Испорченные сказания. Том 3. В шаге от рубежа

– Армия Его Величества, милорд Флейм. – Старик неопределённо махнул рукой, вероятно, в сторону Кеирнхелла, который ныне занимали Бладсворды. К сожалению, картография и ориентирование на местности никогда не являлись сильной стороной Верда. Не то чтобы он совсем не имел способностей к этому, скорее, ленился и предпочитал тратить время на более приятные дела. – Его Высочество Клейс Форест устал от войн и отправил две армии навсегда положить конец распрям лордов. Боюсь, если кто-то откажется подчиниться, то поплатится за это головой.

– Королевская армия тоже примет участие в сражении? Где?

– Его Высочество регент отправил обе к границам, где мы с врагами делим замки последние полгода. Одна, что состоит из рыцарей Серого Братства и преимущественно воинов короля, направлялась через земли Дримленсов и владения вашего рода и, думаю, уже близка. Вторая же идёт не только под королевскими знамёнами, но и под знамёнами Форестов и нескольких Ветвей Вайткроу. Мне донесли, что видели даже знамёна вассалов Бладсвордов, однако я не могу быть в этом уверен. Насколько я могу доверять словам дозорных и разведчиков, у границ близ Кеирнхелла ожидается самое масштабное сражение за последние четыре десятка лет. Быть может, оно даже превзойдёт войну с Дримленсами.

Сравнивать то, что могут учинить Глейгримы с Флеймами сами по себе, если не брать в расчёт и другие армии, с разрушениями, что были получены во время мелких сражений других Династий и Дримленсов, неправильно и глупо. Да, пара крупных битв в то время произошла, однако среди сторон ни у кого не имелось армии из мёртвых или дара сжигать окружение.

Сын Дарона Флейма вздохнул.

– Если всё это правда… Если всё так, как я думаю, то это будет не только самое масштабное сражение даже не за последние сорок, а за последние сотни полторы лет, но и самое кровопролитное. Самое разрушительное. Территории у границ будут уничтожены! Ты бывал у Рва Тысячи Копий? По сравнению с тем, что будет у Кеирнхелла, Ров покажется плодороднейшей землёй. Если там и вовсе хоть что-то останется! Ох, Бьол, а замки? Наши замки могут быть уничтожены!

– Погибнут люди. Крестьяне, воины, кузнецы, лесорубы, мясники и ткачи… Если всё и впрямь так, как вы говорите, то родам некем будет править. И наступит голод, исчезнет часть полей, и даже те, что останутся, некому будет обрабатывать. Любая война неизменно заканчивается голодом.

– Ах да, и это тоже. – Верд кивнул, соглашаясь. Он и позабыл, что пострадают люди и поля. Файрфорт в любом случае будут снабжать в первую очередь, но голод сейчас совсем не нужен, он никак не укрепит позиций лорда и ничем не поможет ему. – Я и сам хотел об этом сказать.

Бьол прищурился и потряс щеками, беззвучно произнося слова, – он делал так, когда не верил в честность отпрысков Дарона, да и самого правителя тоже.

– Но я знаю, как всё исправить!

Повисло молчание. Лорд Флейм ожидал, пока советник заинтересуется, и тогда мужчина сумеет пояснить свой безупречный план, но Бьол только выжидающе смотрел. Лишь спустя минуту, а то и более, тишины, старик, наконец, понял, что должен сделать, и подал голос.

– И как же, милорд?

– Я отправлюсь к Кеирнхеллу и остановлю сражение! Объясню всё Его Высочеству и…

– Сомневаюсь, что там будет сам Клейс Форест, – прервал план Бьол.

– Думаешь, он настолько труслив, что не отправился с армией? Не важно, значит, я поговорю с его советниками или командующими! Я расскажу, что наше с Раялом противостояние подстроено, и всё разрешу.

– Вы уже отправили послания с пояснениями. Этого довольно…

– А Зейира убью! – не дал договорить советнику Верд, сжав кулаки.

– Это безумие! Милорд, вы не справитесь. Лучше оставаться здесь, в безопасности и ждать, пока…

– Нет. Ты занимайся Файрфортом, жить в нём теперь невозможно и недостойно правителя. Впрочем, его давно надо было перестраивать. Да, и не забудь распорядиться, чтобы каменщики снесли, наконец, эту старую лестницу и сделали новую. А я отправляюсь спасать наши замки и наших людей!

Арло

Маленькая камера, похожая на клетку для собаки, сводила писаря с ума. Проржавевшие от времени и из-за постоянно выливаемых на них отходов решётки больно царапали кожу. Местами, особенно там, где стояла миска с водой, расслоившийся пол оставался крепким, но понемногу уже крошился. Острые осколки то и дело царапали ноги и особенно руки, когда требовалось что-то нащупать в темноте. Нижние слои грязной и вонючей соломы смешивались с верхними и превращались в единую массу.

В конуре было невозможно выпрямиться. Она не позволяла ни спать, ни сидеть, протянув ноги, ни стоять, ни лежать. А ещё думать о чём-либо, кроме желания обрести свободу и о предстоящем ужасе. В некотором смысле пыточные инструменты и те казались не столь страшными орудиями, ведь они не применялись на протяжении круглых суток. Арло, бывало, ловил себя на мысли, что согласен отправиться на пытки и позволить привязать себя к столу или стене, только чтобы, наконец, расправить конечности и потянуться. При появлении в зоне видимости культистов писарь незамедлительно отказывался от мыслей и молился, чтобы его оставили сидеть в клетке.

Смущаться справлять естественные надобности у всех на виду мужчина перестал спустя половину цикла, и в это же время прекратил свои попытки отводить взгляд, когда этим занимались его соседи. Запахи перестали вызывать у него тошноту ещё раньше. К тринадцатому дню Арло научился не морщиться при виде еды, ждать времени кормёжки и ловить то, что ему бросали, до того, как оно упадёт на грязный пол. Культисты не церемонились ни с кем из пленников, разве что тем, кто поддался нападкам Бога Мучений, помогали отыскивать нужный кусок, а когда это не получалось, то насильно впихивали необходимую порцию.

Флейм повторял всё за своим новым другом и соседом Винсентом с севера, так как иного примера перед глазами не имелось. Мужчина уже неоднократно успел ощутить на себе гнев мучителей и убедиться – бить его могут и будут, но убивать не собираются, что бы он ни кричал. По крайней мере, пока. Это вселяло надежду и даже некоторую уверенность в собственной значимости. Придавало сил.

Женщин продолжали уводить, а порой, вероятно, когда хозяева дома отсутствовали, те, кто выполнял роль стражи и надзирателей, вытаскивали пленниц из клеток и насиловали, не тратя силы и время на поиски укромных уголков. Крики, слёзы, мольбы, угрозы, шантаж и попытки откупиться – ничто не действовало на похитителей, и со временем сдавались все. Стоило обратить внимание, что культисты отличались друг от друга, лишь ограниченный круг развлекался всеми доступными способами, в то время как другие порой проявляли сострадание; но пленники, как и писарь, не делали различий. Они ожидали подлости от всякого, кто находился по ту сторону.

Флейм от всей души жалел леди – дамы не привыкли к подобному обращению, они знали, что их статус спасёт им жизнь и честь в любой ситуации, верили в это. Воспитанницы благородного происхождения зачастую отличались кротким нравом, навязанным родителями, имели хорошее воспитание и могли блеснуть изысканными манерами. Содержание в подобных условиях и без насилия причиняло им боль. Ни чистота крови, ни достойное поведение, ни приемлемый для знатной дамы нрав, ни богатство родителей, женихов, братьев и мужей не сумели спасти их от участи пленниц культистов. В первые дни Арло сочувствовал им столь сильно, что пару раз даже пускал слёзы, смотря на то, как красавиц превращают в подобие женщин.

Незаконнорождённые, но признанные лордом или иным богатым отцом дочери также явно пользовались всеми доступными благами и совершенно не думали, что когда-то столкнутся с подобной бесчеловечностью и жестокостью. Пару женщин, из тех, что постарше и менее симпатичны, подвергали пыткам, но в основном истязания доставались сильному полу.

Винсент уверял нового соседа, что мучители не испытывают ни малейшего желания терзать буйных пациентов, и Арло соглашался с его доводами. Никто в здравом уме не пожелал бы оставаться в одном помещении с тем, кто раз за разом продолжает испытывать терпение надзирателей, кого не учат удары тяжёлыми сапогами и розгами, кто переживает воспитание голодом и стыдом, но не приходит к смирению, а напротив, лишь ещё яростнее борется за свободу. Подобного человека следует окрестить умалишённым и стараться держаться от него подальше. И до поры до времени такое поведение в самом деле оказывалось самым верным. До тех пор, пока в один из вечеров, или, быть может, утром, или днём, или глубокой ночью – Арло не знал, где сейчас солнце, он давно не видел его и перестал ориентироваться – уродливый кривоносый худой мужчина не явился к пленникам.

Мучителя узнали все, и те, кто хоть единожды побывал в его руках, начали биться в своих клетках, кричать, плакать, звать на помощь, во всеуслышание молиться всем Богам, а кто-то даже лишился чувств от страха. Арло был уверен в Винсенте, в безупречности придуманной приятелем тактики и том, что они оба выживут. По крайней мере переживут встречу с душевнобольным лекарем и никуда не денутся из своих клетушек.

Пыл и задор дальнего родственника Дарона Флейма, предпочитающего повторять за соседом, вмиг угас, когда лекарь-экспериментатор указал на темноволосого Винсента. Арло остановился, перестал сыпать угрозы и бросаться на решётки и со страхом, который отчётливо отразился на его лице, стал наблюдать, как культисты тащат юношу, несмотря на все его крики и яростное сопротивление, в сторону дверей. Те с первых дней прозвали Вратами Бездны, дверями в подземное царство Бога Мучений и Проходом на дно, откуда никто не возвращался прежним. Что именно могло ждать за дверями и кто там встречался, те, кого приводили обратно, не рассказывали, а те, кто всё время был по эту сторону, могли лишь гадать.

Врата называли дорогой в один конец. Бывало, что люди пропадали там по нескольку дней, а то, что возвращалось обратно, больше не могло зваться лордом, а порой и человеком. Туда же иногда уводили женщин, и дважды случалось так, что уведённые более не возвращались. В те разы и лекарь, и все его помощники, и Посланник Бога Мучений, который вёл беседы с палачами, пребывали вне себя. Каждый раз несколько дней – Арло успевал поспать раза три – за двери не уводили никого, а после всё становилось как прежде.

– Не надо! Не трогайте его! – Почему вдруг похитители могут послушать его и решат поступить правильно, писарь не знал, но всё равно продолжал кричать вслед. – Прошу вас, он же ещё ребенок! Глупое дитя, он не хотел… Не надо!

Розги, что легко пролезали между прутьев, быстро заткнули рот прижимающемуся к ржавым решёткам мужчине. Флейм с лёгкостью признавался себе и, если требовалось, то и окружающим, что является трусом. Он боялся очень многих вещей, в том числе и боли. Только страх испытать ещё большую боль, лишиться ума или и вовсе умереть – а сей страх превосходил остальные – мог заставить его добровольно идти на риск и постоянно подвергаться избиению. Он видел пустые места вместо вырванных зубов, которые без особого желания выставляли напоказ его соседи, видел содранные ногти, поломанные и неправильно сросшиеся пальцы, следы от порезов, ожогов и другие травмы.

Писарь понимал, что всё это, тем более растянутое на долгие дни, циклы, а быть может, и сезоны, ведь некоторые могли жить здесь уже очень долго, не убьёт его. Мучители не были убийцами в прямом смысле этого слова, у них имелась иная цель. Некоторые из них не могли зваться и мучителями: выполняя роль стражников, они лишь терпеливо прогуливались между рядов, раздавали еду и воду, не выражая собственного мнения. К сожалению, встречались и те, кто упивался страданиями и искренне ненавидел представителей знати. Именно из-за последних писарь едва сдерживался, чтобы не начать выть и скулить, как только к нему подходили.

Да, Арло почти был уверен, что выживет, но непрекращающаяся боль станет его вечным спутником. Он осознавал, что куда менее вынослив, крепок и самоуверен, чем сосед по другую сторону, тот самый мужчина, что теперь являл собой скорее человекоподобное полуразумное существо. Арло боялся, что всего после одной прогулки за Врата Бездны и от него самого не останется совершенно ничего. Только тело, может, и не столь изуродованное, как он себе представлял, но лишённое души.

Всё время, пока Винсента терзали, писарь страдал от страха и постоянно вертелся в своей клетушке, не в силах найти себе места. Он уже научился жить в ней, но в тот момент чувствовал себя как в самый первый, самый страшный день, который теперь не забудет никогда. Решётки стали казаться ещё более грязными и шершавыми, пол стал холоднее и твёрже, вода ещё более вонючей, а прогуливающиеся культисты – ещё свирепее.

Флейм всё думал, что зря поддержал юношу с севера, что не должен был идти на поводу у глупого молодого лорда. Он считал, что, может быть, веди он себя правильнее, разумнее, то Винсент, не найдя поддержки, успокоился бы и сейчас продолжил сидеть здесь, за решёткой, рядом, а не страдал за той дверью. Сомнения были для Арло привычным делом, он редко отстаивал свою точку зрения, и многократные повторения могли запросто убедить Флейма почти в чём угодно. С каждым днём уверенность и без того легко принимающегося во всём сомневаться писаря Дэйбрейка лишь таяла.

Виллингпэриша вернули спустя несколько часов – тот пребывал в сознании, но выглядел ошеломлённым и совершенно потерянным. На вопросы Арло Винсент начал отвечать лишь ближе к ночи – так называли пленники время, когда их надзиратели отправлялись на боковую, к лекарю никого не водили, и порой получалось даже довольно продолжительно пообщаться через решётки с другими пострадавшими.

Лицо лорда Винсента выглядело изрядно распухшим, его нос завалился набок, а вокруг рта, особенно на подбородке, засохла кровь. Когда сосед взялся за решётку, разделявшую двух дураков, что понадеялись избежать страшной участи, писарь увидел, что на нескольких пальцах не хватает ногтей, а на другой руке красовались свежие порезы и ожоги.

Одеяния юноши были перепачканы и окровавлены ещё до похода к мучителю, но теперь вдобавок намокли. Оставалось только гадать, прибавилось ли свежих пятен, и Арло думать не желал, что скрывается теперь под ними. Ум у писаря был неплохим, он раз за разом подкидывал картины, и, как бы мужчина ни прогонял их, легче не становилось.

На шее лорда Виллингпэриша отчётливо просматривалась толстая сине-алая полоса, местами запёкшаяся по её краям кровь пугала более, чем лицо подвергшегося страданиям. Арло понимал, что юношу либо привязывали и он самостоятельно повредил себя, либо душили, либо, что казалось ещё более страшным, и вовсе вешали. Зачем? Лекарь творил то, что хотел, и никто не мог понять предела его безумию и ненависти к знати.

– Арло. – Лорд позвал писаря тихо, но требовательно.

Флейм и без того смотрел на Винсента, однако тот либо плохо видел заплывшими глазами в свете факелов, либо хотел убедиться, что привлёк к себе внимание.

– Арло. – Винсент шептал, его произношение стало намного хуже, казалось, он вдруг начал как будто пропускать слишком много воздуха. Может, ему выбили зубы? Писарь не мог разглядеть, а сосед намеренно прикрывал рот рукой, на которой красовались новые раны. – Решено – завтра нас повезут отсюда. Завтра мы должны отправиться навстречу другим культистам, к братьям и сёстрам – так сказал один из них. Я не знаю, что нас ждёт по пути, но мы покинем эти клетки!

– Ничего хорошего не выйдет из этого… Ничего! Ты сам говорил про ритуал, про то, что нас всех ждёт гибель. – Писарь тоже уже привык разговаривать шёпотом. Наверное, если он выберется живым, то долго не сумеет заставить себя перейти на нормальную речь. – Неужто ты забыл? Винсент, если нас повезут куда-то, значит… Значит, скоро нас захотят убить! Не просто так нас не убивают сейчас. Ты не понимаешь, что значит наша поездка? Мы надоели им, и они хотят нас отдать своим друзьям-культистам, для которых нас и готовили. Ты же мне сам всё это поведал! И тогда нас ждёт мучительная смерть. Смерть! Нет, я не хочу умирать, уж лучше жить так, чем не жить никак.

– Ты согласен жить вот так, лишь бы не умирать?

– А ты нет? Какой смысл в смерти? Ты перестаёшь существовать. – Арло приблизился к решёткам и посмотрел в сторону беззубого не-человека по другую сторону. Тот глядел перед собой и возил кусочком соломы по камню. – Ещё хуже, чем стать вот таким.

– Нет уж, смерть – это избавление! – категорично заявил Винсент. Последнее слово прозвучало с небольшим шипением, ему определённо что-то повредили.

– Ты мало пожил и мало повидал, в тебе говорит только твой нрав, потому ты считаешь, что куда благороднее умереть. Ты не прав. Жизнь одна, нет никакой потери более страшной, чем жизнь.

– А честь? А достоинство? Вера? А семья и возлюбленная?

– Если ты лишишься жизни, то в любом случае потеряешь всё это. Все радости тебе даны, чтобы ты мог ценить пребывание в этом мире, и если ты умрёшь, то так или иначе больше не сможешь наслаждаться обществом возлюбленной, быть в кругу семьи или бахвалиться наличием достоинства и чести перед другими.

– Зачем жить, если никто не любит и не уважает?

Арло встретил совсем другого лорда Виллингпэриша.

Тогда перед Флеймом предстал яростный воин, храбрейший юноша, мудрый и смелый, сильный, уверенный в своей правоте, неугомонный. Несмотря на большую разницу в возрасте, именно северянин проявлял желание идти вперёд и вёл за собой. Теперь же, всего после одного пребывания за Вратами, он вдруг стал совсем иным, и это ничуть не уменьшало страха писаря, скорее наоборот.

– Что же с тобой там сделали? Винсент, я не могу поверить, что за несколько часов ты стал таким… Иным. Не могу! Ох, а что я? Что же они сделают со мной? Я перестану существовать, я лишусь разума и… И я стану как он! – Писарь повернулся в сторону ничего не соображающего покорного соседа. Тот уже сидел в одной позе не один час. Теперь он держал в каждой руке по пучку соломы, смотрел то на один, то на другой, изредка улыбался непонятно чему и пару раз что-то промычал.

– Ты же сам сказал минутой ранее, что это лучше, чем смерть, – напомнил приятель и сосед.

– Да, но… Но я не хочу становиться таким.

Собеседник Флейма шумно вздохнул и замолчал. Арло почувствовал укол совести – Винсент, молодой, совсем юнец, провёл здесь больше времени, вынужденно наблюдая за всем; терпел, давал советы взрослому мужчине и поддерживал его, относясь с пониманием и уважением к трусу, и ни разу не укорил за проявление слабости. Разумеется, для лорда, что всего год как считался достаточно взрослым, чтобы самостоятельно править, не нуждаясь в наместнике или регенте, плен культистов был чересчур. А уж пытки и издевательства, которые он был вынужден переживать за Вратами Бездны, сводили с ума опытных и сильных воинов с родных земель Арло, не то что почти привыкшего к комфорту северянина.

– Винсент, прошу, прости меня. Мне жаль, что я был груб. Я не должен.

– Ничего. Я понимаю. Я заслужил это, и ты сделал всё верно. Я не должен был раскисать и мечтать о смерти. Все те, кого забирали, потом начинали думать об избавлении и пытались убить себя. Я клялся, что не стану таким и никогда не сдамся, и чуть было не нарушил свой обет. Я благодарен тебе за помощь, Арло. – Брат по несчастью, что стал другом и поддержкой, улыбнулся. Поскольку Винсент убрал руку от лица и ничего страшного Арло не заметил, то он предположил, что сделали что-то с зубами нижнего ряда или с теми, что скрыты от глаз и располагаются по краям челюстей. А может, их и вовсе не трогали.

– Я рад, что тебе лучше. Силы продолжать жить появились?

– Да. Да, более чем. Настолько, что завтра, – юноша склонился к решётке ближе, – мы сбежим.

– Что?! Ты, верно, лишился ума! Нас схватят и подвергнут пыткам ещё более страшным, чем мы можем себе представить! А если… Если нас убьют?

– А если нас не схватят и мы спасёмся? – Винсент сощурился, он сжал в кулак ту руку, где имелись отметины. Поморщившись, юноша тем не менее не стал разжимать ладонь. – Довольно терпеть, нам пора сражаться за свою жизнь и что-то менять! Когда, как не во время похода, нам бежать? Здесь много людей, таких же как мы, намного больше, чем культистов. За всеми не уследить, решёток нет, вокруг поля и леса, будет где укрыться… Мы сумеем!

– Нет. Нет-нет-нет! – Флейм потряс головой. – Забудь об этом и более никогда даже не заикайся! Это слишком опасно!

Арло был настроен категорично. Он даже отвернулся от собеседника. Страх сковал его сердце при первых же словах о побеге – ещё пока писаря вели в новый дом, то предупредили, что его ждёт такая расплата за любое неповиновение, что после он перестанет чувствовать себя и лордом, и мужчиной, и человеком. Когда Винсент изъявил желание вырваться на свободу, воображение Арло рисовало ему не прежнюю жизнь, не друзей или отца, не Дэйбрейк и родные покои, не поляны и прекрасную подругу детства, а наказание. Он представлял, как культисты ловят его, возвращают в сырой подвал и начинаются самые жуткие дни его жизни. О подробностях он старался не думать.

– Мне тоже страшно, – прохрипел за спиной Винсент. – Это нормально – бояться. Даже самые опасные хищники в наших лесах испытывают страх. Но ненормально из-за этого страха ничего не делать и смиряться с участью. С неминуемыми страданиями и гибелью.

Писарь продолжал разглядывать пол перед собой и молчать.

– Если ты ради себя боишься рискнуть, рискни ради меня. Я уверен, что и твоя семья ждёт тебя дома. И ты тоже не трус, ты не можешь отойти от пережитого и всё это для тебя ново. Для меня было так же.

Арло вновь ощущал, как уверенность в правильности собственных действий постепенно сходит на нет. Из-за его страха юный лорд может и не решиться на побег. Или, наоборот, решится и что-то не учтёт и, следовательно, потерпит поражение.

– Я не справлюсь без тебя. – Виллингпэриш смотрел на приятеля не отрываясь. Он сверлил мужчину взглядом, и писарь не знал, что ответить. До тех пор, пока не услышал голос самого обыкновенного мальчишки. Ребёнка, только ступившего на путь взрослой жизни, не успевшего набить шишек и попавшего в чудовищные обстоятельства. Того, кому требовалась поддержка, того, кто боялся, хоть и скрывал это всеми силами. – Пожалуйста, Арло…

– Ладно. Хорошо. Хорошо, я помогу тебе.

– Ты сбежишь вместе со мной?

– Да.

– Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Я расскажу, что мы сделаем, но мне нужно немного подумать…

Лорд Винсент Виллингпэриш сдержал обещание и разработал план побега. Арло же никогда не занимался ничем подобным, разве что лишь в самые юные годы, когда сбегал за крепкие и безопасные стены замка со своими друзьями или освобождался из-под опеки родителей и норовил полазить по недостроенной части крепости. Но и в десять, и в шестнадцать лет всё выглядит иным, каждый мнит себя бессмертным, и страхи – это лишь непонятные, но осязаемые эмоции. Чаще всего их можно почувствовать, но невозможно понять и дать логическую оценку. Но потом страхи становятся лишь сильнее, так как кроме домыслов о том, что может ждать впереди, человек приобретает достаточно знаний и опыта, чтобы на самом деле понимать. Чтобы предполагать, каким будет окончание пути.

Разумеется, пленники понимали, что их ждёт лишь два исхода – либо получится сбежать, либо нет. Винсент думал только о положительных моментах и заявлял, что даже если их схватят, то надо пытаться снова и снова. Но Флейм не мог перестать опасаться, что даже если беглецам будет сопутствовать удача, то в неизвестной местности, на землях, что принадлежат одному из лордов, имени которого они не знают, без денег, одежды, еды, без всего, уставшие и не умеющие ничего полезного для выживания, воспитанные как знатные люди, пленники Культа Первых могут и пропасть. Им придётся очень туго. Возможно, не лучше, чем в клетке. Кто знает, не ожидает ли их в конце пути точно такая же, а может, и более мучительная смерть от болезни или голода?

Про то, что может ожидать беглецов, если их всё же поймают, думать и вовсе было страшно. А уж о последствиях второго неудачного побега – и подавно. Но вассал Холдбистов заражал уверенностью, неустанно твердил о несостоятельности другого варианта развития событий и не желал предполагать, какие опасности могут встретиться на пути.

Арло оправдывал себя желанием присмотреть за юнцом. Писарь верил, что пережил бы плен. Верил, что смог бы рано или поздно убедить культистов отпустить его. А ещё Арло считал, что его пленители так или иначе работают на кого-то из знати, которая их обеспечивает, а значит, шанс договориться возрастает. Вот только Винсент один не справится ни в коем случае, и бросать его нельзя. Исключительно желание помочь, а не стремление следовать, куда ему укажут, дабы не брать на себя ответственность, помогло выбрать путь – так повторял себе Флейм.

Спустя два привала, во время которых можно было обсудить план, Винсент продемонстрировал украденный у культистов нож. Клетки остались далеко позади – в день, когда приятели собирались бежать, всех пленников крепко связали и вывели на улицу. Рабы, в том числе и Флейм, жмурились, морщились, закрывались руками от слишком яркого солнца на протяжении пары часов, не меньше. В подвалах крепости – при удалении от старого места обитания Арло удалось рассмотреть строение – было темно, лишь по паре факелов с каждой из сторон освещали пространство круглые сутки. Порой, когда стражникам надоедала полутьма, они зажигали оставшиеся факелы – между клетками с обеих сторон проходов, на расстоянии четырёх шагов друг от друга. Но даже это не могло сравниться с полуденным солнечным светом.