Империя. На последнем краю

Маша криво усмехнулась столь дикому сочетанию. Нет, разумеется, она знала об этих работах, более того, она их и курировала, но на обложке папки это смотрелось довольно забавно.

Впрочем, важна не форма. Она открыла папку и углубилась в чтение. Что ж, в районе Миры Ликийской создавалась настоящая жемчужина для туристов и паломников – шутка ли, место, где пристал к берегу корабль апостола Павла, и город, где жил и проповедовал сам святой Николай Чудотворец! Да и развалины античного города не оставят путешественников равнодушными. Один амфитеатр чего стоил!

Да, сейчас мешает пандемия. Но она же не вечна! Миша утверждает, что еще год-полтора. Поэтому, памятуя прозорливость мужа в прошлые случаи, императрица не без оснований рассчитывала на то, что после окончания карантинных мер, начиная с Рождества Христова 1919 года, в Ромею хлынет огромный поток паломников, и спешила к этому сроку обустроить все самым наилучшим образом. В том числе проведя археологические изыскания и подготовив площадки для обозревания древностей. Площадки, откуда паломники и туристы смогут наслаждаться стариной, а также смогут заодно купить весь тот хлам, который обычно увозят домой на память.

Отдельной и обширной заботой августейшей Марии Викторовны было обустройство и развитие в Ромее всей туристической отрасли, а также виноделия.

Последним двум вопросам молодая императрица предавалась со всей страстью, лично курируя ход строительства курортов, санаториев, пансионатов, домов отдыха, обустройством набережных и мест досуга, и даже добилась от царственного мужа дозволения открыть казино и прочие места для азартных игр в Новом Илионе, Порт-Михаиле, Сияющем и в Новом Олимпусе, бывшем Кемере.

Что же касается виноделия, то Ромею обживали не только русские виноделы из традиционных районов России, типа того же Товарищества «Шустов и сыновья», но и активно переманивались специалисты из Италии и Франции, более знакомые с условиями Средиземноморья и с особенностями выращивания винограда в этих климатических зонах, для которых Крым был далеким и холодным Севером. И судя по размаху проводимых работ и потоку переселенцев, императрица Мария имела серьезные виды на получение местного ромейского вина и коньяка хорошего качества. Во всяком случае, принц Фердинанд де Фосиньи-Люсинж и его супруга принцесса Мария-Жюльетта де Фосиньи-Люсинж (урожденная Эфрусси) давали ромейской императрице очень хороший прогноз. И она им вполне верила. Особенно с учетом того, какие огромные средства чета Фосиньи-Люсинж вкладывает в развитие виноградников, строительство виноделен, а заодно в гостиничное дело по всему побережью. И Фосиньи-Люсинж были далеко не единственными французами и итальянцами. Да и венский Дом Ротшильдов, через ту же баронессу Беатрису Эфрусси де Ротшильд, получившую по праву брака русское подданство, не остались в стороне.

В общем, забот у Маши было предостаточно, не говоря уж о двойне, которая также требовала внимания и заботы августейшей мамы. Так что царице было точно не до вмешательства в епархию местоблюстительницы. Двадцать четыре миллиона квадратных километров Единства. Забот хватит на всех.

Денег бы только где взять на это все!

Царица встала и от души сладко потянулась. Сейчас бы поспать. Хотя бы часика два. Лучше три. Да. Три определенно лучше.

С этими мыслями Маша вышла из-за стола и, подойдя к окну, распахнула рамы. В гавани одиноким силуэтом маячила ее «Царевна». Императрица тяжело вздохнула. Нет, она знала о причинах того, почему яхта стоит здесь, ведь у нее должна быть возможность для экстренной эвакуации, либо для срочного прибытия в Константинополь. О причинах, которые могут заставить ее сделать этот шаг, не хотелось думать. Поскольку такими причинами могли быть попытка государственного переворота или смерть императора. И тогда ей придется брать в свои руки всю полноту власти, став Правителем Государства и Главой Совета Правителя при малолетнем императоре Александре IV.

Мысли почему-то вновь перескочили на тему яхт. Откровенно говоря, количество яхт на юге было чрезмерным, но царственный муж грозился перевести сюда еще и «Зарницу», оставив в Кронштадте лишь головной «Штандарт» и мелководную «Александрию». И на удивленный вопрос жены спокойно пояснил, что основная политика делается сейчас вокруг Константинополя и ему нужно иметь под рукой, что предложить высоким гостям для встреч, да и для официальных визитов по Средиземноморью пригодятся. А затем добавил: «Ну, зачем-то же Ники столько императорских яхт, размером с крейсер каждая, понастроил? Флоту от них никакой пользы, как боевые единицы они слишком устарели, а просто отправить их на слом – слишком расточительно. Лишние яхты переоборудуем под круизные лайнеры для туристов. Вскоре их в Ромее много будет. Пусть эта роскошь и титулование „Императорская“ тоже деньги приносят!»

Собственно, в Николаеве уже полным ходом идут работы по переустройству «Колхиды», «Александрии» и бывшей яхты султана Мехмеда V, носящей ныне имя «Жемчужина Босфора». Все эти три яхты уже фактически были выведены из состава Императорского отряда и полным ходом готовились к своему новому амплуа…

Стук в дверь прервал ее мысли:

– Войдите.

На пороге появилась фрейлина и сделала книксен.

– Ваше императорское величество! Доставили почту.

Маша кивнула.

– Хорошо, Люба. Давай.

Любовь Орлова передала своей госпоже папку и, сделав все тот же книксен, удалилась.

Что ж, может, хотя бы почта позволит ей отвлечься от своих терзаний.

Хотя бы на время.

Первым в папке оказалось письмо от Мафальды. Что неудивительно, поскольку сестра писала ей с завидной регулярностью, и Маша была уверена в том, что не только родственные чувства тут играют главную роль. Не только и не столько.

Пробежав глазами письмо, императрица Единства лишь покачала головой. Да, если изъять из письма все обязательные реверансы, то письмо было сугубо по делу. Цифры, списки, размышления, интриги, контринтриги. Просьбы повлиять, намеки на необходимость протекции, зондаж возможности замолвить за кого-то доброе слово.

Римские и ватиканские аристократические семьи, деловые круги – все стремились застолбить себе место в будущем Болгарии, а Мафи довольно умело лавировала между всеми этими группами. Даже более умело, чем лавировала в свое время она сама, готовясь к поездке в Москву «на смотрины».

Что ж, сестра готовилась к своему шестнадцатилетию. И предстоящему замужеству. И не она одна. На 22 ноября было намечено грандиозное венчание сразу трех августейших пар. Во-первых, ее родная сестра Мафи выходила замуж за болгарского царя Бориса. Во-вторых, старшая дочь бывшего императора Николая, Ольга Николаевна, сочеталась законным браком с наследником румынского трона Каролем, а вторая дочь Татьяна выходила за регента-престолонаследника Королевства Сербия Александра Карагеоргиевича.

И венчания эти должны пройти в один день, и в одном и том же месте – в соборе Святой Софии в Константинополе, в присутствии Вселенского патриарха, глав национальных церквей, соответствующих монархов и самого Пантократора всего единства Восточных христиан государя императора Михаила.

И событие это было значимым и грандиозным со всех точек зрения. Неслучайно этому уделялось столько внимания и самой Машей, и Мишей, и его сестрой Ольгой, и Натальей Иволгиной, и спецслужбами, и дипломатами и всеми прочими, кто так или иначе влияет на ход событий.

Ведь далеко не все в Софии, Белграде и Константинополе-Эллинском (а уж в Афинах в особенности!) были в восторге от перспектив этих браков. Усиление позиций России на Балканах было по нраву далеко не каждому. Особенно тем, кто ориентировался на другие центры силы – на Берлин или на Лондон. Пусть сейчас голос Франции и Австро-Венгрии слишком слаб, но и влияния первых двух столиц было достаточно для появления мощной и организованной оппозиции. Поэтому каждый из намеченных браков мог распасться в любой момент, разрушенный каким-то неожиданным, но весьма грандиозным скандалом.

Особенно с учетом пандемии.

Во всяком случае, интриги и подковерные баталии вокруг этого шли просто грандиозные. И нельзя дать ни малейшего повода недругам расстроить бракосочетания.

России нужны были эти браки. Во что бы то ни стало. Нужно укрепление влияния в этом регионе. А уж для Ромеи крепкий союз с Элладой, Болгарией, Румынией и Сербией был просто вопросом выживания. Благо хоть царственный дед крепко держит власть в Черногории и не должен заставить Машу волноваться хотя бы за этот фланг. Впрочем, ее царственный отец из Рима, в рамках «Протокола о разделе сфер обеспечения коллективной безопасности между Римской империей и Единством», зорко присматривает за своей зоной ответственности и за своим августейшим тестем Николой. Да и мама тоже не дремлет.

Новоримский Союз.

Novum Pax Romana et Hellas.

Возрождение новых величий. И эти свадьбы должны стать одним из основных камней в фундамент этого возрождения.

Или она не итальянская принцесса и не русская императрица!

* * *

Империя Единства. Россия. Московская губерния. Императорская резиденция «Марфино». Кабинет его величества. 4 октября 1918 года

«Привет, моя радость. Люблю тебя безмерно!»

Аккуратно вывожу буквы на листе бумаги. Увы, нет в этом времени ни компьютеров, ни принтеров, ни интернета, ни всего прочего, без чего немыслимо мое родное третье тысячелетие. Вот и приходится писать ручкой с золотым пером, тщательно выводя каждую букву. Конечно, шариковые ручки уже изобрели, но пока они такого скверного качества, что использовать их для приличного письма было решительно невозможно.

Да, мы, с Волконским и Жилиным, работаем и над этим, но пока у нас всех есть насущные заботы и помимо шариковых ручек.

Хмуро смотрю на одинокую строку на чистом листе бумаги. Нет, мы с женой общаемся каждый день, используя для этого самые передовые достижения техники. Для этого времени. Тут нет вопросов. Но разве мог я телеграфом передать то, что хочу сказать? Ну, что такое этот самый телеграф? Да, именно, «волнуйтесь, подробности письмом».

Именно письмом.

Почему человек из 2015 года должен писать письма от руки? Да меня даже необходимость писать ручкой какие-нибудь заявления бесила выше всякой меры! Но, как говорится, увы мне. На улице 1918 год, компов, планшетов и прочих смартфонов нет, есть печатная машинка, есть лист бумаги и ручка. Скажи спасибо, что гусиными перьями писать не нужно.

Что-то меня понесло не в ту степь.

Отпив чаю, вновь берусь за ручку.

«Знаю, что письмо ты получишь уже завтра. Нашим малышам завтра исполнится пять месяцев. Поздравляю тебя! Я так люблю вас, я так благодарен тебе за наших чудесных деток, за то счастье, которое ты мне подарила! Мысленно обнимаю вас всех. Обними от меня наших близнецов и передай им, что папка их безумно любит.

Я очень скучаю. Пришли мне новые фотографические карточки Саши и Вики. Уверен, что они уже сильно выросли с момента прошлого письма. У меня на столе уже целая галерея из ваших фотографий, но место явно еще есть. Все время смотрю на вас и молюсь за вас.

Очень прошу тебя потерпеть. Сама понимаешь, бросить Москву в преддверии выборов в Госдуму и в ходе земельного передел, я никак не могу. Очень надеюсь на то, что выборы закончатся достаточно благоприятно для нас, а крестьянское брожение не выльется в открытый бунт. В любом случае помни, что «американка» ближе к лету пойдет на спад.

Я постараюсь приехать к вам при первой же возможности. Хотя выдержать двухнедельный карантин при моем образе жизни будет весьма непросто, а общаться по телефону через стекло – мучение еще то.

В целом же, как и ожидалось, дела значительно ухудшились. Ольге пришлось в Троаде даже ввести особое положение. Как ты понимаешь, это только начало. Очаги заражения выявлены в Киеве, во Владимирской, Вятской, Смоленской, Тамбовской и Орловской губерниях, а также в Крыму. Есть многочисленные случаи в Москве и Петрограде, но пока не катастрофично, мы принимаем все меры.

Как сообщает князь Волконский, в твоей родной Италии ситуация уже весьма плохая. Я лишь надеюсь на то, что твой царственный отец внял моим просьбам и предостережениям насчет пандемии. У него, в конце концов, был почти год для принятия необходимых мер.

Во всяком случае, отрадно то, что в Римской империи не повторяют пагубный опыт других стран и, в первую очередь, США. Свозить и размещать всех подряд больных „американкой“ в больницах и в прочих залах бессмысленно и опасно. Помочь им там все равно ничем не помогут, но позаражают они всех вокруг гарантированно. И друг друга заодно. С соответствующим процентом летальных исходов.

Нам, конечно, немного легче от того, что мы почти целый год закупали оборудование для производства кислорода, и распределяли его по крупным больницам обеих наших Империй. Кислородные подушки спасают многих тяжелых больных, и это отрадно. Кроме того, утвержденный протокол лечения «американки» значительно облегчает жизнь нашим медикам, поскольку они, в отличие от иностранных коллег, не тратят время на бессмысленные метания и суету, а знают точно, что им надо делать. Уж аспирин они больным точно не дают.

Да и больные их, большей частью, по домам сидят.

Прости, солнышко мое, но мне пора на очередную аудиенцию.

Страстно целую тебя. Поцелуй от меня наших детей.

Люблю тебя. Люблю вас.

Твой Михаил.

P.S. Подарки тебе и детям доставят вместе с письмом. Позаботься о том, чтобы все как следует продезинфицировали и обработали кварцевой лампой. Впрочем, ты и сама все прекрасно знаешь.

Целую!

Марфино. 4 октября 1918 года».

Еще раз перечитываю текст и досадливо морщусь. Разве это то, что я хотел сказать любимой женщине? Боже мой, опять какой-то производственный отчет. Неужели это она хочет от меня услышать? Какая пошлость…

Мог бы всю эту деловую хрень отправить телеграфом.

А что писать? Что я тоскую, что уже буквально бросаюсь на стены в безумном желании бросить все к чертям собачьим, и, заложив карету дирижабль, вылететь немедленно к той своей единственной, к той, кого собственным волюнтаристским решением отправил в заточение на остров Христа?

И чего больше в этом моем решении? Государственной мудрости или боязни потерять любимую, желания оградить ее и детей от малейшей возможной опасности?

Или я просто идиот, создающий проблемы сам себе и ей заодно?

Я не знаю.

Не знаю!!!

А Маше на острове каково? С двумя орущими детьми и государственными обязанностями? Она же не просто домохозяйка, а реальная императрица, обязанности которой обширны и разнообразны.

Быть может, только этим она там и спасается.

Как и я здесь.

«Марфино. 4 октября 1918 года».

4 октября.

Да, сегодня ровно два месяца с того дня, как я, расцеловав близнецов и жену, покинул остров Христа.

Сколько боли и тоски было в ее глазах! А что я ей мог сказать? Какую-нибудь пошлую фигню, типа того, что другие жены месяцами ждут своих моряков и прочих путешественников? Годами ждут солдат с войны? Держись, мол, мать, Господь терпел и нам велел…

Кому нужны все эти нелепые побасенки? Пустые слова.

Пустые строки.

Как мне все надоело…

Ладно, надо закругляться с личными делами, Россия не ждет. Я заклеил конверт и наложил сургуч Императорской печати. Уже завтра мое письмо окажется на острове Христа, иначе зачем я плачу фельдъегерям жалованье?

Москва – Харьков – Одесса – Константинополь.

Остров Христа – конечный пункт. Точнее, конечный пункт для самолета Си-29-К, который возит почту. Почту государственной важности. В том числе и мою любовную переписку с женой. Даже боюсь себе представить, через сколько лет такая банальная переписка мужа и жены будет рассекречена. Может, лет через двадцать-тридцать, а может, и через все пятьдесят.

* * *

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Малый Николаевский дворец. 4 октября 1918 года

– Ваше императорское высочество! К вам ее императорское высочество великая княгиня Ольга Александровна!

Николай удивленно посмотрел на адъютанта, затем быстро глянул в окно и убедился, что яхта «Стрела» пришвартована всего в четырехстах метрах от дворца. Чертыхнувшись про себя, он велел:

– Просите.

Сестра вошла в кабинет и, поправляя маску с государственным гербом Единства, сказала с ноткой приветливости в голосе:

– Здравствуй, Ники! Я к тебе с визитом. Целоваться не будем, сам понимаешь, – пандемия.

Ольга демонстративно села в самое дальнее от Николая кресло. Он же не менее демонстративно остался сидеть без маски на лице.

Бывший самодержец Всероссийский настороженно смотрел на младшую сестру, которая уже по-хозяйски разглядывала его кабинет. Пауза затягивалась, и Николай счел необходимым нарушить молчание:

– Твой визит, право, сюрприз для меня.

Прозвучало весьма сухо, на что последовал подчеркнуто веселый ответ:

– Я тоже рада тебя видеть, братец! Вижу, что ты уже обжился в этом дворце. Как Аликс? Как дети?

– Благодарю, все благополучно. Аликс уже значительно лучше.

– Рада слышать. Передавай ей самый теплый привет.

Николай кивнул, прекрасно зная, что Ольга и Аликс испытывают друг к другу крайнюю степень неприязни, переходящую во взаимную нескрываемую ненависть. Больше самой Ольги его Аликс ненавидела разве что Михаила, считая его узурпатором, отнявшим трон у ее детей и слабовольного мужа.

Бывший царь осторожно уточнил:

– Полагаю, что такой занятой человек, как Местоблюстительница Императорского Престола Ромеи, да еще и в столь сложные времена, вряд ли нашла бы возможность совершить простой визит вежливости, прибыв на императорской яхте через Босфор для светской болтовни об Алекс и детях. Но, право, не стоило себя утруждать. Если ты хотела со мной поговорить, то могла бы просто прислать приглашение по телеграфу.

Ольга кивнула, и глаза ее стали серьезными.

– Да, ты прав. Это не просто визит вежливости. Я хочу с тобой поговорить о делах государственной важности.

Иронично поднятая бровь.

– С каких это пор ты хочешь говорить со мной о государственных делах? Все это время вы прекрасно обходились и без моих советов.

Многозначительное «вы» явно указывало не только на Ольгу, но и на их брата Михаила, и великая княгиня это прекрасно поняла.

– И тем не менее, Ники. Дела государственной важности. Как тебе известно, на 22 ноября намечены несколько венчаний. И у меня есть основания полагать, что и в Бухаресте, и в Белграде, и других удаленных столицах далеко не всем нравится усиление роли России при дворах этих балканских стран. А Румыния и Сербия крайне важны для Новоримского Союза вообще и для обеспечения обороны Ромеи в частности. Впрочем, ты это все знаешь. Так вот, по сообщениям из разных источников, в столицах указанных союзных нам держав все громче звучат утверждения о том, что эти династические браки нежелательны и даже опасны, и что намеченные венчания нужно срочно отменить. Среди формальных причин называются возможность передачи наследникам гемофилии и то, что твои дочери относятся к опальному семейству, а значит, могут наносить вред отношениям между Румынией, Сербией и Россией.

– А что, разве это неправда?

Прозвучало с горечью и вызовом. Хотя в том-то и дело, что это была правда. В том числе правда была и в том, что, давая согласие на эти браки, Аликс всерьез рассчитывала использовать влияние дочерей, как будущих королев, на политику на Балканах, в Ромее и в самой России. Николай не представлял себе, как это поможет вернуть трон Алексею или Николаю-младшему, но благоверная Аликс со своим знаменитым упрямством в это верила. И делала все для этого.

– Но ты же зачем-то женился на Алисе, хотя знал о гемофилии!

Прозвучало жестоко, да так, что Николай даже дернулся. Ольга, проклиная себя за несдержанность, постаралась сгладить свою ошибку:

– Прости. Я не хотела сделать тебе больно.

Повисло молчание. Наконец, бывший самодержец с горечью кивнул.

– Ничего.

Он встал и, подойдя к окну, некоторое время смотрел на воды Босфора. После чего проговорил, не оборачиваясь:

– Господь посылает нам испытания. Пути Его неисповедимы. Конечно, если бы заранее знал, какой трагедией все это закончится, то я бы не женился на Аликс, невзирая ни на какие чувства. У нас славная семья и прекрасные дети. Я люблю свою жену, несмотря ни на что.

Прозвучало довольно путанно, а затем вновь повисло молчание.

– Я часто задаю себе вопрос – следовало ли мне отречься от престола раньше? Тогда, когда стало понятно, какой ужас обрушился на нашу семью, а с ней и на всю Россию? Имел ли я право тянуть время, утаивая от своих подданных истинное положение дел? Но я наделся на исцеление. Мы все каждый день молили Бога о чуде. Болезнь Алексея помутила наш рассудок, и мы метались из крайности в крайность, к докторам, к шарлатанам, история эта с Распутиным…

Ольга едва сдержала себя от резкой отповеди по поводу того, что во многом именно Гришка Распутин значительно ускорил катастрофу в России и предопределил то, что от царя отвернулись все, включая собственную родню из императорской фамилии. Но скажи она сейчас это, то дальнейший разговор просто не состоится. Во всяком случае, в требуемом ей (и Империи) ключе. Поэтому она оставила свое мнение при себе.

Николай меж тем продолжал, все так же глядя на колышущуюся за окном водную гладь Проливов.

– Сама мысль об отречении Помазанника Божьего кощунственна. Но в минуты малодушия, каюсь, такая мысль посещала меня. Но в пользу кого бы я отрекся? В пользу больного сына? В пользу легкомысленного брата, на которого любой встречный-поперечный имел влияние? Такая бы чехарда началась…

– Однако же Михаил справился. – Ольга не удержалась от реплики. – И вид из окна тому свидетельством!

Ники покачал головой.

– Да, он удивил меня. Возможно, это то чудо, о котором мы молили Бога. Какая ирония…

Понимая, что разговор окончательно переходит в так любимую Николаем стадию самобичевания и посыпания головы пеплом, великая княгиня поспешила закруглить тему и перейти к тому вопросу, ради которого она прибыла сюда.

– Ники, я понимаю твое горе, но дела Империи…

Экс-император резко обернулся и бросил с гневом:

– Понимаешь?! Что ты понимаешь?!! Ты знаешь, каково это?!! Год за годом!!! В твоем голосе нет даже нотки сочувствия!!!

И тут Ольгу прорвало. Она вскочила и, сорвав маску, закричала, идя к Николаю:

– Я искренне тебе и вам сочувствую! Как мать, как сестра и как женщина! Но раз уж мы заговорили о сочувствии, то где было твое сочувствие, когда вы с мамá фактически заставили меня выйти замуж на принца Петра Ольденбургского?! И заставляли жить с человеком, который всячески издевался надо мной и даже ни разу не посмотрел на меня, как на женщину?! Вы же знали, знали, что он гомосексуалист! И ты, именно ты, по своей прихоти, не давал мне дозволения на развод!!! Я пятнадцать лет прожила в этом ужасе, а ты мне говоришь о сочувствии?!! Праведника решил из себя сделать?! Ты мне теперь не государь, и я говорю в тебе лицо то, что мечтала сказать, просто бросить тебе в лицо, все эти годы! Но я молчала и терпела, потому что ты говорил мне: «Это нужно для интересов Империи». И вот теперь твой государь Михаил говорит тебе об интересах Империи, а ты ведешь себя как курсистка! Михаил, которому вы с мамá столько раз ломали жизнь, разбивая его любовь. Что вы знали о нем и его любви?! «Интересы Империи», будь они трижды прокляты!!!

Упав в ближайшее кресло, она закрыла ладонями лицо. Ее бил озноб.

Потрясенный Николай долго стоял недвижимо, глядя на сестру широко открытыми от ужаса глазами. Затем отвернулся к окну и невидяще смотрел куда-то вдаль.

Ольга глухо проговорила:

– У вашего слабовольного, как вы его называли, Михаила хотя бы хватило мужества жениться вам назло. Мишкин – молодец. А я терпела, терпела, терпела… Пятнадцать лет, лучших лет… Во имя чего? Михаил хотя бы создал великую Империю, а вы… Пропадите вы все пропадом…

Наконец, он сказал всего одно слово:

– Прости.

Могущественная и всегда такая властная местоблюстительница Ромеи вдруг всхлипнула, и по щекам ее текли слезы.

Брат беспомощно оглянулся по сторонам и, заметив графин с водой, поспешил налить и протянуть стакан сестре.

– Прости меня. Я не должен был… Прости.

Дрожащими руками Ольга приняла стакан и сделала несколько глотков. Затем, глубоко вздохнув, спросила:

– Где я могу привести себя в порядок, так, чтобы никто не заметил?

Николай заторопился:

– Да-да, конечно, я не подумал. Вот дверь в комнату отдыха, там есть туалетная комната и все, что необходимо.

Когда за великой княгиней закрылась дверь, экс-император несколько минут стоял молча, глядя в одну точку, а затем произнес лишь: