Гомер Пим и секрет одиссея

– В каждом из нас есть что-нибудь от чудовища, – продолжала она, затягиваясь и выдыхая дым. – На Итаке, сам видишь, чудовищное так и выпирает из наших лиц, наших тел. Зато в твоем мире оно прячется вот где…

И она приложила руку к его сердцу и к его голове.

Потрясенный такой мудростью, Гомер скромно кивнул и отправился пофланировать среди мужчин со слоновьей кожей или оленьими рогами и женщин: одни столь громадные, что, казалось, их сложили из троих или четверых, а другие – тоненькие и гибкие, точно лианы. Только у него самого здесь были нормальные две руки и две ноги, голова и туловище. И он опять смутился оттого, что подумал об этом.

Босые ноги уже почти не чувствовали боли, но путь казался ему нескончаемым лабиринтом, как будто Гомер все шел и шел мимо бесконечных прилавков, не зная, где вход в шумевшее вокруг шапито. На фоне высоченного, достигавшего небес шатра из красного полотна с белыми помпонами ярмарочный балаган и окружавшие его фургончики бродячих трупп казались миниатюрными. Этот шатер тоже выглядел чудовищным.

– Ш-ш-ш!

Вертевший головой во все стороны Гомер едва не проскочил мимо карлика, явно старавшегося привлечь его внимание.

– Это вы мне? – спросил он.

– Ну да, идем же!

Они быстро прошли мимо вывесок тира со стрелами и павильончика волшебной рыбалки, потом ми новали еще десяток разноцветных фургончиков и наконец вышли к канатам, ограждающим шапито. Лопатки карлика выпирали под рединготом, точно сложенные крылышки, и от этого в профиль он очень смахивал на горбуна. – Здесь то, что ты ищешь, – выдохнул он, показав на шапито.

– Но я ничего не ищу!

– Ну конечно, ищешь! Все что-нибудь да ищут.

И он стремительно убежал, прихрамывая, оставив Гомера и песчанку в некотором замешательстве.

– Эй, подожди! – крикнул Гомер ему вслед.

– Сюда! – ответил карлик, снова показав на шапито, и исчез меж двух фургончиков.

– Ну и на том спасибо, – проворчал Гомер.

Потом повернулся к Биби:

– А ты что об этом думаешь?

– Карлик указал путь – надо пойти взглянуть.

– Ну уж пойдем как-нибудь, – согласился Гомер.

Невольная рифма заставила его рассмеяться. Кажется, он уже научился неплохо рифмовать! Отпра вившись в путь по длинному шапито, они прошли расстояние, соответствовавшее многим километрам, перешагивая через толстенные тросы, часто встречали мартышек-механиков, у которых за поясом были всевозможные инструменты, и вот наконец достигли величественного порога.

Стражу тут нес, как и у входа на ярмарку, Цербер, похожий на медведя. Тремя парами глаз он властно осмотрел Гомера с Биби и бросил:

– А, вот и вы пожаловали!

Раздвинув пурпурный занавес высотой в добрых двадцать метров, он жестом пригласил их войти внутрь.

Гомер только раз в жизни был на футбольном матче. Отец, незадолго перед тем как исчезнуть, купил билеты на «Стад де Франс», на финал чемпионата, подумав, что это уникальная удача для его сына. Мальчик запомнит это на всю жизнь.

Войдя под своды шапито, он почувствовал в точности то же самое, что на стадионе: помещение грандиозное, кипящее энергией, экс-тра-ор-ди-нар-ное.

Но все скамейки были пусты и утопали в полумраке. Только центральную сцену освещала люстра в виде канделябра с бахромой, величиной больше дома Гомера и всех соседних домов, вместе взятых. Огромная стая собак резвилась посреди полнейшего беспорядка, они носились, лаяли, галдели. Присмотревшись внимательнее, Гомер понял: это был собачий футбольный матч! Присев на скамейку, он стал наблюдать за невиданной игрой. Афганская борзая, горделивая и спесивая, казалось, старалась всячески уклоняться от мяча, а жирненький маленький мопс, высунув язык, носился как ошпаренный, но так ни разу и не поймал его. Лохматый бриар прицеливался для удара, и вся эта какофония лая развеселила Гомера.

И вдруг в этом невероятном шуме и гаме он заметил шиба-ину. Сердце сжалось, особенно когда тот своими раскосыми глазами посмотрел прямо на него. На несколько секунд время словно остановилось.

– Раймон… – прошептал Гомер.

Тут пес торопливо убежал с арены прямо за кулисы. Биби вцепилась в Гомера крошечными лапками в тщетной попытке успокоить его. Мальчик благодарно погладил ее по спинке, все еще не отрывая взгляда от прохода, в котором исчез шиба-ину. Вдруг он снова увидел его – тот пробежал по коридору вдоль сцены. Гомер резко вскочил, забыв даже, что может уронить свою милую песчанку.

Казалось, пес куда-то звал его. Стоило Гомеру подойти поближе, тот снова бежал дальше, виляя хвостом, потом останавливался, дожидался и вновь трусил вперед. Мальчуган, как загипнотизированный, не отрывая глаз, шел следом за ним.

Проникнув за кулисы, пес исчез. Гомер остался здесь один с Биби, вцепившейся в плечо красного пиджака.

Его внимание привлек силуэт: женщина, сидевшая за столом, перешивала цирковые костюмы. Гомер видел только ее спину, склонившуюся над шитьем, и прическу, увенчанную огромным взбитым шиньоном, и вот в нем-то происходило нечто любопытное.

Заинтересованный, он пригляделся внимательнее и едва не упал от удивления. В середине шиньона развевались книжные страницы, крохотный кораблик плыл по бурным волнам, висели облака, вращались солнце и луна… Миниатюрный придуманный мирок, при этом такой же всамделишный, как и мир реальный, выходил прямо из головы этой женщины.

– Красавица, правда? – спросил чей-то голос сзади.

Он вздрогнул. Рядом стоял какой-то человек в изысканном костюме, влюбленным взглядом пожирая швею. Его воротник был украшен галстуком-бабочкой – аксессуаром, полностью соответствовавшим своему названию: великолепная настоящая бабочка, голубовато поблескивавшие крылышки которой едва заметно подрагивали.

В этот миг шиба-ину вбежал опять, неся в зубах толстую лупу. Пес потерся о ногу Гомера, как бы подбадривая его, и положил лупу на пол. Мальчик, смущенный, что не догадался сам, схватил ее и наставил на экстравагантную прическу швеи.

Сквозь стекло лупы, чуть-чуть забрызганное долетевшей до него пеной морских волн, Гомер теперь без труда рассмотрел кораблик и людей на борту, крохотных, почти микроскопических. Трое поднимали парус, еще один изо всех сил карабкался на вершину мачты и, кажется, хотел подать знак.

И тут Гомер почувствовал, что сердце его вот-вот перестанет биться.

Там, в живом шиньоне швеи, был отец Гомера, ведь он узнал бы его из всех семи миллиардов людей, живущих на Земле. Уверенность мальчика окрепла еще больше, когда он явно различил, как губы моряка произнесли два слога его имени – тот, видимо, выкрикивал во все горло: ГО-МЕР!

– Папа? – прошептал он.

Гомер успел увидеть, как моряк, словно моля о чем-то, протягивал к нему руку, и тут швея, почувствовав его присутствие, встревоженно обернулась.

Она нахмурилась, прервав работу, и стала разглядывать мальчика, смущенно стоявшего прямо перед ней. – Ты кто? – воскликнула она.

В это мгновение невидимая и неумолимая сила отшвырнула Гомера назад. Не в силах сопротивляться, он видел, как проносится над кулисами, шапито, ярмарочным балаганом, над всем островом Итака.

Прошло всего несколько секунд – и вот он уже сидел на диване в монтажной студии, запыхавшийся и оторопевший.

Глава 8

– Гомер! Гомер! Мой друг, вернись! Очнись, на землю спустись!

Биби-Два уже несколько минут трясла юного хозяина за плечо, а тот все не двигался. Напрасно песчанка щипала его за мочку уха, похлопывала по щекам – ничего не действовало. Недвижно сидя на диване с широко открытыми глазами, Гомер был здесь только телом, а душой где-то витал. Несомненно, всё еще там, на Итаке.

Вдруг он задрожал. Вздохнув так глубоко, будто долго задерживал дыхание, он посмотрел на песчанку, стоявшую на его колене. Потом осмотрел все помещение, где в беспорядке валялись вещи, заново обнаруженные им пять лет спустя.

– Я спал и видел сон, да, Биби? – прошептал он потерянно.

Зверек покачал головкой: нет, – и перепрыгнул мальчику на бедро, а потом исчез в кармане пижамных штанов.

– Эй, ты куда? – воскликнул Гомер.

Он вытащил песчанку из кармана и едва не уронил на пол, заметив в ее лапах золотую пуговицу с выгравированной буквой «И». – Ты хочешь сказать, что все это было взаправду? – пробормотал он.

– Чудовищ парад, карлик горбат, вспомни химеру, пиджак по размеру, цирк шапито, Цербер в пальто!

Гомеру оставалось только разинуть рот. Пусть даже этот зверек умеет читать его мысли – но видеть тот же самый сон он никак не мог!

Он осторожно взял пуговицу и повертел в руках. – Чуднó… Вот уж чудно так чудно…

Однако ни он, ни песчанка не осмеливались заговорить о самой чувствительной части пережитого приключения. Гомер уставился в экран, безнадежно белый, а Биби в это время уставилась прямо на него.

– Что там делал мой папа? – пробормотал он.

Как долго он не произносил этого слова – «папа»… и каким странным эхом оно отозвалось.

Песчанка покачала головкой, и, не будь Гомер так поглощен белым экраном, он непременно бы заметил, что зверек всем своим видом выражал сомнение. – Да где это всё, что мы видели? Ты знаешь?

В голосе прозвучала неподдельная тревога.

– Это что, в раю? Потому что если в раю – это значит…

У него не хватило духу закончить. Слово, которое он множество раз произносил про себя, так и не было сказано вслух за все эти пять последних лет.

– В рай попадаешь, если мертвец, а это не твой отец; оставь эти страхи – он на Итаке, в голове у него помутилось, зато колдовство получилось!

– Я буду счастлив в тот день, когда он вернется во плоти и крови. А пока что он на этой Итаке, про которую я не знаю ни где это, ни как туда попасть!

– Да ведь мальчишки падки на всякие непонятки, и, хоть загадок не счесть, все ответы у тебя уже есть.

Про «непонятки» Гомер до сих пор еще не слышал, но догадаться о том, что это означает, было совсем нетрудно. «Непонятки»… сложные вопросы, витиеватые, сумасшедшие, полные странностей… А ответы еще запутаннее!

– Нельзя так уставать, тебе пора поспать, – посоветовала песчанка.

Гомеру оставалось только признать, что она права. Он чувствовал себя совершенно обессиленным. Но стоило ему лечь в постель, как желание спать словно ветром сдуло. При свете ночника он долго разглядывал обрывок кинопленки, который у него требовал Цербер в меховом пальто, но ничего необычного в нем не заметил. На всякий случай Гомер засунул его под чехол смартфона, так хотя бы наверняка не потеряет. Как знать… А что, если в один прекрасный день он снова пригодится?

Волосы и майка еще пахли сладкой ватой и жареным арахисом с ярмарки, а босые ноги так и оставались испачканными в грязи. Но он не мог решиться встать и принять душ, чтобы смыть все это, – так боялся, что после этого забудет образ отца, взобравшегося на мачту, как он протягивал руку и звал его на помощь, кричал ему: «Гомер!»

Сжав в ладошке пуговицу, он снова мысленно прокрутил фильм этого невероятного вечера. Фильм…

Тут в голове все так замелькало, что она закружилась. – Но это же невозможно… невозможно… – то и дело повторял он.

Он взглянул на часы: три часа ночи. Конечно, Лилу и Саша давно спят, но все-таки он должен поделиться с кем-нибудь ходом своих мыслей. И его теория, и все только что им обдуманное было похоже на безу мие – но кому ж еще его выслушать, как не двум самым близким друзьям?

Он лихорадочно набрал на смартфоне текст сообщения, перечитал, подумав, что теперь-то Лилу и Саша точно сочтут его сумасшедшим, и, чувствуя, что голова вот-вот лопнет, нажал «отправить».

Я ЗНАЮ, ГДЕ МОЙ ОТЕЦ!

Глава 9

Несмотря на свою обычную рассеянность, мама Гомера сразу заметила, что сын очень-очень возбужден. Он не только три раза подряд насы̀пал сахара в горячие хлопья, но и налил себе кофе, которого никогда не пил. – Да что с тобой сегодня с самого утра? – наконец поинтересовалась она.

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Болен? Плохо себя чувствуешь?

– Нет, мама, всё в порядке, уверяю тебя.

Она недоверчиво покосилась на него, потом снова уткнулась в свою электронную почту. Видимо, это никак не могло подождать до часов, отведенных работе.

Когда она встала за новой пачкой масла, ее лежавший на столе смартфон заерзал, показывая входящий вызов; она не услышала. Гомер, насупившись, невольно стрельнул глазами на высветившееся на экране имя: Поль. Не официальные имя и фамилия – какой-нибудь Поль Как-там-его или Поль Трюкач, – нет, одно только имя этого… мужчины, видимо, настолько близкого матери, что незачем было даже заносить его в список контактов по фамилии. Ведь только по имени называют самых задушевных друзей, так ведь? Гомер тоже никогда не записал бы друзей как «Саша Мартель» или «Лилу Гольдбер».

Его весьма раздосадовала мысль, что это может быть Поль Мартино, массажист, к которому мама ходила на консультации полгода назад из-за болей в плече. Но ведь этот курс был давно пройден… Однажды Гомер как ни в чем не бывало заметил маме, что этот тип то и дело посылает ей сообщения, по его мнению – слишком часто.

Изабель Пим это не слишком волновало. На его звонки она отвечала редко, иногда тянула пару дней, только потом набирая ответные эсэмэски: Гомер, хотя, разумеется, и не испытывал гордости за этот свой поступок, однажды все-таки порылся в ее смартфоне, забытом на кухонном столе.

А вот страница Поля Мартино на «Фейсбуке» предоставила Гомеру всю информацию, от которой впору было встревожиться: сорок два года, улыбчив, увлечения – экстремальные виды спорта, очень доволен своей внешностью, о чем свидетельствовало множество фоток и селфи, заполнявших почти всю его страницу. И еще неприятнее – разведен, отец шестнадцатилетнего парня.

После этого Гомер принялся тихо ненавидеть Поля Мартино. Если он задумал подцепить его мать, придется превратить жизнь этого типа в настоящий ад. Внешность благовоспитанного и тихого мальчика – лишь видимость, ибо он чувствует, что способен применить в случае необходимости тайное оружие: стать резким и напористым, показать непробиваемую холодность отчуждения и даже симулировать депрессию. – Гомер! Ты меня слышишь?

Мальчик вздрогнул, только тут увидев, что мама стоит над ним и уже несколько минут наблюдает.

– Да?

– Я подвезу тебя в школу?

Гомер не посмел ответить, что предпочел бы поехать на велосипеде, как обычно делал по утрам. Но в вопросе таилась и слабая надежда: они с мамой виделись так редко, так мало, и как же тут отказаться от возможности провести хоть несколько минут вместе, даже молча или обмениваясь безнадежными банальностями. – И кто же тебе шлет столько эсэмэсок? – спросила она, когда они отъехали от дома.

– Никто… То есть, я хотел сказать, Саша… и Лилу, – поправился Гомер.

– О-о, значит, вам есть что сказать друг другу!

Услышав сигнал смартфона, Гомер отвернулся к окну и нехотя стал разглядывать проносящиеся мимо улицы. Смартфон в кармане так и ерзал, хотя он и предупредил друзей, что все посланное им ночью объяснит при встрече.

Его трясло от нетерпения. Как назло, дорожные работы затрудняли движение, и драгоценные секунды были по-глупому потеряны.

Наконец мама припарковалась у школы за две минуты до начала занятий.

– Спасибо, мам, хорошего дня! – воскликнул он, стремительно выскакивая из машины.

– И тебе, большой мой мальчик, учись как следует.

Гомер ничего не ответил. Сказать по правде, мать не замечала, что скоро конец года и никто сейчас не трудится в полную силу. Кроме разве что мсье Лыса, учителя истории и географии, считавшего делом чести пройти всю программу до конца во что бы то ни стало. – Ты где был? Шевелись, а то напоремся на Лыса! – закричал ему Саша, увидев, как он бежит к входу.

Они с Лилу дожидались его, готовые принять наказание за опоздание из чистой солидарности. Потом стремглав понеслись в кабинет, где проходили занятия, ворвавшись туда в тот самый миг, когда учитель как раз собирался закрыть дверь. Он взглянул на часы и потом обвел взглядом троих опоздавших, которые с самым невинным видом рассаживались за партами. – Ну так? Что с тобой приключилось? – пробормотал Саша на ухо Гомеру.

Лилу, сидевшая перед ними, отодвинулась на стуле и запрокинула голову, чтобы лучше слышать.

– Я знаю, где мой отец… – прошептал Гомер.

– Ну, это ты уже нам сообщил! – шепнула в ответ Лилу, прикрыв рот рукой.

– Это сумасшедшая история. Вы мне не поверите…

– Лилу! Саша! Гомер! Будете продолжать болтать – отправлю на школьный совет! – пригрозил мсье Лыс.

Девочка безропотно выпрямила спину. Ее еще никогда не наказывали, в дневнике у нее не было ни единого замечания за поведение. Она не только была блестящей ученицей, но и хотела иметь безупречную репутацию.

А вот Саша охотно бы рискнул. Но обсуждать без Лилу – об этом не могло быть и речи. Придется подождать перемены, чтобы наконец узнать, что им так хотел сообщить Гомер.

Если только им удастся дожить до конца этого урока, бесконечного и до смерти скучного… Гомер ничего не имел против Людовика XIV, но если ты только что видел вживую великаншу, Цербера, химеру и лилипутов в цирке невообразимых размеров, то Король-Солнце и его Версаль немножечко блекнут и выглядят уже не так пышно.

Едва прозвенел звонок, как троица кинулась вон из класса.

– Ну что? – сразу же спросил Саша.

И вдруг Гомер растерялся, не зная, с чего начать. «С начала», – посоветовала бы ему Лилу, которая всегда служила образчиком строгой логики.

– Ну, сначала Биби-Два…

– Гомер, можно тебя на пару слов насчет лотереи?

Услышав голос мадемуазель Драпри, учительницы рисования, Гомер, разумеется, повернулся к ней.

– Э-э… у нас сейчас французский…

– Всего на минутку!

Сдержав вздох, он взглянул на Саша и Лилу, у них тоже был огорченный вид. Общение с мадемуазель Дра при во всех смыслах подтверждало теорию относительности времени, столь любезную сердцу Альберта Эйнштейна: минута с нею длилась не шестьдесят кратких секунд, а целую вечность! А уж если не терпится открыть друзьям безумные тайны… Начав с кучи совершенно лишних подробностей, учительница в конце концов сообщила ему о лотерейных билетах, которые Нинон обещала передать ей к Новому году. Гомер вежливо выслушал, переступая с ноги на ногу от нетерпения.

– Так я рассчитываю, что ты напомнишь тете, ладно? – наконец закончила она.

– Сейчас же пошлю ей эсэмэску.

Мадемуазель Драпри уже наметила другую добычу и отпустила мальчика.

– Уф, я чуть не помер, – проворчал он.

– Давай быстрее, а то опять опоздаем! – предупредила его Лилу.

Они шмыгнули в коридор и, как раньше, проскочили в класс под самый звонок, не успев поговорить. В довершение бед все смежные места были заняты, им поневоле пришлось сесть в разных концах. Гомеру уже начинало казаться, что все нарочно складывалось против него, чтобы он не смог обо всем рассказать друзьям.

Затем пришлось вынести самый длинный в его жизни урок французского. Много раз он ловил взгляд Саша, сидевшего у окна: его приятель мучился от любопытства и тоже больше не мог терпеть. Лилу сидела впереди, и Гомер видел только ее спину и длинные каштановые волосы, собранные в высокий хвост. Она притворялась, что слушает учителя, который не нашел более увлекательного занятия, чем чтение вслух по ролям пьесы, и раздал ученикам листочки с текстом, не считаясь с их желанием в этом участвовать. Гомера утешало только одно: ему роли не досталось.

Когда бесконечный урок все-таки завершился, Саша молитвенно сложил руки, возблагодарив небеса.

Не обмолвившись ни словом, они стремительно выскочили из класса, раньше всех вбежали в столовую, набросали на тарелки, что попало под руку, и уселись за самым дальним столиком.

– Ну наконец-то, – сказал Саша, – говори же скорей, что случилось?

– Да всё Биби-Два… – начал было Гомер.

– А я-то думал, это был твой отец, ведь ты сказал, что узнал, где он!

– Дай ему сказать! – проворчала Лилу.

Гомер протер глаза, потом провел рукой по лицу. Все это сейчас казалось бредом.

– С начала, Гомер, начни с начала, – посоветовала ему подруга.

При этих словах он посмотрел на нее так оторопело, будто переживал случившееся заново. Мысли роились в голове, толкали друг друга, летая и потрескивая, как искры.

Друзья вполне могли счесть его сумасшедшим.

Ну и пусть… Он не мог дольше держать в себе эту тайну. Взволнованный, взбудораженный, еще и недоспавший, Гомер отбросил всякую осторожность и приступил к рассказу о ночном приключении.

Глава 10

Школьники небольшими компаниями выходили во двор, шум понемногу стихал, и столовая опустела.

Уборщицы уже торопливо и размашисто стирали со столиков и довольно скоро дошли туда, где еще сидели Гомер, Лилу и Саша, совершенно не слышавшие ничего вокруг.

– Поели? – спросила одна из них.

Никто не отозвался.

– Эй-эй, друзья, подъем! – уже громче сказала уборщица.

Гомер очнулся первым.

– Да, извините, мы сейчас уходим.

Поднявшись, он взял свою тарелку и поставил на тележку для использованной посуды. Его примеру последовали Саша и Лилу, вид у них был такой же потерянный.

– Поговорим там? – предложил он, показывая на стену, отделявшую детский сад от школы.

Скинув рюкзаки, они уселись прямо на землю – мальчики прислонились спиной к большому камню, а Лилу примостилась напротив, обхватив руками коленки.

Саша взъерошил волосы, издавая нечто вроде лошадиного ржания, а Лилу покусывала нижнюю губу, глядя на Гомера в упор.

– Итак, вы мне не верите, да? – прошептал тот.

– Да как тебе сказать… – замялся Саша. – Ты не дуйся. Я ведь не говорю, что ты заливаешь. Но вообще это, конечно, нечто!

Гомер посмотрел на Лилу, взглядом прося поддержки, ободрения. Девочка казалась внимательной и встревоженной.

– Ну что ж, если я правильно поняла, ты думаешь, что твой отец заперт внутри фильма, который он же и снимал. И теперь он – пленник мира, сотворенного им самим, – сказала она, чтобы разрядить обстановку. – Да, – ответил Гомер совсем тихонько, сам сознавая всю нелепость своего открытия. – И не только он – еще и Раймон.

Лилу теперь поглядывала на него с опаской. Саша уже не скрывал беспокойства – его правая нога так и подскакивала. У него это означало высшую степень волнения. Гомер почти читал их мысли.

– Знаю, это кажется безумием, но клянусь вам, я не спал! Я на самом деле был там, в этом цирке, и даже унес оттуда вот эту пуговицу!

Он потряс перед ними пуговицей с того пиджака, что был на нем прошлой ночью, тут же сообразив, что для доказательства этого маловато. С тем же успехом он мог найти ее в монтажной студии или где-нибудь еще. Как и билет – обрывок пленки…

Гомер вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Разочарованные взгляды друзей заронили сомнение в сердце. А вдруг друзья правы: исчезновение отца расстроило его до такой степени, что рассудок не выдержал, и теперь он готов поверить во что угодно, лишь бы не потерять надежды.

Он глубоко вдохнул и выдохнул, не задерживая дыхания. Плечи опустились. Гомер не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким несчастным.

Сидевший рядом Саша нахмурился. Он, видимо, был искренне удручен тем, что не в силах поверить ему на слово. Он бы с радостью, но… нет. Саша толкнул Гомера локтем, это было принято между ними и означало, что из-за незначительного приступа безумия их дружба ничуть не пострадает.

А вот Лилу что-то быстро соображала, прищурившись, изучая пуговицу, которая все еще была у Гомера в руках.

Вдруг она подняла голову, будто внезапно проснувшись.

– А помните того парня, который приходил к тебе тогда?

– Жорж Финк? – подхватил Гомер.

– Да. Ведь ты говорил, что он был актером в фильме твоего отца?

– Ага, он играл Телемаха. Потому и сдвинулся, вообразив себя этим персонажем.

– Так… так-так-так-так… – повторила она, барабаня пальцами. – А твой отец? Он только ставил фильм или тоже играл в нем?

– Он играл Одиссея, – ответил Гомер, – но эта роль маленькая, потому что фильм в основном про Телемаха в поисках отца – Одиссея, плавающего по морям.

Лилу снова погрузилась в раздумье, к великому огорчению Саша: он не мог понять, куда она клонит. Гомер внутренне молил, чтобы она пришла к тем же выводам, что и он сам.

– А помните, – продолжала Лилу, – Жорж Финк рвался в студию, крича, что его родители Одиссей и Пенелопа и что они там, «по ту сторону»?

– Да он просто слишком вжился в роль… – заметил на это Саша.

– А что, если это была не роль? – предположила Лилу.

Внезапное чувство, к которому привели девочку размышления, заставило ее черные глаза лихорадочно заблестеть, а щеки – порозоветь. Гомер же чувствовал, что череп вот-вот расколется надвое. Все его ночные приключения сходились в одном объяснении – безумном, ирреальном, невероятном. И всё же…