Ночь с четверга на пятницу

– Юрьич, иди-ка проветрись, насколько это возможно на заправке, – вкрадчивым, особым голосом, который любили не только женщины, предложил Тураев. – Я клиенту товар и без тебя покажу в лучшем виде. А ты в это время у колонок подмени меня – запарка почти целый день.

– Да-да, замётано, Артур! Конечно, дорогой! – Дедуля пулей вылетел из-за прилавка – ему уже мерещилась желанная дверь в туалет. – Сколько надо, столько пробуду, где укажешь…

– Скажи Альгису, чтобы колёса джипу подкачал, – между прочим, бросил Артур, постепенно начинающий что-то понимать.

Видимо, Лёвке требуется переговорить с ним без посторонних, и беседа эта вряд ли получится короткой. Слишком долго они не виделись – тут пока новостями обменяешься, вечер настанет. Правда, по такой погоде он мало чем будет отличаться от дня, и совсем уж немного – от ночи. – Слышь, Юрьич, что говорю?

– Слышу! Всё слышу! – донеслось из-за двери. – Спасибо, родной!

– На здоровье! – Тураев щёлкнул замком и привалился плечом к двери, вопросительно, даже настырно глядя на Райникова.

Тот тяжело дышал, то и дело, косясь на широкие окна. Пока в магазин никто не ломился, и Тураев надеялся, что сегодня им повезёт.

– Сколько у нас есть времени? – глухо спросил Райников, доставая своё наворочанный смартфон и что-то высматривая на дисплее.

– А тебе сколько надо, дружище? – невозмутимо осведомился Артур.

– По крайней мере, час, не меньше. – Райников одновременно изучал пейзаж за окном и читал ползущие по голубовато-белому экрану смартфона чёрные строки. – Никто не войдёт? Подслушать здесь легко или не очень?

– Насчёт того, кто войдёт, не знаю, – это же магазин. Но мы сделаем вид, будто выбираем товар. А относительно прослушки… Вряд ли на каждой заправке стоят «жучки», тем более в лавке. Кому мы нужны, сирые и убогие? Это если только у хозяйки, но её кабинет вон там, наискосок. Далеко отсюда, так что не дёргайтесь, ваша светлость…

– Перестань, король Артур, – вяло попросил Лёвка и встал так, чтобы его не было видно с улицы. Потом кисло усмехнулся: – Тоже, сирый и убогий! Я специально с тобой не встречался, чтобы моя жена не сразу мне изменила. Она ведь за тебя мечтала выйти, да ты уже женат был. Пришлось венчаться со мной – тоже не последняя спица.

– Точно – не последняя. – Тураев привалился спиной к двери, словно боясь, что Райников сейчас удерёт и ничего ему не расскажет. – Всё, хватит тянуть кота за хвост! Говори, зачем пожаловал, а то я на работе. Целый день не продохнуть – даже кофе не пил.

– Один я дурью маюсь, – дёрнул углом рта Лёвка, и тёмно-ореховые его глаза впервые блеснули жизнью. – Ну, здравствуй, что ли, друг мой давний! – И широко раскрыл объятия.

– Привет! – широко улыбнулся Артур. – Рад желанной встрече. Всё-таки новогодние чудеса случаются, верно?.. – И он, со своей стороны, крепко сжал Лёвкины плечи, похлопал по спине.

– Мы оба очень сильно изменились.

Райников опять погрустнел. – И далеко не в лучшую сторону. – Он потрогал пальцами подбородок, шею, воротничок рубашки. Потом схватил себя за горло, словно пытаясь ослабить узел галстука. Судя по всему, Лёвка стеснялся своей слабости, старался скрыть её, но безуспешно.

Артур понял, что давний друг чего-то если не боится, то уж точно опасается. И это, скорее всего, слежка. Намётанным оком сыщика он осмотрел окрестности, но ничего подозрительного не обнаружил. Впрочем, на заправке трудно было сделать окончательные выводы – ведь картина меняется ежеминутно.

– Ты уж точно таким нервным не был, – согласился Артур, продолжая наблюдать за Альгисом, который тщательно надраивал райниковский джип. – Ладно, не кряхти, говори, чего надо. Ты ведь приехал не просто с Новым годом меня поздравить. У тебя проблемы возникли, причём совсем недавно. Только не ври и не скрывай ничего, иначе не стоило приезжать.

Артур по движению глаз Лёвки видел, что тот соображает, какими словами лучше обрисовать сложившееся положение. При этом Райников оглядывался по сторонам, как загнанный зверь, и по воротничку его рубашки ползли сырые пятна.

Тураев заметил знакомую бархатную родинку на Лёвкином левом ухе и опять улыбнулся, отчего его лицо стало не симметричным. Он положил ладонь на Лёвкин локоть и подвёл его к прилавку с автомобильными шампунями. Райников некоторое время так и стоял, глядя на разноцветные флаконы и барабаня пальцами по стеклу.

Артур уже не торопил Лёвку – недавнее раздражение сменилось доброжелательным спокойствием, даже нежностью. Сердце постукивало часто, как-то скользяще, словно поддразнивало. И с каждым толчком по жилам разливалось слабенькое, но приятное тепло.

Тураев сразу и не понял, почему всё так получается. А после вдруг вспомнил всё, что было давно, в конце апреля того же девяносто третьего. Они с Мариной и грудным Амиром жили тогда в трёхкомнатной квартире на Пресне – просторной, но неустроенной. Оба молодых супруга вели светский образ жизни и редко бывали дома. Свободное их время полностью поглощал ребёнок, брошенный на двух бестолковых нянек.

И туда же приехал отчим, Альберт Говешев, заправлявший большими делами в мэрии, как перед этим – в Мосгорисполкоме. Он не сменил даже кресло, стол и табличку на дверях – просто его солидная должности после победы демократии стала называться по-другому. И ещё – вместо красного банта Альберт Александрович, сын убитого венгерского коммуниста и русской переводчицы, стал прикалывать на грудь трёхцветный.

Артур до крайности изумился, увидев отчима в дверях, потому что незадолго до этого они в пух и прах разругались. Да и без того вряд ли по доброй воле навестил бы Альберт Говешев сыночка любимой Норы от её первого брака. В последнюю неделю мать Артура вообще не видела супруга – он дневал и ночевал в мэрии накануне судьбоносного референдума о доверии президенту Ельцину и Съезду народных депутатов России. Альберт то и дело пил сердечные таблетки, потому что за нежелательный результат референдума и возможные беспорядки пришлось бы отвечать перед ну о-очень высоким начальством.

И вот после того, как измученные «шоковой терапией» граждане героически одобрили политику властей и пожелали продолжения вивисекции, Говешев немного успокоился, выбрал «окошко» в своём плотном графике и велел водителю ехать к Зоопарку. Там недавно построили очередной элитный дом, а квартиры раздали подросшим детям новых властителей.

– Чего там опять у вас, Альберт Александрович? – простонал Артур, поворачивая к отчиму помятое после очередной оргии лицо, густо заросшее синеватой щетиной.

Пальцем с обручальным кольцом он осторожно трогал ссадину на скуле. И припоминал, что, кажется, пьянка закончилась страшной дракой. Артур поморгал распухшими веками, отметил, что слева, кажется, должен быть бланш, и без тени стыда во взоре уставился на Говешева. В извилинах запуталась весьма подходящая к случаю песенка Высоцкого «Ох, где был я вчера!»

Отчим смотрел на пасынка с отвращением и почти что с ненавистью, потому что сам он сиял розовой свежестью своей ухоженной кожи, благоухал французским лосьоном и переливался блеском дорогих тканей костюма и плаща. Между делом Тураев определил фирму, осчастливившую Говешева своим прикидом – «Оскар Якобсон». И вспомнил, что на последний день рождения отчим подарил матери норковое манто модели «Ламбада».

– Ты как, не колешься ещё?

Говешев обвёл глазами спальню, заваленную не менее дорогими, чем у него, шмотками. Со спинки кресла свисал коричневый клубный пиджак от Ива Сен-Лорана. Валялось здесь и вечернее дамское платье со стразами, а из-под него несмело выглядывало кружево полупрозрачного бюстье.

Было похоже, что отчим действительно ищет шприцы и ампулы следи валяющихся на полу вещиц. Артур лишь усмехнулся потрескавшимися губами и откатился подальше к стене, где за тахтой у него была припрятана заначка.

– Впрочем, мне-то наплевать – мать твою жалко. Я бы за миллион долларов к тебе не поехал, но она попросила… и ещё кое-кто. – Отчим скорчил такую мерзкую рожу, что Артур сообразил – речь идёт об его родном отце.

Теперь Артуру уже не требовалась опохмелка. Он скинул компресс со лба, набросил на голые плечи махровый купальный халат, забытый здесь вечера, и взглянул на отчима совсем другими, ясными глазами.

– Я вас слушаю, – даже слишком почтительно произнёс неисправимый бретёр, тайком ощупывая пострадавшее ещё в одной драке ребро и жалея, что не внял советам тёщи и не съездил на рентген.

И надо же так случиться, что старый синяк под глазом не рассосался, а ему вчера новый поставили! Как же, снаряды в одну воронку ещё как падает!.. Артур всегда называл отчима на «вы» и по имени-отчеству; и каждый раз тот начинал дёргать уголком тонкогубого рта, прижмуривая левое веко. Странно, неужели до сих пор он надеется услышать в свой адрес желанное слово «отец»?

– Только почему они сами не приехали? Ну, хотя бы мама… Отцу-то сейчас не до меня, ежу понятно…

– Я Норе не разрешил! Не хватало, чтобы, она свинарник твой увидела! И твою отвратительную физиономию!

Отчим махнул рукой, словно отрубая для пасынка путь к спасению, и поискал кресло, в которое можно было погрузить крепкое, упитанное тело.

– Погубишь ты мать, Артур, помяни моё слово! Не знаю, когда, но погубишь! Но, пока я жив, этому не бывать! Что же касается его… – Говешев мстительно усмехнулся. – Самому бы теперь уцелеть! А тут ты со своим блядством! Вот уж что сильнее всего на свете, так это гены… Не вечно на его улице праздник будет – когда-то и отвечать придётся. И вот если кресло под ним зашатается, всё в ход пойдёт. И твои дебоши в дорогих ресторанах, и твоя шестнадцатилетняя супруга. Но, самое главное, твоя красавица-шведка, от которой за версту несёт «конторой». Теперь ты сам решай, что для тебя дороже. Спокойствие родителей или… – Говешев закашлялся, прижимая ко рту белоснежный платок с золотистой кромкой.

Дверь на балкон была открыта; с улицы слышались детские крики и шум весенней Пресни, пропахшей клейкими тополиными листочками и подсыхающей после зимы землёй. Пылинки плясали в солнечном луче, и жужжала над ухом уже проснувшаяся муха.

– Вы… о Сибилле? – До Артура будто только сейчас дошёл смысл сказанного. – Несёт «конторой»? Я только не знаю, чем эта «контора» пахнет. А вы знаете? И вообще, кто решает такие вопросы? Нужны ведь доказательства того, что человек связан со спецслужбами. То, что отец Сибиллы дипломат, ещё ни о чём не говорит. Не все они шпионы, в самом деле! И потом…

Артур хищно усмехнулся, пятернёй взъерошил копку иссиня-чёрных волос надо лбом.

– Неужели у нашей родины ещё остались секреты? Фу, это же моветон! И от кого – от Швеции! Да разве наши уважаемые президенты ещё не всё вывалили непосредственно руководителям стран НАТО? К чему потеть-то?

– То, что она шведка, ещё не означает, что работает она именно в пользу Швеции, – веско парировал Говешев. – Эта публика не брезгливая – кто наймёт, на того и пашет. И хватит ёрничать – положение действительно очень серьёзное. Мне тоже не хочется отвечать там, – Говешев мотнул подбородком в направлении Лубянки, – на разные каверзные вопросы. Кто определяет принадлежность к «конторе», ты спрашиваешь? Есть такие люди, в контрразведке заняты. При «совке» – Второе управление КГБ. Не знаю, переименовали его или так оставили. Я бы с органами не столкнулся никогда, если бы не твоё величество! И дружку своему Лёвке Райникову тоже передай – пусть осторожнее при ней языком треплет. Его отец за бугром «под прикрытием» не один год проработал и говорит, что шпион шпиона за километр чует. Он как услышал, что Сибилла Силинг появилась в Москве, да ещё вас, идиотов, в постель затащила, так, выражаясь современным слэнгом, в осадок выпал! Тебя-то, слава Богу, женить успели, а Лёвку она вполне зацапать может. Через него ей дорога откроется в дипломатический мир, а там половина – «под прикрытием»! На любом приёме наслушается такого, что после не на один международный скандал хватит. Это только на приёме, так ведь она в постель ко многим из них прыгнет! Марк, Лёвкин отец, никак вырваться из Лондона не может, чтобы отпрыску мозги вправить. А потом, боюсь, поздно будет…

– Ну, положим, мне бояться нечего.

Артур вставил в нефритовый мундштук тонкую чёрную сигарету и щёлкнул зажигалкой. Отчим поморщился, но ничего не сказал, потому что сам то бросал курить, то принимался вновь. Кроме того, он не желал терять нить напряжённой беседы из-за пустяков.

– Во-первых, место супруги занято Мариной. Во-вторых, дипломатом я никогда не стану. И специализация моя на юридическом факультете была не по международному праву. Я, даже если очень захочу, никаких секретов ей не выдам. А Лёвка… Да, он, несомненно, подвергается некоторой опасности…

– Да ты для неё – только лестница, а истинная цель – твой отец. Поскольку он на женщин падок, ей не составит труда стать его подругой. Марк Райников справки навёл по своим каналам – это змея, а не человек! Ты хоть о своём отце подумай, если на нас с мамой тебе наплевать! У него и так врагов целая свора. Только и ждут удобного случая, чтобы загрызть. Вроде бы я радоваться должен, а мне по-человечески жаль его. И тебя, идиота, тоже! Ведь если ты потеряешь всё, а отец поста лишится, к нам с мамой прибежишь проблемы решать. Когда из-за этой Сибиллы Силинг ваши задницы задымятся, вытащить вас будет ох как непросто! Такой роскошный повод уличить политического противника в измене Родине и с благородным видом подвести его под расстрел, в крайнем случае, под длительный срок!.. То, что Союз сдох, резидентура законсервирована, а войска, поджав хвосты, бегут из Восточной Европы, и с прочих баз по всему миру тоже, ещё ни о чём не говорит. «Друзьям – всё, врагам – закон!» – говаривал каудильо Франко. И вам с отцом будет закон, слышишь?! Вам – нельзя, понял? Оппозиционерам, каковым неожиданно заделался твой родитель, категорически противопоказаны даже намёки на возможную измену! Никаких подозрений нельзя допускать, а если это подтвердится?! Да, доказательств против твоей Сибиллы пока нет. Кем она вам с Лёвкой представлялась? Этнографом? Или журналисткой?

– И тем, и другим.

Артуру ничего больше не хотелось говорить. На сей раз отчим был прав, и поэтому стало особенно тошно.

– Ха! Ну, конечно, с этими двумя специальностями можно разъезжать по всему миру, не вызывая подозрений. Молодая учёная леди собирает материалы для книги или диссертации, и везде ей зелёная улица! Получив другой паспорт, она перевоплощается в очаровательного репортёра, и в этом качестве присутствует на приёмах, тусовках и даже официальных мероприятиях. Марк Райников выяснил, чем на самом деле занимается ваше голубоглазое чудо. Это – суперценный агент, вероятнее всего, ЦРУ, хотя последнее пока не доказано. Сибилла – не просто шлюха или куртизанка, каковых в спецслужбах предостаточно. Я тебе сейчас маленькую лекцию прочитаю, чтобы совесть чиста была. Не прислушаешься – сам будешь кретин. Итак, чем занимаются западные «конторы», прежде всего ЦРУ? Создают предпосылки, ситуации, при которых возможны активные военные действия вооружённых сил США и их сателлитов. Организуют восстания, перевороты, интервенции. Ну, вроде пиночетовского путча, в результате которого погибла мать вашей Сибиллы. Она была активной функционеркой тамошнего Союза молодёжи. И, несмотря на это, Сибилла работает в интересах пиндосов. Ладно, её дело! Пепел Кармен-Кристины Вальдес не стучит в сердце Сибиллы Силинг. Теперь слушай дальше. Даже самая совершенная техника не заменит навербованных агентов. Наиболее ценные из них – агенты влияния, внедрённые в окружение первых лиц государства. Это – советники, чиновники госаппарата и так далее. Ну, сынок одного из таких первых лиц – вообще золотое дно! Ты понимаешь, что речь о тебе идёт? С помощью всей этой публики можно влиять на политические процессы в стране, на принятие нужных решений. И ЦРУ не жалеет сил и средств для внедрения своих людей в окружение российских политиков. Ладно, сейчас, ты считаешь, никаких секретов не осталось. Но ситуация может перемениться, и к власти в России придут по-другому ориентированные деятели. Вот тогда и пригодятся навербованные кадры, которых никто и никогда не заподозрит. А чтобы они не сорвались с крючка, ваша Сибилла обеспечит поступление компромата, который нельзя проигнорировать. Французы говорят: «Секрет, который не добудет женщина, не добудет никто!» Но Сибилла не просто добывает секреты. Она – виртуоз провокаций, сексуальная террористка. И жертвы её становятся агентами бесплатно, лишь бы их грешки не выплыли на свет. Они закабаляются на всю жизнь, потому что даже через много лет может рвануть информационная бомба, которая погубит карьеру и жизнь. Если так можно выразиться, Сибилла обвязывает тонкой верёвкой половой член жертвы, и после в любой момент её с помощью этой верёвочки можно принудить к измене, к убийству, к любому омерзительному действу. Особа эта – бездушная машина, и не распускай слюни, заблуждаясь относительно её чувств. Марк сказал, что первоначально она проходила под кличкой «Сирена», потому что заманивала простодушных мужчин к смертоносным рифам у острова…

Говешев перевёл дух, подождал, скажет ли Артур что-нибудь. Но пасынок сидел тихо и не шевелился.

– Ты вот что… Никому не передавай мои слова. Даже Лёвке не говори, пусть его отец вразумляет. Кстати, Сибилла была в этой квартире?

– Нет.

Артур отвечал теперь односложно и думал, под каким предлогом отказаться от ставших уже привычными встреч с дочерью шведского дипломата. Удобнее всего будет сослаться на Марину, на её истерики, на неприятности по службе, ещё на какую-нибудь лабуду. Эх, жаль, конечно, что не покувыркаться больше с ней в постели, предварительно перепробовав секс в других, менее приспособленных местах шестикомнатной квартиры, куда Сибилла приглашала их с Лёвкой на чашку кофе! Ни о чём секретном она не спрашивала, о политике ни слова не говорила. Смешно выглядели бы такие беседы в атмосфере томной эротики при красноватом свете старинного торшера.

– Мы всегда собирались на Тверской…

– Значит, аппаратуры здесь нет? Никаких авторучек, диктофонов, заколок, игрушек она тебе не дарила?

Альберт Александрович то и дело вытирал носовым платком вспотевшее лицо. После весенних холодов тепло пришло в Москву внезапно, в понедельник, сразу после референдума. И теперь оставшийся во дворах и канавах снег испарялся под солнечными лучами, не оставляя даже лужиц.

– Мы ей делали подарки, а не она нам. Как и полагается в приличном обществе.

Артуру, в отличие от отчима, было зябко, и он подумал, что нужно одеться. Неплохо бы и душ принять после ухода гостя. Только вот когда он уйдёт?..

– Вы попались в лапы непревзойдённого манипулятора и опытного сборщика информации. Сюда она не приезжала. А зачем? У неё на Тверской всё нашпиговано скрытыми камерами. И вы с Райниковым давно засняты в самых постыдных позах, какие только можно вообразить. Больше с вас пока ничего взять нельзя, но материал для шантажа уже имеется. Компромат готов! Теперь тебе нелегко будет с ней порвать, если она не захочет этого сама. Моли Бога, чтобы пронесло, и впредь будь осторожнее. Но даже если сейчас удастся выскочить, ты запрягся на всю жизнь. В любой момент Сибилла снова может всплыть на твоём горизонте и завести свою сладкую песнь. А если ты попробуешь взбрыкнуть, она покажет тебе эти снимки и попросит быть благоразумнее. Да, пока ты молод, и это обстоятельство играет в твою пользу. Чем старше человек становится, тем труднее ему оправдывать свои слабости. Надеюсь, что она займётся Лёвкой, чтобы на правах его законной супруги иметь доступ к тайнам московской кухни, ни у кого не вызывая подозрений. Ежесекундно Сибилла готова заарканить лицо, чем-то интересное её руководству. Какому-нибудь почтенному военному атташе трудно будет объяснить появление постыдных снимков собственной молодостью и глупостью. И тогда у него останется два пути – или работать на них, или кончать самоубийством. Если бы ты знал, сколько жертв на счету этой двадцатисемилетней ведьмы! Впрочем, мало людей на свете, знающих это наверняка. Но сама она должна помнить…

Говешев с нарастающей тревогой смотрел на безмолвного Артура, не понимая, как вести себя дальше. Затишье могло оказаться обманчивым. Как правило, вслед за таким вот оцепенением Артур впадал в бешенство. Вот и сейчас его тёмно-карие большие глаза стали зеркально поблёскивать, а ноздри – раздуваться.

– Что, не веришь? – в упор спросил отчим. – Тогда узнай у Марка Райникова по приезде. Примерно через месяц он будет здесь.

– Я верю. – Артур говорил тихо, почти шёпотом, чувствуя, как дёргается левая бровь. – Пусть будет так, как вы говорите. Даже есть это всё ложь, то ради спокойствия отца, да и мамы тоже, я порву отношения с Сибиллой. На наш сегодняшний разговор ссылаться не стану, вашего имени не назову. А Левка пусть сам решает. Я в его дела не впишусь. – Смуглое лицо Артура показалось отчиму неживым, как в фильмах про призраков и вампиров. – А теперь идите, Альберт Александрович. Вы устали, вас мать дома ждёт. Вы исполнили свой долг перед ней и заслужили несколько дней отдыха.

Артур поднялся с тахты, давая тем самым понять, что аудиенция окончена. Отчим с трудом, вцепившись в подлокотники, встал с кресла, застегнул пояс на своём бесподобном плаще и щёлкнул пряжкой.

Плотнее заворачиваясь в короткий купальный халат цвета морской волны, Артур думал, что сейчас явится Марина с тёщей и ребёнком. Лучше поспешить, чтобы успеть забраться в ванну и подольше не вылезать. И там, в горько-солёной, остро пахнущей хвоей воде, покуривая, можно будет обдумать услышанное. Вряд ли отчим сам всё это сочинил, да ещё приехал просто так. Значит, получил сигнал и среагировал…

– Тогда всего тебе доброго! – неожиданно мягко, примирительно попрощался Говешев, направляясь к двери. – Ты уж поверь, что я меньше всего на свете хочу встревать в твои амурные дела. И сейчас не сразу согласился – Нора долго меня упрашивала. Пока не получил доказательств и не понял, что это действительно серьёзно, всё откладывал визит. Да и времени перед референдумом практически не было. Но сегодня, накануне майских праздников, решил груз с души снять, чтобы нормально на дачу съездить. Если надумаешь, загляни – хоть один, хоть с семьёй. Кроме нас с мамой и Нолика будет ещё человека четыре – и всё. Но я ведь зря разоряюсь? – Говешев остановился около огромного, во всю стену, зеркала. – Ты же не приедешь…

– Не приеду, – согласился Артур. – А Маринка сама решит.

– Всё-таки внука-то бабушке покажите, – так же проникновенно попросил Альберт Александрович и посторонился, давая пройти Артуру.

Тот открыл два замка и распахнул металлическую дверь.

– Не пей, не кури столько. Рано тебе ещё. – И Говешев, радуясь, что всё обошлось без скандала, вызвал лифт.

Артур, не дожидаясь, когда кабина поднимется на этаж, захлопнул дверь и сразу же отправился купаться. Он боялся, что не сдержит себя, нырнёт в угловую чёрную ванну, сделанную под мрамор, скроется в пене и воде и никогда уже не вынырнет…

Он снова смотрел на Лёвку, видел его седину, его опущенные плечи, его испуганные, растерянные глаза. В автомагазине кроме них были ещё покупатели – супружеская пара, выбирающая стеклоочистители и скребок для льда. Несмотря на то, что никакого льда в начале января и в помине не было, а, напротив, на ветвях проклёвывались листья, а на пнях росли грибы, мадам уверяла, что морозы ещё пожалуют. Её забитый муж топтался у прилавка, подавая жене разноцветные скребки и бескаркасные «дворники».

Артур, обслуживая их с ловкостью заправского приказчика, думал о том, что Лёвка, вероятно, всё же влип из-за Сибиллы, причём по-крупному. Скорее всего, его шантажируют, требуя оказать услугу иностранному государству, и он хочет попросить совета. Только вот вопрос – неужели у него нет никого, кто бы мог разобраться в ситуации получше рабочего с заправки? И почему такие меры предосторожности? Он же не на Лубянку прибыл, а на колонку – здесь-то кого опасаться?

Как говорится, типичный случай – бензин в баке кончился; с кем не бывает? Всё-таки Лёвка сдал, и выглядит ему полный «полтинник», а ведь в конце января будет только тридцать восемь. Конечно, и сам Тураев не может похвастаться моложавостью. Так ведь и судьбы их сложились по-разному. Лёвка не сидел в тюрьме и в колонии, не работал на заправке, не жил в общаге с алкоголиками и тараканами, а выглядит практически так же плачевно. Загар, вставные зубы, джип и прикид – не в счёт. У Артура тоже есть «Гелендваген», и комбинезон к телу не приклеен. Солярий же с дантистом ему и вовсе не нужны – кожа от рождения тёмная, а зубы, наоборот, белые, и целы все…

– Ты щётки, щётки посмотри ещё! Вон – «Контакт»! – затараторила покупательница.

Артура она уже начала раздражать – уходило драгоценное время, так нужное им сейчас. И кто может поручиться, что после этих посетителей не явятся такие же и не отвлекут ещё на полчаса? Надо было в кофейню пойти, но там не поговорить без свидетелей. В кабинете хозяйки было бы скрыться лучше всего, но ведь она может в любой момент вернуться и вытурить их оттуда. Лёвку Ольга вообще не знает, и Артуру такие вольности выйдут боком…