Мой суженый, мой ряженый

– Шире, шире! – Лось энергично дирижировал, успевая подпевать то одной, то другой партии. – Не теряйте дыхания, не давите на звук!

Женя дождалась места, где мелодия шла в унисон и вступила вместе со всеми. Лось увидел, что она поет, и одобрительно кивнул.

Песня окончилась.

– Неплохо. Теперь кантату.

После кантаты наступил перерыв. Лось ушел курить, с ним больше половины парней и треть девушек. Оставшиеся расселись на станках, кое-кто достал принесенные из дому бутерброды и яблоки.

– Ну, как впечатления? – спросила Люба.

– Мне понравилось. Только я ничего не понимаю в ваших партиях.

– Поймешь со временем. Тут есть те, кто сроду музыке не учился, но и они понимают. – Люба придвинулась поближе к ее уху и произнесла заговорщицким тоном: – А Санек тебе как?

– Никак. – Женя украдкой оглядела зал и увидела того, кого искала.

Карцев стоял в самом дальнем углу у окна в гордом одиночестве. Курить он не пошел, есть не стал, ни с кем не общался, продолжая пребывать все в том же полусомнамбулическом состоянии.

– Что значит никак? – Люба дернула Женю за рукав. – Эй, очнись! Куда ты все время смотришь?

– Никуда.

– Почему тебе не понравился Санька? Он отличный парень. По нему все девки сохнут. А он, кажется, на тебя запал.

– Не думаю. – Женя снова скосила глаза в другой конец зала.

– Скромничаешь! Я же видела, как он на тебя пялился. Вот посмотришь, сейчас покурит и прибежит.

– Ага, – рассеянно произнесла Женя. – Люб! А это кто?

– Где?

– Да вон там, у окна. Который опоздал.

– А, это Карцев. – Люба пренебрежительно махнула рукой.

– Я слышала, что Карцев. А кто он вообще такой? Учится где-нибудь?

– Нигде не учится. И вообще он – полный придурок. Отстой.

– Почему? – Женя удивленно округлила глаза.

– Потому. Себе на уме, ни с кем не общается. Работает, кажется, на почте.

– На почте?

– Да. Газеты разносит. А до этого с трудом какой-то колледж закончил, говорят, чуть ли не на двойки.

– Разве он такой тупой?

– А что, непохоже? – Люба вдруг прищурилась и пристально поглядела на нее. – Слушай, Женюра, а чего это ты им интересуешься? На него девушки вообще не смотрят.

– Просто. – Она пожала плечами. – Поет хорошо.

– Поет он, верно, хорошо, – согласилась Люба. – Но в остальном козел, каких поискать.

Карцев, кажется, почувствовал, что его обсуждают, – отошел от окна, потоптался немного на месте, затем боком, как краб, направился к станкам. Проходя мимо девушек, он вдруг глянул в их сторону. Женя хотела отвернуться, но не успела: их взгляды пересеклись. Глаза у Карцева были серые и очень серьезные. Будто он обдумывал строение солнечной системы или сочинял трактат по философии, а не занимался разноской почты. Женя почувствовала, как что-то кольнуло ее в самое сердце, словно там, откуда ни возьмись, возникла заноза.

– Ну, что я говорила? – громко и торжествующе проговорила Люба, кивая на дверь. – Вот и Санек!

Женя не удержалась и досадливо поморщилась. В следующую секунду Карцев уже прошел мимо нее к своему месту на станках. Люба проводила его презрительным взглядом.

– Да, забыла тебе сказать, вы ведь тезки. Его тоже зовут Женька.

– Надо же! – произнесла она так тихо, что Люба не расслышала.

– Здрасте, девушки, я пришел! – весело объявил Санек и дыхнул ей в лицо ароматным табачным запахом.

6

Женя решила, что будет ходить на хор. Лось произвел на нее приятное впечатление, репертуар показался интересным и многообразным, а сами хористы симпатичными и милыми ребятами. За два часа репетиции она действительно отдохнула душой, а главное, как и предсказывала Люба, полностью отключилась от своей работы. Голова ее стала свежей, настроение бодрым, от недавней апатии и уныния не осталось и следа.

Было и еще кое-что, повлиявшее на решение посещать занятия «Орфея», но об этом она предпочитала не говорить вслух. Да что там вслух, – и в мыслях было стыдно признаться, что ее интерес к хору объясняется вниманием к ее угрюмому сероглазому тезке. Женя с тайным нетерпением ждала пятницы. Интересно, будет ли он снова на нее смотреть? И вообще, жутко любопытно, что у него на уме? Почему он ни с кем не дружит и такой мрачный? Вот бы найти ответы на все эти вопросы!

Впервые за последние недели Женя стала спать спокойно и крепко, есть с аппетитом и даже сократила часы пребывания в библиотеке. Мать сразу оценила произошедшие перемены, повеселела и стала расхваливать Любу – вот, дескать, какой она тонкий психолог, решила проблему одним махом.

Подруга позвонила в среду вечером.

– Женюра? Тебе привет от Санька. Он просит дать номер твоего мобильника.

– Ни в коем случае!

– Вообще-то я уже дала, – виноватым тоном призналась Люба, – так что жди звонка.

– Любка, ну что ты за человек! – взорвалась Женя. – Зачем мне нужен ваш Санек? У меня таких, как он, было человек двадцать.

– Не преувеличивай, пятнадцать. И вообще, Санек не такой, как другие. Я бы с радостью согласилась побыть на твоем месте.

– Вот и будь.

– Извини, – с завистью в голосе проговорила Люба, – я его настолько не интересую.

– Сочувствую. – Женя положила трубку.

Вскоре действительно позвонил Александр.

– Привет, Жень. Узнала?

– Да. Люба меня предупредила.

– Вот глупая! А я хотел сделать тебе сюрприз.

– Саш, ты не забыл, что это сотовая связь? У тебя деньги лишние?

– Мне на тебя денег не жалко. Ты что завтра вечером делаешь?

– Учусь.

– Понятно. А на хор придешь в пятницу?

– Приду.

Санек заметно повеселел. Они перебросились еще парой фраз, затем Женя отключила телефон. Она уже понимала, что в лице Санька обрела стойкую помеху к сближению с Карцевым. Трудно вообразить более разных людей: Санек – король, победитель, он и не предполагает, что может иметь соперников, тем более таких, как Женька. А Карцев… да он, пожалуй, и не подойдет к Жене, пока возле нее вьется этот ловелас.

Так и вышло. Санек весь день слал ей эсэмэски, а в пятницу, едва Женя перешагнула порог зала, был уже тут как тут: улыбался, острил, сыпал комплиментами – словом, проявлял себя по полной программе. Карцев маячил где-то в отдалении, его отделял от Жени могучий торс Санька. Люба неотступно торчала рядом, от ее бесконечной болтовни и смеха даже голова начала болеть. То же происходило и в перерыв.

Женя с трудом дождалась второй половины репетиции – и, улучив момент, когда дирижер замешкался, быстро оглянулась. Ее глаза тут же наткнулись на сосредоточенный и пристальный взгляд Карцева – тот смотрел на нее в упор, будто знал, что она обернется. Женя чуть помедлила, надеясь – он что-нибудь скажет, но Карцев молчал. Лицо его было по обыкновению пасмурным и отстраненным, на нем не возникло и намека на улыбку.

В отношениях с парнями Женя никогда не отличалась робостью: запросто могла первой подойти к кому угодно, начать разговор. Но сейчас что-то мешало ей, лишая уверенности и естественности. Она чувствовала себя стесненно и неловко, точно подросток. Так ничего и не добившись, она отвернулась и преувеличенно внимательно уставилась в свою партию.

В довершение ко всему по окончании репетиции Санек, воспользовавшись ее растерянностью, стал напрашиваться в провожатые. Она попыталась было отказаться, но на нее насела Люба, и вдвоем они быстро сломили ее сопротивление. Санек довел ее до самого дома, и Женя видела, что он увлекся не на шутку: глаза у парня блестели, он смотрел на нее, не отрываясь, кивая на каждое слово. Но руки не распускал, чувствуя, что встретит отпор, лишь пару раз, как бы невзначай, коснулся ее волос.

«И зачем он здесь? – с недовольством думала Женя, глядя на красивое, точеное лицо Александра, покрытое бронзовым загаром. – Ох уж эта Любка!»

Они немного постояли у подъезда, затем она решительно попрощалась и ушла. Дома ее встретила мать.

– Кто это с тобой был?

– Ты что, подсматривала? – удивилась Женя.

– Нет. Просто выглянула в окно, смотрю, вы стоите. Какой красивый мальчик, просто картинка. Где он учится?

– В МАИ.

– Твой ровесник?

– Кажется.

– Женюша, почему такой недовольный тон?

– Потому что мне неинтересно его обсуждать.

– Вот как? – Ольга Арнольдовна покосилась на дочь в недоумении. – А я думала, у вас начался роман. Этот паренек тебе очень подходит.

– Откуда ты можешь это знать? – Женя вздохнула и принялась расчесывать спутавшиеся волосы.

– Рост хороший, комплекция. Лицо открытое. Видно, что человек достойный.

– Мамуль, я и не знала, что у тебя такое бесподобное зрение, – язвительно пошутила Женя, – так много увидеть с третьего этажа!

– Мать и с пятого этажа увидит то, что касается ее ребенка. Впрочем, тебе этого не понять. – Ольга Арнольдовна обиженно поджала губы. – Ты у меня скрытная, упертая. То ли дело Любочка – вся как на ладони. Нет с ней никаких хлопот, одно удовольствие.

Женя ласково обняла мать, поцеловала ее в ухо.

– Ну, мамуль, не сердись. Я же не виновата, что уродилась не такой, как Любаня. Есть ведь у меня какие-то положительные стороны.

– Есть, конечно. – Ольга Арнольдовна улыбнулась, с нежностью глядя на дочь. – Скажи хоть, как его зовут, и я отстану.

– Александр. Саша.

– Как моего деда. Замечательное имя.

– Хорошо, хорошо, замечательное. И сам он замечательный. А ужинать мы будем или как? Ксенофонт, кстати, тоже голодный. – Женя со смехом указала на кота, в ожидании сидящего на пороге кухни.

– Что ж, пошли ужинать, – согласилась мать.

7

Весь следующий месяц, а за ним и другой Женя на репетициях регулярно играла в гляделки с Карцевым, а потом проводила все перерывы в обществе Санька. Люба деликатно отделилась от них, и теперь они общались один на один. После хоровых занятий Санек неизменно провожал Женю домой, и в какой-то момент оказалось просто неприличным не пригласить его зайти.

Они пили чай в кухне в обществе сияющей и любезной Ольги Арнольдовны, Санек обстоятельно рассказывал о своей учебе, о том, что после института решил поступать в аспирантуру, но одновременно с этим подыскивает какую-нибудь работу, чтобы не сидеть на шее у родителей.

Ольга Арнольдовна с энтузиазмом кивала:

– Вот и моя Женечка такая же. Все должна успеть, нисколько себя не щадит.

Женя рассеянно помешивала ложечкой чай, и ей уже казалось: все, что происходит, так и должно быть. Санек виртуозно вписывался в их с матерью спокойное и мирное сосуществование, он понимал и оправдывал все ее поступки, готов был согласиться с любой ее идеей, все предсказать и предусмотреть. Он даже чай любил пить с тремя ложками сахара – в точности, как Ольга Арнольдовна.

А Женька Карцев как был загадкой, так и остался. Он не говорил Жене ни «здрасте», ни «до свидания», не подходил к ней в перерывах и вообще напоминал ходячую тень. Впрочем, иногда Женя видела его в окружении других ребят. Он что-то рассказывал, а они слушали и смеялись – искренне, от души, просто животики надрывали. Им было весело. Женя подловила момент, когда Санек ушел в курилку, и подошла к компании. Карцев, увидев ее, тут же замолчал. Народ постепенно расползся кто куда, и Женя осталась рядом с ним одна. Она тут же почувствовала знакомую болезненную неловкость, резко повернулась и отошла в сторону. Ей было непонятно, почему Женька так себя повел – то ли тоже стеснялся ее, то ли считал недостойной слушать его шуточки.

Она так привыкла тайком наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить его лицо: всегда бледное, с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или даже просто симпатичного в нем не было, разве что глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, иногда злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.

Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, профессор во время занятий держался свободно, добродушно, весело подшучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны – задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе мельчайших подробностей и требовал от нее также педантичности и скрупулезности.

После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке – та не пошла по стопам родителей и деда, а окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор чрезвычайно гордился ею, называл «умницей» и «талантищем», все обещал принести и показать Жене ее работы.

Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами: он знал, что они живут вдвоем с матерью и часто передавал ей приветы. Об одном Женя умалчивала – о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…

…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв мерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.

В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций – Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три раза. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях – в остальное время он был занят не меньше ее. Что же касается Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно наскучили. Она сочла, что Люба права, и он просто-напросто малообразованный серый тип, действующий по принципу «Молчи – сойдешь за умного». Короче, Женя постановила для себя, что в ближайшие дни поговорит с Лосем и скажет ему, что больше не придет.

Так она и поступила. Дирижер выслушал ее спокойно, без эмоций и обид и, покачав головой, проговорил:

– Жаль. Очень жаль. Ты только-только распелась.

– Мне самой жаль, – вздохнула Женя. – Но ничего не поделаешь, слишком много дел.

– Хотя бы до Нового года дотяни, – произнес Лось просительно.

– А какой смысл? – удивилась Женя.

– Смысл есть. Я как раз сегодня хотел объявить – нас приглашают на фестиваль в Санкт-Петербург. Прямо на новогодние праздники, – тридцатого, тридцать первого и первого. Два концерта, один из них в филармоническом зале. После них – гулянка до самого утра, фуршет, дискотека, словом, все, что вам, молодым, надобно. Днем экскурсия по городу, обед в ресторане и отъезд.

– Какой отъезд? Вы о чем? – Из-за Жениного плеча высунулась любопытная физиономия Любы.

– Да вот, уговариваю Женю не бросать пока что хор – предстоит интересная поездка.

– Что за поездка? – оживилась Люба.

– В Санкт-Петербург, – объяснила она.

– Класс! Просто супер! – Та просияла от восторга и тут же набросилась на подругу: – И ты хочешь слинять? Нет уж, дорогая, ничего у тебя не выйдет! Когда мы едем, Всеволод Михалыч?

– Под самый Новый год.

– Значит, новогоднюю ночь будем вместе праздновать?

– Разумеется. – Лось улыбнулся и выразительно глянул на Женю.

Та стояла, раздираемая сомнениями. С одной стороны, конечно, заманчиво смотаться на праздники в Петербург, тем более это город ее мечты. С другой – что делать со Столбовым? Он вчера говорил, что намерен сразу после Нового года показать ее работу одному из коллег по университету. Это значит, что нужно пахать весь декабрь напролет, не поднимая головы.

– Значит так, – прервала ее размышления Люба, – вы ее не слушайте, Всеволод Михалыч. Никуда она не уйдет, поедет с нами как миленькая.

– С каких это пор ты за меня решаешь? – недовольно проговорила Женя.

– С таких! Только дурак откажется от того, что тебе предлагают. Давай хоть кого спросим, вон, Анжелку, например. – Люба кивнула в сторону хорошенькой и застенчивой Анжелы Бабченко.

– Да брось ты! – Женя поспешно дернула ее за рукав. – Оставь человека в покое.

Люба пожала плечами.

– Не хочешь – пожалуйста, можем кого-нибудь другого спросить. – Она пошарила глазами по залу. Взгляд ее наткнулся на Карцева, который с отсутствующим видом направлялся к окну. – Его! Он у нас глупей всех.

– Перестань! – прошипела Женя, но Люба, весело смеясь, уже шагнула вперед.

– Эй, Карцев! Иди сюда, дело есть.

Тот остановился и вопросительно поглядел на нее.

– Какое дело?

Кажется, это были первые слова, которые Женя услышала из его уст – до этого в ее присутствии он только пел или молчал.

– Иди сюда, говорю, – велела Люба.

– Обойдешься, – холодно проговорил Карцев. – Я и отсюда неплохо слышу. – Лицо его, как обычно, выражало угрюмость и неприветливость.

– Ладно. – Люба улыбнулась. – Скажи, ты поедешь в Петербург выступать? Там фестиваль хоров, как раз под Новый год. Поедешь или нет, признавайся!

– Не знаю. – Он неопределенно пожал плечами, подумал секунду, а потом добавил: – Поеду, наверное.

– Вот видишь! – Люба победоносно оглядела Женю. – Даже Карцев поедет! Даже он!

Ей стало неловко и противно. И зачем Любка издевается над парнем? Будто он действительно полный отстой, которого никто за человека не считает. Она посмотрела на Карцева и виновато улыбнулась. Тот никак не отреагировал, лицо его осталось непроницаемым и отчужденным.

Было ясно, что Любины слова его ни малейшим образом не задели и ему на них наплевать с высокой колокольни, равно, как и на Женино сочувствие.

– Это все? – язвительно произнес он. – Можно идти?

– Иди, свободен. – Люба шутливо помахала ему рукой.

Карцев молча повернулся и продолжил свой путь.

– Зачем ты так? – с укором проговорила Женя.

– Правда, Люба, зачем? – поддержал Лось. – Мне казалось, у нас в хоре все друг к другу хорошо относятся.

– К нему никто хорошо не относится, – отрезала Люба и тут же затормошила Женю. – Не увиливай от темы. Главное мы выяснили: если уж такой лох, как Карцев, понимает, что нужно ехать, то тебе и сам бог велел.

– Хорошо, – тихо сказала Женя. – Хорошо. Я поеду.

Она удивлялась самой себе. Снова этот Карцев вынудил ее действовать против принципов, и как – без малейших уговоров и усилий, одним своим присутствием! Действительно, Женя просто не могла не согласиться, если он сказал, что едет. Значит, нисколько он ей не надоел на самом деле, а по-прежнему вызывает симпатию и жгучий интерес.

Женя вдруг испугалась, что Люба поймет, почему она изменила решение. Однако та уже позабыла о Карцеве и принялась с жаром выпытывать у Лося подробности предстоящей поездки.

Через несколько минут пришел Санек и, узнав о фестивале, принялся с ходу строить радужные планы.

– Девчонки, надо будет стопудово сходить в Петропавловку. Говорят, там классно.

– Лучше в Эрмитаж, – заспорила Люба. – А еще лучше съездить в Петергоф, только жаль, фонтаны зимой не работают.

Постепенно вокруг дирижера собралась большая компания. Все шумели, спорили, высказывая свое мнение. Лось, отвечая на вопросы, смеялся:

– Ну, раз все уже знают, можно ничего не объявлять, а сразу начать репетицию.

Женя встала на место и тут же спиной ощутила взгляд Карцева. «Не буду оборачиваться, – твердо решила она. – Хватит с него и того, что я собираюсь в эту дурацкую поездку. Пусть поймет: когда ему улыбается девушка, нужно в ответ тоже улыбнуться, хотя бы из вежливости». Она демонстративно расправила плечи и вскинула голову, а когда репетиция окончилась, ушла домой в обществе Санька, даже не оглядев зал.

8

Столбовой размашистыми движениями чертил на доске схемы и формулы. Женя сидела за столом и задумчиво смотрела на его удивительно ладную и стройную для своего возраста фигуру. Интересно, как он отреагирует на то, что она сейчас скажет?

Столбовой закончил писать и обернулся к Жене.

– Как вам такой вариант?

Она пожала плечами.

– Если честно, мне это даже в голову не приходило.

– Напрасно. – Взгляд Столбового сделался серьезным и суровым. – Должно было придти. Должно было обязательно придти, Женечка! Если вы хотите участвовать в конференции, да еще в качестве моего ассистента…

– Николай Николаевич! – перебила его Женя. «Сейчас или никогда, – стучало у нее в голове, – потом будет поздно и неловко».

– Да. – В светлых, пронзительных глазах Столбового промелькнуло удивление. – Вы что-то хотите мне сообщить?

– Я… да… – Женя моментально залилась краской. – Дело в том, что… до Нового года я, возможно, не успею привести материалы в нужную готовность. Возможно. – Она подчеркнула последнее слово.

– Почему? – деловито осведомился Столбовой.

– Это глупо, Николай Николаевич. Это так глупо. И мне… мне очень стыдно.

– Да говорите же! – Он заметно повеселел. Видимо, Женино смущение его не злило, а забавляло.

– Понимаете, я… хожу в хор, – одним махом выпалила она.

– В хор? – Лицо профессора вытянулось от удивления.

– Ну да, в хор. Это занимает совсем немного времени, всего два вечера в неделю. И от дома недалеко. А сейчас, вернее, ближе к Новому году, там ожидается поездка в Петербург. Вы… презираете меня, да? – Женя опустила голову, не осмеливаясь взглянуть на профессора.

Тот положил мел, легкой, пружинистой походкой сошел с кафедры, приблизился к Жене и сел рядом с ней на скамейку.

– Почему я должен вас презирать? – Его голос звучал мягко и даже участливо.

– Потому что… я такая дура. Мне предлагают ехать на конференцию, а я… я…

– А вы любите классическую музыку, – закончил Столбовой с улыбкой. – Что ж в этом плохого, милая Женя? Нельзя существовать только расчетами и формулами, должно быть что-то для души.

«Он говорит, как Любка», – с удивлением подумала Женя. Она чувствовала невероятное облегчение. Значит, профессор не сердится на нее и готов отпустить на несколько дней.

– Я сам очень люблю петь, – признался Столбовой, похлопывая ее по плечу. – И я прекрасно понимаю, что вам необходимы отдых, разрядка. Вы же совсем еще юное существо, а вкалываете, как зрелый научный сотрудник. Конечно, поезжайте куда хотите, мы все успеем. Конференция лишь в конце января, до этого времени можно написать новый учебник или, на худой конец, статью.

– А как же наши занятия три раза в неделю? – робко поинтересовалась Женя.

– Что ж, пока отменим это решение. Будем встречаться как раньше, два раза. По правде говоря, вы так плодотворно трудитесь дома, что мои советы в скором времени станут вам без надобности.

– Что вы говорите, Николай Николаич! – Женя смотрела на преподавателя счастливыми глазами. Его лицо с суховатыми, волевыми чертами под ее взглядом смягчилось, разгладилось.

– Я знаю, что говорю. Вот увидите, Женя, вас ожидает большое будущее. Только не вздумайте лениться, и все будет в порядке.

– Ни в коем случае! – горячо пообещала Женя.

Дома она, прежде всего, поделилась своей радостью с Ксенофонтом.

– Ксён! Ты представляешь, мне прочат большое будущее! И отпускают в Питер!

Кот, которого Женя держала в тесных объятиях, недовольно заурчал и сделал попытку схватить ее зубами за руку. Она ойкнула и увернулась со смехом, Ксенофонт соскочил с ее колен на пол и гордо поднял трубой пушистый хвост.

– Завидуешь, – укорила его Женя.

– Мяу! – патетически возразил Ксенофонт.

– Иди, ешь свой корм, там полная миска.

Кот пристально поглядел на нее желтыми глазами-плошками и степенно удалился на кухню. Вскоре пришла мать. Женя встретила ее в прихожей с сияющей физиономией.

– Привет, Женюра, как дела?

– Все о’кей.

– Обедала?

– Не совсем. Чай пила.

– Безобразие, – возмутилась Ольга Арнольдовна. – Заработаешь себе язву. – И тут же загадочно заулыбалась. – Угадай, кого я сейчас встретила в метро.

– Не знаю. Тетю Иру?

– Даже не тепло. Думай лучше. И отнеси в кухню вот эти пакеты.

Женя послушно подхватила сумки с продуктами и потащила их к кухонному столу. Мать, переодевшись и вымыв руки, вошла следом.

– Ну, так какие твои предположения?

– Ma, не доставай! У тебя такой обширный круг знакомых, что я буду перечислять их полчаса, а то и больше. – Женя вытащила из пакета батон копченой колбасы и, принюхавшись, блаженно закатила глаза. – Ух ты, как пахнет!.. Можно отрезать кусочек?