bannerbanner
Большие приключения маленького города
Большие приключения маленького города

Полная версия

Большие приключения маленького города

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

Просидев неделю в этом веселом заведении, Сергей написал заявление в районный суд об изменении ему меры пресечения, на подписку о невыезде. Мол, соскучился по дому, надоело бесцельно проводить время, да и преступление-то совершил весьма незначительное. Чтобы подкрепить обоснованность своих утверждений, он, на всякий случай, объявил бессрочную голодовку, полагая, что такая акция «напугает» следственные органы и вынудит их выполнить требования сидельца. Но даже для начала голодовки, чтобы она оказалась документально зафиксированной, потребовалось заявление на имя начальника следственного изолятора. Причем страдальцу дается еще двое суток на размышление. То есть, он находится вместе со всеми, но пищу не принимает. Для девяноста процентов такое испытание становится невыносимым, и они отказываются от своих намерений. Однако если сиделец упорный и не передумает, его из «хаты» выводят в одиночный карцер. Перед этим взвешивают на весах у фельдшера в кабинете, меряют кровяное давление, пульс, интересуются самочувствием. Галкин пошел до конца и впервые познакомился с карцером…

Карцерные камеры полуподвальные, по самое окно они находятся под землей. В них холодно и сыро в любое время года. Размеры внутри: примерно четыре на полтора метра. Дверь двойная, с внутренней стороны решетка во весь дверной проем. Над ней круглосуточно горит тусклая лампочка. Слева от входа туалет типа городского без каких-либо занавесок. Он должен в любое время просматриваться через небольшой глазок в двери. На ней еще имеется и специальное окно – «кормяк», для подачи пищи. Оно обычно закрыто, открывается только «баландерами» со стороны коридора. Справа очень маленький круглый столик для принятия пищи, без табуреток и лавочек, кушать можно только стоя. Но Галкину подобные неудобства казались неинтересными, он собирался реально голодать. Слева к стене приделан деревянный лежак для сна. В шесть часов утра подъем и с помощью специального приспособления спальное место поднимается и пристегивается к стене. Днем ни сидеть, ни тем более лежать не на чем. Но это для тех, кто наказан за какое-то нарушение внутреннего распорядка, а голодающим «шконку» не пристегивают и днем. Забирают только белье и матрац. На небольшом оконце толстая решетка, вместо стекла – целлофановая пленка, чтобы никто с тоски не мог сам себя поранить. На стене, под окном – кран для подачи воды. Однако отрывается он только снаружи «попкарем» (сотрудник изолятора – прим. автора) сразу после подъема и перед отбоем – в двадцать два часа. Ни тетрадей, ни ручек, ни радио – ничего, что могло бы служить развлечением. Кажется, что время здесь останавливается и совсем не движется. В общем, для клаустрофобии Галкина местечко оказалось в самый раз.

Сергей сам придумал развлечение – с закрытыми глазами идти от двери к окну, затем махание руками по воздуху в стиле бокса. После этого – разворот и к двери, там отработка ударов ногами, но опять же по воздуху. Это хоть как-то убивало время и заодно согревало. Обычно в карцере в своей одежде находиться не разрешают. Но ввиду холодов и во избежание обморожений сидельцу позволили взять с собой в камеру даже верхнюю одежду и шапочку. Когда Галкин уставал от придуманного им развлечения, то просто сидел на «шконке» и размышлял о своей жизни, стараясь припомнить смешные моменты. Такие воспоминания скрашивали будни узника, и время шло чуть быстрее…

…5 октября 1983 года все опера уголовного розыска отмечали свой профессиональный праздник в ресторане «Волга» возле главпочтамта. Естественно выпили алкоголя, но в меру, не до потери сознания. В самом заведении никаких конфликтов не произошло и это Сергея радовало, драк без серьезной причины он не любил. Возле восемнадцати часов Галкин со своим коллегой Володей Панкратовым уже стоял на остановке автобуса «Главпочтамт». В милицейские времена Сергей любил носить светлый плащ и такую же шляпу с большими полями. Напротив сотрудников милиции стоял абсолютно трезвый парень, лет двадцати пяти, среднего роста и телосложения и внимательно наблюдал за ними. Вдруг, не сказав ни слова, он подошел к Сергею и… ударил по его шляпе. Та улетела прямо в большую лужу на дороге. Мотивацию данного поступка с точки зрения здравого смысла объяснить довольно трудно. Реакция опера на необъяснимую агрессию оказалась мгновенной. Незнакомец улегся без сознания рядом с головным убором. Опера уехали на подошедшем автобусе, не дожидаясь, когда очнется нервный гражданин… Даже шляпу пришлось предоставить свободному плаванию по водной стихии. «И все-таки эта история не очень смешная», – с грустью подумал сиделец, посмотрев в сторону окна, за которым осталась свобода и его прошлая жизнь…

Ну, а днем часовая прогулка в обычном тюремном дворике. Только находился в нем Сергей один. Правда, все дворики, как и стены внутри СИЗО, имеют пробитые отверстия – «кабуры». При желании пообщаться с соседями вполне реально, однако Галкину обычно оказывалось не до разговоров. Во время прогулок на свежем воздухе, несмотря на голодовку, юрист проводил свою обычную тренировку. Судя по весам у фельдшера, к которому его водили раз в два-три дня, от такого образа жизни он таял, словно снеговик весной. Забегая вперед – за семнадцать дней, что провел в карцере, потерял шестнадцать килограммов живого веса! Для стороннего наблюдателя похудение тела вполне заметно. Перед сном, чтобы хоть как-то согреться под одеялом из «меха бразильской обезьяны», узник вновь тренировался. Только в условиях узкого каземата, приходилось привыкать к определенной специфике нанесения ударов. Затем прямо в одежде и даже спортивной шапочке на голове Галкин ложился на жесткие нары под тонкое покрывало и пытался уснуть. Через три – четыре часа, иногда и раньше, холод будил его, и сиделец вновь махал руками и ногами – запасался теплом на следующие три – четыре часа…

Однажды произошла довольно забавная история. Около трех часов ночи юрист поднялся с постели и стал проводить уже привычную согревающую тренировку. По мере повышения температуры тела снимал с себя одежду, чтобы потом быстро одеть на себя и залезть под одеяло. Но в этот день он так увлекся ударами ног и рук, что стал делать их на громком выдохе. Эти звуки услышал дежуривший сотрудник. Он открыл «кормяк» и увидел Сергея голого по пояс резко наносящего удары по воздуху.

– «Крыша» от карцера поехала? – спросил он растеряно.

– Да нет, просто спать сильно хочется – ответил юрист.

Понял ли его дежурный сотрудник неизвестно, но Галкина он больше не беспокоил.

Наконец наступил день рассмотрения вопроса о мере пресечения в октябрьском районном суде. Сергей подготовил полноценное выступление в своей голове, но…его слушать никто не стал. Заседание шло не более восьми минут и настолько формально, что в душе осталась какая-то пустота. Таких безразличных людей, как судьи, видимо, выращивают в парниках, а не рожают. Но поделать с судебной системой, повлиять на нее, ни Галкин, никто другой не в силах, остается только смириться. Продолжать и дальше тяжелую голодовку не имело смысла. А прекратить ее оказалось очень просто – достаточно нажать на кнопочку вызова дежурного, которая есть в каждой камере. Его необходимо информировать о прекращении добровольного истязания организма. Через пять – десять минут конвойный вернет страдальца в ту «хату», откуда он и попал в карцер.

…Когда Галкин появился в камере № 38, минут на пять воцарилась полная тишина. Видимо, внешний вид сильно похудевшего Сергея впечатлил даже самые черствые души. Шарип сварил компот из кураги и весь отдал юристу для плавного выхода из голодовки. Двое суток тот пил только его, не принимая твердую пищу. Затем по теории можно принимать легкие салаты из овощей. А где их взять? И у Галкина вновь открылась хроническая язва на желудке. На очень сильные боли жаловаться некому, да и бесполезно. У каждого своя беда…

Однажды у юриста спросил совета один из сидельцев – тот, который в наколках, с Тейкова, почти земляк Сергея, по имени Михаил. Он хотел прямо в изоляторе расписаться со своей любимой женщиной. Причем арестовали его за то, что приревновал к ней одного мужчину и ударил его ножом в грудь. Потерпевший умер до приезда скорой помощи. Предыдущая судимость, с его слов, оказалась по той же причине. Только женщина, объект ревности – другая. Наказание отбывал в Нижнем Тагиле полностью «от звонка до звонка» – целых десять лет! И вот опять…Галкин посоветовал отказаться от регистрации брака до отбытия нового наказания.

– Почему? – прямо спросил Михаил.

Юристу бы промолчать, а он откровенно ответил:

– А что ты сделаешь, если жена тебе изменит? Убьешь обоих?

– Именно так и поступлю! – ответил Михаил.

– Тогда подумай сам, ты получишь большой срок, а жена будет скучать. У подруг – то день рождения, то другие праздники. Выпьют алкоголь. Ты же сам знаешь, пьяная женщина своему телу не хозяйка. Ждать она тебя будет лет восемь, а то и десять?

Михаил задумался, а со второго яруса кто-то спросил:

– А мне уже дали семь лет, что и меня жена по твоему разумению не дождется?

– Нет,– ответил жестко Сергей.

Подобные вопросы посыпались от остальных сидельцев, тема-то оказалась для всех «больная». Вместе с вопросами и сами задающие посыпались со всех сторон и окружили каратиста явно не для душевной беседы. Шарип молча слушал, пока обстановка не накалилась, а потом встал с кровати и резко сказал:

– Ну, быстро успокоились, а то всех сейчас уложим на пол.

Двух специалистов рукопашного боя сокамерники могли и не одолеть и все разошлись по своим местам…

Однажды жене Галкина следователь Белов разрешил краткосрочное свидание. Для этого в изоляторе есть специальная комната. В ней стоят длинные столы, посередине разделительная перегородка из плексигласа и по обе стороны телефоны внутренней связи и длинные лавки. Все переговоры открыто прослушивает специальный сотрудник СИЗО. При этом разговоры об уголовном деле запрещены. Жена Наташа сообщила Сергею, что ходила на прием к прокурору нашего города Игнатову. Тот рекомендовал Галкину написать заявление на перевод в кинешемский следственный изолятор № 2. Тогда прокурор, якобы, вызовет его к себе и изменит меру пресечения через суд. И юрист поверил. Главное, кому? Потом сам на свою наивность удивлялся и на всю оставшуюся жизнь зарекся верить работникам прокуратуры…

В день этапирования Галкина сотрудники СИЗО разбудили в три часа ночи. Полусонного повели по бесконечным коридорам. Затем надолго усадили в одиночный «боксик». После этого – в «автозак» и к шести часам утра привезли на железнодорожный вокзал. Кроме юриста в машине находилось человек двадцать обычных арестованных, но наручники на руках оказались только у него. Красную полосу в личном деле никто не отменял. Мать Галкина ранее передала ему в изолятор новый матрац, на казенных спать тяжело из-за ватных «шишек» по всему спальному месту. Чтобы как-то нести материнский подарок, он попросил конвойных одеть «браслеты» спереди. Кроме матраца имелась и сумка с накопившимися личными вещами. Пошли навстречу – ослабили режим. Отправление поезда к месту назначения около десяти часов утра! Найти хоть какую-то логику в такой страховке по времени нормальному человеку невозможно. Задолго до того, как подойдут к поезду на посадку обычные граждане, арестованных загрузили в специально оборудованный «столыпинский» вагон. Он представлял собой раздельные отсеки, но огороженные по всей длине вагона толстой решеткой. Открывалась она для каждого купе по отдельности. Кроме юриста на лавках разместилось человек шесть обычных зэков из «черных хат». Всех сильно интересовал вопрос, за какие заслуги Сергея «наградили браслетами». Однако на этот момент он и сам ответа толком не знал. О любой отметке в личном деле сидельцев не информируют, тем более о ее причине. За все время стоянки в туалет не вывели ни разу, хотя необходимость возникла у всех, но… пока поезд не тронулся – не положено. Кто-то разузнал, что конвой в вагоне с города Владимира. Старшим у них был невысокий вредный очкарик. Он буквально смеялся над желающими посетить уборную, предлагал справить нужду друг другу в карман.

Между тем поезд тронулся, и стали покупейно выводить в отхожее место. Когда вывели последних страдальцев, первым захотелось опять, но… «терпите до приезда в кинешемский изолятор». А поезд шел со всеми остановками, и средняя скорость оказалась не более тридцати километров в час. Наконец приехали в родной город и сидели еще минут сорок на своих местах, пока обычные люди покинут перрон. Местный конвой «автозак» подогнал вплотную к вагону, опять же покупейно стали выводить. Галкин с матрацем в руках и целлофановым пакетом с вещами шел самым последним, вразвалочку и не спеша. Сзади его сопровождал старший владимирского конвоя. При этом он торопил Сергея покинуть вверенную территорию. Когда юрист одной ногой шагнул в «автозак», очкарик грубо толкнул его в спину. Мозги у Галкина мгновенно «перекрыло» – он бросил матрац и пакет на пол, развернулся и резко рванул в сторону обидчика. Тот понял, что просто побоями дело может не кончиться и побежал вдоль «столыпинского» вагона. Сергей – за ним… В вагоне человек десять конвойных, но остановить его никто не пытался, даже подножку не поставил. Или им самим очкарик надоел, или хотели посмотреть, чем это закончится. Пролетели через весь вагон и вот – тупик. Конвоир съежился в ожидании удара, но… сзади мертвой хваткой кинешемские сотрудники обезвредили нападавшего арестанта.

– Четыре года за нападение на конвой решил себе добавить? – спросил кто-то из них. Когда Сергея силой привели в «автозак» зэки с уважением уступили ему место на общей лавочке. Они поняли, «браслеты» сидельцу одели не зря.

После обыска в местном изоляторе Галкина поместили в четырехместную «ментовскую» камеру на первом этаже. Когда он вошел, трое бывших сотрудников кинешемской милиции встретили стоя, кто-то предложил выбрать любое место. Сергей выбрал слева на первом ярусе, один из сокамерников поспешно убрал свой матрац и белье. «Хата» оказалась маленькая, примерно четыре метра на два, две двухъярусные «шконки», небольшой столик посередине, две лавочки по обе стороны и…никаких удобств. В углу стояло пахучее ведро. Крана с водой в камере не наблюдалось. Но Галкина такие условия проживания уже не пугали. Режим соблюдался жестко – подъем строго в шесть утра, вывод в туалет напротив. Там по левой стене несколько кранов с холодной водой, а прямо – обычные четыре дырки, как в «дремучем колхозе». В первый день сокамерники почему-то бежали бегом, стараясь занять место подальше от стояка. Сергей не мог понять, что происходит и без спешки занял свободное место. Когда от стояка стал исходить характерный шум чего-то падающего сверху, все опять же бегом, не успев надеть штаны, рванули к двери. Галкин по незнанию «умирал со смеха», но… недолго – когда что-то упало вниз, из каждой дырки вверх поднялся «фонтан». Самый большой оказался под юристом. Такого отвращения он ни разу в жизни не испытывал. Тщательно и долго потом отмывал одежду, умывался сам… Вот она не киношная, правда, тюремной жизни. Когда вернулись в свою «хату», Сергей дальнее место от стояка, «забронировал» так, что никто не посмел возразить.

Между тем, он стал внимательно присматриваться к сокамерникам, понимая, что кто-то их них «стукачок». Один из сидельцев, Александр Лимонов, бывший сотрудник патрульно-постовой службы (ППС) попал под подозрение. У него даже кличка имелась – Лимон. Очень уж часто его выводили из «хаты», причины назывались им самим самые разные, зачастую явно недостоверные. А возвращался всегда с новостями с воли… Во время очередной прогулки Сергей отозвал Александра в сторону и тихо прошептал:

– Я знаю, что ты работаешь на оперов. Однако если ты со своим «гражданином начальником» договоришься о переводе нас в камеру с водой и туалетом, то разговор останется между нами.

Лимон заметно побелел лицом, но… обещал попробовать. После последующего вывода его из «хаты», шепнул Галкину, что на другой день после прогулки нас переведут в камеру с удобствами. И ведь не обманул! Перевели в восьмиместную «хату» № 16 на первом же этаже. Вот только раньше-то там находился подельник Сергея – Михаил Шмелев, и куда его поместили догадаться не трудно. По негласному закону подобных мест если кому-то стало лучше, значит кому-то – хуже…Как он потом кричал и ругался…

Сергей осмотрел новую камеру, размером примерно шесть на четыре метра. Слева от входа – кран с барашком для воды, можно пользоваться в любое время, дальше туалет – типа общественного городского. Справа от входа – стол для принятия пищи на шесть человек, а прямо двухъярусные нары, рассчитанные на восемь человек. Над входом висит радио. «Да это пятизвездочный отель», – с уместным сарказмом подумал Галкин. Сергей занял место на первом этаже, прямо у правой стены, подальше от туалета. На столе лежали шахматы и домино, чтобы сидельцы не заскучали, а со скуки не завыли. Но они и сами придумали дополнительное развлечение. Галкин знал, что до переезда в «хате» находилось шесть человек, значит, двоих к вечеру должны вернуть. Они, по-видимому, находились на каких-то следственных действиях вне изолятора. И новые жильцы решили разыграть прежних. Первым вошел высокий, здоровый парень, лет двадцати. Увидев незнакомых ему людей, он явно растерялся.

– А где те, кто до вас здесь находился? – спросил он.

– Так здесь «менты» до нас сидели, их перевели в другую «хату», – ответил юрист, – ты уж не из них ли случайно?

– А вы кто? – с явным напрягом спросил новичок.

– Я-то «Вагон», меня в городе вся шпана знает, – наугад представился Сергей, – и мне с «ментами» сидеть в одной хате никак нельзя.

Вошедший даже матрац свой еще не положил на место, стоял вместе с ним. По внутреннему распорядку, когда кого-то вывозят из изолятора, например, для проведения следственных действий или в суд, все постельные принадлежности сдаются. При возвращении выдаются вновь. Здоровяк нажал кнопку звонка. Открылся «кормяк» и дежурный сотрудник спросил:

– Что надо?

– Извините, – интеллигентно начал здоровяк, – вы меня не в ту камеру определили.

– Теперь тут будешь сидеть! – раздалось в ответ, и «кормяк» закрылся.

– Ну и что мне делать? – спросил интеллигент.

– Стели свой матрац у туалета, теперь тут будет твое место, – безжалостно произнес Галкин.

Вошедший еще раз позвонил в дверь. «Кормяк» опять открылся.


– Ну что мне вас на… послать, чтобы вывели отсюда, – сказал он, с явным напрягом употребив матерное слово.

Оскорбление сотрудника, а мат их почему-то всегда оскорбляет, сиделец сделал умышленно. Видимо рассчитывал, что за такое деяние его определят в одиночный карцер. Видя, что шутка зашла далеко, Сергей подошел к «кормяку», извинился перед работником изолятора за поведение вновь прибывшего арестанта. А тому назвал свою фамилию. Здоровяк выдохнул из себя воздух и расслаблено сел на ближайшую «шконку». Про артистов говорят: «Он стал, узнаваем на улицах»,… а фамилия Сергея узнаваема всеми сидельцами в следственных изоляторах понаслышке, заочно. «Невеселая аналогия», – подумал он про себя. Новенького звали Рудольфом, проживал в Наволоках, это маленький городишко рядом с Кинешмой. Служил в ППС Москвы, местных сотрудников не знал, арестован по подозрению в убийстве. Последнюю информацию он сообщил по своей инициативе. Расспрашивать в следственных изоляторах об уголовных делах не принято. Иногда интересуются статьей уголовного кодекса, ведь некоторым категориям преступников не положено по понятиям ни есть, ни спать с остальными.

А вот припозднившегося шестого сидельца так разыграть не удалось, несмотря на то, что Рудольфа попросили спрятаться под одеялом. Заходит невысокий паренек, лет двадцати шести, красивый – в наколках весь такой, расслабленный и с улыбкой на лице.

– Парни, я в следственный изолятор попадаю уже в третий раз, и все эти приколы знаю, – опередил он вопросы новых сокамерников.

Звали его Виктор, жил до ареста в Заволжске, это город на другом берегу Волги от близкого сердцу Галкина города. Статью свою обозначил сам, среди «плохих» она не числилась. Познакомились, теперь надо как-то уживаться. А конфликты в камере иногда случались. Квартировался в этой «хате» бывший участковый инспектор с Вичуги – Николай Зарубин. Он пьяного тракториста пытался остановить, а тот на гусеничном тракторе ехал по полю, как на танке, и на милиционера не обращал никакого внимания. Только когда тот бегом обогнал его и достал табельное оружие, «танкист» отреагировал на невербальные сигналы правоохранителя. При этом, по-видимому, не слабо испугался… Заглушив своего железного монстра, он побежал, а Николай с криками: «Стой, стрелять буду!» пытался его догнать. Подобная игра у детей называется «догонялки». Когда Зарубину удалось настичь беглеца, он повалил его на землю и действительно стрельнул из пистолета прямо над ухом работника сельского хозяйства. Видимо, хотел проверить, все ли в порядке у того со слухом. А слух у потерпевшего оказался в порядке. Вот только оробел еще сильнее и под влиянием страха написал заявление начальнику милиции. Участкового из органов уволили, возбудили уголовное дело, а вскоре и арестовали.

Однажды во время обеда, когда сидельцы принимали пищу, вичугского участкового потянуло на воспоминания…

– Попал я как-то по разнарядке в командировку на Кавказ, прямо в Чечню. Приказали мне помогать наводить порядок на дорогах совместно с местными сотрудниками ГАИ. Веселая оказалась работка. На стационарном посту мы тормозили все грузовые автомобили и с каждого что-то имели. Или ящик водки, или фрукты, а иногда брали просто деньгами…

– Ты чем хвастаешь? – спросил Галкин – тем, что совершал должностное преступление?

– Сам-то кем работал в милиции перед увольнением? – задал встречный вопрос Зарубин.

Следует отметить, что Сергей за десять лет работы в уголовном розыске так устал, что на время попросил руководство отдела перевести на службу в отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. На вопрос он ответил честно:

– Начальником ОБХСС. И что?

– Так ты главным взяточником и являлся, – язвительно заметил Николай.

Однако Галкин взяток никогда не брал и презирал тех коллег, о которых ходили подобные слухи. Ему так стало обидно за себя, что он с правой руки нанес удар кулаком в лицо соседа. За столом слишком тесно, удар получился скользящий. Зарубин в ответ ногтями царапнул лицо обидчика и вылил ему на голову горячий борщ из своей тарелки. Сергей выскочил из-за стола и под краном с водой долго приводил себя в порядок. В итоге ожог получился несильный. Между тем Николай улегся на свое место на «шконке» и всем видом давал понять, что лежачих не бьют. Ну, в этом-то он прав и юрист просто встал рядом, спиной к участковому, и стал ждать, когда тот поднимется. Ведь рано или поздно, а туалет-то навестить потребуется. Наконец естественное желание преодолело страх, и Зарубин выполз со своего спального места. Сильный хук справа уложил его на пол. В дальнейшем он спал в противоположной стороне от Галкина, почти у самого «толчка». Дня через два во время прогулки Зарубин заявил сокамерникам, что занимался тхэквондо, даже выступал на соревнованиях. При этом предложил юристу провести показательный спарринг. «Наверное, хочет попробовать отыграться», – подумал Сергей и, естественно, согласился. После того, как бывший участковый вновь рухнул на землю от сильного удара ногой, сотрудник изолятора, видевший состязание, раньше времени прекратил прогулку и всех вернул в камеру. Правда, более серьезных последствий не наступило…

Имелась еще одна напасть в этой «хате» – клопы, маленькие кровожадные вампиры. Ночью они вылезали из всех щелей и проводили массированные атаки на спящих зэков. А Сергей – спортсмен, реакция хорошая, и утром на белье всюду виднелись тела раздавленных врагов и его личная кровь. Количество мертвых супостатов доходило до тридцати штук. Как-то раз каратисту супруга Наташа передала новый белоснежный комплект постельного белья. Галкин приберег его до банного дня. После помывки, он застелил свое спальное место, мечтая как следует отоспаться. И так ему стало жалко пачкать белоснежную чистоту своей алой кровью, что он предложил сокамерникам провести дневную операцию по уничтожению ночных диверсантов. Сидельцы зажигали листы бумаги и открытым огнем обрабатывали все щели на стенах. Иногда оттуда выпадали жареные тела кровососов. Выжившие клопы разбежались по соседним камерам. По всей вероятности, они объявили там войну своим собратьям, победили их и вместе с пленными вернулись обратно. Именно так подумали страдальцы камеры №16, когда кровопийцы решили взять реванш. Их атака оказалась настолько мощной и ожесточенной, что наутро кристально белая постель Галкина выглядела так, словно на ней спало не меньше сотни раненых бойцов военного госпиталя без предварительной стирки. Зато с этого дня наступило перемирие. Клопы кусаться стали редко, видно приспособились столоваться в соседних камерах. Там и кровь вкуснее, и зэки не такие злые…

На страницу:
3 из 5