Ночь на кладбище. Короткие рассказы

– Ну надо же, что только в бреду не привидится! Тетя Таня и вправду встретила меня в сенях и предлагала купить у нее свежие сливки, но я отказалась. Я же не знаю, как она всё делала, в какую банку наливала, какими руками. А она рассердилась и выкрикнула, что неизвестно, выздоровеешь ты или нет после такой долгой болезни… Ну ничего, ничего. У нас теперь все хорошо. Мама с папой придут вечером с работы, вот обрадуются! – Сказала бабушка, крепко прижав меня к себе. – А нам тетя Фая вчера апельсины купила. У нее сердце доброе. Она всегда поможет, никогда не откажет. Теперь ты точно пойдешь на поправку. От дурных людей добра не бывает. Они улыбаются, чтобы злость спрятать… Знаешь историю про два дерева?

– Расскажи, бабуль!

– Ох, давным-давно ее бабушка моя рассказывала… Росли рядом две яблони, с большими ветвями, на которых было много-много яблок. И шел мимо путник. Он сильно устал и очень хотел есть. Подошел к левому дереву. Яблоки были крупными и красивыми, без единого червячка или гусеницы. А на правой яблоне – мелкие, с червячками, но очень ароматные. Путник подумал и решил, что идти еще далеко и поэтому нельзя ему соблазняться на недобрые-то плоды. Ведь где ж это видано, чтобы на яблоках червяков не было. Значит, яблоня та для привлечения, для обмана росла. Вот и не стал он красивые яблоки срывать, а набрал мелкие с правой яблони, поел, по карманам рассовал, и отправился дальше.

– А далеко он шел?

– Да, путь его был долгим и трудным… А на обратной дороге домой путник подошел к яблоням-то и обомлел: левая красавица будто бы иссохла вся, яблоки с нее попадали и сгнили на земле… Вот так и люди. Если сострадание настоящее, никогда его не выпячивают. Искренний человек своих добрых дел стесняется. А кто с совестью, тот и самый надежный.

Бабушка обняла меня и поцеловала, а я поняла, что значит быть могучей победительницей всех злых сил.

Ночь на кладбище

Эта реальная и лишенная мистики история произошла в Тамбовской области в поселке С.

Весна 1995 года начиналась чересчур беспокойно.

Жухлый снег, ощетинившись ледяными иглами, упрямо удерживал в зимней власти поля и дороги. Дни были пасмурными. Промозглый ветер добавлял уныния в и без того не слишком разнообразную сельскую жизнь.

Поздним вечером Алевтина Сергеевна, засидевшись после работы у захворавшей сестры, усталым шагом возвращалась домой. Старая дорога ни у кого в поселке не вызывала опасений, несмотря на находившееся неподалеку кладбище. «Кто ж мертвых-то боится? Живые-то страшнее иногда», – привычно отвечала она на беспокойство сестры.

Уже не первый год из трех уличных фонарей тусклым светом мерцал только один. Поселковая администрация на обращения жителей реагировала вяло, и со временем все смирились с порядком вещей. Всю дорогу Алевтину Сергеевну одолевали тревожные мысли о сестре. Поскользнувшись в полумраке и пытаясь найти вокруг какую-нибудь опору, она оцепенела от неожиданности: с кладбища прямо к ней медленной и тяжелой поступью направлялся странный человек. Силуэт, казалось, смахивал на женский с длинным развевающемся на ветру головным покрывалом. Рассмотреть лицо в темноте и на таком расстоянии было невозможно. Алевтина Сергеевна попыталась изо всех сил крикнуть «Кто ты?», но из горла вырвался лишь приглушенный хрип…

Прибежав домой и накрепко заперев дверь, пожилая женщина смогла, наконец, выдохнуть. Выпив залпом несколько чашек чая и немного успокоившись, она решила никому, кроме сестры, не рассказывать о случившемся. Селяне – люди простые, да на язык больно острые: мигом в сумасшедшие запишут.

На следующий день сестра Алевтины Сергеевны после таинственного рассказа не скрывала ужаса:

– Аля, кто же это был? Душа неприкаянная, что ли? У нас ведь отродясь не случалось такого!

– Не знаю. Только прошу: не говори никому! А то меня сразу – прямиком к позорному столбу пригвоздят. Доброжелателей везде хватает.

Но Алевтина Сергеевна оказалась не единственной, кто видел призрак. Через пару дней рабочий со склада на той же полутемной улице натерпелся страху, заметив в сумраке мистическое очертание человека, идущего из поселка на кладбище. Потом трое мальчишек, забившись на спор, решили проверить себя на смелость и отправились ночью на погост. Да только выигравших не оказалось. Увидев мрачную тень, обнимавшую крест и переходящую от одной могилы к другой, пацаны с криками дали дёру…

По запоздалой весне поселок всё полнился жуткими слухами о том, что на местном кладбище объявилась бесприютная душа. Теряясь в догадках, всем миром стали вспоминать самоубийц. Соседки разносили таинственные вести вполголоса, торопливо осеняя себя крестным знамением. А детвора, захлебываясь от спешки, стремилась ошарашить взрослых рассказами с новыми ужасными подробностями.

* * *

Девушка Катя смолоду мечтала о большой дружной семье, которую она когда-нибудь создаст с дорогим сердцу мужем. Ее чаяниям суждено было сбыться, и после свадьбы по любви и согласию, в семье родилось четверо сыновей. С годами Катя стала Екатериной Петровной и всю жизнь честно и достойно проработала на птицефабрике, получив звание «Ударник коммунистического труда». Хотя большая семья с пятью мужиками обязывала хозяйку дома быть настоящей ударницей всегда и везде, и на кухне, и в огороде, и на собственном курино-гусином хозяйстве.

Годы пронеслись незаметно. Дети выросли, а семейный лад стал разваливаться. Муж принялся выпивать, сначала по выходным, потом все чаще и больше. А позже и старший сын Сергей пристрастился. Однажды зимой муж не вернулся вечером с работы. Екатерина Петровна в страхе и волнении в жестокую ночную стужу обошла все окрестности, но так и не нашла его. На следующий день пришел милиционер и сообщил, что глава семьи замерз неподалеку от работы; видимо, упал спьяну, а подняться сразу не смог… Кате было невыносимо больно согласиться с таким итогом когда-то счастливой семейной жизни. По ночам она глухо ревела в подушку, будучи не в силах принять утрату. Тогда пережить горе помогли четверо сыновей и непрерывный труд.

Через год после трагедии на поминальный обед собралось много народу, и сотрудники, и соседи, и родственники. Не было лишь старшего сына. Екатерине Петровне было горько от того, что Сергей в такой день был в Тамбове по работе. Она привыкла, что в семье и горе, и радость встречали все вместе. Так было всегда… Но Сергей так и не приехал. Утром стало известно, что на автовокзале его насмерть сбила машина. Был сильный гололед. Сергей после рабочего дня серьезно принял на грудь, дорогу переходил как попало… В тот день Екатерина Петровна не смогла выйти на работу: сердце схватило так, что не вздохнуть. Ей вызвали врача. Она проболела почти месяц. Усердно лечилась, пила все лекарства, старалась как можно быстрее вернуться на фабрику. Все время говорила: «За трудом тоскуешь меньше. Некогда».

Так, в заботах и слезах по близким пролетело два года. Екатерина Петровна поправилась и стала работать еще больше, чем раньше. «Откуда только силы берет? – удивлялись в поселке. – Ведь немолодая уже».

Из троих сыновей с матерью остался только младший Виктор. Двое других братьев разлетелись по стране. Иван уехал к другу детства за Урал и работал на шахте. Встретил там свою судьбу, женился и растил двух дочерей. Олег служил в армии. Получил звание старшего лейтенанта. Екатерине Петровне писал регулярно, присылал фото. Красивый, молодой и такой дорогой материнскому сердцу!

Наступила осень 1994 года. В один из дождливых вечеров Екатерина Петровна получила трагическое известие: на шахте, в смену Ивана, произошел сильный взрыв. Выжить удалось лишь нескольким шахтерам, но Ивана среди них не было… Похороны погибших должны были состояться через день.

На прощание с братом смог вылететь только Виктор. Мать в тяжелом состоянии ночью отвезли в больницу. Пролежать там ей пришлось целый месяц, а когда она, наконец, вернулась домой, то через день уже вышла на птицефабрику.

Виктор старался во всем поддерживать мать. После работы спешил домой, оберегал ее от тяжелого труда по хозяйству, видя, как часто она мучается от болей в пояснице и ногах. Спала она тревожно и мало. Нередко Виктор слышал глухие стоны, доносившиеся по ночам из ее комнаты, которая к утру наполнялась густым запахом лекарств.

Наконец, наступил 1995 год и его приход, разумеется, таил в себе надежды на будущее. Екатерина Петровна ждала, что в новом году Олежек приедет из армии домой погостить, да и писем от него давно уже не было. Сердце ее разрывалось от страха и тревоги. В голове больно стучало: «А вдруг он в Чечне? Ведь там воюют». И вот в конце февраля в дом пришла похоронка: «Ваш сын геройски погиб, спасая боевых товарищей, и будет представлен к награде»…

В тот день Виктор после звонка в больницу сам отвез туда Екатерину Петровну. Сказали, что у медицинского транспорта больше нет бензина. А на следующий день за лекарствами для материнского сердца Виктор поехал в Тамбов. Ему повезло и за большие деньги он достал все, что нужно.

Рано утром перед работой Виктор передал лекарства в больницу, а вечером, уставший и расстроенный, зашел в магазин по дороге. Около входа он столкнулся с тремя незнакомыми мужиками в спортивных костюмах. Они громко смеялись, вели себя буйно и глушили дорогое импортное пиво. Виктор вышел из магазина с хлебом, шоколадом и 200 гр дорогущего сыра для матери.

– Эй, мужик, торопишься, что ли? Иди, выпей с нами! – получил он приглашение от тех троих, что не спешили расходиться.

– Я не пью. Извиняй, мужики!

– Ну тогда угости хотя бы. Западло тебе?

Виктор остановился и на всякий случай протолкнул кошелек поглубже в карман:

– Говорю же, извиняй, мужики. Не могу!

– Проблем хочешь? Ну, будь готов, пионер!

На Виктора со всех сторон посыпались хорошо отработанные удары. После короткого сопротивления он упал и уже не смог больше подняться.

Его нашла продавщица из магазина, когда возвращалась домой. Виктор лежал на пропитанном кровью снегу с пробитой головой, в расстегнутой куртке. Ни сумки, ни кошелька при нем не было.

Весть об убийстве быстро облетела поселок и добралась до больницы.

Екатерина Петровна, узнав о случившемся, словно окаменела. Лицо заострилось, глаза будто обездвижились, а голос едва не исчез совсем и стал тихим и глухим.

Как только в палату пришел лечащий врач, она попросила выписать ее немедленно, несмотря ни на какие медицинские доводы: «Не проводить Витеньку? Да разве я мать после этого?»

После гибели младшего и последнего сына Екатерина Петровна сильно сдала. Часто болела, но продолжала трудиться на фабрике. Оставшись совсем одна, она раздала по соседям все свое домашнее хозяйство с гусями, утками и курами: «Зачем мне? Ни к чему теперь». Соседи сочувствовали ее горю и благодарили за доброту.

С тех пор жизнь в Екатерине Петровне будто застыла.

По многолетней привычке она вставала очень рано, пила чай, лекарства и шла на фабрику. Вернувшись домой с работы, долго смотрела на дорогие сердцу фотокарточки, разговаривала с ними как с живыми, переодевалась, накидывала на голову огромный теплый шарф, подаренный мужем на день рождения, и в любую погоду отправлялась на кладбище, к родным холмикам. Четыре могилы, расположенные в ряд, стали ей ночным пристанищем. Сколько часов она проводила там, неизвестно. Иногда возвращалась домой под утро, иногда глухой ночью.

Однажды рано поутру соседка, выйдя во двор и заслышав шаги, обомлела, увидев сгорбившуюся Екатерину Петровну, заходящую в дом.

– Катя, что с тобой? Ты где была, Катя?

Та медленно повернулась и сказала:

– С кладбища иду. У своих была. Днем-то некогда: работа.

Так закончилась страшная история с ночным привидением на кладбище, и поселок вздохнул спокойно.

* Имена и некоторые географические названия были изменены.

Одинаковая разная вера

Лихие 90-е… Слом границ сознания и государства, расцвет криминала, шального богатства и жестокой нищеты.

И мучительно долгий полет над пропастью…

На эту эпоху пришлось взросление моего брата Андрея. В 1996 году мы праздновали его 25-летие. С тех пор прошло время, за которое жизнь не раз устраивала нам встряски до основания.

В прошлом году из-за серьезных проблем в бизнесе Андрей попал в больницу со вторым инфарктом. Через несколько дней, когда кризис уже миновал, он попросил пригласить в больницу священника. Для меня такая просьба стала полной неожиданностью. Во-первых, брата уже перевели из реанимации в обычную палату и он медленно, но шел на поправку, а во-вторых, Андрей никогда не отличался особой набожностью. Да, конечно, мы как все праздновали Пасху и Рождество. Изредка он и на церковных службах бывал, особенно, когда душили проблемы; даже пару раз ездил в Дивеево. Но чтобы батюшку в палату…

Без лишних вопросов я пообещал ему договориться со священником на ближайшие дни. Вернувшись домой уже к ночи, несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Все мысли крутились в одном направлении: казалось, что Андрею стало хуже и он вот-вот умрет. На следующий день с раннего утра я названивал ему с вопросами о здоровье. Брат, конечно, все понял и сказал:

– Заезжай сегодня, как будет время. Лучше после четырех.

Я приехал вечером и сразу отчитался, что договорился с батюшкой на послезавтра. Наверное, заметив мою нервозность, Андрей попытался успокоить:

– Да не переживай ты так: вроде пронесло уже. Видишь, карабкаюсь потихоньку. Я тебе скажу, почему решил исповедоваться. Просто в этот раз особенно прижало. Думал, конец. Хочу с души гирю снять, всю жизнь меня терзает… Леху, друга моего закадычного, помнишь, он сейчас в горадминистрации рулит?

– Как же, как же, уважаемым человеком стал. А, кстати, почему вы разошлись с ним? Он бы и помочь тебе мог, когда надо, а?

– Помог уже. Дальше я сам, – криво ухмыльнулся брат. – Когда в 96-м мой четвертак праздновали, народу много собралось. Помнишь, Ирка пришла с мужем, они только поженились тогда?

– Конечно. Мы еще докапывались, с какого перепуга она, такая молодая, замуж за «папашу» выскочила? Все всё понимали, конечно. Некоторые из ваших девчонок смеялись над ней, а сами завидовали.

– Да. В общем, когда все разошлись, мы вдвоем с Лехой остались, оба в изрядном подпитии. Я ему предложил у нас заночевать, а то в таком состоянии да на конец города… Стрёмно тогда было… Он остался. Мы начали стол на место двигать, а под стулом, где Иркин муж сидел, – кошелек толстенный, того гляди по швам лопнет. Мы с Лехой открыли его, а там… Не иначе как грабанул кого-то. По тем временам – огромные бабки. У нас дыхалку перехватило. Что делать? Леха сразу решил: пополам и молчок. Наутро еще раз обсудили. Я, конечно, хорош был. Думал: идея не моя, типа я здесь ни при чем, просто соглашаюсь с другом. Смалодушничал, в общем. Соблазн большой был.

– Так вот с каких шишей ты начал закупками заниматься?!

– Да. Чужие были деньги-то… Но и хлебнуть за них пришлось! Прессовали меня, когда бабло искали. Но молодой был, крепкий, выдержал… Теперь уверен, что многое в жизни сложилось бы по-другому, не вляпайся я тогда.

– Слушай, Андрюх, ведь Иркиного мужа убили потом?

– Его и грохнули из-за тех денег… А потом мы с Лехой разбежались по разным тропинкам. Один раз я его в церкви встретил. У нас тогда Сашка еще маленький был и болел долго… Я стою перед иконой, вдруг слышу: «Андрюха, ты?» Поворачиваюсь, а Леху-то и не узнать. Весь глянцевый и неживой какой-то, как манекен из бутика. Пожаловался, что дыхнуть некогда, вот в церковь заскочил на минутку. И довольный такой говорит: «Положение обязывает. Сейчас верить модно стало». И на свою свиту кивает: «Ребята сфоткают со свечкой и воткнут куда надо. Дела в гору идут, горизонты открываются». Ну я и спросил тогда, знает ли он что-нибудь про Ирку или, может, про мужа ее вспоминает. Леха рассмеялся, говорит: «Ты дурак, что ли? Не ты же его завалил! Главное, что никто ничего не узнал. Не надо было столько бабла с собой носить. А, кстати, ты знаешь, что он должен был всю сумму вбелую провести, деньги-то от серьезных людей были? – И махнул рукой. – Ну ладно, бывай».

– И с тех пор ты его больше не видел?

– Да почему же? Регулярно вижу на голубом экране. Но очень противно! Вот и хочу тяжесть с души снять, нет мне покоя от этой занозы. Я ведь Ирке помогать старался, но так, чтобы никто не узнал и не догадался… Вздохнуть как раньше хочется, понимаешь? Решил в этот раз – всё. Исповедуюсь и точка. Не знаю, сколько еще прожить получится. А там… как Бог даст.

Пир для грифов

Сказка для взрослых

Было у отца три сына.

Старший сын был сильным и добрым. Средний – медлительным и хитрым, а младший –глупым и злым.

Вот однажды отец собрал их и говорит:

– Сынки мои дорогие! Всегда мы с вами были вместе. И за землей ухаживали, и дом наш большой укрепляли. Никогда легко не было, но трудились на совесть, а потому и хозяйство у нас процветало на зависть другим. А теперь вот ополчились лихие люди, хотят присвоить наши богатства и грозятся пойти войной. – Отец тяжко вздохнул и опустил седую голову на грудь.

Сыновья в тревоге переглянулись.

Отец же, помолчав, продолжил:

– Стар я стал для борьбы за угодья наши. Нет во мне силы прежней и одолевает немощь. И теперь вам, сынки мои любезные, вручаю заботу о доме и попечение о земле нашей – матушке. Берегите это и детям вашим накажите охранять и любить всё родное. – Так сказал он и тотчас умер.

Горевали братья сильно, а вместе с ними их жены и дети. Но на долгую печаль времени не было; надобно отцовский наказ выполнять.

Как только враги узнали, что такое горе у соседей приключилось, громко возликовали и решили пойти войной. Но сначала отправили всем троим братьям послания с предложением сдаться без боя.

Старший мгновенно ответил отказом.

Средний долго думал и советовался с женой и ее сестрами. Из-за тяжелых раздумий даже сон потерял, но так и не решился дать прямой ответ. Отослал он врагу грамоту со словами уклончивыми и витиеватыми, а в конце подписал «с уважением».

Младшенький, которого отец больше всех баловал и жалел, возрадовался предложению и вступил с врагом в переговоры об условиях сдачи родной земли и дома. Коварные лиходеи, вознамерившись обмануть глупца, со смехом пообещали ему сытую, богатую и свободную жизнь под их началом.

Тогда он, загоревшись надеждой, обратился к ним с просьбой:

– Прошу отомстить моему старшему брату!

– За что же ты хочешь извести его?

– Он всегда был сильнее и смелее.

После согласия злодеев дурачина, объятый жаждой превосходства, второпях объявил всем родным, что больше уж не будет жить как раньше, а уходит с семьей под вражье покровительство.

Старший брат, не веря свои ушам, долго призывал его одуматься и не поддаваться лживым обещаниям ненавистников. Но, обуреваемый нетерпением получить превосходство, тот и не собирался прислушиваться.

Средний же не вымолвил ни слова, размышляя, как суметь прийтись по сердцу окаянному супостату.

Как только настала ночь, младший брат открыл ворота врагу, и в то же мгновение земля и дом исчезли в кровавой мгле. Захватчики зверски расправлялись со всеми попадавшимися под руку, будь то женщины или младенцы. Страшные крики и мучительные стоны разносились по некогда благодатному и цветущему краю.

Средний брат, испугавшись лютого изуверства, быстро посадил семью на заботливо спрятанную повозку, заправленную резвыми лошадьми, и был таков.

Старший брат мужественно боролся и сокрушал неприятеля, не ожидавшего такого упорного сопротивления. А жена и дети, не ведая страха, помогали ему как могли. Но слишком неравными были силы, и глубокие раны вывели героя из строя. Когда он упал, истекая кровью, близкие сумели перенести его на подводу, оставшуюся на заднем дворе, и, воспользовавшись стеной пожара, как укрытием, быстро покинули родную землю.

Сначала жестокие завоеватели долго праздновали победу, позволяя младшему брату прислуживать им за столом. Глупец был рад должности лакея и с наслаждением думал о том, как изумились бы братья, увидев на нем красивую и модную форму, отливающую разными цветами радуги.

Через несколько дней, когда выжженная земля едва начала остывать, вернулся средний брат с семьей, уповая на милость карателей. Он сказал, что ездил по делам к соседям и знать не знал о случившемся в родном доме. Новые хозяева разрешили ему разместиться в конюшне. Такого никто не ожидал, но ни брат, ни его жена не посмели возражать, опасаясь гнева властителей.

Только о старшем брате никто ничего не ведал. А младший радовался тому, что его с семьей не выгнали из дома, а оставили жить в маленьком и тесном чулане рядом с кухней.

Но так продолжалось недолго. Вместе с морозами пришли темные времена. Обоих братьев с их семьями выгнали в курятник. Возражать они не могли. По новым правилам всех недовольных или несогласных приговаривали к мучительной смертной казни. Тогда младший брат, чтобы выслужиться перед захватчиками и вернуть себе их милость, надумал предать среднего. Для этого он обратился к главному карателю, который с презрением выслушав недоумка, повелел ему принародно убить брата с семьей.

На следующий день завоеватели, жаждущие крови и зрелищ, дали младшему оружие и в нетерпении окружили братьев. Злобный глупец, не раздумывая долго, порешил всю семью и самого брата. Ни слезы, ни мольбы родных не остановили его. Враги, довольные изуверским представлением, надменно похлопывали братоубийцу по плечу, упиваясь властью и хмельными зельями:

– Ладно уж, – говорили они ему, – можешь теперь опять жить в чулане, но только не проси ничего, ни еды, ни воды, ни денег, ни снадобий лекарских. Убивать-то теперь некого, придурок! Больше месяца твой выводок все равно не протянет. Сдыхайте на здоровье!

Глубоко потрясенный такими словами братоубийца словно окаменел. Ноги и руки перестали слушаться… Он будто обездвижел, стоя над изуродованными трупами с опущенной головой.

Тем временем кровавый спектакль закончился, и захватчики благодатной земли стали расходиться на большой праздничный пир. Никто не заметил, как к истерзанным телам подошел человек в темном длинном одеянии, с покрытой, как у чернеца, головой. Он взял бездыханное тело среднего брата на руки и понес его к воротам.

Тогда младший вдруг воскликнул:

– Это ты, брат? Повернись!

Чернец замедлил шаг и сказал:

– Здесь нет больше братьев. Ты нас предал!

– Подожди, старший! Я тебя узнал. Не уходи! Мы здесь сгинем, – закричал упавший на колени убийца. – Помоги-и-и!

Но чернец лишь ускорил шаг, унося с собой бездыханное тело и память о доме, построенном руками отца…

Через несколько месяцев, тяжко промучившись, вымерла вся семья младшего брата.

Новые хозяева покидали тела в телегу, вывезли подальше и с громкими проклятиями сбросили всех в глубокий ров, распугав поджидавших добычу падальщиков.

Но уже спустя мгновение грифы, настойчиво «патрулирующие» овраг, с жадностью накинулись на добычу, которая стала настоящим пиром для птичьего семейства. Радости голодных птенцов не было предела!

Как товарищ Альцгеймер адресом ошибся

Медицинский фельетон (самый правдивый из всех медицинских)

Алоис Альцгеймер вышел из департамента Деменции сосредоточенным и недовольным. Опять гендиректор Ассоциации Когнитивных Нарушений испортил ему настроение, подсунув список 80-летних.

"Кому они нужны, кроме меня? – угрюмо думал Алоис. – Никто не хочет с ними связываться. Паркинсон и тот к 70-летним свалил. А как хорошо начиналось утро, – мечтательно вздохнул он, доставая список. – Одни 50-летние на сегодня были, а с ними столько ярких эмоций! Едва порог перешагнешь, а у них уже и слезы, и отчаяние, и лихорадочный поиск знакомого специалиста через звонки родственникам, живым и умершим, дальним друзьям и близким врагам. Звонят и в Деменцию, и в Когнитивные нарушения, даже в Кащенко и Сербского… Эх! Только успевай анализировать и строчить статистику. "

Альцгеймер, понимая безвыходность ситуации (с начальством не поспоришь), стал прикидывать, как лучше добраться до первого адреса в списке, но сильно удивился, увидев там лишь одну фамилию: "Как такое может быть? А где же остальные? "

Тут он заметил ненавистного гендиректора Когнитивных нарушений, направляющегося к машине. "Бред Безумович, подождите! " – воскликнул Алоис и чуть ли не бегом поспешил к шефу. Тот недовольно искривился: "Ну что еще, название болезни? " Начальник всегда так обращался к Альцгеймеру, когда хотел его унизить. Все-таки директор имел отвратительный характер, это да!

Но Алоис был неробкого десятка. Недаром он годами изучал пресенильный и алкогольный психозы и общался с их обладателями.

– Бред Безумович, почему здесь только одна фамилия? А где же другие 80-летние?

– Слушай, название болезни, ты сначала с этой ото́рвой попробуй справиться. У Паркинсона после нее судорожный приступ с потерей сознания был, до сих пор на больничном. Так что давай, давай работай! – сказал директор и сердито хлопнул дверцей машины.