Академия музыки Борвуар. Книга первая

Что же делать? Сбежать не вариант – они перекрывали нам выход.

Выйти из подвала можно было только по их головам.

…Что ж за день-то такой невеселый!

– Э, нет, Алекс, – второй громила, по-видимому, Райд, как-то быстро оказался рядом со мной. Охнуть не успела, как он взялся за подбородок и приподнял его, жадно рассматривая. – Смазливая!.. Попользовался сам, отдай товарищу. Мы прихватим ее с собой, Алекс. За моральный ущерб. Ты сопротивлялся, причинил нам нервы… – ухмыльнулся он.

Я смотрела в темные, как будто неживые глаза и понимала, что крепко влипла. Бандиты – не студенты, как-то смогли проникнуть на территорию академии, выследили Алекса, и теперь собирались выкрасть меня. Они обошли даже охрану! Обманули защитный магический контор, про который нам рассказывали первого сентября.

Я пропала.

Ведь магией пользоваться не умела. Да и вызвать подмогу не смогу. Читала, что особо продвинутые студенты пускают фонтаны в воздух, наподобие наших охотничьих сигнальных огней. Но мне до такого уровня далеко.

А староста в этот раз не вмешается. Потому что сам повязан по рукам и ногам. Что-то связывало этих бандитов и Алекса. И явно эта связь не в мою пользу.

– Нет!

Четкий окрик Алекса меня удивил. Громил тоже. Они даже подвисли, раздумывая.

Значит, Алекс решил меня выручить и в этот раз?

Парень, что лапал мое лицо, резко обернулся, но не успел толком среагировать, как в его лицо полетела черная масса.

Чернушка!

– Эй, ты! – грозно надвинулся на нас его напарник, но и он получил чернушку.

– Бежим! – неожиданно крепко схватил за руку Алекс, и мышами мы проскочили меж двух обезвреженных громил.

Прыгая через ступеньку, спотыкаясь от волнения на поворотах, я бежала за храбрым старостой аж до третьего этажа. Потом мы пересекли коридор и спустились на второй этаж, только уже во втором крыле здания.

академия была построена в форме буквы П. Очень удобно убегать от преследователей, на мой взгляд.

– Слушай, Лейси! – остановился перед кабинетом сольфеджио Алекс. И если я после наших перебежек изрядно запыхалась, то староста дышал спокойно и ровно. – Стой тут и ничего не бойся. Они не посмеют подняться наверх. Я только побегу переодеться и через десять минут вернусь.

– Хорошо! – согласилась я, испуганно оглядываясь. – Только ты потом мне обязательно расскажешь, что это за парни. И почему они напали на тебя!

Алекс замер. Пару секунд молча рассматривал меня, будто убеждаясь, что я человек надежный и мне можно доверять, и потом сказал:

– Ладно, расскажу. Жди меня у аудитории, про романс не волнуйся, сыграем…

Переволновавшись, мы и не заметили, что в коридоре появился третий человек.

– Интересно, студент Бервотти, – холодно произнес голос за нашими спинами, – зачем студентка Горчакова должна вас ждать? И потрудитесь объяснить, почему вы позволяете себе разгуливать по академии в таком непотребном виде?

Сердце ушло в пятки. Я уже чувствовала, как огромные неприятности дышали мне в затылок. Сегодня был не мой день. Мне не повезло в кубе. Ведь я знала, кому принадлежал этот мерзкий, леденящий душу голос.

И уже не верила, что смогу безболезненно отвязаться от него.

– Магистр Сорейн! – кисло поприветствовали мы преподавателя по аранжировке. Я присела в легком книксене – пришлось научиться его сносно делать, раз в академии принято подобное приветствие, а староста дернул подбородком, будто его прострелила зубная боль.

Магистра Сорейна по прозвищу «Сморчок» не любил в академии никто. И неудивительно – еще не старый мужчина, лет сорока – сорока пяти, лез во все вопросы и ворчал, как столетний дед. Ему до всего было дело! Почему парты поставили вдоль стен, а не как положено, почему отчетный концерт академии отменили, а вместо него который год проводят мюзикл, в котором задействованы не все студенты, почему молодое поколение легкомысленно относится к аранжировке и в целом деградирует?

Даже его внешний вид был каким-то отталкивающим: слишком длинные руки с крючковатыми пальцами, несуразно короткая жилетка и все время грязный воротник рубашки. Мы понимали, что магистр Сорейн не женат и, скорее всего, не умеет ухаживать за своими вещами. Мы могли бы простить ему излишне блестящую лысину, блеклые голубые глаза и всклокоченные коричневые волосы с тонкими проблесками седины.

Но простить грязный, иногда даже заляпанный пятнами жира воротник, было выше наших возможностей. Неужели так трудно взять мыло и выстирать эти чертовы воротнички? Он носил рубашки только светло-голубого оттенка. И, представьте себе, на всех можно было заметить эти следы. Особенно становилось неприятно, когда он наклонялся перед твоим носом, чтобы проверить нотную тетрадь.

– Мы ждем следующего занятия, – степенно ответила я, стараясь не паниковать.

Все знали – излюбленным развлечением магистра было подловить нерадивого студента на какой-нибудь провинности и потащить к директору. А мне появляться перед господином Дювалем второй раз за день нельзя было категорически – за аморальное поведение полагался штраф. А я всё еще питала надежду получить повышенную стипендию в декабре.

– Почему в таком виде? Занимались непотребствами? – гадливо усмехнулся магистр.

– Нет, мы были в библиотеке, – Алекс беспардонно помахал перед его носом нотами. – А насчет рубашки – дело вышло так: я случайно испачкался вареньем во время… завтрака. И не заметил. Так бы и ходил весь день, да Лейсан мне подсказала.

– Хм! – ни капельки не поверил Сорейн. – И где она, твоя рубашка?

– Выкинул. Там воротник испачкался, вот здесь! – ткнул Алекс в ключицу. – Ну я и подумал: отстирать малиновое варенье трудно…

– Персиковое! – перебила старосту, вовремя вспомнив, что на завтрак сегодня выдавали только персиковое варенье.

– Да, персиковое варенье совсем не отстирывается. Вот я и подумал, зачем мне грязная рубашка? Выкину ее в урну.

– И пошел в майке! – сощурился Сорейн.

Ох, не к добру был этот его взгляд. Наверное, прикидывал, как поиздеваться над нами побольнее.

– Да, а что? – вскинулся Алекс, не подозревающий, что наступил на самое больное место. – Лучше ходить в майке, чем в грязной рубашке девчонок отпугивать. Когда носишь майку – миллион преимуществ открывается. Вот Лейсан, например, сразу оценила мои мускулы. Часик походила бы со мной и согласилась бы встречаться.

– Что?!.. Эм… ну… – сделала страшные глаза старосте и попыталась перетянуть внимание взбешенного магистра на себя: – Он закаляется так. Ему врач прописал во время выздоровительных процедур ходить в майке.

– Для восстановительных процедур! – поправил Алекс, но я качнула головой, сигнализируя, мол, не вмешивайся. Сама разберусь.

Девочек магистр ненавидел чуть меньше, чем мальчиков. И это тоже знали все.

Сорейн побагровел. Нет, он просто раздулся до размеров огромной блестящей пираньи и клацнул зубами. А потом с тихим бешенством произнес:

– К директору! Сейчас же! Оба!

– Но у нас важное занятие по сольфеджио! – пыталась возразить я. – Мы и ноты подобрали. Романс играть будем, разбирать его…

– Это вы расскажете директору! – зловеще хохотнул Сорейн и одним щелчком пальцев развернул перед нами темное окно портала. – Входить по одному. Быстро!

Переглянувшись, мы с обреченным видом шагнули внутрь. Спорить с вредным Сморчком – себе дороже. Однажды он спеленал зарвавшегося студента какой-то склизкой коричневой паутиной. А ведь парень всего лишь хотел поговорить. Не с директором, а со Сморчком.

Приемная директора блистала. В самом прямом смысле – секретарь директора Нефея только что закончила развешивать гирлянды и убирала в большую коробку упаковки от игрушек. Настоящая живая елочка играла огоньками, блестела ярким малиновым навершием в форме капли. С люстры свисали пластиковые снежинки. На единственном окне горела неоновая надпись «Снежной зимы!».

– До праздника Зимы еще полтора месяца. Зачем нарядила? – проворчал магистр Сорейн и недовольно фыркнул. – Директор занят? Вот, привел нарушителей. Доложи о нас.

Ни елочка, ни миловидная секретарша Нефея в темно-зеленом облегающем платье по колено ему не понравились. Он окатил презрением обоих.

– Занят. Разговаривает с начальством, – поджала губы Нефея и скомкала упаковочную бумагу, – придется подождать.

Она вернулась к своему столу, на котором горой высились полупустые коробки. Задумчиво пробежалась пальчиками по разноцветным игрушкам, мишуре и дождику, гирляндам, бусам, пластиковым и бумажным. Достала ярко-красную мишуру, но потом покачала головой и положила на место.

Девушка внимательно осмотрела приемную и решительно вынула из коробки красные бусы. Она примерила их к шкафу, но не смогла прицепить и переключилась на картину, висевшую над черным кожаным диванчиком для посетителей.

На картине было изображено цветущее лето: поле, речка, несколько берез. Но пейзаж не смутил Нофею, и она повесила гирлянду, растянув от края до края.

– А наряжаю я не для того, чтобы вам угодить, магистр Сорейн, а для создания новогоднего настроения! Иногда предвкушение праздника слаще его самого.

– Одна, что ли, будешь отмечать? – проскрипел Сорейн, отчего секретарша вспыхнула. Он посмотрел на гирлянды, снова недовольно цыкнул и без всякого приглашения уселся на черный диванчик. – Кофе сделаешь? Пока поймаешь всех хулиганов, в горле пересохнет.

– Кофе кончился. Вода в кулере есть! – отрезала Нефея и повернулась к нам: – А вы что? В другой день отличиться не могли? Директор Дюваль сегодня не в духе. Алексис, что на тебе надето? Как ты?!.. – она всплеснула руками и набросила на меня: – Лейсан! Мало тебе проблем? Снова отличаешься?

– Простите, мы не нарочно! – сверкнув глазами, ответила я.

Симпатия к секретарше разом испарилась. Влезать в чужие дела, ругать, не зная подробностей – никогда не любила скорых на расправу людей. Да какое право она имеласудить? Тем более когда в дело замешан Сорейн. На ее месте я бы десять раз подумала, прежде чем верить ему.

– Мисс Нефея! – прочистил горло Алекс. – Мы шли и, понимаете…

Договорить ему не дали. Дверь в приемную распахнулась с такой силой, что чуть не слетела с петель. Директор Дюваль, мрачнее самой темной ночи, метал грозы и молнии. Даже его усики подрагивали как под напряжением.

Я попятилась, не в силах сдержать испуг. Секретарша тихонько ахнула.

– Что эти здесь делают? – обратил он внимание на нас с Алексисом. – Вон! Не до вас сейчас. Нефея, папки за прошлый год, да побыстрее!

Секретарша подскочила и рванула куда-то из приемной, цокая каблучками. Даже дверь за собой не закрыла. И это показалось мне дурным предзнаменованием. В академии что-то происходило. Неужели с проверкой приедут?

– Господин Дюваль! – покряхтывая, поднялся с дивана Сорейн. – Этих хулиганов я поймал…

– Потом, Дик! – отмахнулся директор. – Пусть валят. Времени нет. Ты тоже заходи завтра вечером, потолкуем. На тебя льются жалобы, – директор щелкнул пальцами, – даже не идут. Льются! Мне это надоело.

– Да, господин Дюваль! – сник магистр, а потом обернулся к нам и зло выпалил: – Что стоите? На выход. Не видите, господин Дюваль занят?

Переглянувшись, мы дружно выбежали в коридор. А потом, не останавливаясь, спустились на первый этаж и разбежались по общежитиям. Благо они находились тут же, в здании.

Вообще, когда я впервые шла по Академии музыки Борвуар, то не могла поверить своим глазам: здание, в котором предстояло жить и учиться последующие четыре года, в моем понимании походило на дворец. Версаль, не меньше! Маленькие комнатки, которые расширялись магией, становились вместилищами огромных музыкальных классов, в которых было всё необходимое: например, в моем классе по вокалу стояла сценка, колонки, микрофон на стойке и огромный черный рояль. Тут же находилась коллекция нот, занимающая несколько шкафов, граммофон с пластинками и портреты выдающихся иманисских певцов. Мой преподаватель по вокалу, мадам Риц, очень любила повторять, что музыка не знает границ.

А вокал как самый нестандартный инструмент тем более не ведает ограничений. Так что мы тренировались петь во всех известных направлениях музыки. За два месяца обучения я попробовала спеть и рок-балладу, и народную песню – выбрала русскую «Валенки», и блюз, и рок-н-ролл, и рэп – он понравился меньше всего, и даже вокализ из одной известной в Иманисе оперы. Завершила же наши эксперименты ария из мюзикла, которую и услышал краем уха мистер Крюк.

Мадам Риц сразу же заиграла ее после распевок, что удивительно – раньше она предпочитала включать аккомпанемент на записи, теперь же сама весьма ловко выводила партию на рояле. И наш спонсор не сдержал довольного восклицания. Для меня этот мюзикл был покрыт тайной за семью печатями – я знала лишь название произведения: «Возрождение племени», а о чем там говорилось – понятия не имела. Мадам выдала лишь ноты для домашнего разучивания – арию Поэтессы. Ее и пела.

Слова там были странными, что-то о долгом ожидании, ценности магии и всеобщей любви, но арии часто грешат преувеличением и пафосом. Так что я не вдумывалась слишком. Не получится хорошо спеть – возьмем другое произведение. Мадам пока изучала мои возможности, в том числе и актерскую подачу. Она всегда говорила, что любую песню надо пропускать через себя и проживать, как в последний раз.

Я старалась. Лезла из кожи вон, учила до ночи в репетиционных классах – нам, студентам, разрешалось там репетировать и делать домашние задания. Хорошо хоть находились они в достаточном количестве и были рядом с общежитием. Всем хватало места, и заниматься там было удобно.

Традиционно общежитие делилось на мужское и женское. Располагались они в двух крылах здания. Посещать репетиционные комнаты разрешалось как при женском, так и при мужском общежитии.

Нырнув в маленькую неприметную дверцу в главном холле, я попадала в длинный-предлинный коридор, прямой, как палка. Там-то и располагались комнаты студенток. Жили мы по трое, и в целом я была довольна. Да, личного места как такового у нас не было – одна комната, три кровати, три тумбочки, три шкафа и три стола. Удобства на этаже, хорошо, что в достаточном количестве.

Но вот с чем смириться было сложно, так это с тем, что селили нас не по факультетам, а как попало. Поэтому я жила с трубачкой Софи и пианисткой Марлок. И если Марлок проблем никому не доставляла, то Софи больше всего на свете любила разучивать партии не в репетиционном классе, а в комнате общежития.

Вот и сейчас, вбежав в свою комнату, я с неудовольствием увидела Софи, протирающую свой мундштук6.

– У тебя разве нет пары? – вернула недовольный взгляд она. – Ты рано. А я решила повторить этюд перед специальностью.

– Думала, это у тебя целый день занятия, – кинув на столик ноты, я без сил упала на кровать. – Можешь, пожалуйста, не играть? Сегодня день какой-то… внезапный. Хочу отдохнуть часок.

– Угу! – буркнула Софи и вернула мундштук на место.

Глава 4. Решительная

«Иногда надо проявлять твердость духа. Не всю же жизнь голову в песок прятать?» – успокаивала себя, стоя перед мадам Брюль на коленях.

Подумаешь, накажут мытьем коридора. Длинный он, конечно, как транссибирская магистраль, но ведь ничего невозможного нет. Отмоем. Как в прошлый раз.

Рядом пыхтела Софи. Ей пришлось тяжелее, потому что уже минут пять она держала перед собой на вытянутых руках грозное оружие – трубу. Что поделать, мадам Брюль была карликом ростом нам обеим по бедро. И всех нарушителей она любила ставить на колени. В воспитательных целях.

Делала магией подсечку, человек падал. Она фиксировала. Всё просто!

– Еще раз узнаю, что деретесь, господину директору пожалуюсь! – ворчала комендантша. – В прошлый раз два синяка, в этот раз два фингала. В следующий переубиваете друг друга?! Как вам не стыдно драться?! Вы же девочки! Вы должны быть нежными, ласковыми, заботливыми!..

– Это она девочка! – скривила губы Софи. – А я трубачка. Мне не до нежностей.

– У нас неразрешимые противоречия, – лаконично ответила я.

Комендантша вспыхнула и покачала головой:

– Воспитания у вас нет. Никакого! Ладно хоть Софи – уличная девчонка, интернатка. А ты-то, Лейсан, как на такое пошла?

Мадам Брюль имела в виду сине-фиолетовое пятно, наливающееся под глазом у соседки. Я мельком глянула и не сдержала самодовольного вздоха: хорошо я ее приложила, и ведь не скажешь, что пеналом.

А нечего было трубой замахиваться. Я не придумывала, когда сказала, что Софи первой начала.

Теперь хоть стало понятно, отчего соседка такая дикая: делает всё по-своему, ничьего мнения не слушает, с нами, соседками, только ругается.

А ведь я просила ее не играть.

Но нет. Этюд важнее всего на свете. Иногда мне казалось, что Софи свихнулась на своей музыке.

– Завтра моете коридор, – припечатала мадам и поднялась со стула, на котором сидела, – с разных концов. И чтобы тщательно – лично проверю. Ведро и тряпка будут ждать вас в шесть вечера. И не отвиливать, понятно? Кто опоздает хоть на пять минут – пойдет мыть полы в столовую. Там всегда ваши же и пачкают…

Когда комендантша вышла из комнаты, мы с трудом поднялись с затекших коленей. Каждая поковыляла к своей кровати и без сил завалилась на нее. Всё-таки сегодня мы дали лишку. Лицо болело. Глаз заплыл, а смотреть в зеркало было страшно.

Еще я плохо представляла, как в таком виде покажусь перед одногруппниками.

Что обо мне подумают преподаватели?!

– Из-за тебя я пропустила специальность! – услышала глухой голос Софи. – Этого тебе никогда не прощу!

Захотелось воздеть глаза к небу и высказать всё, что думаю о ней и ее поведении. Вот самомнение у человека! Сама заварила кашу и меня же в ней обвиняет. Поразительно!

Но я лишь ответила:

– Из-за твоего упрямства одни проблемы! Как я пойду в таком виде на репетицию? Как буду петь – ты об этом подумала? Даже говорить больно. Ты расшибла верхнюю губу своей трубой.

– Не надо было хватать ноты.

– Не надо было репетировать в комнате. Она для этого не предназначена!

Софи запыхтела. Назревал новый скандал. Сейчас она снова набросится на меня со своей индивидуальной программой, которую не хочет никому показывать, а потому репетирует в комнате, и я снова получу по фейсу.

Как-то даже надоедать стало.

Вот что поразительно – Софи совсем не оправдала моих ожиданий. Она была какой-то неправильной трубачкой. Дикой. Когда я согласилась заселиться в ее комнату, думала, что у меня будет спокойная нелюдимая соседка с замашками ботаника. Почему-то так я всегда представляла духовиков. У них должны быть железные нервы и жесткая самодисциплина. Ведь если тебя что-то расстроит или взбудоражит – как ты будешь спокойно ноты вдувать-выдувать? Дыхалка собьется!

Удивительно, но Софи промолчала. Задумалась над своим поведением? Я очень на это надеялась.

Да, она пропустила урок по трубе. Да, теперь она, наверное, умирала от невозможности его вернуть. Но я не чувствовала за собой никакой вины – Софи абсолютно нагло не считалась с нашим мнением и вела себя не по-дружески. Она игнорировала мои просьбы, просьбы Марлок… Софи не заслуживала сочувствия, хотя я и понимала, какой ад развернулся в ее душе.

– Прости.

Мне показалось?

Повернувшись на бок, я уставилась в немом удивлении на соседку. Рак на горе свистнул? Или небо упало? Впервые слышала, чтобы Софи извинялась. Надо законспектировать этот случай для потомков, а то не поверят.

Софи изучала потолок с прилежностью кладоискателя.

– Я дала лишку. Это не только моя, но и твоя комната, – ровно произнесла она.

– И Марлок! – напомнила про нашу пианистку.

– Я постараюсь…больше так не делать.

Слова давались ей с трудом. Да, непросто признавать свои ошибки.

– Хорошо. Я рада, что мы всё прояснили. В комнате не место репетициям.

– Я буду репетировать, когда никого нет, – также спокойно проговорила Софи. – Поменяюсь с кем-нибудь и перенесу специальность на попозже. Можно даже на обеденное время. Когда все обедают, тут никого нет.

Я не сдержала разочарованного стона и укусила в сердцах подушку. До чего же я наивна! Раскаялась она, как же. Не научить старого пса новым фокусам.

– Софи! Ты меня когда-нибудь до инфаркта доведешь! – простонала я. – Ну почему, почему ты не можешь просто репетировать в специальном помещении? Там звукоизоляция, пюпитры, фортепиано… Что хочешь! Там хорошо, тепло, никто не мешает!..

Я даже на кровати села, не в силах вынести этого дикого иррационального упрямства.

– Не хочу, – кратко ответила соседка и отвернулась лицом к стене. Больше я от нее не услышала ни слова.

Ворча про себя о тупости и упрямстве некоторых, я переоделась в домашний костюм и решила сходить в ванную умыться. Очень надеялась, что по дороге никто из знакомых мне не попадется, а крови на лице немного. Но, к сожалению, надеждам не суждено было сбыться.

В коридоре напротив двери меня поджидал Алексис.

Парень успел переодеться в белую рубашку и коричневые брюки.

– Лейси, у нас проблемы, – начал было он, а потом разглядел мой наливающийся малиновым фингал и разбитую губу и вспыхнул: – Кто это тебя так?.. Когда?! Ты… подралась?!

В его глазах плескались удивление и ужас вперемешку с восхищением. Конечно, для Иманиса мое поведение было нестандартно. Дамы не дрались, они игнорировали друг друга. Дамы-магички изводили соперниц каким-нибудь хитроумным способом и старались не попадаться на своих шалостях.

Как сказала наша комендантша, Софи – сирота и получила плохое воспитание. Что поделать, в сиротских приютах не взращивают леди. Я же для Иманиса оставалась темной лошадкой.

– Долго объяснять, не парься! Пройдет! – нарочито бодрым шагом я двинулась к ванной комнате. Алексис послушно потрусил следом. – Поспорила тут немного с одной девчонкой, вот и получилось… Как думаешь, сольфеджио уже закончилось? Мне нужна Арли. Вернее, не столько она сама, сколько ее тоналка.

– Еще бы не закончилось. Пять минут назад мисс Крюк перехватила меня в коридоре и сделала выволочку, – пробормотал под нос Алексис, потом добавил громче: – Выругала за то, что я пропускаю ее предмет. Не слежу за успеваемостью группы. Кроме нас отсутствовали Нонна и Артур. И представляешь, я не смог их найти. Нонну не видели с утра, Артура пойду искать сейчас.

– А… – единственное, что могла сказать в ответ.

Судьба Нонны и Артура меня не волновала от слова совсем. Подумаешь, прогуляли сольфеджио. Конечно, нафантазировать можно что угодно – и что их похитили, и что они убежали на свидание, и даже теорию всемирного заговора против исполнения романсов можно подгрести. Однако я склонялась к мысли, что они просто не успели подготовиться, как и мы. И решили, что если прогуляют, их не спросят. Мисс Крюк забудет, а на следующую лекцию зададут новое домашнее задание.

Но о таком раскладе могли мечтать только совсем оторванные от реальности люди. Надо знать нашу преподавательницу по сольфеджио: чтобы она, да еще кому-то что-то спустила с рук? Да ни за что!

Мы остановились напротив распахнутой двери в ванную.

– В общем, мисс Крюк ждет нас всех сегодня в пять, чтобы принять романс, – ошарашил староста, – иначе поставит двойки и не допустит к сессии. Тебе я передал, осталось найти этих двоих.

Алексис упрямо старался не смотреть на мой фингал. И всё равно тот притягивал его магнитом.

– Обалдеть! В пять часов у меня вокал! Что же делать?! – расстроилась я. – Если не приду на пересдачу, мне влепят двойку и не допустят до сессии. А если пропущу специальность, то…

Я замолчала, запутавшись в собственных эмоциях. Пропустить вокал? Ни за что! Очень некстати вспомнилось отчаяние трубачки, когда она поняла, что пропустила специальность. Ее решимость мне отомстить и угрозы.

Впервые мне показалось, что я поняла ее чувства. Мне самой меньше всего на свете хотелось пропускать вокал. И не потому, что я боялась наказания или выговора мадам Риц. Нет, дело было не в этом.

Специальность стала смыслом моей жизни. Все предметы подчинялись специальности: сольфеджио, музыкальная литература, гармония и прочие. Я изучала их потому, что они помогали лучше учиться по основному направлению. Расширяли мои возможности, мое знание предмета, общую музыкальность. Я знала и понимала, что все предметы в академии важны. Да, они все равноправны.

Почти.

Потому что предпочесть сольфеджио вокалу и пропустить его было выше моих сил.

И всё-таки после ультиматума мисс Крюк это следовало сделать.

– Сейчас половина третьего. Я обойду академию, найду наших пропавших и вернусь к тебе в начале четвертого, – деловито сказал Алексис, всё еще не глядя на меня, – мы выучим романс, подготовимся, а потом ты пойдешь на вокал. Спокойно позанимаешься. Нас будет трое, и я вполне смогу потянуть время. Отвлеку мисс Крюк извинениями, вопросами, спрошу, какой романс она любит больше всего… В общем, сорок пять минут у тебя есть. А уж без четверти шесть, будь любезна, приди на пересдачу. Мисс Крюк второго шанса тебе не даст.