Падший ангел. Явление Асмодея

Птичья стая взвилась в поднебесье и закружилась над лесом, а там, на земле, лежал старик Томас, над ним горевал Янек, а за его спиной стоял священник и поправлял на широкой спине Янека девичье красное платье.

Глава 18

– Эх, Янек, дурень ты, дурень… Дубиной по башке…, – причитал старик Томас, тщетно пытаясь раскурить трубку.

– Да…м-м…а – а, не дубиной, а…, – бормотал захмелевший Янек.

– Думаешь, если у тебя голова деревянная, то у старины Томаса тоже?

Хозяин дома и поднятых клубов дыма сидел с перевязанной головой, заводил в очередной раз разговор о происшествии в лесу и при случае охал. Прошла уже неделя, старик зашевелился, оклимался и старуха разрешила ему угостить Янека и выпить самому.

Янек смущенно отвечал:

– Да не дубиной, а корягой, – и продолжал уминать буженину с хлебом.

– Ах ты, семя ядреное, – Томас, осоловевший от вина, запалил наконец свою трубку и задумался.

Янек оказался подходящим собеседником для старика, готовым поддержать любой разговор, а когда старик впадал в угрюмость, Янек тихо жевал, напевая себе что-то под нос.

– А где телегу-то взял?

– Так я это…, – и спаситель старика вспомнил телегу и лошадь, управляемую безжизненным седоком. Но когда Янек вернулся за телегой – мертвеца не было, и кровавой одежды тоже не было. Лошадь послушно пощипывала траву.

«Может мертвяк померещился?» – успокаивал себя Янек.

Опрокинутую телегу он поставил на колеса – и отвез старика.

Время от времени старик Томас вскакивал, куда-то выбегал и на столе прибавлялись соленые огурцы, капуста, липовый мед, лепешки с сыром, бутыль ягодной настойки. И все вкуснее были яства. Приливы дружелюбия наполняли давно пустующие рытвины души старика, и он поведал немногословному Янеку историю своей бедолажной жизни и много других историй, которые еще припоминал, а которые забыл начисто, он с видимым мучением восстанавливал.

– Я когда-то был молодцом… Да – а – а, у – у! – Томас начинал новую байку. – Меня не то, что дубиной…, – тут он придержал Янека, в который раз попытавшегося вставиться с оправданиями, – …камнем саданут. Да – а – а! Заживало…, как на собаке. – Он отхлебнул из кружки и поинтересовался: –А за каким чертом ты священника притащил? На исповедь?

Усы старика, торчавшие в разные стороны, при этом вопросе задвигались и устремились вверх, а рачьи глаза сошлись в одной точке.

«И правду говорят, старик косоват на оба глаза», – убедился Янек.

– Да я… это…

– Молчи, мои грехи не замолить… Да-а. Уже черт ладанку на вороту пришил. – Томас недвусмысленно показал на ворот своей рубахи. Янек наклонился, чтобы увидеть.

– Дурень, – не удержался Томас и прыснул от смеха: – Это ж так люди говорят, присказка такая…Ох, живот болит от тебя. Ей Богу! Но знай…, – и глаза старика опять сошлись к носу, а Янек прекратил жевать, ожидая, что старик опять изречет что-то важное, – Шучу я, шучу… Не пристало мне с чертом водится. Не по нраву я ему, может быть. А придет время помирать, мне что Бог, что черт – все одно.

– А я не пойму, откуда священник взялся? Это же мы с ним тебя уложили на телегу.

– Додумался ты звать священника…

– Не-не… Не звал. Правда, его дом ближе всех. Вот, это…мы…того. А справился он с тобой лучше любого лекаря. Вот перемотал тебя.

– Помню он меня отпаивал чем-то, перекрестил и…

– Верно тебе это приснилось. Он не поехал с нами на телеге – остался в лесу. А напоследок сказал, чтобы я в лесу был осторожен, ведь там ходят…

– А такие олухи как ты и ходят, – старик довольно рассмеялся.

– Да я… до сих пор не пойму как телега ехала с мертвым возницей…

– Тебе тоже гляжу сны снятся затейливые. Ага… Я по лесу хожу с тех времен, как из люльки вылез. Нет там нечисти и не было. Это старухи выдумали, чтобы их кто-нибудь слушал. А вот ты, стервец, чего сбежал. Не дождался старика…

– Погоди, никуда я не сбегал.

– Ты привел священника, одел бабье платье и убежал – потом вернулся и скакал меж кустов в нем, а он играл на свирели. Не помнишь? – тут Томас в который раз неестественно свел глаза вместе и поднял усы. – Священник…

– Э-э! Ты бредишь никак. Говорю тебе – погрузили тебя, он остался, а я тебя довез.

– Священник… О-о – о! Знаешь кто он?

– …?

– Ведьмак твой священник, вот кто! – выпалил Томас и на его лице расплылась блаженная улыбка, означавшая, что теперь Янек посвящен в какую-то тайну.

– А чего так решил?

– Глаз у него недобрый. Марту вон как охомутал. Будет от него еще приплод… Вот тогда забегают бабы к нему, особенно те, кому родить не получается. Священников нарожают. Ха-га-га!

Они хлебнули вина и старик спросил:

– А ты, дорогой мой, чего в такую рань в лесу делал? Мешка у тебя не было, значит хворост ты не собирал.

– Да я… пошел к Кристине – внучке покойницы. Ох, нет, она не внучка, раньше воспитанницей была у нее.

У Янека основательно заплетался язык, но старик был внимателен и Янек продолжал: –А теперь приехала хоронить бабку. Ну я вечером, это, собрался. Повидаюсь, думаю с Кристиной. Я ж по похоронам не хожу. Повидался. Она стала ничего…

– Понимаю, – Томас оценивающе посмотрел на Янека, и зачем-то стал хлопать его по плечу.

– Погоди хлопать – болит тут, как с телеги упал. Вот. А когда я второй раз пошел, это, повидаться, спутал дома.

Старику было невдомек, зачем Янека угораздило ходить два раза за вечер к Кристине. Он с пониманием выслушал Янека и опять спросил:

– А в лес чего ходил?

– Чего?

– В лес, говорю…

– Так, Кристины-то в доме не было.

– А ты ж его не нашел… Дом-то.

– Потом нашел, а ее не было.

– Да-а – а, – старик было собрался опять свести глаза в одну кучку, но Янек перебил это его действие:

– Вижу. Ты ее тащишь в мешке.

– Ты в своем уме?

– То есть не ты…то есть не ее. Я это…

– А куда она в ту ночь подевалась?

– Так не нашел ее.

– Однако ей страшновато у старухи жить, у покойной? – прикинул Томас.

– У покойной?

– То есть в доме покойной, – поправился Томас, – Она объявилась или нет?

– К дому подходил – ни одной живой души.

– У кого-то живет, поверь моему слову.

Глава 19

Друзья вышли на улицу. Янек взял широкий шаг – старик, вызвавшийся проводить гостя, едва поспевал за ним.

– Янек. Слушай. А туману черт напустил, а? Ты это… не спеши. Мне не угнаться, – старик замедлил шаг, позвал еще раз, но никто не откликался.

– Пропал парень с глаз долой… Янек, дорогой мой, куда ты пропал?

Вдруг старик увидел перед собой широкую, темнеющую спину.

– Ух, Янек. Здоров же ты! Вот потеха. Хе-хе. Ты уже в рясу нарядился?

Но никто старику не ответил и снова он в тумане остался один:

– Фу ты черт!

Янек, болтая сам с собой, прошел немалое расстояние, пока вспомнил о старике:

– Томас? Томас! – Янек звал, но никого рядом не было. – Отстал совсем, – и он присел на лежащий ствол дерева – оставалась пара затяжек от самокрутки Томаса.

– Ай, Томас! Ты здесь? Да не лапай ты меня! Щекотно говорю! Отпусти, Томас. Га-га! – Янек скатился от щекотки в траву, оглянулся, опять никого. Он быстро поднялся и опять почувствовал щекотку на спине. Но в этот раз ему было не до смеха.

– Не ори, ошалелый. Чего ты орешь? – услышал Янек голос старика.

Тот вышел из тумана и смотрел на Янека так, будто не узнавал.

– Томас! Как ты подлазишь со спины? Извел меня щекоткой. От щекотки лошади дохнут.

– Договоришься… Убежал от меня. Переоделся.

– А ты сзади подлез лихо.

– Не трогал я тебя… не дури.

– Ладно, не отпирайся.

– А где ты сутану раздобыл? – этот вопрос сейчас больше всего беспокоил старика.

– Какую сутану?

– Вот передо мной в сутане бегал – думал я причащаться начну? Накось-выкуси!

Янек не понял, о чем говорит старик и стал уговаривать его возвращаться домой.

Старик не унимался и все бормотал:

– В лесу – в платье, здесь в сутане – ну парень, ловок ты.

– Не мели языком.

– Выйдешь из дому и чертовня сплошная. То священник, то эта прошла, на эту похожая…Ну как ее? Дочку Иоахима Меека…

– Померещилось.

– Клянусь крестом своим. Сначала священник показался, а потом слепая вроде, шла. И тянул ее кто-то за уздечку. Если бы ты не заорал – я остановил бы.

– Угомонись…Уздечку… Скажешь тоже. Городишь ерунду! Хотя не мудрено, чего в тумане не померещится!

– Пойду я, а то печь потухнет. Да и тебе пора – невесты заждались.

– Да уж!

– Давай. Давай. Сними вон с себя клок шерсти, да позови на свадьбу.

– Да ты ж и так первым прибежишь. А? – Янек оглянулся, – Где старик?

Глава 20

Последние дни июня, после костров и факелов на улицах в честь Рождества святого Иоанна Крестителя, и совершенно незаметно прошедшего Дня святых Петра и Павла, оказались сырыми и промозглыми, с нависающими серыми туманами, мокрыми ветрами. Церковные праздники не принесли успокоение в души людей, в которых гнездились самые тревожные ожидания. Не нашлась дочь Иоахима, пропал какой-то лесоруб, да еще ходили слухи о нападениях людей-волков на стада коров. Зрело, зрело понимание, что все не случайно – эти события наверняка были взаимосвязаны.

Весть о том, что ночью перед смертью старая Агнесса исповедовалась священнику, не сходила с уст верных сторонников церковного прихода, ибо знали все – Агнесса в церковь не ходила никогда и поговаривали, была богоотступницей. Как знать, может и унесла старая с собой в могилу и молодого дровосека из пришлых (имя его никто не знал), и дочь бедняги Иоахима. Как знать, передала ли она священнику свой страшный дар, перед тем, как испустить дух.

Если ты верующий, добропорядочный христианин – ты не можешь смириться с происходящим. На поиски пропавших вышли все мужчины города. Еще никогда так не искали, но никто и не пропадал так бесследно. Лес прочесывали днем на лошадях, а ночью с факелами, охотничьими собаками. Никаких концов! И тогда кто-то вспомнил о факельном обряде. И все, кто был в том дозоре, подхватили эту идею.

Зачем им факельный поход? Прогнать людей-волков, если они существуют. И обнаружить правду, если существует правда.

Каждый год, в первое воскресенье Великого поста люди шли на пологую гору, которая даже не имела названия, так и звали ее «Пологая», собирали хворост и солому, складывали на горе свою рукодельную гору, а в довершение сооружения, на самую его макушку добавлялась соломенная фигура… Огонь пылал страстно и языки его страстно облизывали ночное небо. Зрелище было видно со всех окраин города, хотя почти все население собиралось на этот случай на горе. Молодёжь с зажжёнными факелами в руках ходила важно и чинно вокруг. Многие произносили слова молитв и просьб о будущем урожае и о еще о том, что у каждого всегда есть на душе – его собственные надежды и чаяния. Народ усердно следил за направлением дыма, угадывая летний урожай.

Теперь решили провести факельный обряд во спасение как пропавших, так и тех, кто может попасть в беду. И пусть костер не осветит все темные места этой местности, пусть людей – раз-два и обчелся, но все же.

Чаще и невольно ко многим, особенно старым, многое повидавшим на своем веку, в их разные головы, приходила одна и та же мысль: не забрала ли Олину с собой сумасшедшая Агнесса? За ведьмами это водится, хотя мало кто мог признаться себе, что когда-нибудь видел живую ведьму. Да и была ли старуха ведьмой? Была, была – никто не спорил, а вот ночью-то перед отпеванием не прошла, как говорили по городу.

Как все случилось, допытывались те, кто шел на поиски впервые? Есть ли роковая связь между ночным приходом священника к Агнессе и ее смертью той же ночью? От них отмахивались – священник к каждому приходит на предсмертную исповедь, прощает грехи перед Богом и причащает. Его нельзя подозревать. Господь ему судья. Но те и другие сходились во мнении, что у священника существует странная связь с некоторыми женщинами-прихожанками. А если он – тайный соблазнитель девственницы Олины, слишком часто она ходила к нему на исповедь? Люди подозревали, но опасались это высказывать вслух.

После последних поисков не вернулся Суло. Вот уж новость – Суло мухи не обидит – ни в одну переделку не влезет – даже в стражники не приняли – недавно женился. Куда мог подеваться?

Парень собирался с толстяком Юханнесом и его зятем Стеном, потом передумал, ссылался на заболевшую козу. Но все же его удалось уговорить на участие в ночном прочесывании леса. Поначалу он отзывался, как договорились, на перекличку, и даже видели его, идущим в факелом, потом как будто кто-то слышал, что Суло направился домой. Когда зашли к нему днем – увидели, коза здорова, а его так и нет. И печь не топлена, и воздух чем-то смердит, и ни одного распятия – перекреститься негде. Жена его хворала и жила у своей матери. Может он отправился к людям погостить, да задержался? Но шли дни и люди все больше верили в недоброе.

Глава 21

Однажды вечером на улицу, где жил Суло вернулись лесорубы. По их тяжелой поступи, не иначе как у рыцарей, облаченных в железные доспехи, женщины сразу почувствовали: несут они страшную весть.

Они принесли одежду. Рваную и слипшуюся, будто опустили одеяние в реку крови. Жена Суло стояла белее снега, да еще побелели ее волосы, а из рук ее так и торчала метла. Молодая женщина на глазах превратилась в старуху. Остаться без мужа – это не слезы, не рыдания, не царапание ногтями земли – это просто высохшие глаза и душа; она быстро-быстро шевелила губами, посылая проклятья. Вокруг собрались женщины и дети – обнимали ее, дергали за подол, выли в один голос.

Среди лесорубов был сын Юханнеса-обдирщик коры, он – то потом и выдал людям тайну их находки.

На лесоповале еще в середине лета пропал один парень, он нанимался из какого-то села, а в ту ночь должен был поддерживать огонь. Рано утром все проснулись от холода – кострище погасло – кинулись – а ночного сторожа нигде нет. Думали, в город ушел… Прождали пару дней. Потом начали искать после факельного похода, искали – наткнулись в глубине леса со стороны Гундеборду на волчий след, который по размерам был заметно крупнее обычного. Пройдя по следу шагов сорок-сорок пять, у волчьего логова они обнаружили свою страшную находку. Но смутило их то, что волчий запах из ямы давно выветрился, лишь шерсть свидетельствовала о звере.

Они уже были готовы к этому, ведь смердящий дымок преследовал их с самого начала пути… Их встретил рой мух на кишках, развешанных по кругу, для устрашения. Это уже был не волчий знак. Они собрали обрывки одежды, нашли старый гвоздь, каким сбивают толстые сваи, и небольшой сверток, что скрывал в себе человеческое ухо с куском волосяного покрова кожи, и разбросанные кости какого-то зверя…

Вернувшись на свою стоянку, они решили все это утаить, чтобы никто не подумал на них. Человеческие останки закопали, установили могильный камень. Но узнав, что поиски Олины и Суло не прекращаются – решили предъявить свидетельства своей страшной находки. Вот и принесли все это на опознание родственникам Суло.

Потом родня погибшего парня перезахоронит его останки на кладбище, священник отслужит в костеле панихиду. Случатся первые похороны в гробовом молчании – как под запретом. Это не волки – поймут люди и замолчат. На кладбище никто не проронит ни слова, они обернутся, когда старуха, что следит за кладбищем, вернется с могилы ведьмы. На могиле лежат белые кости, – поведает она. Несколько смельчаков пойдут к той могиле. И по тонким костям, и черепу, скатившемуся с могильного бугра, хотя и с клоками шерсти, они опознают останки собаки. Толпа людей сожмется в кучку и будет стоять над ней устрашающий всех шепот. И развеется этот боязливый шум только от высокого голоса священника:

– …Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь.

Никто не сможет поверить в покой души Суло, пока не будет искоренено зло, блуждающее как голодный пес вслед за каждым христианином…

Страх заставит людей в тот день быстрее покинуть кладбище – страх заставит людей прийти вновь, на третий день с похорон Суло. И обнаружат несчастные заложники дьявольских проделок два черепа на ведьмовской могиле – раскрошенные как от ударов молотом человеческий и лошадиный. В последующие дни еще не раз люди будут замечать кости животных. Такого раньше не было. Мщение ведьме? Черный ритуал? Запугивание благочестивых христиан? Вопросы стали сыпаться на головы людей и они позвали священника – требовали освятить все могилы, объяснить: кто может совершать богохульства и есть ли защита Бога.

Глава 22

В Ратушу к бургомистру привели Каяра, молодого парня. Оказывается это Каяр, с виду щуплый и невысокий, шел в ту ночь рядом с Суло – они дружили. Каяр вновь повторил свою историю.

– Мы несколько раз расходились в разные стороны. Но… но всегда мы видели факелы друг друга и окликами обменивались. По его факелу я видел где он.

– Как ты его потерял? – спросил бургомистр.

– Я не терял. Вот Вам крест! – Каяр перекрестился. – Я услышал его слова: «Отец Марк».

– Отец Марк? Его же там не было?

– Вот и я говорю, его там не было, но Каяр его позвал, значит увидел. Это последние слова, что я услышал от Суло.

– А ты видел священника?

– Говорю же нет…

– Что было дальше?

– Все!

– Как все? Ты его потерял или факел его погас?

– Нет! Не знаю. Но факел я видел всегда, только когда я подошел – с факелом шел Техво. Да это был Техво.

– Ты искал Суло?

– Да, я спросил Техво, но он его не видел.

– А чего трясешься? Ладно! Проваливай!

Посты стражи на въездах в город увеличили численностью. На площади городской Ратуши стали жечь ночные костры (первый признак ожидания беды); ежедневно звучали одни и те же слова.

Город полнился слухами.

– По лесу бродят мертвецы!

– Из Гундеборду явился дьявол!

– Черепа и скелеты на могиле старухи Агнессы требуют жертв!

– Священник заражен ведьмовским заклинанием!

– Ведьма ходит по кладбищу!

– Олина ходит по болоту!

– Вместо священника в исповедальне сидит дьявол!

Глава 23

Лесные тропы и даже дорога на кладбище стали зарастать сорняками… Поредела и толпа прихожан в местной церкви, и не тянулась тонкой струйкой с вытянутыми шеями очередь в исповедальню и на святое причастие.

…Но были дом и сад, укрытые в густых зарослях леса, где молитва никогда не прекращалась, вслух или про себя читал молитвы приходской священник…

Бывает в жизни время, когда наслаждаешься обычным летним вечером, теплым закатом солнца, бормотанием спящей листвы, и не знаешь почему. Таким выдался один из вечеров у отца Марка. Священник совершал омовения в саду, молился, и прислушивался к своему тихому голосу:

– Милосердный Боже! Всем сердцем благодарю Тебя за все благодеяния сегодняшнего дня и дарованную мне благодать. Приди, о Дух Святой, освети ум мой, дабы мне открылись все соделанные сегодня мною грехи, а особенно – мой главный порок. Сокруши моё сердце, чтобы я искренне скорбел о грехах моих.

Верую, Господи, что Ты – Бог и Отец милосердия. Потому со смиренным упованием я приношу Тебе мои грехи, дабы Ты воззрел на моё сокрушение и даровал мне прощение. Ибо Ты Бог Всемогущий, убеляющий души паче снега и света солнца. Аминь.

И повторялась молитва многократно, ведь нескончаем вечер, где потоки воздуха тебя уносят к потокам духовных исканий. Многим желанным радостям он предпочел радость беспредельного служения Господу.

И казалось, бочка с дождевой водой, куда голышом он окунался, раздувается, как тыква на грядке. На поверхности воды дрожало и переливалось отражение звезд. Ледяная вода мгновенно снимала усталость, а вместе с ней и суету, и страх, и все, что за день накопилось и томило. Окуная голову, он, дитя Господа, возбужденно фыркал и плескался, потом долго обтирался льняным полотенцем, до легкого жжения кожи.

Тело полегчало, и стремительно наполнялось новыми силами. Волосы превратились в непослушную львиную гриву, и окружающий мир лесов, полей манил его куда-то бежать, раскинув руки. В такие моменты приходило ощущение силы, таящейся в нем, о которой он не подозревает и не знает ее происхождение. Что-то подсказывало: с ним и в окружающем бренном мире происходит то, о чем он не догадывается, когда наступает такое состояние, которое потом невозможно осознать. Иначе чем объяснить настежь распахнутые двери с раннего утра, сутану, испачканную грязью, ноги, облепленные земельным сором и травинками? И странный запах женщины в постели – откуда он мог появиться?

Он набрал полную грудь воздуха, насыщенного ночной свежестью трав, закрыл глаза, запрокинул голову назад, потом опустил ее. Схватившись за ближайшую яблоню, подтянулся, и с высокой ветки сорвал свою рубаху – он часто отправлял ее на ветки, когда купался в саду. Поболтав повисшими ногами, по-обезьяньи спрыгнул, пробежал к цветнику. Перед ним стояла Марта.

– Ой! Отец… Марк, – Марта запыхалась и не могла совладать со своим дыханием, – я не смотрю на Вас – сказала она без привычного кокетства, – Одевайтесь! Я пришла предупредить… Они идут!

– Отвернитесь!

Он смущенно дернул с ветки смородины зацепившиеся штаны. Попутно заметил, что испачкал спелой ягодой.

– Они убьют Вас.

– Зачем? – спросил он, и видно было, что испачканные штаны его заботят куда больше, чем угроза расправы. – Кто меня убьет? Мои прихожане?

– Да! Они озлоблены. Они ругались на Вас. Я боюсь, они могут… могут убить Вас.

– Да отвернитесь же! Вы опять сбежали от мужа?

– Отец Марк, быстрее! Надо уходить отсюда! Я же сказала. Послушайте! Сюда идут люди. Они хотят Вас убить.

– Что за вздор! Марта! За что меня убивать?

– Быстрее! Они окружат дом!

– Да что случилось? Марта!

– А то случилось! Олина, убитый Суло, этот пропавший лесоруб.

– Что им надо?

– Вон! Посмотрите туда! Смотрите! – она резко повернулась и показала в сторону дальнего леса, где в темноте ничего не просматривалось, кроме пары далеких блуждающих огней. – Там люди…, они с факелами и собаками. Скоро они будут здесь.

Он посмотрел в том направлении, закрыл глаза и начал читать про себя молитву. Он не слышал уговоры Марты, и когда слух вернулся к нему, то мелькавшие огоньки в той стороне уже просматривались отчетливее, то рассыпаясь вширь, то собираясь в созвездия. Вскоре их свет стал похож на огонь факелов. И уже явно послышался собачий лай.

– Они с собаками, с вилами, с колами. Идут требовать у Вас Олину.

– Что за бред! Причем здесь я?? – он повел Марту в дом.

– Я же сказала. Они ищут Иоахимову дочку, Олинку. Подозревают Вас…

– Я…

– Ради Бога, ничего не подумайте, но если Олинка у Вас…

– Прекратите, Марта, – перебил ее священник.

– Нет, умоляю Вас, помолчите, я не думаю ничего дурного. Но эти люди сейчас способны на все. Они могут ворваться в Ваш дом и все здесь перевернуть.

Отец Марк жестко посмотрел на Марту, и решительно закрутил головой:

– Марта, мне неизвестна судьба этого ребенка. Но надежда…. Если Суло не вернуть, то надежда на ее спасение… Вчера на утренней службе мы всем приходом молились за нее. Я хочу помочь им своим усердным молением. Как прихожане могут обо мне так подумать? В чем их подозрения? Я все объясню им…

Поднялись по ступеням. Марта немного отстала:

– Нам нельзя в дом. Надо немедленно бежать отсюда, скрыться где-нибудь.

– Опомнись, Марта, мы ни в чем не виновны.

– Согласна с Вами, Отец Марк. Но о нашем грехе люди тоже судачат. От людей ничего нельзя скрыть, – и Марта схватила священника за рукав и потащила его, пока он не освободил руку.

– Марта! Ты клевещешь перед Богом! Не говори ничего.

– А-а, перед Богом, говорите? А мне так нравилось проводить ночи с Вами…

– Ты обезумела, Марта.

– Вот как!

– О чем ты говоришь?

– Мне казалось – Вы меня любили. Разве это не так?

– О чем ты говоришь? Марта!

– О том, как Вы меня любили… Как страстно… Что Вы со мной делали! Я ожидала, – Марта густо покраснела, – что растерзаете на части. Нет-нет, не подумайте! Мне это нравилось.

Марта откровенничала – благодаря густой темноте комнат – он не разглядел ее лица, иначе бы понял – она не могла лгать.

– Нет, Марта. Ты не в себе! Зачем на себя наговаривать?

– На поляне не было? В заброшенном склепе не было? В лесу Гундеборду не было? И в Вашем доме не было?

– Просто не было никогда! Зачем выдумывать небылицы? Это грех. Я встречу…

– Тише, – перебила его Марта.

Они прислушались к голосам, раздавшимся за домом.

– Не бойся ничего! Я встречу их, – зашептал священник.

– Нет!

– Я их наставлю на путь истинный.

– Нет! Что ж Вы упрямы как баран? Ой! Извините. Извините. Извините.