотал ее конец тряпками. Он макал этот факел в ведро до тех пор, пока тряпки не пропитались настолько, что лигроин стал стекать с них на пол широкой струей. Тихонько насвистывая мелодию песни «В старом городе сегодня будет жарко», Алекс широко распахнул окно в противоположном от кучи тряпья и стружек конце коридора. Коридор был узким и длинным. Окно от погребального костра отделяло по меньшей мере тридцать пять футов.